Ойкес предлагал мне пять золотых. Со времен Затмения деньги сильно подорожали. Так что пять корон — сумма не малая. Достаточная, чтобы безбедно прожить целый месяц. Но я рассчитывал на нечто большее.
— В том, что это артефакт, можете не сомневаться,— уверенно заявил я и протянул руку, чтобы забрать свое имущество.— И стоит он уж никак не пять золотых.
— Может и артефакт,— не стал спорить Ойкес, но диск не спешил отдавать.— А где, скажите мне, уверенность в том, что он не утратил свои способности? Лично я ничего не чувствую, а должен бы, будь он наделен силой. У меня это умение от отца передалось... Хорошо, в память об отце я готов взять его за шесть золотых.
— Когда я шел сюда, я собирался продать этот ценный предмет не меньше, чем за две с половиной сотни,— заявил я, удивившись собственной дерзости, чем вызвал истерический хохот торговца.
— Две с половиной сотни?! ДВЕ С ПОЛОВИНОЙ СОТНИ?!!! Да за такие деньги можно купить замок, выложенный из артефактов! Не смешите меня... Десть корон.
— Может быть, посоветуете мне другого торговца, не столь стесненного в средствах, как вы?— предложил я.
— С вашими запросами вас никто даже на порог не пустит!— Ойкес поучительно помахал у меня перед носом корявой рукоятью крюки.— Пятнадцать корон.
— Хорошо, я готов немного уступить и продать артефакт за двести корон. Но не золотым меньше.
— Боюсь, такой суммы не найдется даже в хостской казне.
— Ничего, ради двух сотен я готов прогуляться в Найрован. Уж там его с руками оторвут.
— Ага, а заодно и голову в придачу. Не очень-то любят там вашего брата. Да и путь до Найрована не близок, а на дорогах нынче не спокойно. А ведь потом еще придется возвращаться назад. Одумайтесь, уважаемый Ильс! Возьмите двадцать корон, которые я вам предлагаю, и выкиньте из головы дурные мысли о прогулке в Найрован.
— Я все-таки рискну,— я снова протянул руку.
— Нет, я не могу просто взять и отпустить этого безумца!— взмолился Ойкес, прижимая диск правой рукой к животу.— Тридцать золотых. Вы меня слышите — ТРИДЦАТЬ!!! Это огромные деньги. Вам, охотнику, их и за год не истратить.
— Долго ли умеючи,— усмехнулся я, а потом спросил, хитро прищурив глаза: — Скажите честно, вы ведь признали этот артефакт, потому и не хотите с ним расставаться? Знаете, что за него можно выручить гораздо больше несчастных тридцати корон. Я прав?
Ойкес мужественно выдержал мой пристальный взгляд и ответил сквозь плотно сжатые зубы:
— Вы ошибаетесь, уважаемый.
Потом он все же потупил взор и упавшим голосом пробормотал:
— Подумать только — двести золотых. Откуда такие деньги у бедного калеки.
Понятно, решил давить на жалость.
— Только из уважения к вашему недугу готов скинуть еще двадцать корон.
— Тоже мне, благодетель нашелся,— горько усмехнулся Ойкес.
— Очень жаль,— решил я. После чего не без труда вырвал из цепких пальцев торговца артефакт, спрятал его в сумку и направился к выходу.— Очень жаль.
— Постойте!— окликнул меня Ойкес. Он стоял, вцепившись побелевшими пальцами в прилавок, и смотрел на меня с решимостью обреченного.— Хорошо, уговорили. Сто восемьдесят корон? Сейчас, подождите меня здесь.
И он, раздавленный жадностью, направился в помещение подсобки, закрыв за собой дверь.
Ну вот, а говорил: денег нет!
Надо же! Мне удалось раскрутить его на сто восемьдесят золотых! Признаюсь честно, при любом раскладе я не ожидал получить больше пятидесяти. Когда с моих губ сорвалась умопомрачительная сумма в двести пятьдесят корон, я и сам почувствовал, что перегнул палку. Нет, артефакт, конечно, может стоить и тысячу, и даже десять тысяч, но кто у меня купит его за такие деньги? Думаю, богачей, готовых расстаться с такими деньгами, не было ни в Фавере, ни в баронствах, ни в Брошенных землях. Возможно, в Найроване я мог бы выручить гораздо большую сумму. А мог и запросто расстаться с жизнью. В этом Ойкес был прав. И хотя прошли те времена, когда НПС бездумно убивали игроков. Более того, Король своим указом запретил трогать Проклятых и сам с некоторых пор привечал мастеров и воинов из числа бывших игроков. Но за вещицу, стоившую целое состояние, можно было и наплевать на указ, верно?
И все же, что это за артефакт, ради обладания которым Ойкес готов расстаться с такой суммой денег? Может, стоило показать его другим торговцам? Но кому? Артефактами в Хосте торговал один Вадарис, других я не знал. А если окажется, что вещица полезная и мне будет жаль с ней расставаться? Это означало остаться без денег, на которые у меня уже были определенные планы. Нет, раз решил продавать, значит лучше и не знать ничего об этом артефакте. Зачем лишний раз расстраиваться?
Сто восемьдесят золотых! Немыслимая сумма. Если тратить рачительно, хватит на пару лет беззаботной жизни. Впрочем, я собирался прибарахлиться. Куплю себе теплую куртку или даже шубу. А лучше и то, и другое. Рубашек льняных, штанов с десяток. Ах, да, новый лук, наконечников для стрел с запасом. Котел новый нужен, инструменты кое-какие. К тому же крыша совсем прохудилась. Я, как человек сугубо городской, только учился вести хозяйство. Так что придется приглашать мужиков из деревни... Надо же, я даже не подозревал о том, как много мне нужно для счастья. Этак полторы сотни корон еще и не хватит...
Позади меня скрипнула половица. Я резко обернулся и увидел перекошенное злобой лицо Ойкеса, который крался ко мне, появившись из распахнутой потайной двери в стене, задрапированной потертым гобеленом. В руках он держал дубинку, занесенную на головой. Его намерения были предельно понятны. Но я слишком поздно заметил его и успел лишь чуть отклониться назад, когда мне в лоб ударила утолщенная на конце палка. Яркая вспышка озарила помещение, а потом мир померк...
Очнулся я упакованным со знанием дела: руки и ноги связаны так, что невозможно было пошевелиться, а во рту торчал плотный кляп.
Пока я находился без памяти, меня перенесли в другое помещение — должно быть, подсобку, забитую разным барахлом, чтобы никто, проходящий мимо лавки Ойкеса, случайно не увидел через окно связанного человека на полу. Кроме хозяина здесь находились еще трое. Один сидел на табурете, закинув ногу на ногу: лет тридцать, одет опрятно, полон уверенности и внутренней силы. Двое других — оборванцы, заросшие щетиной с лицами людей, пристрастных к алкоголю.
Сам Ойкес стоял у стола и любовно разглядывал мой диск.
— Дорогая вещица?— спросил его один из оборванцев — обладатель грубого голоса.— Что в нем такого? Могущественный артефакт?
— Не твое дело, Бран!— жестко ответил лавочник.— Ты получил деньги — будь любезен выполнить работу. Остальное тебя не касается.
— Попридержи язык, лавочник,— зло пророкотал Бран.— Мне не нравится, когда со мной говорят в подобном тоне. Не советую с нами ссориться, правда, Ковас?
Человек, стоявший надо мной то ли что-то буркнул, то ли просто прочистил горло.
— Могу сказать то же самое,— парировал Ойкес.— Иначе...
— Иначе что?— в голосе Брана прозвучала нескрываемая угроза.
Надо мной послышался приглушенный смешок.
— Иначе он тебя покусает,— сквозь смех произнес Ковас.
— Иначе кто будет потом сбывать все то барахло, которое вы отнимаете у несчастных путников?— Ойкес был полон решимости.
— Ты не единственный торговец в Хосте.
— Единственный из тех, кто не боится замарать руки, имея дело с такими как вы!
Признаюсь честно, мне хотелось, чтобы они вцепились в глотки друг другу.
Но тут вмешался третий персонаж.
— Пора расходиться.— Человек, сидевший на табуретке, говорил без акцента, впрочем, как и двое других, а значит, они, скорее всего, не были фаверцами.
Возразить никто не посмел, хотя Брон что-то пробормотал себе под нос.
— Куда этого Проклятого?— спросил Ковас, пнув меня ногой в бок.
— Как обычно, на корм рыбам,— равнодушно ответил незнакомец.
— А может...— хотел что-то предложить Брон.
— Я все сказал!— прервал его незнакомец. Он достал из кармана красно-белую пачку, щелчком выбил сигарету, чиркнул зажигалкой на пьезоэлементе, подкурил и, жадно затянувшись, пустил дым в мою сторону.
Снова бурча что-то неразборчивое, Брон попытался оторвать мое тело от пола.
— Ну, чего стоишь, помогай!
— Погодь,— остановил его Ковас.— Он, кажется, очухался раньше времени.
— Даже бить как следует не умеет,— проворчал Брон
Я увидел, как стремительно приближается к моему лицу носок его прочного сапога...
Вспышка. Темнота. Небытие.
Глава 3
Смутно помню, как меня куда-то волокли. Куда — непонятно, в темноте не разглядеть. Когда я попытался вырваться, Ковас слегка придушил меня, обвив сзади мою шею рукой, и держал так, пока Брон обрабатывал тело кулаками. Потом, чтобы я не привлек внимание своим криком, мне в рот вставили кляп и обмотали его куском веревки — так не выпадет. После чего меня снова тащили, взяв под руки. Когда мимо нас проходили запоздалые прохожие, дружки умело притворялись пьянчужками, сопровождавшими своего приятеля до места ночлега. Но встреч с патрулем Брон и Ковас старались избежать и при появлении вооруженных людей заблаговременно прятались в темные переулки.
Поступок Ойкеса меня не удивил. Таких как он хватает. Поэтому больше чем на него, я злился на себя самого. Ну и олух! Должен был бы просчитать подобное развитие событий. Но, видать, жизнь на лоне природы вдали от людской суеты и подлости и вскружившая голову крупная сумма золотом сыграли со мной злую шутку.
Сволочь Ойкес... Впрочем, его можно понять. У лавочника не было достаточно денег, чтобы расплатиться со мной за артефакт. Поэтому он предпочел пожертвовать меньшей суммой, заплатив каким-то разбойникам. В итоге Ойкес получил артефакт, Брон и Ковас — золото, а мне была уготована не самая завидная участь.
Но как ни странно, не это волновало меня в данный момент больше всего. Запах хорошего курева до сих пор щекотал мои ноздри. Откуда? Откуда в этом мире сигареты?! Здесь и табака-то никогда не было! Правда, после Затмения некоторые игроки приспособились покуривать сигары, скрученные из листьев какого-то местного растения, но это был не самый качественный суррогат. Запах не тот, ощущения другие. А главное, после пары затяжек начинал душить жуткий кашель. Я, будучи в реале заядлым курильщиком, попробовал однажды эту гадость. Нет, не то, совсем не то.
А незнакомец курил настоящие сигареты. С фильтром. И доставал их из пачки с легкоузнаваемым брендом. Откуда в этом мире могли взяться сигареты одной из популярнейших марок? А зажигалка? Это была самая настоящая пластиковая зажигалка, дешевка в реале, но предмет совершенно несвойственный для мира, где огонь добывали первобытным способом.
Эта загадка волновала меня гораздо больше, чем грядущая смерть.
На перекрестке улиц между дружками возникло недоразумение. Ковас рванул меня направо, а Брон — налево.
— Ты куда?— удивился Ковас.— Река вон там.
— Знаю. Но нам в другую сторону,— ответил его приятель.
— Но Венгил сказал...
— Плевать на Венгила!— рявкнул Брон.— Уверен, он за посредничество получил от торгаша больше, чем мы с тобой за выполнение грязной работы.
— Десять корон на брата — хорошие деньги за плевое дело,— попытался его образумить Ковас.
— Не спорю. Но зачем бросать в воду то, что еще может принести прибыль?
— Ты о чем?
— Я о Баррите, который остановился на постоялом дворе "Каменная чаша".
— Баррит в Хосте?— удивился Ковас.
— Проездом,— кивнул Брон.— Привез товар на рудники Обриса, но не сошелся с бароном в цене. Вроде как повздорили они, что ли. Баррит решил отправиться в Луд, но занемог. Подозревает, что люди Обриса подсыпали ему в еду какой-то гадости. Обратно на рудники его не пустили, а до Луда далеко. Вот и пришлось ему тащиться в Хост.
— Так он что, со своим товаром прямо в город явился?
— Нет, конечно! Обоз остался на левом берегу Удро во владениях барона Обриса. Баррит сам пришел в Хост, точнее, его привези сюда его люди. Совсем плох был. Но теперь уже оклемался, утром снова собирается в путь.
— И ты хочешь...— догадался Ковас.
— Ага. Продадим его Барриту. Думаю, десять корон мы за него получим, товар стоящий. И сами не в убытке, и поручение Венгила выполним. На рудниках барона Луда он долго не протянет.
— Хорошая идея,— поддержал дружка Ковас.— Это, значит, еще по пять золотых на брата. Неплохо.
— Погоди деньги считать. Баррит — скряга известный. Но в любом случае в накладе не останемся.
— Это точно.
Дружки договорились, и меня снова потащили по улицам Хоста.
Вот, значит, какую участь они мне уготовили. Работы на руднике барона Луда. Иными словами каторга и рабство. Уж лучше в реку.
Я начал извиваться, пытаясь, если уж не вырваться, то хотя бы содрать со рта веревку. Крик в ночном Хосте не останется незамеченным.
Но все мои потуги пропали втуне. Только я рыпнулся, как меня чем-то огрели по многострадальной голове. И я в очередной раз отключился.
Удар был довольно чувствительным, поэтому дальнейшие события я помнил смутно, короткими вспышками.
Я лежу на земле лицом вниз, надо мной торгуются двое. Сошлись на шести золотых. Это моя цена...
Скрип. Так скрепят колеса телеги, грохочут по мостовой. Не ошибся, меня подбрасывает на ухабах, пахнет прошлогодней соломой, которая окутывает меня с ног до головы.
— А вы куда это на ночь глядя?— доносится строгий голос с фаверским акцентом.
— Решили не дожидаться утра. Путь предстоит не близкий.— Этот голос мне тоже не знаком.
— Дело ваше, конечно, но кто вам городские ворота откроет, даже не знаю.
— Это конечно, если задаром. А за пару волчков, я думаю, найдутся желающие.
— Может и так. Пойду, спрошу.
Я был о фаверцах лучшего мнения. Куда катится этот мир? Впрочем, чему удивляться — все течет, все меняется...
Тишина нарушается лишь скрипом несмазанных тележных колес. Пахнет дорожной пылью и хвоей...
Меня стаскивают с телеги. Перед глазами мелькают лица, устрашающе-уродливые в отблесках костра. Чувствую запах подгоревшего мяса, навоза, немытых человеческих тел. Меня волокут через поляну. Надрывно стонет отворяемая решетчатая дверь клетки, закрепленной на телеге. Меня приподнимают и забрасывают внутрь. Я падаю на что-то мягкое, подвижное. Меня сталкивают, но потом переворачивают на спину. Надо мной склоняются какие-то люди, но их тут же окутывает туман, и я опять проваливаюсь в небытие...
Я возвращался к жизни медленно, словно по частям. Первым реанимировался слух. Звуки появлялись постепенно, один за другим: скрип колес, топор копыт, лошадиное фырканье, приглушенные голоса, щебет птиц, стрекот кузнечиков. Обычные, казалось бы, звуки, но весь этот сводный хор окружающего мира неимоверно раздражал и вызывал всенарастающую головную боль. Дикая тряска и слепящее даже сквозь прикрытые веки солнце только ухудшали положение. От асинхронного покачивания меня мутило, а малейшее движение причиняло нестерпимую боль во всем теле.
