Зверь

Глава 1. Урочище

Погода была мерзкой. Взвесь из капель, по недоразумению названная в прогнозе слабым дождиком, хоть и не могла промочить зеленый клеенчатый дождевик старого грибника, но за целое утро в лесу они успели проникнуть всюду — и под полы, и под капюшон. Даже портянки в резиновых сапогах начали хлюпать, намекая, что пора домой.

Старик палкой, срезанной на входе в лес, поворошил гниющие березовые листья и в который раз прокричал:

— Жаник, сука, а ну подь сюда!

Вдали тявкнула собака. Обычно послушный пес недавно кого-то учуял и унесся в совсем дремучие непроходимые дебри за границей соснового бора. Теперь только гавкал в ответ на зов, но возвращаться отказывался наотрез.

— Ну и хрен с тобой! — плюнул дед, пригладил седую влажную бороду, клочьями торчавшую из-под капюшона и начал искать зарубки. Этот лес он знал с детства, не раз умудрялся заблудиться и к старости приучил себя оставлять след. Двадцать лет назад он еще мог легко переночевать, укрывшись сосновыми лапами, а после выйти к речке и вдоль нее добраться до дороги. Сейчас рисковать нельзя — застудишь что-нибудь, будет болеть до самой смерти. Обернувшись на частокол голых веток сплошного кустарника, старик проорал: — Я домой, падла ты эдакая!

Поправив висящую на сгибе локтя полу-пустую корзинку с грибами, старик, прихрамывая, но тем не менее бодро, заковылял к далекой грунтовке.

Словно почуяв, что хозяин уходит, небольшая лохматая дворняжка вылезла из-под стены кустарника и стремглав кинулась за грибником. Заслышав мягкий перестук лап пса, старик остановился, обернулся. С виноватым выражением на остроносой морде пес подбежал к хозяину, бросил на прибитую к земле пожухлую траву кость с ошметками гниющей плоти и отряхнул черную влажную шерсть.

Старик подслеповато прищурился.

— Чой ты там нашел, сучара?

Вывалив язык, часто задышав, довольный собой пес сел, словно говоря: 'Это тебе, хозяин'.

Старик палкой пошевелил кость, подслеповато прищурился. Крякнув от боли в спине, согнулся, дотронулся до находки — и распрямился так резко, что запнулся и грохнулся на задницу.

— Мать честная, Пресвятая Богородица! — принялся неистово креститься старик. Опираясь о стенку корзины, ломая ее и кроша с таким трудом добытые грибы, он поднялся и, забыв про ноющее колено, поврежденное пару лет назад осколком, почти крупинкой, минометной мины, быстро зашагал прочь от страшной находки.

— Твою мать, дед, какого хера ты забрался в такую глушь? — спросил участковый Микола Пархоменко, когда очередная веточка, отогнутая идущим впереди стариком, хлестнула его по округлому отъевшемуся лицу. Выданный ему в служебное пользование дождевик оказался слишком мал, не смог сойтись на выпирающем пузе, и форма сотрудника украинской полиции спереди вся потемнела от влаги. Позади капитана с унылым видом и чемоданчиком брел врач — практикант в сельской больнице, на лицо еще подросток, выданный участковому взамен ушедшего на выходной и забухавшего судебно-медицинского эксперта.

— Здеся всегда было много грибов, — ответил старик. — Всю жизнь тут собирал. Два раза сходишь, и вот те запас на зиму. Только нынче лето выдалось неважное, одни поганки да сыроежки. Потому забрел сюда.

— Мы точно не заблудились? — спросил промокший и продрогший практикант. Никто не озаботился, чтобы выдать парню дождевик. Он взял свой, из тонкого полиэтилена, и тот давно порвался в десятке мест.

— Вона мои зарубки, — указал на насечки на соснах старик. — Верно идем.

— Ну, дед, если зря сюда перлись... — начал было участковый.

— Богом клянусь, нога это была!

— Строение задних лап хищных животных отдаленно напоминает человеческую ступню, — заметил будущий доктор.

— У каких таких животных лапа как мой сапог, а?

Парень пожал плечами, хотя никто не мог этого видеть.

— У медведей, например.

— Откуда здесь медведи? Тут село на селе! Это Украина, а не Сибирь. — Старик остановился, принялся тыкать перед собой палкой. — Все, пришли. Вон те кусты. Где-то тута Жаник ее бросил.

— Так, отец, в сторону, — приказал Пархоменко. — Дальше мы сами. Славик, вперед. У тебя зрение лучше.

Обреченно закатив глаза, парень вышел вперед их маленькой процессии. Сделав пару шагов, он вдруг замер как вкопанный, чемоданчик выпал из его руки. Встав с ним рядом, участковый присвистнул и заметил:

— В натуре, нога.

— Ступня, — увядающим голосом поправил позеленевший практикант.

— Слышь, отец, где, говоришь, пес ее отрыл? — Проследив за направлением, куда тыкал палкой грибник, капитан пробормотал: — Еб твою мать. — Кашлянув, он велел: — Так, стойте здесь.

Глядя себе под ноги, Пархоменко подошел к кустам, поискал проход, но так и не найдя, просто поднял к лицу руки и вломился массивным телом в заросли. Под треск веток и забористый мат он углубился в кустарник, полностью скрывшись из виду.

— Говорил же, не ошибся я, — пробормотал грибник. — Тут война шла. Нагляделся я на руки-ноги. Ох, лучше б помер я давно назад, как моя Лена, лишь бы не видать всего этого.

Преодолев рвотные позывы, практикант присел на корточки перед ступней, вгляделся в торчащую из гниющей черной плоти кость лодыжки. Вздрогнув, он прикрыл рот ладонью.

Из кустов донесся треск, будто через них на полном скаку ломилась лошадь. В разодранном дождевике в бор выбежал Пархоменко. Глаза его бешено вращались, челюсть ходила ходуном. Когда он начал шарить в кармане кителя, руки его заметно тряслись. Вытащив древний кнопочный телефон, убедившись, что он ловит сеть, участковый нажал клавишу горячего вызова.

— Микола, это, — сказал, поднимаясь, практикант, — сделало не животное. Срез...

— Петр! — проорал в трубку участковый. — Это Пархоменко!.. Кто-кто, Пархоменко это! Участковый!.. Да, проверили, на месте мы! — После паузы, выругавшись на отвратительную связь, он закричал: — Всех сюда!.. Кого, блять, всех? Вообще всех!.. Нет, это ты не понял! Тут дохуя трупов!.. Да, блять, не знаю сколько! Двадцать-тридцать! Может, больше!

Подполковник юстиции Павел Мартынов отрешенно наблюдал за троицей судмедэкспертов, копошившихся в неглубоком овраге среди частей тел в попытке выяснить, чьему торсу принадлежит эта рука, нога или голова, и найти хоть какую-нибудь улику под их грудой. Он уже знал, что здесь произошло и кто это сделал. Теперь он просто ждал. Этой троице в одноразовых хлопчатобумажных комбинезонах, замызганных грязью, нужно время, чтобы нет, не подтвердить его версию, а опровергнуть остальные, выдвинутые этим кретином, начальником полиции Донецкой области, красовавшимся перед стервятниками с камерами и микрофонами. Хорошо хоть этот хряк не додумался притащить их сюда, на место захоронения.

Вытащив из кармана длинного черного плаща пачку сигарет, Мартынов щелкнул зажигалкой и затянулся, отчего его щеки провалились. Эксперт внизу вскинул голову в капюшоне и медицинской маске, чтобы выразить негодование, но вздрогнул и отвернулся. Мартынов знал почему — он вызывал у людей оторопь. Ему было чуть за сорок, очень высокий и не просто худой — костлявый, воплощение Смерти. Правда, несуразно длинные конечности делали его больше похожим на паука. Говорят, с возрастом люди становятся красивее — Мартынов своим примером опровергал это утверждение. В молодости он был симпатичным, даже успел сделать одной девчонке дочку, которую ни разу не видел. И в молодости его взгляд был мягче и живей, не как у покойника. Даже двигался тогда он как живой — теперь больше напоминал рептилию: повернет голову и замрет, вскинет руку с сигаретой к тонким бледным губам, так и будет держать ее, размеренно затягиваясь. Или вообще забудет про сигарету, пока та не обожжет ему пальцы.

Полковник военной полиции в красном берете и походном камуфляже пробрался через вырубленный в кустарнике коридорчик и замер рядом с Мартыновым, подняв над собой и Павлом зонтик. Поморщившись, мужчина сказал:

— Этот мудак, генерал наш, все повторяет, что это сделали сепары. Это точно не они.

— Почему? — безжизненным голосом спросил Мартынов, продолжая отрешенно пялиться вниз.

— Случаев геноцида не зафиксировано.

— Еще.

— Когда казнят, стреляют и закапывают. Обычно расстреливают мужиков. Здесь пятьдесят на пятьдесят.

— Еще.

— Сепары сюда не дошли. Их остановили у речки.

Мартынов повернул голову к полковнику и, не моргая, уставился на него.

— Ты следователь военной полиции.

От взгляда Мартынова у полковника побежали мурашки. Поежившись, тот начал перечислять свои наблюдения:

— Одежды нет, сезонность убийств определить трудно, но видно, что степень разложения тел различается. Уверен, их сюда носили в течении года или около того. Лица, пальцы сожжены кислотой. Зубы выбиты. Вижу, у некоторых... частей тел срезаны кожные покровы на плече, предплечье. Там обычно набивают тату. Это все, чтобы затруднить идентификацию.

— Уже лучше, — кивнул Мартынов, отвернулся от полковника и затянулся полу-стлевшей сигаретой. — Еще.

Мужчина сглотнул.

— Способы умерщвления различаются. У одного проломлен череп, на другом ножевое в области сердца. Расчленены для удобства транспортировки. Вывод: место... места преступлений точно не здесь.

— Версии?

— Да черт его знает, — пожал плечами полковник. — Я с такой херней ни разу не сталкивался. Эксперты при первичном осмотре сказали, у двух женщин... женских торсов сожжены гениталии. Думаю, маньяк. Это они режут сиськи, члены. Раз знает, как усложнить нам работу, должен быть связан с силовиками. Может быть уже мертв или завязал, потому что последнее тело сюда притащили больше года назад.

Мартынов пальцами затушил сигарету, убрал хабарик в карман плаща.

— Такой не остановится. И он не совсем маньяк. Не такой, каким ты его представляешь.

— Поподробней, Паша.

— Ты прав, имело место сексуальное насилие, — кивнул Павел. — Потом это ему наскучило. Он получает удовольствие не от процесса убийства и не от насилия. Ему нравится сама охота. Почему? Все жертвы примерно одного возраста — от двадцати до тридцати пяти, в хорошей физической форме. Он охотится только на тех, кто может оказать сопротивление. Выслеживает, загоняет, убивает одним ударом. Он мог бы легко избавиться от тел — утопить, закопать. При том бардаке, что здесь творился, их бы списали на небоевые потери. Но вот это все — это его логово, здесь хранятся его трофеи. Он должен был видеть, что сделал. Уверен, он участвовал в войне — он ловит кайф от опасности. Но убивать по приказу стало неинтересно, тогда он начал просто убивать.

— Мразь, — процедил военный.

Мартынов медленно кивнул:

— Такова война. Она порождает не только героев, чаще всего она порождает чудовищ.

Полковник пожевал губы, задумчиво спросил:

— Как думаешь, он еще жив?

Мартынов сощурился, с кривой и жуткой ухмылкой произнес:

— Очень на это надеюсь.

— Ты чего, Паша? — вздрогнул военный. — Будут еще трупы.

— Но тогда я поймаю его, и души этих несчастных обретут покой. — Мартынов полу-прикрыл веки и сделал круговое движение головой, отчего его тощая шея захрустела. Он будто принюхивался к окутывающему его запаху гнили. — Прислушайся. Слышишь, как они кричат? Они взывают к отмщению.

Глава 2. Опер

Загорелась надпись 'пристегните ремни', и Сергей Макеев послушно накинул и защелкнул пряжки авиационного ремня 'тушки'. До посадки оставались считанные минуты, и он не был уверен, что древняя рухлядь не протаранит носом бетонную полосу ВВП или не наскочит колесом на выбоину. Это не Боинг и не Аэробус, а приземляться придется не в Стамбуле, Шарм-Эль-Шейхе или Лондоне, а в богом забытом Ростове. И он теперь даже не пассажир в бизнес-классе, а, как и подобает капитану полиции, сидит в экономе среди потных теток, крикливых детишек и нажратых работяг. Но ничего не поделать — нужно соответствовать статусу, нужно расплачиваться за тот пьяный дебош, сломанную челюсть охранника ресторана и гонки с 'дэпосами' по московским улицам. Хорошо хоть папа-генерал успел на медосвидетельствование и кое-что нашептал эксперту. С амфетамином и ТГК в крови точно отправился бы за решетку. А так удалось все замять. Хулиганское поведение? Так день рождение ведь, с кем не бывает. Гонки? Так никто не пострадал и за рулем был не он. А когда охранник пришел забирать заявление, в одном его глазу сверкал символ доллара, в другом — евро.

Ну, удалось замять почти все, поправил себя Макеев, когда сосед у иллюминатора, пристегиваясь, как бы случайно пихнул его локтем. Этот дядька оказался жителем сети и долго пялился на него, когда узнал, кто будет его соседом в этом рейсе. Потом он достал планшет и начал демонстративно просматривать все ролики с оскандалившимся полицейским. Затем перешел к чтению статей и, когда и это не вызвало никакой реакции, спросил, не тот ли он Сергей Макеев, которого отмазал влиятельный родитель. Да, тот самый, ответил Макеев и все три часа полета притворялся спящим. Связываться с этим мужиком он посчитал ниже своего достоинства. По опыту он знал, что, что бы он ни пытался объяснить соседу, тот останется при своем мнении. Только будет давить и провоцировать, пока не нарвется на кулак, что лишь подтвердит и укрепит его мнение, что Сергей Макеев продажный мусор, который не гнушается плевать на законы, пытает людей и делает карьеру с помощью отца. А раз общество не смогло призвать этого мусора к ответу, то это должен сделать он — святой воитель из интернета. Получить по морде и побежать писать заяву, чтобы этого мента уволили или посадили за превышение, — и день прожит не зря, можно даже засветиться в новостях. И этому мудаку невдомек, что продажный мусор никогда не брал взяток. Зачем? Семья не бедствует, всем обеспечила. Зарплата у опера уголовного розыска вполне приличная, а собственная безопасность не дремлет. Работает он ровно, без надрыва, но и без серьезных косяков. Людей никогда не пытал, только обманом, играя на невежестве, и угрозами применения насилия добывал признательные показания. Но такая работа — если каждую затрещину считать за пытки, а каждый подброшенный сверток с сахарной пудрой за подлог, то сажать надо почти всех оперативников по сфере насильственных и наркоте. Ну, а предок генерал и карьерные амбиции... Куда без этого? Ты либо наследник династии, либо лижешь жопу кому надо и нужен нужным людям, либо пашешь аки конь. Но в последнем случае твой потолок — это подполковник, заместитель или заместитель заместителя. Так везде устроено. Не только в госорганах, но и в частных конторах. И не только в России, во всем мире. Да, отец помогает, пристроил в университет, затем в хороший спокойный отдел. Но профильные экзамены сдавал сам — пусть и не на 'отлично', но никто не заставлял преподов натягивать оценки, сами выслуживались. Через звания не перепрыгивал. Единственный серьезный проступок — это тот инцидент на двадцать девятом дне рождения. Но кто не безгрешен?

Вдобавок за свою ошибку он безропотно отправился в ссылку в эту пердь принимать участие в расследовании убийства дочки знакомого местного градоначальника. 'Поедешь в Ростов в составе специальной СОГ, — сказал родитель вызванному 'на ковер' потомку, — следака я знаю, он это дело быстро размотает. Вернешься, получишь благодарность, и считай все забыто'.