Сумерки восьмого солнца

— Нет, — помотал головой Поющий Тростник. — Я не за старых. Что было, то прошло, седьмое солнце закатилось безвозвратно. Я просто решил не мстить. С предыдущих жрецов, которых я разоблачал, я сдирал кожу живьем, иногда сам, иногда просил товарищей, хотел и с этим поступить так же, а потом подумал: а ведь он уже сам себя наказал! А потом подумал так: это, должно быть, знак, что мне попался такой бывший жрец, который сам себя наказал. Должно быть, новые боги говорят мне, что хватит уже карать за грехи закатившегося солнца.

Они оттащили мертвое тело к обрыву, сбросили в прибой на поживу рыбам и чайкам. Вернулись обратно в кузницу.

— А я сумел-таки выковать подкову, — похвастался Осенний Хвост. — Тут, оказывается, помимо молота есть еще несколько более маленьких как бы молоточков...

— Точно! — воскликнул Поющий Тростник и хлопнул себя по лбу. — А я забыл тебе сказать! Хорошо, что ты сам догадался!

Осенний Хвост подумал, не стоит ли рассказать, как именно он догадался и кто ему в том помог. Подумал-подумал и решил, что не стоит.

— А ты знаешь, как поклоняться новым богам? — спросил Осенний Хвост.

— Нет, — помотал головой Поющий Тростник. — Я про них ничего не знаю, кроме трех имен. И еще я знаю, что их больше, чем трое, просто других имен я не запомнил. Еще я знаю, что Тор — сын Одина, а Фрея вроде бы его жена, но точно не уверен.

— Не понял, — сказал Осенний Хвост. — Какой сын, какая жена? Они боги! Или у бледнолицых боги подобны людям?

— Бледнолицые любят говорить, что это они подобны богам, — сказал Поющий Тростник. — А с чего это ты заинтересовался богами?

— Интересно стало, — сказал Осенний Хвост. — Когда Бобровая Лапа понял, что я узнал, кто он такой, он стал меня убеждать, дескать, давай принесем старым богам жертвоприношение, он был так уверен, что от него будет польза!

— Он ошибся, — сказал Поющий Тростник и кивнул в ту сторону, где шумело море.

— Да, он ошибся, — кивнул Осенний Хвост. — Но мне подумалось, что глупо не сделать выводов из его ошибки. По-моему, ты был прав, когда говорил про духовные скрепы. Должно быть, беда седьмого солнца была не в том, что люди поклонялись богам, а в том, что люди поклонялись не тем богам. Почему бы нам не посвятить пирамиды Одину, Фрее и Тору? Пусть они не любят жертвоприношений, есть же, наверное, обряды, которые они любят.

В этот момент Осеннего Хвоста осенила мысль: а что если последнее чудо послали не старые боги, а новые? Может, срезать голову соломенной кукле — это у них обычный ежедневный обряд, Бобровая Лапа случайно угадал, а потом сделал неверные выводы?

— Странно, что при таких мыслях ты решился разбить ему голову, — сказал Поющий Тростник.

— Я как не решился, — сказал Осенний Хвост. — Жена решилась. Она у меня сильная женщина.

Поющий Тростник рассмеялся особым смехом, которым смеются не от веселья, а от изумления. А Осенний Хвост продолжил:

— Хорошо, что у меня такая жена. Жрец ведь почти убедил меня, что надо снова начинать поклоняться старым богам, предлагал провести тайный обряд, я уже почти согласился, а тут вошла жена и сразу молотом по башке. Она у меня не колеблется, она, по-моему, думать вообще не умеет, сразу действует. Ненавижу жрецов, говорит, и сразу по башке.

Поющий Тростник протянул руку, взял молот, взвесил на руке.

— Сильная женщина, — сказал он. — Хороших сыновей родит. Да, кстати! Чуть не забыл, зачем пришел. У нас скоро Пенни появится, ну, та бледнолицая колдунья, о которой я говорил, я ей хотел твою кузницу показать, а теперь, думаю, не стоит. Про нее говорят, она крови то ли боятся, то ли просто не любит...

Осенний Хвост открыл дверь, высунулся наружу, завопил во всю глотку:

— Эй, жена! Тащи ведро с тряпкой, тут помыть надо!

Закрыл дверь и обратился к Поющему Тростнику:

— А расспроси ее про ихних богов! Какие у них храмы, обряды, жертвы, все такое прочее. А то без духовных скреп...

Снаружи донеслось ворчание Восьми Маргариток. Осенний Хвост прислушался, не расслышал, выглянул снова.

— Что такое? — спросил Поющий Тростник.

— Ругается, — сказал Осенний Хвост. — Говорит, что теперь вся тропа в жреческих мозгах. Зря мы его за ноги тащили, надо было за руки.

— Нет, все равно бы напачкали, — сказал Поющий Тростник. — Но что тропа в мозгах, это нехорошо, Пенни расстроится, если заметит. Она ведь не любит знаков смерти.

— Интересно, — сказал Осенний Хвост. — Бледнолицые не любят знаков смерти, но это не помешало им уничтожить ацтекский народ почти что под корень.

— Они считают, что за ними нет вины, — сказал Поющий Тростник. — У них есть поверье, что заразу переносят невидимые духи, а если кто кого заразил, то виноват не тот, кто заразил, а духи-переносчики, а на том, кто заразил, вины нет.

— Слышал я про одно племя с похожим поверьем, — сказал Осенний Хвост. — Они верили, что если кто кого убил, то виноват не убийца, а нож, например, или топор. Этого племени больше нет.

— Почему? — спросил Поющий Тростник.

— А кто захочет жить по соседству с таким племенем? — пожал плечами Осенний Хвост.

Что-то за окном привлекло его внимание, он пригляделся и понял, что именно.

— Гляди, — позвал он Поющего Тростника, — какая необычная чайка!

Пригляделся Поющий Тростник к чайке и вдруг воскликнул:

— Это не чайка, это птерокар!

— Чего? — не понял Осенний Хвост.

— Птерокар! — повторил Поющий Тростник. — На нем летит Пенни!

Выскочил Поющий Тростник наружу, набросился на Восемь Маргариток, которая как раз подошла с ведерком и тряпкой, накричал, дескать, убирайся, поздно уже наводить порядок, не успела, медлительная черепаха! Восемь Маргариток обиделась и лицо у нее стало таким, как будто она подумала, не ударить ли Поющего Тростника мокрой тряпкой по лицу, но решила, что не стоит. Развернулась и пошла прочь. А птица, которую Поющий Тростник назвал птерокаром, приблизилась и Осенний Хвост понял, что она гораздо больше, чем казалась, огромная это птица, больше чем иной дом! Села она рядом с тропой, открылось у нее брюхо и оттуда вылезла бледнолицая женщина с волосами желтого цвета, как кукурузное лыко. Понял Осенний Хвост, что птица волшебная, потому что, хотя женщина вылезла из птичьего брюха, на ней не было ни крови, ни кишок. А потом женщина пыхнула изо рта дымом и Осенний Хвост понял, что она колдунья, потому что обычные люди не бывают огнедышащими, если не вставить в рот трубку. Впрочем, в последнем факте нового знания нет, Поющий Тростник так и говорил, что она колдунья.

Подбежал Поющий Тростник к колдунье, поклонился, произнес что-то подобострастное. Рассмеялась Пенни, протянула руку, потрепала по щеке, как ребенка, и показалось Осеннему Хвосту, будто она недавно заквасила. Сошла Пенни с дороги в грязь, прошла десять шагов, наклонилась, будто ее тошнит, и смачно харкнула. Повернулась и пошла прямо в кузницу. Поющий Тростник подбежал к ней, стал говорить, дескать, не ходи туда, ходи сюда, отмахнулась колдунья, дескать, куда хочу, туда и хожу, отстаньте от меня, ничтожные. Накрыл Осенний Хвост кровищу тряпкой, вышел на порог, поклонился, оттолкнула его Пенни, вошла в кузницу, огляделась, сказала:

— А неплохо вы тут устроились! О, подкова, на счастье!

Подошла к наковальне, взяла подкову, повертела в руках, пыхнула дымом и положила обратно. К этому времени Осенний Хвост разглядел, что колдунья вовсе не огнедышащая, она просто курит, но не длинную трубку, как нормальные люди, а такую маленькую травяную палочку, которую немудрено не заметить издали. Однако странно, что женщина курит, тем более в одиночестве, не разделяя дым с товарищами. Может, она и брагу пьет в одиночестве?

— А давайте заквасим! — предложила вдруг Пенни и Осенний Хвост понял, что последнее предположение ошибочно.

Поющий Тростник удалился. Пенни села на табуретку и зевнула. Осенний Хвост подумал, что надо ее о чем-нибудь спросить, хотя бы из вежливости. Он спросил:

— А что тебя сюда привело?

— Какая-то херня сломалась, — ответила Пенни. — Пока не созреет, птерокар не полетит.

Осенний Хвост понял, что ничего не понял. Хотел было переспросить, но заопасался, вдруг колдунья разгневается. А колдунья поглядела ему в глаза, рассмеялась и объяснила, что ее колдовская птица как бы заболела, а чтобы ее вылечить, нужно особое колдовство, которое она сотворила, харкнув в грязь. Из волшебного плевка теперь вырастет волшебная штука, именуемая торрент, она похожа на храм, но другая. А когда эта штука вырастет, в ней созреет то, что позволит птице птерокару снова летать. А пока оно не созрело, Пенни будет гостить у Поющего Тростника. Можно, в принципе, вызвать колдовством другой птерокар, но она не хочет так делать, потому что ей любопытно погостить у Поющего Тростника.

— А расскажи про своих богов, — попросил ее Осенний Хвост.

— У меня нет богов, — ответила Пенни. — Я же не дикарка, чтобы в них верить.

— Ты только что произнесла странное, — сказал Осенний Хвост. — Ведь дикари как раз не верят в богов, дикари верят в духов предков и духов мест, а в богов верят только цивилизованные люди. Я точно знаю, я ведь сам дикарь!

— Мир устроен сложнее, чем ты полагаешь, — сказала Пенни. — Религиозность не растет неограниченно с ростом цивилизованности, а достигает некоторого предела и затем падает до ничтожно малой величины. Мы, цивилизованные бледнолицые, в богов не верим, а тех, кто верит, считаем дикарями, а тех, кто настолько дикари, что даже в богов не верит, тоже считаем дикарями, для нас нет разницы между твоим племенем и городскими ацтеками, вы для нас все дикари.

— Понятно, — сказал Осенний Хвост. — Жалко, что ты ничего не знаешь про Одина, Фрею и Тора.

— Как это ничего не знаю? — удивилась Пенни. — Кое-что знаю. О них такие прелестные сказки сложены! Это важная часть мировой культуры!

— Расскажи, как приносят жертву Одину, — попросил Осенний Хвост.

Произнося эту просьбу, он не рассчитывал, что Пенни скажет что-то разумное, но она сказала.

— Одину жертву приносят так, — начала объяснять Пенни. — Вешают человека на дереве за шею, а когда он начинает задыхаться, бьют копьем в сердце. Иногда перед этим выкалывают один глаз, иногда нет. Это должен быть обязательно мужчина, взрослый и не старый, чем сильнее и храбрее, тем лучше. Ньерду и Эгиру тоже приносят в жертву мужчин, их топят в соленой или пресной воде, Ньерду в соленой, Эгиру — в пресной. Фрее приносят только цветы, а Тору, по-моему, посвящают запах жареного мяса убитых оленей. Точно не помню, там сложные правила, в книгах все написано.

— Благодарю тебя, Пенни, — сказал Осенний Хвост и низко поклонился. — Теперь мы, ацтеки, знаем о новых богах гораздо больше. А ты не знаешь, какому богу делают соломенные куклы, у которых потом отрезают головы?

— Вуду, — ответила Пенни. — Но это не бледнолицые, это совсем наоборот, черножопые.

— Те, которых царь Тори зарезал пятьсот штук одновременно, чтобы его жена не умерла от ран? — спросил Осенний Хвост.

— О, у вас тоже знают об этом подвиге? — удивилась Пенни. — Да, те самые.

— А бог Вуду сильный? — спросил Осенний Хвост.

— Так себе, — ответила Пенни. — Не сказать, что совсем ничтожество, но бледнолицые побеждают черножопых только так.

— Понятно, — кивнул Осенний Хвост. — А нет ли у бледнолицых какого-нибудь бога, во имя которого мужчинам разбивают голову молотом?

— Нет, такого нет, — покачала головой Пенни. — Что за варварство разбивать голову молотом! Погоди-ка...

Она уставилась на валяющийся посреди кузницы молот, на прилипшие к нему кровь, мозги и волосы, перевела взгляд на тряпку, прикрывающую место убийства, а тряпка уже изрядно пропиталась кровью, ясно-понятно, что она прикрывает.

Сделала Пенни такое лицо, как будто собралась сожрать вкусного слизня, а вместо того случайно сожрала большую соплю, неотличимую на вид. Перегнулась Пенни пополам и вытошнила. Осенний Хвост понял, что она недавно ела мясо и запивала чем-то квасным, наподобие браги, но вкуснее.

— Какие же вы дикари! — крикнула Пенни разгневанно и вышла прочь.

Осенний Хвост хотел было пойти за ней, но передумал. Подошел к кровавому пятну на полу, поднял тряпку, осмотрел, подумал, положил тряпку обратно — нет смысла торопиться, придет жена, уберет и кровищу, и блевотину. А что он так расстроил колдунью — это нехорошо, жалко ее, она добрая и знает много полезного. Надо будет потом извиниться, может, еще что-нибудь расскажет.

Раздул Осенний Хвост огонь в очаге, принялся ковать подковы. Теперь, когда он раскрыл секрет, это оказалось проще простого. Пора переходить к более сложному упражнению. Позвать Поющего Тростника... а вот и он, легок на помине.

Вошел Поющий Тростник в кузницу, огляделся, увидел наблеванную лужу, подошел, принюхался.

— Однако бледнолицые знают толк в браге, — сказал он. — Надо будет потом расспросить, как они квасят.

— Пенни мне рассказала, как бледнолицые приносят жертвы новым богам, — сообщил Осенний Хвост. — И еще я узнал два новых имени новых богов: Ньерд и Эгир. Ньерд — бог соленой воды, Эгир — бог пресной.

— Какой ты молодец! — обрадовался Поющий Тростник. — Какую важную вещь узнал!

— Одину приносят в жертвы храбрых мужей, — продолжил Осенний Хвост свой рассказ. — Жертвенного мужа вешают на дереве за шею и когда веревка натягивается, в то же мгновение протыкают копьем сердце.

— О, отлично! — воскликнул Поющий Тростник. — А сердце потом вырезают? А голову отрубают?

— Не знаю, — сказал Осенний Хвост. — Она ничего такого не говорила. Я думаю, просто оставляют висеть, чтобы вороны клевали.

— Да, это правдоподобно, — кивнул Поющий Тростник. — Вороны считаются птицами Одина. Значит, так и порешим — вешаем, протыкаем и оставляем. Есть у меня на примере один деятель в шахте, давно хотел казнить, да все повода не было. Попробуем на нем, пойду, распоряжусь.

— Погоди! — сказал Осенний Хвост. — Она еще сказала, что когда приносят жертву Одину, иногда выкалывают жертвенному мужу один глаз.

— Левый или правый? — уточнил Поющий Тростник.

— Не знаю, — пожал плечами Осенний Хвост. — Она не сказала. Наверное, все равно. А когда жертву приносят Ньерду или Эгиру, жертвенного мужа просто топят в воде, соленой или пресной, соответственно.

— Отлично! — сказал Поющий Тростник. — Теперь дела пойдут на лад! Одного повесить, двоих утопить, все станет прекрасно!

В небе появилась птица птерокар, снизилась по спирали, села в поле неподалеку. Откуда ни возьмись показалась Пенни, пошла к птице. Поющий Тростник пошел ей наперерез, Осенний Хвост поколебался и тоже увязался следом.

Приблизившись, Пенни поприветствовала его такими словами:

— Пошел на хер, мудак, с моей дороги!

Поющий Тростник отступил в сторону, почтительно поклонился, выпрямился и сказал:

— Почтенная Пенни, почему ты меня злословишь? Что я сделал не так?

— Ты все сделал не так! — сказала ему Пенни. — Вы тут все мудаки и зверье, никакой конопли не хватит вас терпеть! Только и знаете, что друг другу черепа крушить да сердца вырезать! Лучше бы пидарасами были!