Легенда о свободе 1. Крылья

Анна Виор

Легенда о свободе.

Книга 1.

Крылья

Пролог

Суд эффа

Тшагас смотрел, как возвращаются рабы с поля... Из-за темных построек показались их почти призрачные, в последних лучах заходящего солнца, фигуры. Рабы: сгорбленные плечи и опущенные головы, устало обвисшие руки. А какой вид будет у того, кто целый день горбатится на хозяйском поле, истекая потом и изнывая от жары?.. Тшагас — тоже раб... Он взглянул на свои руки — одеревенелые мозоли, огрубелая кожа, хотя... когда он махал мечом в Чифре, руки были не лучше. Одежда, правда, на нем совсем не та... И обувь тогда у него была, а раб — босоног.

Его перед боем от работы освободили, и он раздумывает сегодня весь день, с кем придется драться... Из этих — никто не захотел. Скорее всего, это будут крепкие ребята с западных полей, тех, что граничат с Дикими землями; тамошние рабы никогда не прочь помахать кулаками.

Вон шагает Сибо, черная громадина. Если б этот Сибо согласился попробовать себя в боях для "суда эффа", соперников ему б не нашлось. У Тшагаса всегда челюсть отвисает, когда он видит, как Сибо ворочает булыжники. А как корчует пни! Но чернокожий сам себе на уме, молчит целыми днями, будто без языка родился. И драться никогда не станет — вера в каких-то богов запрещает ему. Он покорный, что вол... Прирожденный раб. Ну, не он один такую жизнь предпочитает смерти от зубов эффа.

Вот, к примеру, рыжий кутиец — вымахал достаточно, ему нет двадцати, а уже почти догнал Сибо. Скорее всего, не настоящий он кутиец. Где это видано, чтобы рыжие воины, известные своей свирепостью, безропотно пахали на хозяйском поле?! Скорее всего, какой-нибудь арайский мечник при захвате Куты изнасиловал его огненноволосую мамашу, а потом продал, выдавая за беременную кутийцем... Но как бы там ни было, а часть этой их горячей крови в парне должна течь. Наверняка, когда-нибудь и он попробует уйти живым с "суда эффа": может, уже в следующий раз, через три года..

А дружок его — слабак. И имя у него подходящее: Рохо — "птенец". Взгляд, правда, у него тяжелый, острый, что годжийский клинок, и глаза, сожри его эфф, зеленые, как у кошки... Тариец! Никто об этом ни слова, но Тшагаса не обманешь — уроженца великой Тарии он узнает из тысячи. Однако эффа-то взглядом или происхождением не остановишь...

А вот Марз — северянин, с самого настоящего севера по ту сторону Хребта Дракона. Из страны, где холодно круглый год, и твердая вода падает с неба. Северянин тоже терпит; как только надсмотрщики к'Хаэля над ним не измывается — Марз терпит.

Боятся... Все они боятся. Страх больше, чем недовольство, больше, чем боль, больше, чем тоска по родным местам... Эффов этих и свободные боятся, но рабы — особенно, их и вывели специально, чтобы идти по следу беглых. Эфф никогда не вернется к хозяину без головы того, за кем его послали.

А он — Тшагас, боится? Тшагас содрогнулся, представив эту тварь — эффа. Похожий на огромного, размером со льва, пса, только лишенный шерсти, с желтыми пронзительными глазами и клыками длиной с ладонь, торчащими наружу. От затылка растет кожистый воротник с шипами по краю... Он и одной лапой может перебить хребет, а в пасть легко входит голова добычи. Щелкнет зубами — и нет у тебя больше головы...

Но до этого далеко. Еще не завтра... Чтобы попытать своего счастья, использовать свой сомнительный шанс добыть ошейник эффа, а с ним и свободу, нужно еще победить в боях. В Аре существует закон: тот, кто предъявит ошейник эффа — вольный человек, и никто никогда не смеет опять обратить его в рабство. А чтобы ошейник с эффа снять — нужно его прежде убить. А можно ли эту тварь вообще убить?

Тшагас отогнал такие мысли. Потом... потом. Прежде нужно побороться с теми, кто, как и он, три года готовились, чтобы попробовать. Покончить со всем этим... Ведь перед тем, как зверь отгрызет тебе голову и сожрет тело, ты, как победитель боев, проведешь "неделю в раю".

Самого лучшего, крепкого, сильного, ловкого, побившего перед лицом к'Хаэля всех своих соперников, ждут семь дней неги и роскоши. Комнаты с настоящей купальней... Кушанья. Мясо, вино. Как же давно не пил он вина? Да и мяса давненько не ел... Мягкая постель вместо соломенного тюфяка. Женщины... Семь рабынь-красавиц, по одной на каждый день. А хозяин-то хитер — потом пара красавиц из этих семи родят для него новых крепких рабов... Победителю станут прислуживать и кланяться, как к'Хаэлю. Смоют его многолетний пот, перемешанный с кровью... оденут в роскошные одежды вместо этого грубого льняного вретища... даже обувь дадут... Тшагас пошевелил черными заскорузлыми пальцами на босых рабских ногах. Он — и в обуви! В последний раз ноги его были обуты в Чифре... в тот день... Сколько же лет прошло? Он и счет потерял... Ну да хватит — нажился в рабстве...

"Неделя в раю" — вот почему находятся желающие принять участие в "суде эффа"... вот для чего будут они стараться поскорее да посильнее расквасить друг другу носы. Оружия на боях, чтобы можно было драться до смерти, никто им не даст — к'Хаэль не дурак, чтобы раскидываться сильными рабами, и так одного — победителя, в любом случае он потеряет.

— Не передумал, Тшагас? — скрипучий голос старика Рулка.

Эти двое — кутиец Ого и "птенец" Рохо — как всегда, с ним: ишь, навострили уши... Щенки... У самих-то кишка тонка бросить эффу вызов. Впрочем, Тшагас и сам столько лет боялся... Думал — уж лучше живому псу, чем мертвому льву, как мудрец сказал... А теперь вот — решился, сожри его эфф... Дурацкое это ругательство, нельзя его повторять, когда идешь на такое дело... И кто только выдумал так ругаться?

— Не передумал, Рулк, — твердо отвечает Тшагас и глядит прямо в его окруженные паутиной морщин черные глаза. Он ведь не всегда стариком был — почему сам никогда не пытался? — А что передумывать-то? Опять на поле? Сдохнуть от жары? Или от голода лучше сдохнуть?

— Ну ты ж ведь не сдох за столько лет... И я живой... — "Живой он... скелет ходячий" — подумал в ответ Тшагас.

— Не сдох — так сдохнешь! Немного протянешь! Я еще не видел, чтоб раб до твоих лет доживал.

Рулк только смеется:

— А мне немногим больше, чем тебе, Тшагас. Состарился рано. И все ж предпочту умереть с головой на плечах.

— А кто сказал, что я умирать собрался? Я еще заполучу ошейник эффа и стану свободным! А после, вот увидишь, Рулк, специально насобираю денег, выкуплю тебя, — уж за твои старые кости немного возьмут, — и оттяпаю тебе голову за то, что сейчас болтаешь.

Рулк опять смеется:

— На моем веку никому не удавалось заполучить ошейник. И у других я спрашивал — нет такого. Помнишь Гейшеса, что шесть лет назад пытался? Он был из Макаса, и ни одного года не задержался здесь, у Оргона — не успел еще превратиться в раба, отвыкнуть от оружия. В первый же "суд эффа" вызвался. Говорил — все равно помирать. Он же с малых лет в бою с топором... И что? Его голову, как и всех прочих, положил эфф перед к'Хаэлем Оргоном.

— Я ведь тоже не хозяйская нежная дочка, Рулк! — рассердился Тшагас — и так на душе паршиво, тут еще и Рулк со своими поучениями... — Я сражаюсь с двенадцати лет!

— Сражался! А сколько лет твои руки меча не держали? — Тшагас прикусил язык до крови, ощутил железный привкус во рту; вот ведь скажет же... А Рулк продолжал: — Глупо это — надеяться, что одолеешь тварь. Она тебя перекусит, как сахарную косточку... Я слышал, что когда эфф взбесился у одного к'Хаэля, его три дюжины вооруженных воинов с трудом положили. А скольких он убил перед тем?

— Ладно, Рулк! Лучше уж молчи. Я уже решил. Да и бой уже никто не отменит, — пробормотал Тшагас. Этот Рулк слишком много для раба знает, на все-то у него ответы есть. Кем он был до рабства? Обо всем рассказывает, да только не об этом. — Могу я предпочесть быструю смерть медленному подыханию? Могу! Вот и молчи, пока зубы целы! Хотя... для тебя это уже не угроза...

— Да зубы у меня — что надо! — Рулк махнул рукой и отправился в барак — спать.

Ого с Рохо о чем-то там шепчутся. А вот и песню затянули... Поют, эффовы байстрюки, хорошо! С такими-то голосами услаждать слух благородных, а не петь так... в никуда... в темноте... как волк на луну воет...

Отчего-то Тшагас вдруг разозлился на них. Молодые. Трусливые. Сидят тут под деревом, поют... будто и не в рабстве! Неужели не устали за день! Он встал и направился в барак: нужно выспаться перед боем; по пути Тшагас не удержался и пнул ногой Рохо:

— Чего распищался, птенец? Думать мне мешаешь!

Друг его, кутиец Ого, вскочил было, но Рохо схватил его за рукав, а Тшагаса одарил ледяным взглядом, — не глаза у него, а годжийские клинки, не должно быть у раба таких глаз...

Дни его убегали, как вода между пальцами... Вот уже и пятая рабыня пришла. Пятый день...

Тшагас лениво махнул девушке, чтоб она подала ему вина.

Черноволосая, не знакомая ему. Она откуда-то с северных владений Оргона. Лицо ему не очень нравится, особенно после той, что была вчера — у вчерашней пухлые соблазнительные губы и огромные глаза, а у этой слишком большой нос, но зато и грудь побольше будет... И улыбается она; вторая — так и вовсе плакала. Никогда с мужчиной раньше не была. Вторая худенькая, как молодое деревце. Третья — пухлая красотка, какой и должна быть арайская девушка. Но у к'Хаэля Оргона не одни арайки — кого у него только нет, со всего света их собирает.

Запомнит он этих семерых, если выживет?.. если выживет. Первую он уже почти забыл. Он так напился с непривычки в первый день, что мало понимал... Глаза у нее, кажется, серые... или голубые... или черные...

Пятый день уже пьет, а все никак не утолит жажду. А к женщинам уж не тянет так, пусть эта длинноносая подождет.

У него только два дня осталось... два дня... и три ночи. А пять он уже растранжирил...

Тшагас был уверен, что победит, когда дрался с соперниками. Он имен их не знал. Не так много в этот раз желающих. Ему самому пришлось драться в три захода. Первый его противник — широкий, но низковат, неповоротливый — такому, главное, в захват не попасть. Он свалил его подножкой, хоть и не с первого раза, и локтем впечатал его нос в череп. Тот хрипел, из носа лилась кровь, руками махал, но встать так и не смог. Поделом!

Второй дрался вполсилы, поглядывая то и дело на Куголя Аба — старшего смотрителя эффов у Оргона; тот стоял весь в красном, и рядом с ним лучший эфф — Угал, в таком же красном ошейнике. Здоровенная зверина, больше обычного. Мерзкий, и запах от него неприятный... Белесая кожа в складках, желтые зубы, ярко-оранжевый язык, что высунут от жары. Когти — гигантские шипы. Хорошо хоть не Угала пошлют за победителем, а молодого эффа, что первый раз будет убивать... пытаться убить.

Тшагас содрогался, когда взгляд его падал на Угала, а второй его противник на эффа смотреть и вовсе боялся, поэтому и поглядывал на Куголя... И побеждать не хотел — передумал вдруг, хоть и выиграл в предыдущем бою. Поэтому свалился от одного тычка в пах и больше не поднимался, чем и недовольство к'Хаэля вызвал. Если уж решил драться — дерись! А боишься эффа — так сиди и не рыпайся!

А вот последний чуть самому Тшагасу шею не сломал. Он был здоровый, крепкий. Дрался, правда, не как воин — как раб. Ему бы хоть раз побывать в настоящем бою, где до смерти сражаются, а не за право... умереть от зубов эффа. Этот Тшагаса измотал. И тело до сих пор от его тычков ноет... всю радость от "недели в раю" эта боль портила. А еще больше портило то, что время не остановить.

Очень скоро Куголь Аб с бесстрастным, как всегда, лицом, возьмет Права на Тшагаса — маленькую деревянную коробку, на крышке которой начертано его имя, а внутри в небольших специальных углублениях — прядь его волос и немного крови, обращенной в твердую красную горошину.

На каждого раба у хозяина есть такая коробочка, и находится она в специальной Комнате Прав, которая очень хорошо охраняется. Права заводили при рождении раба или при обращении свободного в рабство. Права на Тшагаса сделал один арайский командир, захвативший их отряд в плен тогда... в Чифре... Кровь у него он взял прямо из свежей раны в предплечье от арайской стрелы... Сколько лет назад это было?.. Волосы его в Правах — еще без седины...

Каждый рабовладелец старался завести себе хотя бы одного эффа. Без эффа Права — формальность, а не средство управления. С эффом — любой, кто посмеет бежать, будет жестоко покаран. Если у хозяина есть эфф — бегство означает смерть.

А у к'Хаэля Оргона эффов больше трех дюжин. Он разводит их и торгует этими тварями. Он гордится лучшими эффами в Аре.

Когда необходимо было поймать беглеца — из Прав извлекались волосы и кровь раба. Кровь скармливали зверю, а волосы помещали в специальный мешочек на ошейник. Никто точно не знал, но все догадывались, что именно этот ошейник, непростой ошейник заставляет эффа бежать по следу столько, сколько потребуется, не забывать запах и не терять след того, за кем его послали. Не есть и не пить до тех пор, пока не насытится плотью убитого раба и не напьется его кровью. Но как бы ни был голоден эфф, как бы ни терзал он тело настигнутого, голову он всегда принесет хозяину нетронутой, как доказательство выполненной работы.

Лучшие убийцы — эти эффы... И лучшие сторожа, хотя и не бодрствуют на посту день и ночь. Для раба достаточно знать, что эфф у хозяина есть: убежишь — умрешь. Эфф найдет тебя в поле и в городе, найдет... сожрет... а голову принесет к'Хаэлю.

Только у Тшагаса, в отличии от беглых, будет меч, какой он сам себе выберет. Он — не заяц, который только и может, что бежать от гончей — он хорек, он еще поогрызается этой твари в морду... Может, удастся все-таки уйти? Может, Создатель смилуется над ним... Ведь он был когда-то воином... ведь знает, как держать меч... И эффа пустят молодого, без опыта... и фору ему дадут — шесть часов... Может, и сохранит он свою голову на плечах...

Что ж так больно и тоскливо на душе?

Тшагас обернулся к пятой девчонке, поманил ее, и она пришла, призывно покачивая бедрами... Он ухмыльнулся — ей есть за что простить длинный нос...

— Пойдем, Орленок, — сказал хрипло с тоской в голосе старик Рулк. Он всегда так называл Рохо. И это имя тому нравилось намного больше, чем рабская кличка. Своего настоящего имени Рохо не знал, — эфф вернулся...

Старик кивнул на столб сигнального дыма на западе — туда побежал Тшагас и оттуда возвращается посланный за ним эфф. С головой, конечно... И хотя Тшагаса Рохо недолюбливал, да и тот его не жаловал, но все ж сколько лет они в рабстве вместе... Они все здесь, что братья. Живут под одной крышей, работают на одном поле, едят одну и ту же еду, спят в общем бараке для мужчин. Женщины и дети — в отдельном. Жаль Тшагаса... Жаль...

Рохо бы не пошел. На что смотреть? На то, как зверь положит перед к'Хаэлем мертвую голову? Но всех рабов, что были в окрестностях и могли видеть сигнал, заставляли присутствовать при этом.