25. Умбра-Два

Они подошли к широкой лестнице. Казимир Тхоржевский остановился и показал на одного из мраморных львов — самого нижнего слева, спящего с грустной мордой.

— Здесь.

— Ты с ума сошел? — удивленно спросила жена. — Прямо здесь, на Львиной террасе? На виду у всех туристов?

— Знаешь, милая, как говорил Эдгар По? Лучше всего прятать лист в лесу...

— Ну да... Тогда, если следовать логике мистера По, тебе нужно было спрятать это в подвалах Массандры.

— Вот черт, — пораженно почесал затылок Казимир. — Точно. А ведь я не догадался!

— И слава богу. Там бы мы целый год искали.

Они подошли к постаменту, и Настя похлопала спящего льва по лапе.

— Привет, львище!

— Пусть спит, — улыбнулся Казимир. Он ловко пробежался пальцами по белому мрамору сзади на постаменте, что-то нажал несколько раз. Скрежетнул камень, и в мраморной плите открылась узкая ниша.

— Да, большим затейником был маэстро Бонанни. Всех львов доверил ученикам и подмастерьям, и только этого высек сам, своими руками.

— Скорее... — чуть слышно попросила Настя. — Скорее.

Тхоржевский сунул руку в нишу, его спина напряглась.

— Ага...

Он выпрямился. В его руке была темная, покрытая пылью бутылка.

* * *

...Нефедов рванулся, уже понимая, что не успевает — не хватило совсем чуть-чуть, самой малости, какого-то мгновения. Движения замедлялись, растягивались, точно в вязкой патоке. Ближайший онмеджи — сухой, желтый, скрюченный будто какой-то болезнью — что-то крикнул, его рука прочертила в воздухе дымный, тающий след. Вокруг захрустело, будто в воздухе ломались какие-то невидимые льдинки. Старшина почувствовал, как перехватила горло жестокая сила, не давая вдохнуть. А ведь почти дошли...

Кто-то отшвырнул его назад, как щенка. Степан со всего размаха приложился головой об кирпичную стену, вытянул руку, чтобы уцепиться покрепче — и увидел, как покрывается морщинами кожа, как истончается кисть руки, а пальцы становятся по-стариковски узловатыми. "Что за...?" — мысль не успела даже закончиться. Сухопарый онмеджи вскрикнул утробно — и взорвался, распадаясь в воздухе и заливая все вокруг кровавым дождем. Пленники, лежащие в начерченном круге, не пошевелились, но их разметало к стенам каземата, как поленья. А в самом центре стояли, ухватившись друг за друга так, что не оторвать, Казимир Тхоржевский и Настя Левандовская. В них били копья багрового света, и оба они — Умбра-Один и Умбра-Два — стремительно старели. Седели волосы на головах, истончалась кожа, заострялись лица. Казимир вытянул руку вперед, хищно скрючив пальцы. В ладони бился, разрастаясь, черно-красный клубок.

— Не... удержу... — почти простонал он.

Нефедов судорожно тряхнул головой, краем взгляда увидел, что рука в порядке — почудилось, что ли? Начал вставать, но непослушные ноги только скребли каблуками сапог каменный пол. Он зарычал от бессилия.

— Что?! Что мне сделать? — крикнула Настя.

— Сосуд... Нужен... сосуд... — вампир проталкивал слова сквозь искривившийся от усилий рот. Левандовская отчаянно обернулась, зашарила глазами по каземату. И тут Степан увидел.

— Там! — заорал он. — У ступеньки! Бутылка!

Это и правда была бутылка. Самая обычная, из-под дорогого японского саке, не стеклянная, а фарфоровая, она валялась рядом с лестницей. Настя молнией метнулась, схватила бутылку, бросилась к напарнику.

Тхоржевский упал на одно колено, вцепился в фарфоровый сосуд и резко прижал к нему ладонь. Раздался треск.

— Лопнет! — тревожно вскрикнула Настя.

Но бутылка выдержала. Короткий вой всасываемого внутрь воздуха резко оборвался. Старшина Нефедов снова попытался встать. "Да что ж за ерунда такая?" — с досадой подумал он, глядя в потолок. Каменный свод вдруг закружился, навалился сверху и погасил свет.

— Товарищ старшина, — жалобно.

— Погоди, Настя. Он сам, — мужской голос.

— ... твою душу мать, — а это что? Это кто?

— Ну не ругайтесь, товарищ старшина!

Степан Нефедов открыл глаза, еще раз крепко, по-боцмански выматерился и сел, рывком подтянув ватное тело. Ночь уже сменилась холодным рассветом, в кустах чирикали птицы. На земле, угасая, дрожал отдельный оранжевый пунктир исчезающих магических линий.

— Все, что ли? — спросил он сипло. — Как пленные? В порядке?

Высокий седой старик, стоящий перед ним, кивнул.

— Все, Степан Матвеевич. Все живы, над самыми тяжелыми уже знахари клана работают.

Нефедов удивленно разглядывал морщинистое худое лицо. Из-за спины Степана вышла такая же пожилая, совершенно седая женщина, одетая в черный комбинезон Особого взвода. Старшина вздохнул и потер ладонью нещадно ноющий висок.

— Вот оно как... Это вы, значит... Как же так получилось?

— Выбора не было, — сказал Казимир Тхоржевский холодно и спокойно. — Или так, или — ты сейчас с нами уже не разговаривал бы. Пришлось удар на себя принять. Добротное заклятье, надо сказать, качественно сработано было. Извини, Степан Матвеевич, но ты все-таки пока еще человек. Хотя бы по большей части. Не беспокойся, работать мы сможем, сила никуда не делась.

Командир Особого взвода покачал головой.

— Как там у Чехова, что ли, было... "Хоть ты и седьмой, а дурак". Разве я за это беспокоюсь? Я за своих людей беспокоюсь, вот что. Даже если они не люди совсем. А вообще — ну тебя, Казимир. У меня дурацкая привычка, похоже, появилась.

— Какая? — в один голос спросили Казимир и Настя.

— А такая... Как только тебя увижу — значит все, обязательно буду полночи мордой в землю валяться. Очухаюсь — опять утро, будь оно неладно, башка болит, во рту как будто кошки устроили свадьбу. А ведь не пил ни грамма, вот что обиднее всего!

Нефедов говорил весело, а на душе у него как будто скребли острыми коготками эти самые неведомые кошки. Настя Левандовская, будто почуяв его состояние, присела рядом, положила сухонькую старушечью ладонь старшине на плечо.

— Товарищ старшина, не переживайте. Бутылка-то у нас осталась. Казик говорит — все можно поправить, дайте только срок.

— Правда? — спросил Степан. Тхоржевский пожал плечами.

— Я уже немного разобрался, что почем. Со временем этот яд сам превращается в противоядие. Такой у него механизм действия. Только ему надо... ну, настояться, что ли. Как хорошему вину.

— И долго? — Нефедов поднялся, покачиваясь. Мир вокруг мерзко кружился и подергивался, как будто пленка в плохо отрегулированном киноаппарате.

— Да лет пятьдесят, — задумчиво сказал Казимир, глядя на Настю.

— А. Ну, полвека-то, это самая малость. Не успеет, как говорится, стрижена девка косу заплести...

Послышались легкие шаги, и старшина оглянулся.

— Ласс, Тэссер, — без удивления сказал он. — Я все понимаю, сложное задание. Но где вас тени носили?

* * *

Набережная Ялты, как всегда ночью, искрилась огнями. После Воронцовского парка она казалась многолюдным бульваром — да, в общем-то, так и было. Ялта не спит никогда. У причалов отдыхали после дневных трудов яхты и катера, а вдоль моря прогуливались влюбленные парочки, командировочные, отпускники, молодежь — все, кому жалко тратить время на сон. Стоял самый конец теплого южного сентября — вроде бы, не сезон, но это же Ялта.

Молодая пара почти ничем не отличалась от других. Стройный темноволосый мужчина и тоненькая девушка шли под руку, улыбаясь, и глядя друг на друга. Хотя нет, отличие все-таки было. Одеты оба были так, будто только что вернулись с вечеринки, посвященной послевоенным годам. Впрочем, льняной костюм мужчине очень шел. За девушкой волочился конец пуховой шали, небрежно перекинутой через дамскую сумочку, висящую у нее на плече.

— Слушай, — спросила девушка, — а ты потом так его и не видел? После войны?

— Нет, — помолчав, отозвался мужчина. — Точнее, несколько лет, конечно, да. А потом — как отрезало. Его вообще никто потом не видел. Ни его, ни части людей из Взвода. Никифоров, Конюхов, Якупов, другие... все как в воду канули. Я пытался... ну, ты же знаешь, как мы умеем? Не получается, никак. Он ведь сначала пытался на гражданке устроиться, даже демобилизовался, по слухам. Представляешь? Он — и на гражданку! Ерунда какая-то.

— Да уж...

Они подошли к парапету и облокотились на перила, глядя на воду. Грузный пожилой мужчина с трубкой во рту и в потертой капитанской фуражке, стоявший поодаль, глянул на них весело.

— Что, молодежь, не спится? Эх, мне бы ваши годы.

— Нет, лучше не надо, — рассмеялась девушка. — В каждом возрасте своя прелесть.

— Да какая тут прелесть? — проворчал пожилой и сдвинул "капитанку" на затылок, пыхнув густым клубом трубочного дыма. — Я сорок лет в море отходил, от матроса, до капитана. И сейчас бы лучше был где-нибудь на палубе, чем вот так вот, сухопутным торчать здесь, на набережной. Жена была жива — со мной сюда приходила... А сегодня погода-то какая роскошная! Прямо не ночь, а чистое наслаждение, хоть ложкой ее черпай. В такую погоду в море быть — все, что душе нужно.

Он покачал головой, потом вежливо приподнял фуражку за козырек, кивнул и пошел восвояси, дымя старенькой трубкой.

— Морской волк, — с уважением сказал Казимир.

— А ты меня до сих пор плавать не научил... — шутливо-обиженно протянула Настя. — Пока я старенькой была, как-то даже несолидно было визжать и на мелководье плюхаться. Ну, зато уж теперь ты от меня не отделаешься!

Они зашли в густую тень маленькой улочки, ведущей прочь от набережной.

— Извините,— спросил кто-то сзади, — огонька не найдется?

— Не курю, — отозвался Казимир.

— Жаль.

— Стойте, стойте! — поспешно сказала Настя. — Казик, ну ты что? А зажигалка?

— Ох, и верно, — молодой человек смутился и с досадой легонько хлопнул себя по лбу. Потом пошарил в кармане пиджака и достал "Зиппо". Подал, не глядя, через плечо. — Вот, пожалуйста.

— Спасибо, — чиркнуло, прокрутившись, колесико, вспыхнул оранжевый огонек и тут же погас.

— Хорошая зажигалка, — сказал старшина Степан Нефедов, протянув "зиппо" обратно. — Но спички все равно лучше. А что не куришь — одобряю, Казимир.

Оба — мужчина и женщина — обернулись мгновенно, не по-человечески быстро, рванулись на голос растерянно и неверяще.

Но в густой тени старой улочки не было ни единого человека.