Финские зенитчики храбро защищались. Но они просто не успевали за верткими, несмотря на размеры, машинами. А те дали залп ракетными снарядами и мгновенно снова нырнули в 'укрытие'.
Девушки так и не поняли, что, хотя сами зенитки были накрыты и покорежены близкими разрывами, но часть личного состава уцелела в отрытых щелях. И выжившие в последней отчаянной попытке дать сдачи русским открыли по 'чертовым мельницам' огонь из всего, что могло стрелять, включая пистолеты. Вертолетчицы хотя и слышали звуки попадания пуль, но не придали им значения.
— Первая цель поражена, — академическим тоном возгласила командир звена.
— Лид, мало ли чего тут, ты на бреющем подходи, — предупредила осторожная Валентина.
— Ну, мо-о-ожно... — снисходительно протянула Литвяк. Она и сама хотела это сделать и теперь чуть ревновала своего штурмана за то, что та выдала правильное решение раньше.
— Летят!
Увидеть вертолеты, несущиеся на малой высоте, к тому же совсем не рядом, было, понятно, невозможно. Но уж ошибиться в распознавании характерного грохочущего звука громадного винта... таких тугоухих и беспамятных в батальоне у Маргелова не имелось.
Пожалуй, единственным в первой роте, кто не радовался пролету 'крокодилов', был лейтенант Перцовский. Его реакцией были сжатые кулаки и шепот:
— Ну чтоб вам на десять минут раньше прибыть?
Без сомнения, лейтенант был пристрастен. С этим тезисом согласился бы любой грамотный инженер. Мало того: и сам Перцовский поддержал бы эту точку зрения, не находись он в несколько взвинченном расположении духа.
Назвать состояние моста критическим было бы несомненным преувеличением или даже паникерством. Да, в него попало три снаряда, но... продольные балки всего лишь чуть-чуть повело. Правда, две поперечины снесло в ноль, в результате о железнодорожном сообщении по этому мосту можно было забыть на время, но вот танк, даже сорокатонный, вполне мог пройти.
Именно эта мысль и появилась у старшего лейтенанта Борисова. В результате последовала команда:
— Лейтенанта Перцовского ко мне!
Специалист по мостам прибежал меньше, чем через минуту, начал было рапортовать, но был оборван:
— Без чинов. Марк Моисеевич, сейчас по этому мосту танки пустить можно?
Лейтенант не успел собраться с ответом. Вдалеке глухо зазвучали множественные разрывы.
— Наши финнам дают прикурить! — радостно возгласил кто-то в стороне.
Лейтенант Перцовский мгновенно взял себя в руки — то есть сделался холоден и деловит.
— На первый взгляд: если не будет еще повреждений, то танк весом до пятидесяти тонн можно пускать, но понадобятся дополнительные поперечные балки. Сделать можно из бревен, работа взводу саперов на полчаса, не считая времени на подгонку. На всякий случай ехать медленно... километров десять в час. Самую тяжелую технику пускать первой, она, правда, малость разобьет крепления. но для бронетранспортеров это будет уже не так важно. Игорь Иванович, надо бы предупредить наших: пусть с собой материал возьмут, да машины с балками вперед пустят, мы сразу же и начнем. И все же мне надо бы осмотреть. Да вроде как обстрел закончился... — и неугомонный лейтенант рванулся из окопа.
— Куда?!! — рявкнул ротный. Он добавил к этому слову еще с полдюжины (и все без падежей) — и опоздал.
Разрыв едва ли не последнего снаряда все же сделал нехорошее дело: Перцовский полетел на снег, как если бы получил подножку.
На помощь поползло сразу четверо. Лейтенанта приволокли обратно.
— Кость все же задета, — приговаривал санинструктор, обрабатывая рану. — Ну, товарищ лейтенант, в медсанбат без разговоров, а потом и в госпиталь.
— Твою ж... — начал было выволочку ротный, но был грубо прерван в полном противоречии с уставом.
— Товарищ старший лейтенант, я все разглядел. Чертежи сделаю. Мне бы бумагу и карандаш...
Борисов хотел было продолжить разнос, но наглец с двумя кубарями продолжил:
— ...и ластик.
Ротный безнадежно махнул рукой.
Стоявший рядом ротный старшина принял этот жест за команду и выполнил ее: достал флягу, стакан и налил.
— Держите, товаршш летенант. Оно, значит, помогает хорошо.
— Чуть после, — храбрился Перцовский. — Мне только работу закончить.
По правде сказать, лейтенант чувствовал себя скверно. Ногу дергало, как будто та попала под поршень паровой машины. Но чертежи и пояснения к ним надо было сделать. Тем более, что устно пояснять, вполне возможно, будет некому: когда подойдет подмога, то всех раненых (а таковые были, хотя немного) увезут в санбат.
Зенитки с очевидностью были выключены из боя. Это придало командиру вертолетного звена избыток отваги.
Она обошла высотку слева, и тут перед ней открылась картина: гаубичный артдивизион. Вертотлетчицы этого не знали, но он соответствовал немецкому штатному расписанию, то есть три батареи по четыре орудия — кстати сказать, немецкого же производства. И все они дерзко вели огонь, когда их об этом не просили. Правда, батареи располагались не рядом, и накрыть их одним залпом было нельзя, ну так на то есть ведомый.
— Бей их! — взвизгнула Лида.
Ее ударный вертолет дал залп эрэсами по западной батарее. Удивительное дело, но финские пушки не замолчали. Точнее, одна из них сделала еще один выстрел. По мнению Лиды Литвяк, такое поведение отдавало непростительной наглостью. Последовал огненный удар еще тремя эрэсами.
Командир звена бросила короткий взгляд на ведомую. Сима осторожничала: она вела огонь, но 'маятник' качался со всей добросовестностью, хотя бояться было уже некого. Последняя мысль оказалась ошибочной.
Каждый бронебойщик в двух финских зенитных засадах — собственно, расчет включал два человека на одно ружье — был отменно замаскирован, а оружие располагалось на самодельном и все же эффективном лафете. Из-за спешки вооружение у них было различное: с восточной стороны холма — английское противотанковое ружье 'Бойс' калибра 14 мм, с западной — плод швейцарской технической мысли 'Солотурн' калибром аж 20 мм, к тому же с магазином на пять патронов. Из последнего вести огонь было непросто, а уж переносить — и вовсе морока: оружие весило почти 50 килограммов. Но в данном случае 'трудно' не означало 'нельзя'.
Дистанция составляла около пятисот метров, а потому сержант Йёста Эрикссон открыл огонь в хорошем темпе — насколько это ему позволяла конструкция 'Бойса'. Увы, хитрые русские ловко уходили из-под пуль. Точнее, прицелиться было вполне можно, попасть — намного труднее. Тяжелая летающая машина легко смещалась во всех направлениях. Четыре пули ушли мимо, и за это время гаубичная батарея, по всем признакам, прекратила существование как боевое подразделение. Тут же автожир непостижимо быстро развернулся и, все так же маневрируя, в два счета вышел из зоны поражения.
С другим воздушным налетчиком сложилось иначе. Тот был менее осторожен и, зависая в воздухе секунды на три, давал возможность хорошо прицелиться. Рядовой Лассеярви, опустошив магазин, был твердо уверен, что попал два раза. Правда, автожир тоже начал маневрировать и также удрал. Разве что с меньшей скоростью.
Глава 5
Удар по фюзеляжу Серафима Амосова почувствовала мгновенно, и он был явно не от пулемета винтовочного калибра. Первым побуждением вертолетчицы было глянуть на повреждения — нет, таковых не случилось, поскольку все узлы работали штатно. Второй мыслью было: почему умная система не сообщила о зенитной атаке?
Никто из вертолетчиц не подумал, что стрельбу могут устроить из противотанковых ружей. Сверх того, система не увидела нагретого ствола — и не могла увидеть. Противотанковое ружье 'Бойс' было укутано белыми тряпками, нагрев ствола был незначительным (всего лишь пять выстрелов). К тому же из-под навеса (сплетение из веток, присыпанное снегом и щедро политое водой) выдавались лишь считанные сантиметры ствола. И все же командир продолжала энергично маневрировать, а штурман Дуся Бершанская твердым голосом доложила:
— Обнаружена мелкокалиберная зенитка. Разрешите атаковать?
Волнение штурмана выдавал лишь преувеличенно официальные тон и выражения. Обычно старший лейтенант Бершанская их не использовала. По правде сказать, штурман заметила то, что приняла за позицию зенитки, лишь по отблеску на маскировочном покрове. Лед вряд ли мог образоваться на одиноко стоящем валуне.
Система получила целеуказания. Система посоветовала использовать авиапушку. И оружие было задействовано.
То, что осталось от бронебойного расчета и от самого ружья, воевать уже никак не могло.
Совсем иначе дело пошло на западном фланге.
В одно мгновение случилось сразу несколько событий. Коротко отзвучало два тяжелых удара по броне. Валя коротко и болезненно вскрикнула. Правая турбина изменила тон, быстро замедляя вращение. Но и левая турбина вела себя 'не так' — об этом прямо голосил летчицкий опыт Лиды Литвяк. Вибрация была куда сильнее обыкновенного.
Командир не изучила матчасть в достаточной степени, а инструктор находился далеко. Броня была рассчитана на противостояние двадцатимиллиметровым осколочно-фугасным снарядам — но не бронебойным. А именно такие вывели полностью из строя одну турбину и повредили подшипники, в результате чего второму двигателю также не была суждена долгая жизнь. А что хуже всего: то ли рикошет, то ли осколки ранили штурмана.
— Валя, как ты?
— Перетяну сейчас... руку... вызывай помощь... — хрип в наушниках был сильнее обычных легких помех.
— Держись, подруга! Буду тянуть до желдормоста, там наши десантники держат оборону. 'Рысь-четыре', нас подбили! Сяду в расположении десанта у моста, прикрой!
Сразу же после этих слов ушло сообщение на аэродром.
Доклад от связиста длился не более пяти минут. За это время выражение лица майора Осипенко изменилось очень сильно. К счастью, никого больше из летного состава в комнате связи не было. А глаза перепуганной связистки Наташи Абрамян, полностью утратившие присущую им ранее миндалевидность, в счет не шли.
— Связь с Черняховским!
— Сейчас установлю... вот.
— Передавай сообщение...
Передача прошла, разумеется, медленнее. Впрочем, через семь минут командир осназа был уже в курсе дела. И еще через столько же Осипенко имела достаточно информации, чтобы принять решение. Но прежде...
— Абрамян, передать то же самое комбригу Рычагову.
— Есть передать, — последовал ответ в ультразвуковом диапазоне.
— После этого сообщение капитану Маргелову... вот, — листок с сообщением порхнул на стол к связистке. — А потом переключите на громкую.
— 'Рысь-три' подбита, тянет до расположения наших у моста, — загремел голос майора из репродуктора. — 'Жук-раз', 'жук-два' — готовиться к вылету по команде! Дежурные стропальщики с ним! Раиса Антоновна, вам тоже, там двое тяжелораненых.
Последнее названное лицо было фельдшером, приписанным к вертолетчицам. Она была настолько старше всех летчиц и штурманов, что звали ее исключительно по имени-отчеству, начисто игнорируя воинское звание.
Пожилая (ей было целых сорок три года!) старший военфельдшер Раиса Антоновна Колымага собралась и прибыла с 'докторским' чемоданчиком к готовящемуся транспортнику прямо с космической скоростью. Именно так выразилась бы любая из присутствующих — имей хоть одна из них понятие о космических полетах.
— Я с вами!
На этот раз был черед Полины Осипенко широко распахнуть глаза. Выкрик был сделан незнакомцем в форме батальонного комиссара. И к лыжному батальону он не имел никакого отношения, уж тут майор могла бы дать честное слово коммуниста.
— Вот мои документы, — продолжала настырная личность. — Я корреспондент 'Известий' и 'Красной звезды'.
Осипенко бросила на бумаги беглый взгляд, но и того хватило. Документы были сильнодействующими.
— Еще вам письменный приказ от комбрига, — добивал газетчик.
Эта бумага была прочтена со всем вниманием. В ней Рычагов доводил до сведения, что противодействовать предъявителю сего чрезвычайно трудно, очень уж мощная у того поддержка, в том числе два телефонных звонка с больших верхов. Заканчивался же приказ словами: 'Приказываю принять меры по безопасности. И пусть этот корреспондент летит куда угодно, но только с транспортником'.
Тем не менее командир штурмовиков решила побороться:
— Я приказом отвечаю за вашу безопасность и потому не могу допустить... — начала она и была невежливо прервана:
— Я был на Халхин-Голе. Доводилось стрелять. И в меня стреляли.
Сказано было настолько твердо, что майор мысленно махнула рукой:
— В транспортный вертолет! Во время полета слушаться членов экипажа беспрекословно! Руками ничего не трогать! Вопросов не задавать!
Черные глаза симпатичного корреспондента изобразили улыбку. В следующую секунду тот исчез внутри громадного фюзеляжа винтокрылой машины. А Осипенко продолжала командовать:
— 'Рысь-шесть' и 'рысь семь' — на вылет по команде. Быть в готовности прикрыть наших. Им придется продержаться три часа...
Полина Денисовна не упомянула, что этот срок назвал сам Черняховский, но сама она посчитала эту величину минимальной задержкой. Будучи опытным командиром, она прекрасно знала, насколько может опоздать подкрепление.
— Товарищ майор, разрешите эвакуировать самых тяжелых на 'крокодилах'?
— Отставить эту затею! — рявкнула Осипенко, и, подумав, что чуть перегнула палку в суровости, продолжила уже тоном ниже: — Носилки не войдут, как ни старайся, а еще туда ж Раиса Антоновна как сопровождающая. Никак нельзя.
— НАСТОЛЬКО все плохо? — тишайшим шепотом спросила командир 'рыси-шесть'.
— Не знаю, — последовал честный ответ. — Но рассчитывать надо на худшее.
Через пять минут поднятый по тревоге резервный полувзвод десантников в полной выкладке подбегал к одному из двух транспортных вертолетов, стоявших на особицу.
— Грузись! Быстро!! Шевели пятками, ...вашу втроем!!!
Майор Осипенко решила рискнуть и поднять в воздух подмогу еще до получения точных координат посадки. Разумеется, командиры всех машин получили строгий приказ держать связь с подбитой 'рысью-три' и действовать по обстановке.
Через пятнадцать минут четыре вертолета начали раскручивать винты. Разумеется, все нормы по срокам вылета по тревоге были вчистую провалены.
— Наши летят. Штурмовики, по звуку точно, — с полной уверенностью объявил пулеметчик, занимавший самую северную позицию. — Проутюжили, надо быть, теперь возвращаются.
Хотя высказывание слышала, разумеется, далеко не вся рота, но подтекст этого заявления был бы очевиден всему личному составу. Десантники очень надеялись, что огневая мощь ударных винтокрылов сильно облегчила им задачу, а то и вовсе свела ее к нулю. Но очень скоро безудержный оптимизм сменился своей противоположностью.
— Подбили!
— Горит!
Последний выкрик был сильным преувеличением. За одной машиной тянулся легкий дымок, а пламени видно не было. Однако зорчайшие наблюдатели, которые увидели пару штурмовиков на расстоянии не меньше пяти километров, решили, что 'дыму без огня не бывает'.
