Хронопроцессоры

Константин Мзареулов

Хронопроцессоры

Глава 1. Возвращение в Кронштадт.

Закат окрасил облака багровым заревом, в безветренном воздухе медленно кружили редкие снежинки. Казалось, будто ледяные хрусталики мгновений звонко сыплются в огненную бездну вечности. Реальность была приговорена к исчезновению, и каждое движение секундных стрелок приближало мучительный конец очередной версии событий. История всегда гибнет в жестоких конвульсиях, унося тысячи жизней в безжалостном водовороте трагических событий.

Виновники предстоящего катаклизма, считавшие, что их цель — предотвращение гражданской войны и спасение Человечества — оправдывает любые промежуточные потрясения, с мрачными физиономиями прогуливались вдоль причалов. В порту было многолюдно, на двух вооруженных людей окружающие не обращали внимания — недоумение вызвали бы, скорее, безоружные. Революционная столица диктовала особую моду как в одежде, так и в сопутствующих аксессуарах вроде кобуры на поясе, винтовки на плече и пулеметных лент крест-накрест.

Оглянувшись и не обнаружив поблизости никого, кто мог бы подслушать, Рома произнес совсем негромко:

— Мне вдруг пришло в голову... Хорошо бы помирить Сталина и Троцкого, чтобы избежать грызни в дальнейшем. И подлечить Ленина — если старик проживет лишнее десятилетие, тем самым...

Окончание фразы заглушила сирена пришвартованного поблизости парового катера. Тем не менее, Гога понял, о чем идет речь, и сказал, поморщившись:

— Кончай самодеятельность. Работаем по плану, а там видно будет.

Против истины не попрешь, как бы ни хотелось. Рома поправил ремень карабина и напомнил другу, чтобы разговаривал на русском языке, не прибегая к "олбанской" лексике. Он чувствовал себя немного скованно, хотя уже вторично переживал эту ситуацию.

— Представь, я жду, что мимо снова пройдет отряд со "Славы",— признался он.— Батя, Дракун, комиссар Рысаков, другие ребята из нашего взвода...

Георгий, не посещавший Кронштадт в прежних реальностях, пожал плечами, проговорив назидательно:

— Сам же понимаешь, что такого случиться не может. В прошлый раз ты побывал здесь на три дня позже, но дело даже не в том. В этой версии "Слава" не была потоплена, только повреждена. Поэтому экипаж не списан в береговую часть, а находится на борту, помогает ремонтировать корабль. Хотя, хрен их знает, поэтому кончай болтать и пошли на катер.

Издалека донеслись уже ставшие привычными звуки выстрелов. Равнодушно проигнорировав акустический фон революционных дней, хронокорректоры вступили на каменный пирс и зашагали к ближайшему суденышку. Возле катера шумно толпились матросы, душ двадцать. Еще десяток или около того следовали за пришельцами из будущего.

Голоса за спиной звучали весело — матросы обсуждали, за какой надобностью занесло в военный порт армейского солдата и деревенского мужичка. За селянина был принят, видимо, Рома, сменивший флотскую форму на гражданскую одежду и драный тулуп. Являться к морякам в бушлате и бескозырке с ленточкой крейсера, в этой реальности стоявшего на стапеле, он посчитал неуместным. Некорректный получился бы поступок, даже — неХРОНОкорректный.

Моряки неторопливо поднимались по трапу на борт крохотного катера — из тех, что постоянно сновали между городом и расположенной на острове военно-морской базой. В сгущавшихся сумерках Рома разглядел названия на ленточках: "Иван Грозный", "Цесаревич", "Латона", "Гангут", "Быстрый", "Орел"... Возникло недоумение: большая часть линкоров и крейсеров стояла в далеком Гельсингфорсе, но матросы почему-то ошивались в Питере. Вероятно, покинули корабли ради сражений за революцию. "Или в надежде хорошо погулять-побуянить, а то помародерствовать",— цинично добавил внутренний голос.

Что поделать, прожив некоторое время в прошлом, Рома избавился от иллюзий насчет революционного народа. Его напарник подобных иллюзий не имел изначально.

Хронокорректоров у трапа встретили не слишком дружелюбные взгляды. Сзади напирала другая ватага бойцов за новую жизнь, поэтому Роман поспешил приступить к налаживанию добрых отношений.

— Здравствуйте, товарищи моряки,— громко сказал он.— Комиссариат по военным и морским делам поручил мне и товарищу Георгию отправиться в Кронштадт и сформировать надежный отряд для очень важного задания. Надеюсь, вы поможете нам добраться в батальон, который стоит в Школе Оружия.

Взгляды моряков сделались чуточку теплее. Широкоплечий рослый парень лет двадцати пяти с веселым выражением типично разбойничьей рожи, служивший, согласно ленточке, на крейсере "Рюрик", громко поинтересовался:

— Анархисты или эсеры?

Гога, хоть и не питал симпатий к большевикам, остальные партии вовсе презирал. Подергав усом, он произнес не без обиды в голосе:

— Почему вдруг анархисты? Мы же не Центробалтом присланы, где оные верховодят.

— Мы от большевиков,— подтвердил Роман.

Матрос с "Рюрика", ухмыляясь и посмеиваясь, бросил:

— Вот и расскажете, что в мире происходит...— Затем добавил, обращаясь к кому-то за спиной хронокорректоров: — Они, Трофимыч, говорят, к нам направляются.

Степенный голос прогудел за спиной:

— Добрым гостям всегда рады. Послушаем, чего скажут.

Обернувшись, они вздрогнули. Дело было вовсе не в упомянутом Трофимыче — седой моряк-богатырь возрастом за сорок лет был суров с виду, но производил приятное впечатление. Но рядом с ним стояли, нетрезво щерясь, старые знакомые Назар Селютин и Саня Онищук по прозвищу Дракун.

На душе заметно полегчало: старые друзья живы, не пропали в мясорубке скорректированной реальности. Даже на "Славе" служили, как в прежнее время. И пусть они пока не знают ни Романа, ни Георгия, это не важно — еще познакомимся.

А моряки действительно не питали почтения к будущим приятелям. Ватага напирала, буквально протолкнув хронокорректоров по трапу на палубу неказистого грязного суденышка. Швартовые канаты втянули на борт, катер загудел визгливой сиреной, мотор застучал чаще, выбрасывая к облакам угольный дым. Окрашивая падающие снежинки копотью, низкобортная галоша заковыляла прочь от берега.

— В кубрик пойдем или на палубе будем от качки спасаться? — осведомился совсем тихо Гога.— Как у тебя в прошлый раз было?

— Тот раз удалось втиснуться в кубрик, но тогда катер был побольше.— Рома с сомнением оглядел утлое плавсредство.— Я тогда во время плавания с братвой хорошо поговорил и подружился. Батя капусткой кислой полечил от морской болезни.

— Попробуем повторить добрый почин,— Гога поежился.— Холодно, мать его...

В кубрик они не прорвались — там набилось народу сверх всяких норм. Плотность упаковки была, как в центре нейтронной звезды. Огорченные, они отправились бродить по палубе и обнаружили на баке десятка полтора матросов, в том числе знакомых со "Славы", седого ветерана и веселого парня с разбойничьим оскалом. Пустив по кругу чарку, братишки деловито распивали прозрачную жидкость из крупногабаритной бутылки. Увидав чужаков, разбойник с "Рюрика" подозвал их и предложил согреться.

С одной стороны, гости из будущего всерьез озябли, то есть нуждались в обогреве. С другой — понимали, что после алкоголя ждать пощады от качки не стоит. Решив из двух зол выбрать наиболее приятное, они хлебнули водки, которая оказалась вполне приличной. Старый моряк протянул глиняный горшочек, ободряюще предложив:

— Угощайтесь, сынки. Хороша капустка, дружок мой Иван Савельич с осени засолил.

"Значит, и Батя живой",— безмолвно порадовался Рома. Матрос-рюриковец протянул огромную ладонь, сказав приветливо:

— Будем знакомы. Парамон Жуков, беспартийный. А вы, знатца, будете нас за большевиков сватать?

— Кагебеев,— представился хронокорректор.— Роман Кагебеев. Мы будем собирать отряд надежных бойцов для защиты революции.

Гога назвал только имя, здраво рассудив, что сложная грузинская фамилия вызовет ненужную путаницу. Саня Дракун, после выпивки сделался, как обычно, задиристым и, пожимая руку лже-князю, проговорил вызывающе:

— Не пролетарий ты, как я посмотрю. Ручка-то слабенькая, без мозолей. Интелихент, что ли?

Поспешив на помощь другу, Рома насмешливо сказал:

— Если хочешь спросить, не доктор ли он, то нет, не доктор. Триппер твой не вылечит.

После паузы грянул взрыв оглушительного хохота. Моряки сокрушительно хлопали по спине сконфуженного Саню, а тот лепетал растерянно: откуда, мол, новый комиссар узнал, о чем я спросить собираюсь. Скорчив сардоническую ухмылку, Гога съехидничал:

— Дык он же большевик, а большевики знают все, потому что большевизм — единственно верное учение, которое приведет человечество к неминуемой победе светлого будущего.

Балтийцы не уловили насмешки. На палубе наступила уважительная тишина. Не желая прослыть ясновидящим — эта слава их еще настигнет — Рома проговорил, улыбаясь:

— Ну кто же на Балтике не знает Саню Дракуна. И вообще ваш батальон знаменит на всю Республику. Потому и выбрали вас для столь важного задания.

Шутливый тон разговора был неожиданно утрачен, лица моряков сделались мрачно-суровыми. Парамон Жуков процедил сквозь щербатые зубы:

— Кажись, будем серьезно говорить. Айда в трюм, там потише будет.

Назар открыл люк в палубе, и все ватага спустилась по металлической лесенке в тесное помещение, наполненное спертым холодным воздухом. Химический состав атмосферы явно включал немало вредных газов, но хотя бы не было сквозняка, да и качка казалась слабее, чем наверху. В отсеке тускло горел единственный электрический плафон, на койке возле переборки похрапывал, накрывши голову бушлатом, невысокого роста моряк. Спящего растолкали, назвав Данилой, нашлось четыре табуретки, остальные расселись где попало — на сундуке, на койке и прямо на деревянной палубе. Хронокорректорам сидячих мест не досталось, и они прислонились к переборке возле иллюминатора.

Когда все устроились, седой Трофимыч осведомился степенно: какое, мол, задание на них возложено. Роман и Георгий поведали о сложных событиях на фронте, об угрозе гражданской войны, о срочной надобности арестовать некоторых генералов.

— Нужны надежные люди,— сказал Гога.— Поэтому нас отправили в Кронштадт. У вас, говорят, в батальоне Ефима Петрова, много надежных моряков, готовых сражаться за будущее Отечества.

"Вот ведь интель упертый,— раздраженно подумал Рома.— Ни за что не позовет братву за революцию сражаться..." Он добавил: дескать, предстоят сражения за народную власть и волю, за землю и заводы, за счастье будущих поколений.

— Опять воевать, значит. Навоевались уже по самые...— Незнакомый моряк с "Автроила" показал ребром ладони по какое место навоевался.— Мир нужен, по домам пора.

Его поддержали несколько голосов, другие выражали готовность повоевать еще немного, но Трофимыч рявкнул: "Ша!" — и все притихли.

— Скажи, о чем думаешь, Афанасий Трофимыч,— уважительно попросил Парамон.— Ты да Батя — мы других не слушаем.

"Афанасий Трофимыч...— Имя показалось Роману знакомым.— Это же тот старый моряк-помор, он еще с Иваном Савельичем в Цусиме сражался, а потом погиб на "Славе"... Но в нынешней реальности "Слава" пострадала меньше — вот и Трофимыч жив остался!"

— Нечего мне сказать, братишки,— Трофимыч горько вздохнул.— Не разумею, что происходит, где правда... Пусть они нам расскажут, а мы послушаем. Может, хоть они сумеют чего-нибудь объяснить. Для того их и прислали, чтобы нам объяснить... или нет?

Матросы закивали, только угрюмый парень, ровесник Парамона, пессимистично проворчал:

— Видали мы таких говорунов. Слова красивые кричат, а смысла в словах не видно. Кто знает, можно ли вверить этим — за три кабельтова без бинокля видать, что образованные.

Неожиданно подал голос Данила, который спал на койке до появления шумной компании. Роман только теперь заметил, что моряк не молод — наверное, ровесник Трофимычу и Бате. Поглаживая бритую голову, ветеран произнес задумчиво:

— Помню этих голубчиков, их в Артуре многие знали. Только тогда они в офицерских мундирах щеголяли. Офицеры болтали, будто комиссары наши точно предсказывали, где японцы собираются напасть. А потом исчезли куда-то, и жандармы всех офицеров допрашивали: мол, кто они такие... Полагаю, можно верить им. Бывалые подпольщики.

Моряки с интересом поглядели на хронокорректоров, и Трофимыч поторопил: начинайте мол, до Кронштадта недолго осталось.

Разговор получился непростой, но интересный. Пришельцы из иного времени задействовали все резервы красноречия, расписывая грядущую гражданскую войну, которую необходимо остановить любой ценой. Братоубийство, вторжение заморских интервентов, эпидемии тифа, разруха, голод, белый и красный террор, — хронокорректоры рассказывали курс истории со знанием дела, потому как успели повидать многие события недалекого будущего. Изредка то Рома, то Гога вставляли цитаты вождей. Однажды Рома достал несколько купленных перед войной брошюрок и зачитал большие отрывки.

Примерно за полчаса до прибытия в крепость слушатели начали соглашаться: дескать, придется повоевать и побить контру. По их словам, наберется под сотню толковых мужиков, на которых можно положиться.

В свою очередь, моряки посоветовали посланцам Совнаркома не питать иллюзий насчет контингента. В данной реальности в Школе Оружия размещался Сводный морской полк "Вольная Балтика" — чуть поменьше тысячи разного народа, собранного с многих кораблей по распоряжению Центробалта. Как поняли хронокорректоры, в эту часть командиры кораблей, комиссары и матросские Советы отчисляли самых буйных бузотеров.

Надежными среди них были только моряки с поврежденных в Моонзундском сражении броненосцев "Орел" и "Слава", потопленного крейсера "Флора", миноносца "Генерал Белый". Перечисленные корабли всю войну выходили в море, сражались с немецким флотом, их экипажи состояли из крепких бойцов. Но гораздо больше набралось в полку всевозможной шпаны, не признававшей дисциплины. Подобная публика предпочитала жить на казенные харчи, торговать флотским имуществом, грабить магазины и отдельных граждан под видом патрулей новой власти. В дни февральской смуты они поубивали немало офицеров и временами начинали покрикивать: мало, мол, крови пустили. Они уже получили от революции все, что им нужно, поэтому воевать станут лишь против того, кто попробует нарушить столь уютное существование.

— Таких-то и надо первыми на фронт послать — под пулеметы, под шрапнель,— вырвалось у Георгия.

Моряки, посмеиваясь, назвали его наивным мечтателем.

— Таких и пулеметом из казармы не выгонишь,— сообщил Трофимыч.— Разве что посулишь ограбить грузовик золота или эшелон цистерн со спиртом.

Новости сыпались одна за другой. Сводным полком командовал по-прежнему комендор "Славы" Ефим Петров, а комиссаром при нем состоял другой давний приятель — Матвей Рысаков. Начальником штаба стал лейтенант "Славы" Лавров, и втроем они пытались, опираясь на сознательных матросов, поддерживать в части хотя бы подобие дисциплины. Им противостояли любители разгульной жизни, у которых чесались руки пустить побольше крови. Пока массовые расправы над офицерами удавалось предотвращать, но редкую ночь на улицах Кронштадта не находили убитых.