Вбоквел#2

Выходя, он не ждет тебя, наверное, думал, что ты позволишь ему хотя бы немного побыть в одиночестве. Но это выше твоих сил. Ты уже ждешь его, сидя на кровати в черном халате. В его глаза мелькает удивление, в котором слишком много от испуга. Но ты протягиваешь руку, проводишь ей по гладким простыням рядом с собой. Светлый вдруг насмешливо выгибает брови и решительно приближается, садиться боком, подогнув под себя колено, смотрит с любопытством первооткрывателя. Тебе нравится такой его взгляд, в нем что-то от мальчишки, которого ты никогда не знал и вряд ли теперь когда-нибудь узнаешь. Хотя, он, как тебе кажется, все еще живет в Тарэле где-то глубоко внутри. Но, когда он придвигается вплотную, и спрашивает со смешинками в голосе, ловишь себя на мысли, что, может быть, не так уж глубоко запрятан тот самый мальчик, которому пришлось однажды повзрослеть.

— Так не терпится? — задает свой вопрос светлый. Ты улыбаешься, обхватываешь его рукой за шею, притягиваешь к себе еще ближе.

— Мне одному? — невинно уточняешь ты.

— Возможно! — провоцирует он и перебирается за тебя.

Ложиться, ждет, когда ты присоединишься к нему. Разумеется, тебе нравится такой подход, и ты делаешь то, что он хочет, — ложишься рядом. Вы секунду смотрите друг на друга, а потом, одновременно, не сговариваясь, словно подчиняясь какой-то внутренней команде, сдвигаетесь вплотную и сплетаетесь руками и языками. Он каким-то змеиным движением умудряется еще и ноги приспособить к этому делу, ты чувствуешь, как он проводит ступней по твоей обнаженной икре, задыхаешься от накатывающего волнами восторга и перехватываешь инициативу в поцелуе. Ненадолго, но как же это приятно, когда с тобой в постели равный, когда ты любишь его.

Никто из вас не знает, сколько проходит времени, когда вы все же находите силы откатиться каждый на свою сторону кровати. И все равно, он протягивает к тебе руку, все так же лежа на животе, и ты тут же переплетаешь ваши пальцы. Светлый удовлетворенно вздыхает. О да, он удовлетворен настолько, насколько вообще может быть удовлетворен любовными играми мужчина его лет. Ты испытываешь схожее чувство, но уже сейчас задумываешься о том, что чуть позже, может быть под утро, не мешало бы повторить. И отчего-то уверен, что он поддержит тебя в этом начинании. И все же сейчас вам просто тепло, легко и сонно. Тарэль зевает, уткнувшись в подушку, мотает головой и вяло бормочет.

— Не хочу под воду...

Ты хмыкаешь, придвигаешься, почти прижимаясь губами в его уху, и шепчешь, стараясь произносить магические слова как можно внятнее, чтобы он запомнил заклинание, которым у вас, у темных, принято решать такого рода проблемы. Он вздрагивает, ощутив легкий холодок, прокатившийся резкой волной по всему тело, в глазах его появляется куда большая осмысленность, чем была до того. Ты улыбаешься, положив голову на одну с ни подушку.

— Какой первоклассное обслуживание, — с одобрением замечает светлый и закрывает глаза.

Ты любуешься им. Под потолком все еще нестерпимо слепят магические лампы. Ему не пришло в голову выключить свет, ты же, так и не рискнул попросить его об этом. Но сейчас, неожиданно, просишь.

— Я выключу?

— Угу. Давно пора, — не открывая глаз, лениво шепчет он и неожиданно без резкости, но почти с сожалением добавляет, — мог бы сразу обойтись без созерцания моей смущенной физиономии.

Ты в первый момент не понимаешь, о чем это он, но до тебя быстро доходит. Взмахом руки гасишь лампы, опускаешь ладонь ему на поясницу и рискуешь признаться.

— В темноте я бы, как раз, куда лучше все разглядел.

Он замирает, потом хмыкает. Приоткрывает один глаз.

— Значит, хорошо, что не выключил сразу.

— Ну, — тянешь ты, водя ладонью по его спине, — я и при свете кое-что заметил.

— И что же? — принимая твою игру, любопытствует он и смотрит на тебя уже двумя глазами.

— Что ты со своим темпераментом быстро наберешься опыта и, возможно, захочешь поменяться.

Он фыркает, тебе не удается поймать подоплеку его интонаций.

— Смешно, — говорит светлый, вздыхает, снова прячет лицо в подушке и неожиданно едва слышно говорит, — мне и так хорошо.

— Я рад, — говоришь ты, приподнимаешься и целуешь его в плечо.

Он снова вздыхает. Потом, помолчав, все же говорит то, чего ты подсознательно ждал с самого начала. Не мог же светлый так легко смириться со всем, что вы с ним вытворяли каких-то минут пятнадцать назад.

— Но если за пределами спальни, ты...

— Тс-с-с-с, — шипишь ты и прижимаешь палец к его губам, он открывает глаза, которые успел закрыть, ты видишь, как от смущения и ленивой злости на самого себя, краснеют кончики его ушей. Ты ловишь себя на мысли, что на левом, просто идеально смотрелась бы одна из твоих сережек. Особый знак. Но, конечно, стараешься затолкать эту мысль обратно, глубоко-глубоко, но точно знаешь, что однажды она снова вернется. — Постель не место для поединка, — роняешь ты веско, видя, как внимательно он слушает тебя, и продолжаешь, — именно это я в конечном итоге сумел донести до Самифле, но она приняла эту простую истину слишком поздно.

— Поэтому ты к ней уже не вернешься? — спрашивает он словно между прочим, но ты вдруг понимаешь, что в этот момент у светлого в груди замирает сердце. Даже если это не так, тебе бы все равно хотелось так думать, хотелось бы, чтобы он тебя любил и... ревновал, куда без этого?

— Предлагаешь мне еще раз подумать над словами дочери и привлечь к этому Андрея? — спрашиваешь ты, проверяя свою догадку.

Светлый меняется в лице и стискивает зубы, смотрит на тебя сердито, почти зло.

— Не смешно, — роняет он после минутной паузы.

Ты позволяешь себе улыбку. И говоришь то, о чем, возможно, не сразу рискнул бы сказать. Но сейчас слова словно сами на язык ложатся.

— Я думаю, повторить чуть позже. Ты со мной?

Вместо ответа он приподнимается и целует тебя. Крепко и совсем немножко зло. Ты отвечаешь с ленивой обстоятельностью собственника. Зачем перехватывать инициативу и что-то доказывать, когда теперь он и так весь твой? Ему, похоже, нравится твоя покладистость. Он разрывает поцелуй, смотрит в глаза. И, неожиданно хитро прищурившись, заявляет.

— В следующие выходные мы вас сделаем. Будь уверен!

Ты на секунду теряешься, но быстро находишь способ отреагировать на это заявление. Рывком переворачиваешься и подминаешь его под себя.

— Тогда в качестве утешительного приза я потребую ночь любви. А о чем мечтаешь ты за свою победу?

— Чтобы таких ночей было бесконечное множество, — неожиданно тихо шепчет он и приникает к твоим губам, на этот раз с нежностью, от которой в горле появляется сладкий ком тягучего предвкушения.

Ты возвращаешься на свою половину кровати, притягиваешь его к себе, обнимаешь, прижимая красногривую голову к черной, как ночное небо, груди и говоришь то, что так и не смог найти в себе силы сказать своей бывшей жене, несмотря на то, что она всю брачную церемонию ждала именно эти слова.

— Я умру за тебя.

— Сколько пафоса, Мурка! — фыркает он тебе в грудь и поднимает лицо. В его глазах нет и тени улыбки, — Смерть ничего не докажет.

— Тогда что ты хочешь? — недоумеваешь ты. Почему нет, ведь у вас именно эта клятва считается самой ценной, самой правильной. Он улыбается. Грустно, понимающе. Похоже, он знает, уже успел узнать у брата, что могут означать такие твои слова. Но его ответ ставит тебя в тупик.

— Жизнь, — и понимаешь, что он имеет в виду, только когда он добавляет, — В этой вашей клятве нет чувств, только обречение. А я не хочу... чтобы мы были обречены.

— Тогда... — после паузы рискуешь сказать ты, — я буду жить для тебя.

Он медлит, словно прислушивается к самому себе и тихо шепчет, прикрывая глаза ресницами.

— А я для тебя, — и приговаривает с тихим фырканьем, — Но в футболе мы все-таки вас победим!