Ссыльнопоселенец

-Вы не любите собак, даже таких красивых?— нагнувшись, я левой рукой погладил голову оскалившейся Хромки. А потом выпрямился, держа в правой вынутый из спрятавшейся под напузным рюкзаком кобуры "тейлорс". — Так это ваше дело, шериф.

-Ты слишком много говоришь, новичок, — здешний охранитель закона нахмурился, но пока не дергался.

-Я не нарушал ваших законов. Моя собака тоже. Есть на улице нельзя мне, про собак там ни слова не написано, — я слегка развернулся, держа револьвер прижатым к рюкзаку, а запястье к правому боку. И мой большой палец тоже лежал на курке. Если он только попытается взвести свой мультук — буду стрелять, и будь что будет.

Шериф, увидев револьвер, нахмурился еще сильнее, но не сильно испугался.

-Здесь я решаю, что закон, а что нет!

-И с этим согласны все жители этого города? Шериф, я сейчас уйду, уйду с собакой. Решай сам. Или ты выполняешь законы, которые вы сами написали, или ты стоишь над законами. Но тогда я все едино уйду, или попытаюсь уйти, — у меня пересохло во рту и зазвенело в ушах, а воздух стал удивительно душный.

-Готов умереть за эту блохастую давалку?— шериф вроде как слегка отступил. Но именно слегка.

-Каждый когда-либо умрет, шериф. Я не хочу сейчас, но она уже друг, — тоже не нажимать, не давить. Он сам должен иметь возможность разрулить это дело. Я для того про закон и сказал, это слышал лавочник и замерший на противоположном тротуаре мужик с парой бочат на коромысле.— Ты как, готов умереть за друга?

-Ты психованный маньяк, опасный для жителей нашего города. Если ты в течение получаса не покинешь территорию Щучьего — буду стрелять без предупреждения! — шериф круто развернулся, и пошел в сторону салуна.

Вдруг в салуне, вроде, коротко грохнул выстрел, раз, другой, третий. Из распашных дверей вылетел какой-то мужик, упав в грязь и корчась от боли. В окна вылетел другой, высадив раму со стеклами. Шериф, оглянувшись на нас напоследок, рванул к месту проишествия.

У моей правой ноги глухо и с ненавистью рычала собака. Мощное тело мелко подрагивало, под шкурой гуляли мышцы, того и гляди, собака готова была броситься на шерифа.

-Тихо, тихо, успокойся, — я взял ее за ошейник, переложив револьвер в левую руку. Блин, неужели колени подрагивают? Вестерн, мать его об стену, чуть в дуэль не попал. Пару раз глубоко вздохнув, я повернулся к лавочнику, с интересом наблюдавшему за мной.

-Как отсюда выйти, наикратчайшим путем? — Блин, на самом деле, надо валить, с шерифа станется не засечь время. И время!

-И это, сколько сейчас времени? — отпустил ошейник псины я только перешагнув через нее и сжав коленями, потрепав ее по холке. А сам вытащил из нагрудного кармана незаведенные часы. Они так и остались пока в коробочке.

-Двадцать пять минут пятого, — негоциант вытащил свои, тоже карманные, но в позолоте. — Лучше через ворота, не стоит идти через огороды. Частная собственность, еще пристрелят. Ворота есть за портом и там, за салуном, на юго-западе.

Я поглядел в сторону салуна. Народу возле него собралось уже немало, приехала какая-то колымага, запряженная серой грустной клячей. Нет, туда мы не пойдем. Мне надо на юг, там вроде как ближе, но это слишком очевидно. Пойду мимо порта.

-Ну, тогда всего наилучшего, — заведя часы и поставив стрелки на указанное время, я положил часы в карман и взял свой новый дробан, вложил револьвер в кобуру, накинув петельку на курок. Поднял винтовку, закинул ее за спину, устроив поудобнее.

— Хромка, рядом!— пожав руку лавочнику, я отпустил собаку, и развернулся в сторону порта. -Пойдем отсюда, псина, у нас долгий путь.

Каблуки сапог гулко топали по навесному тротуару в центре поселка, потом с чавканьем вжимали в грязь полусгнившие доски настила. Пройдя мимо проулка, где буквально пару часов назад я снова убил, и где меня едва не убили, я только глянул в него, мимоходом. На выбоины в стене какого-то сарая никто не обратил внимания, и слава богу.

— Блин, хлебом как пахнет, — я притормозил, и перешел через грязную улицу, к открытому окну пекарни. На накрытой чистой тканью доске стояли большие караваи хлеба, лежали булки.

-Тук-тук, хозяин! — я постучал по прилавку.

-Щас! Минуту! — вскоре в окно по пояс высунулся красномордый мужик в переднике, изляпаном тестом. — Что надо?

— Каравай хлеба, и пяток булочек. — Я прикинул, и увеличил количество. — Нет, пару караваев, и десяток булочек. И если можно, то завернуть в бумагу, или пакет какой-либо.

-Кредит с полтиной, — булочник вытащил из-под прилавка пакет из грубой бумаги, и начал складывать в него хлеб. Потом еще один такой же, и в него уже пошли булочки.

Получив от меня два доллара, булочник отсчитал мне полтину сдачи, и снова исчез в глубине пекарни.

-Держи, — отломив полбулки, я протянул ее Хромке, а остальной хлеб спрятал в напузный рюкзак. Блин, как бы его слюной не залить, от запаха свежего хлеба, а паче от свежей выпечки скулы сводит.

Повернув за поворот, я невольно замедлил шаг. Посреди улицы стояла та самая виселица. Ветерок чуть покачивал и медленно поворачивал тело урки. Веревка врезалась в шею, сворачивая голову урки набок. Ноги примерно с полметра не доставали до грязной земли, неподалеку валялся старый бочонок.

Сплюнув через левое плечо, я прошел мимо. Рядом, прихрамывая, гордо шла собака.

Пройдя мимо порта, я вскоре вышел к воротам города. Впрочем, это громко сказано, обычный шлагбаум из толстой жерди, который охраняли два мужика с "мосинками".

— Куда идешь? — один из них грозно выпятил немалое пузо.

-Из города, по приказу шерифа, — я усмехнулся. — Отворяйте.

-Жирно будет, пролезешь под шлагбаумом, — второй, худее, сплюнул на землю, и облокотился на этот самый шлагбаум. — Еще каждому новичку открывай.

— Да и не надо, — я, нагнувшись, и придерживаясь за жердину, оказался на той стороне. — Hasta la vista, мужики.

— И тебе тем же концом, — глядя мне вслед, худой свернул самокрутку, и, чиркнув спичкой, прикурил. Ветерок донес до меня сладковатый запах паленой веревки. Нехило они здесь дежурят, анашу прямо на воротах смолят. Кстати, на земле хоть марихуана и легализована в большинстве городов, но стоит дикие деньги, ведь в основном экспортируется с колонизируемых планет, а тут простые укурки ей балуются. Хотя, что я знаю о стоимости анаши на этих планетах?

От поселка шла наезженная дорога, с колеями от тележных колес и следами копыт, втоптавших в грязь конские каштаны. Коровьи лепешки (блин, и тут спасибо Васильичу) густо усевали обочины, видать в этом поселке немалое коровье стадо обитается. Впрочем, чего удивляться, мало ли что тут еще те обдиралы живут, молоко со сметанкой и творогом все любят.

От ворот грохнул выстрел, над головой щелкнула пролетевшая пуля. От сторожей донесся взрыв смеха, а я подпрыгнул от неожиданности, и рванул в окружающий дорогу лес. Ну нахер, замечтался, идиот, еще пристрелят.

-Хромка, за мной!

Проломив невысокий подрост, я заскочил под кроны высоких то ли кленов, то ли осин, сразу не разберешь. Одним словом, лиственный лес, разномастные деревья разной высоты, толщины и породы, кусты, множество всходов от семян прошлого года, обгрызенные то ли зайцами, то ли коровами прошлогодние и позапрошлогодние деревца. Много-много прелого листа под ногами, прошлых годов, сверху посыпанный уже свежими палыми листьями, настолько много, что земля пружинит, и практически не остается следов. Если учесть поднявшийся ветерок, сейчас сшибающий с деревьев листву, то...

— Так, Хромка, сейчас я этих гадов!— из кармана рюкзака я вытащил специально для этого отложенный большой пакет с молотым красным перцем, специально купленный в лавке, и один из двух пакетов с резаным табаком, трофейные, от урок остались. Мелькнула шальная мысля в голове, и ведь как в тему пришлась. Конечно, нюхательный бы пошел намного лучше, но и этот неплох. — Ты немного отойди, псина, сейчас тебе будет неприятно, я оттолкнул лезущую под руку собаку, и отсыпал в ладонь по приличной жмени того и того. Хорошенько смешал, капитально размяв и раскрошив табачные обрезки ( Хромка уже отбежала, чихая и негромко, обиженно на меня взлаивая и поскуливая). Я посыпал место вокруг себя в радиусе с пяток метров, потом свой путь к корявому дереву около дороги, потом остатки еще в месте предполагаемого отхода. Повесил на шею дробовик, снял с левого плеча винтовку. Поглядел на ржущих у ворот, и объясняющих что-то какому-то мужику караульных. Мужик в конце концов плюнул, врезал толстому в брюхо, и ушел. А эти долбанные охраннички решили еще косяк забить, похоже.

-Ну-ну, — до них всего с сотню метров отсюда, даже поправки вносить не нужно. Так, толстый затягивается, хорошо!

-Бух!— сильная отдача в плечо увела винтовку с линии прицеливания. Мать, все-таки для стрельбы в лесу не самая лучшая вещь! Вообще, сложная после привычного оружия машинка. Впрочем, виден севший на жопу и держащийся за живот тощий. Рывок затвора, щелчок, звон отлетевшей гильзы, досыл патрона, снова щелчок.

-Бух!— и толстяк, судорожно пытающийся снять с предохранителя мосинку получил свинцовую сливу с грудь. Снова затвор на себя , дозарядить парой патронов, затвор на место и на предохранитель.

-А теперь ходу, Хромка!— я не стал смотреть, кто, когда и куда побежит после этого. На мои следы уже набросало листвы, чингачгуков вряд ли много среди этой мрази. Если они вообще есть. А от собак меня надежно защитит старая партизанская смесь, вон, Хромка ко мне до сих пор не подходит, метрах в пяти идет. Так и пойду, лесом, вдоль поселка, пока не выйду на западную окраину. Там, если верить карте, идет дорога в горы, вот параллельно ей и пойду, как Кутузов французов вдоль Старой Смоленской гнал. Шел, а у самого жим-жим, вдруг у них свой Мюрат или кто там еще у Наполеона был? Догадаются, куда я пошел, перекроют дорогу несколькими стрелками — мама сказать не успеешь, сам пулю в лоб схватишь. Но нет, крики и несколько беспорядочных выстрелов остались позади, только мое тяжелое дыхание, шуршание листвы и треск веточек из-под ног, винтовка в руках, ручеек пота из-под шляпы, собака неподалеку, настороженно вглядывающаяся, и самое главное, вслушивающаяся в то, что впереди, да и порой верхом нюхающая. Ай да Хромка, да какая ты Хромка, ты Умка, как минимум. Отойдем если без проблем от поселка, торжественно переименую, похер на твою хромоту.

Вообще, здесь прохладно, изо рта порой пар идет, точно примерно тринадцать-двенадцать градусов по Цельсию, не выше. Солнышко под кронами этих деревьев не проникает прямо, тень, вот и заметно холоднее, чем в том же поселке. Деревья здесь, кстати, уже почти без следов вырубы, пней почти нет. А лес хороший, высоченные то ли вязы, то ли буки. Под ними, кстати, под устами орешника и шиповника, множество орешков и кабаньи наброды и порои. В некоторых метах как будто плугом вспахали. Землица, кстати, интересная, ярко-красная, жирная.

Остановившись, я снял шляпу, протер ее изнутри чистой портянкой, портянкой же вытер лицо и шею. Блин, взопрел весь, все-таки тридцать с лихом кил груза, и без передыху, достаточно скорым шагом час иду. Убрав в карман часы, вытащил компас, и проверил, куда я иду. Ага, вроде как нормально, но нужно поторапливаться. Позади уже голосов не слыхать, но пару далеких выстрелов слышал.

Через три часа я опустился на колени около крохотного речного родничка, бьющего из-под корней огромного дерева. Достав из рюкзака пару булочек, я одну бросил собаке, жадно пьющей воду чуть ниже, а сам кружкой черпнул ледяной воды, плеснув в нее водки из крышки фляги, и облокотившись спиной, не снимая рюкзака, стал аккуратно есть, макая булочку в воду, и стараясь не столько жевать сдобу, сколько ее рассасывать. Впрочем, доесть мне ее не дала собака, глядя на меня печальными глазами, и обильно пуская слюни.

-Сейчас, еще достану, — я снова полез в пакет. Блин, охота что-либо посерьезнее сожрать, но некогда. Завтраки из Мак-Дональдса жалко, пригодятся еще. Так что я вытащил еще пару булок. Блин, как же хитро придумано в этом Щучьем все — на самом деле, выжали бы до последнего цента, с голым задом отсель уехать бы пришлось.

Прекратив жевать, я прислушался к птичьему гомону, но стая каких-то то ли скворцов, то ли дроздов уже улетела. Я, конечно, нехило отмахнул, но расслабляться не стоит. Хотя, похоже, что в поселке на меня рукой махнули, ни собак не слыхать, ничего вообще. Моя псина ухом не поведет, разве на белку или недавно взлетевший выводок каких-то куропаток гавкнет негромко, для порядка. Поглядев на уже проглотившую свою вторую порцию собаку, грустно положившую морду на передние лапы и провожающую каждый кусочек булки печальным взглядом, я протянул ей оставшийся. — Держи, проглотка. Доедай, и пойдем дальше. Что, думаешь, я зря тех ушлепков на воротах стрельнул? — Я почесал собаку за ухом. Поглядел на стоящую рядом винтовку. — Я так не думаю, псина. Они ладно не мне в спину шарахнули, хотя вполне могли. Да и закон этот их я не нарушил, они сами выстрелили первые. Но погляди на это так — я тем орлам, которые ловят таких как я, за воротами (а такие точно есть, к ворожейке не ходи, догонят на конях и кончат), четко дал понять, что за мной идти не стоит. Да и вообще, были бы здесь ребята из моей роты — спалили бы весь этот Щучий к бениной матери, а жителей на воротах их домов поразвешали. А то бизнес у них такой, из новичков смальце жать. Видишь ли, у них в борделе новички опущенные. Дожевала? Тогда пошли, подруга. Пара светлых часов, похоже, у нас точно есть.

На самом деле, наступал вечер. Верхушки деревьев были выкрашены солнцем в яркие, праздничные тона. Кто сказал, что осень уныла? Она не уныла, она задумчива.

Через пару километров под ногами слегка захлюпало.

-Болото, что ли? Странно, на склоне болот обычно не бывает? — я удивился, и пошел вверх по едва обозначенному уклону. Собака сунулась было вперед, но вскоре провалилась по брюхо, и прыжками выбралась обратно, отряхнулась и побежала догонять меня. Впрочем, скоро я понял, в чем дело.

-Бобры. Ты глянь, какая туша! — я остановился, и поглядел на проплывающего мимо по затянутой ряской запруженной речушке бобра. Блин, и где теперь перейти? Берега речушки топкие, точно как порося вымажешься, да и вплавь все барахло не перетащить. Хотя, зря наверх по течению пошел, вон плотину видать. Метрах в пятистах ниже.

Спустившись, и обойдя болото, я подошел к бобровой запруде и удивленно присвистнул. Длина плотины из веток и стволов деревьев была не меньше полукилометра, образуя нехилое такое озерцо.

-Гляди, понастроили! — я поглядел на нагромождение сучьев и веток, забитых глиной и илом. — Гидрострой, мать их. Ты как, сможешь пройти? — я обернулся к своей спутнице. Та внимательно глядела на две бобровые головы, торчащие из воды в метрах пятнадцати от нас.

Через плотину я перебрался достаточно спокойно, собака тоже. Основательное сооружение, внушительное. Посреди самой плотины было как минимум четыре бобровые хатки, похоже, здесь несколько семейств живет. Впрочем, чему удивляться. Лес здесь вековой, места глухие. Люди, несмотря на близость поселка, сюда еще точно не добрались, иначе бы перестреляли бобров на шкуры и мясо. Других то врагов у бобра практически нет, бобровую хатку даже медведь не разломает. Видимо, охотников не так уж и много, или хватает другой дичи.