Смоленское направление 1

— Итить твою ...ать! — С долей досады, голос Пахома огласил окрестность.

Подбежав к нему, увидел купца стоящего на четвереньках, который так спешил остаться незамеченным, что не разглядел натянутого троса. Результат на лицо.

— Сколько верёвочке не виться, конец всегда найдётся. Поднимайся Пахом Ильич, разговор у нас с тобой назрел. Жить или умереть, будет зависеть от искренности сказанного. — Сказал и вытащил из кобуры пистолет.

— Ээ... по нужде вышел, а тут это, вот я и того. — Оправдывался Ильич, показывая на верёвку. При иных обстоятельствах можно было, и поверить, но не сейчас. Слишком много совпадений.

— Пахом Ильич, ты руки за спину заведи, дабы я видел их. Ага, вот так, за поясок. Пошли потихоньку, к шатру моему, там и поговорим.

Зайдя в палатку, я увидел забавную картину. На раскладном столике лежала одинокая ириска, так сказать повод для девочек, не покидать уютного убежища, освещаемого фонарём. Вроде и конфеты все съедены, но условие-то до конца не выполнено. Восемь глаз смотрят на коричневый брусочек, руки тянутся, желудок требует, но разум запрещает.

— А ну брысь отсюда к костру, подкиньте в огонь дров, ждите меня там. — Стоя в пол оборота к купцу, проводил взглядом стайку девчонок бегущих к догорающим углям. Я так и не узнал их статус, рабыни или вольнонаёмные, не до них сейчас.

— Присаживайтесь, гражданин Пахом Ильич. Или как Вас там называть?

Фраза, взятая из известного кинофильма, не произвела на купца должного впечатления, похоже наоборот, придала тому уверенности.

— Лексей, ты что, головой ударился? Какой такой гражданин? Почто перед людьми позоришь, руки за поясок, может, ещё, куда их засунуть попросишь?

Тон новгородца попахивал откровенной дерзостью, почти хамством. Сломить волю подозреваемого, пойманного так сказать 'не отходя от кассы' с наскока не получилось, придётся методом кнута и пряника.

— Молчать! Слушать! Отвечать, когда спрошу. — Сказал резко, глядя в глаза, направив пистолет в лоб, левой рукой доставая нож, может так поймёт, что шутки кончились. — Только что ты подслушивал у воинской палатки. Тебя заметил, и опознал часовой на вышке, о чём и доложил. Вопрос первый — кто дал задание подслушивать на совете? Или ты мне не всю правду рассказал про подвал церковный? Отвечать!

Новгородец несколько раз моргнул, улыбнулся, сообразил, что не к месту и выдал целую историю.

— Лексей, любопытство это всё моё, я как своё имя услыхал, так и стал прислушиваться. А как о Новгороде узнал, ноги идти отказались, помочь захотел, в деле твоём, город свой от врага спасти. Это ж получается, что зря мы серебро на откуп отдавали. Поверили степнякам, а они вон как. Мало им Торжка, нехристям! Ежели что надо, ты только скажи, всё сделаю, живота не пожалею. Поверь мне Лексей, вот тебе крест, детишками своими клянусь, не было никакого умысла, мы ж с тобой эти, 'копанёны'. — Пахом достал нательный крест, поцеловал и несколько раз перекрестился.

— Компаньоны правильно говорить, француз... франки так называют сотоварищей, которые дела торговые вместе ведут, с капиталом общим. Влип ты, Ильич, по самые помидоры. Тайну подслушал, знаешь много. Два пути у тебя есть, либо — со мной, до победного конца, либо — на тот свет. — Понятным всем жестом показал движение ножа по горлу.

— С тобой, Лексей, с тобой. Не за страх, не спужался я, Новгород сберечь хочу. — Пахом снова перекрестился, и уставился на меня, ожидая ответа.

Легко как-то всё получилось, закрепить бы вербовку. Припугнуть, так бестолку. Вот бы детишек его, в заложники, так содержать их негде, да и неспортивно это, чай не террорист с Дубровки. Впрочем, можно схитрить.

— Вот что, Пахом Ильич, есть у меня специальное снадобье. Как только ты его съешь, после этого, никто тайну нашу не сможет узнать, даже под пыткой лютой. Штука эта, на два года рассчитана, каждому по половинке, получится, что год у нас есть. А по истечении года, тайна уже перестанет быть таковой.

Достав из кармана брикет гематогена и, надавив ножом по нему, разделяя на две части, съел свою половину. Купец взял свою долю, понюхал, прожевал и высказался:

— Ух ты, сладкая. А есть ещё? Тайну закрепить.

— Закреплять не надо, средство сильное, но очень опасное. Перебор, и всё, каюк. Хочу тебя тортом с чаем угостить, лучшего закрепления не придумать. Будешь торт?

Пахом покрутил ладонями, мол, не откажусь, пробовал ли он торт, не знаю, но то, что предложили съестное, догадался. Распаковав коробку с 'Наполеоном', горячий чай был в термосе, мы устроили чаепитие. Новгородец облизывал пальцы, умудрился прикусить язык, пытался запомнить рецепт приготовления сказочного кушанья, поведал мне, что пирог с привозным изюмом, который раз в жизни готовила его жена, вкусен, но в подмётки не годится многослойному 'Наполеону'. Ещё раз расспросил про торговца привезшего кушанье и, получив с собой кусок, завёрнутый в пергаментную бумагу, успокоился. Пожелав спокойной ночи, мы расстались, утро вечера мудренее. После завтрака, Ильич должен был отправляться обратно в Смоленск, где в кузнечном ряду сделать необычный заказ: трёхлучевую железную звезду, с вертикальным острым шипом посередине. Необычность состояла в том, что количество звёздочек было пять тысяч. Зачем изобретать велосипед для борьбы с конницей, если это уже давно сделали до тебя. Какая-то светлая голова в древнем Риме, а может и такой же, как я, пришелец из будущего, для противодействия слонам Ганнибала придумал доски с большими гвоздями. Задумка сработала, и Сципион остановил 'танки' Карфагена. Так почему бы не воспользоваться опытом древних против монгольского отряда? Я засыпал, надеясь, что мне приснится что-то хорошее, или хитрый стратег, который расскажет, каким образом разгромить отряд кочевников.

5. Большая политика и приключения Пахома.

'Утро светит ярким светом

Стены старого кремля

Почему же люди летом

Не несут пожертвования?'

Примерно такую песенку напевал про себя настоятель церкви Михаила Архангела. Паства жертвовала скудно, но руководство церкви никогда не делало основную ставку на подобный источник дохода. Даже оказание различных услуг религиозного характера не было так важно, как коммерция. А именно, торговля хлебом, вот что питало серебром вместительные сундуки храмов. Однако этот постоянный ручеек прибытка стал неумолимо слабеть. И дело было далеко не в падении урожайности. Такое периодически случалось и, как правило, сопоставимо возрастали цены, выравнивая баланс и всё было бы как раньше, если бы не сокращения посевных площадей. Нехорошие слухи с востока гнали не только горожан с насиженных мест, но и смердов. Иными словами, капитализация смоленской епархии пошла вниз, а вслед за этим стал сокращаться бюджет, обрубая финансирование второстепенным проектам. Люди не перестали думать о Боге, просто мысли о райских кущах всё слабее подкреплялись звонкой монетой. Не понимали прихожане, что на голодный желудок священнику может не хватить сил, донести молитвы в уши создателя. Деньги были нужны как никогда, проклятый князь костью в горле стоял у настоятеля. После захвата Смоленска, Святослав Мстиславович железной рукой правил в княжестве, обновил стены города, увеличил дружину, дал льготы кирпичных дел мастерам, передушил заговорщиков, но ничего не дал храмам. 'Полоцкий выкормыш', так называл настоятель князя, в очень узком кругу единомышленников. Может, и остался жив священник, только благодаря тому, что круг этих друзей состоял всего из трёх человек. Ровно год назад, в такой же солнечный майский день, из далёкой Византии прибыл тайный посол с письмом. Сообщение было ужасающим, Рим намеревался раздвинуть свои католические владения на восток. Четвёртый крестовый поход показал истинные намерения папского престола: вместо борьбы с сарацинами армия воинства Христова разграбила Константинополь, столицу ненавистной Риму Византийской империи. С благословения понтифика Иннокентия III крестоносцы лили кровь своих братьев-христиан как воду, вывозили православные святыни, устанавливали новый мировой порядок, в котором иной вере места не было. Смоленское княжество, по плану, попадало в сферу влияния Ватикана. Настал вопрос фактического выживания, так как со стороны степи двигалась ещё одна смертельная опасность — монгольские орды. И если угроза с запада была фатальна на примере Византии, то с восточным противником ещё можно было как-то договориться. В угоду сохранения паствы церковь уже попрощалась с государственной независимостью, и приняла решение остановить нашествие католичества на Русь, путём интеграции в сообщество восточных завоевателей. Вот там то и нашёл поддержку настоятель. Доверенное лицо, выбранное из единомышленников, отправилось к Бурундаю, в ставке которого, было заключено соглашение — по которому темник обязался сохранять православную церковь, не препятствовать священнослужителям в их занятии, беречь храмы, не отбирать земли в Смоленском княжестве. В качестве ответных действий, было обещано открыть ворота города, при приходе монголов и помочь составить перепись населения. После захвата княжества, кочевники пообещали поход на Польшу, что окончательно снимет вопрос о католическом влиянии на востоке. В конце концов, Бурундай сдержал обещание, и вторгся в Польшу, однако мог ли тогда предполагать посол, что почти через триста лет в одна тысяча шестьсот одиннадцатом году, словно в подтверждение пословицы о посеянном ветре и её урожае, именно его Петропавловский храм будет превращён поляками в костёл. Ставленнику Византии было жалко русский народ, стонущий под пятой завоевателей, но интересы церкви были превыше всего. Апостериори подсказывало — выжить любой ценой. Цена в данном случае была — предательство.

Настоятель посмотрел на икону, опустился на колени, что редко позволял себе, прикрыл глаза и осенил себя крестным знаменьем. Всё происходило по велению души, в подобные моменты священник отрешался от окружающей действительности, впадал в состояние блаженства и единения с чем-то больше, чем весь мир. Он чувствовал, что Бог рядом, видит и слышит его, испытывает боль и страдания, радость и восторг, точно так же как и он сам.

— Всё ли я сделал для сохранения церкви нашей? Подскажи мне, Господи. Сомнения одолевают меня, тысячи душ хочу погубить невинных, во сохранения зерна веры нашей Православной.

Настоятель открыл глаза, в состоянии молитвенного экстаза слёзы потекли по его щекам, и не заметил подслеповатый священник, как замироточил лик Иисуса.

После дневной обедни в келью настоятеля постучались, прибыл Иннокентий, в грязной, в нескольких местах разорванной рясе, без головного убора, видно было, что торопился о чём-то сообщить и не успел привести себя в надлежащий вид. Порядок в облачении в стенах церкви был строжайший, и подобный непотребный вид мог привести к суровому наказанию, но видимо весть, которую принёс помощник, того стоила. Настоятель вспомнил, что отсылал две седмицы назад Иннокентия к одноухому киевлянину с целью прощупать некого мурманского боярина, так некстати нарисовавшегося в свете недавних событий.

— Говори, сын мой, что случилось? — ласково сказал церковник.

— Киевлянина и его людей больше нет, батюшка. Всех сжёг огонь. Безухий разведал место стоянки Алексия, как начало смеркаться, мы на ладье поплыли туда, двадцать человек, столько лихих людей смог собрать в Мстиславле твой верный Аристарх. Я был с ними почти до конца. Перед поворотом к стоянке, Аристарх предложил мне высадиться на берег, для того, чтобы зайти с тыла с двумя его лучшими ратниками. Как только мы стали пробираться через кустарник, раздался страшный грохот и ладья окуталась пламенем.

— А где сам Аристарх? — Перебил Иннокентия настоятель.

— Он, он только успел произнести два слова: 'Греческий огонь'. Кусок весла проткнул его насквозь. Потом сверкнули молнии, и начался дождь. Тело Аристарха никто не найдёт. — Иннокентий перекрестился и склонил голову, наказания за невыполненное задание было не избежать, но вины за собой он не чувствовал.

— Ступай переодеться, отдохни, после вечерни будь у меня.

Настоятель присел на лавку. Он уже и думать забыл про какого-то пришлого Алексия, однако придётся вновь всё проанализировать.

'Всё не так, — стал размышлять священник, — какой к дьяволу греческий огонь, бывает и шар-молния сжигает дом. Хотя, Аристарх служил у кесаря, мог и узнать. Тогда беда, такое оружие доверяется начальнику очень высокого ранга. Комесу, иногда гекаконтарху, если уж совсем припечёт. А если Алексий прислан из Никеи? Вот это уже интересно, надо будет понаблюдать за ним. Много с ним неясно, какие-то механизмы приволок с собой, зачем так позиционировать? Сидел бы тихо и сопел в две дырочки, так нет, дом каменный строит, точно ромей, славянин бы построил из дерева. Знать о наличии и месте проживания соглядателя — это уже наполовину обезвредить его. Что думать о комаре, когда грозит пожар в доме, князь Смоленска — вот главная заноза. Время дорого, нужно снова собрать ватажку из недовольных правлением Святослава людей, вооружить, обучить, содержать их, наконец. Серебро, как же нужен этот металл, как раз тогда, когда его нет'.

Мелодичный перезвон с колокольни прервал размышления настоятеля, немой звонарь Герасим опробовал новые, только что привезённые колокола. Круглый сирота, потерявший дар речи при виде гибели своей матери, Герасим скитался с паломниками слепцами. От города к городу, от монастыря к монастырю. В Смоленске, жестами объяснил прежнему звонарю, просьбу подняться на колокольню и подёргать за веревки. Шестидесятилетний дед, смилостивился и разрешил ударить в колокол, один раз, было это на следующее утро после Пасхи. Так и появился ученик звонаря Герасим при церкви. С тех пор прошло десять лет, немой немного усовершенствовал крепления канатов в звоннице, приспособил дощечки и стал играть музыку. Не зная ни одной ноты, не имея возможности произнести ни слова, Герасим играл произведения на главном и средних колоколах. Импровизировал, мог повторить перезвон через несколько дней после его исполнения. Настоятелю нравилось, люди были в восторге. Вот и принял решение священник приобрести новые, маленькие колокола, размеры которых несколько раз немой показывал руками. Было у Герасима два сокровенных желания, о которых он часто думал, первое — собрать весь город перед колокольней, на которой он исполнял перезвон, второе — снова научиться говорить.

* * *

Ой, полным-полна моя коробушка,

Есть и ситцы, и парча.

Пожалей, душа-зазнобушка,

Молодецкого плеча!

Выйди, выйди в рожь высокую,

Там до ночки погожу,

Как завижу черноокую —

Все товары разложу.

Цены сам платил не малые,

Не торгуйся, не скупись.

Подставляй-ка губки алые,

Ближе к молодцу садись!

Вот и пала ночь туманная,

Ждёт удалый молодец...

Чу, идёт — пришла желанная,

Продаёт товар купец.

Катя бережно торгуется,

Всё боится передать.

Парень с девицей целуется,

Просит цену набавлять.

Знает только ночь глубокая,

Как поладили они...