Дэйра. Глава 6. Пещера Радости

Глава 7. Пещера Радости

Герольд так громко выкрикивал имена победителей, что его голос пульсировал в голове Дэйры, отдаваясь болезненными ритмами. Она слушала его и не слышала, смотрела на площадь ристалища, где собрались вабары-победители, и никого не видела. Не хотела видеть.

Мать восприняла ее опоздание, как должное, наградив многообещающим взглядом "ты у меня получишь". Дэйра приподняла подол плаща и продемонстрировала дыру на платье, что означало: "я позорю семью ужасной накидкой только потому, что у меня неприятности". Герцогиня прищурилась и вздернула подбородок. Жест означал: "ты узнаешь, что такое настоящие неприятности, детка". Дэйра в этом не сомневалась. Правда, Ингара ошиблась со временем. Неприятности для ее дочери начнутся куда раньше того момента, когда они окажутся с матерью наедине, потому что победил Амрэль Лорн.

Его победа была почти абсолютной. Весь турнир Дэйра с содроганием сердца следила за двумя рыцарями — лже-Томасом и светлым князем. Оба с небывалым мастерством выбивали противников из седел, на равных двигаясь к финишу. Их поединок друг против друга был вопросом времени. Дэйра видела, какие смешанные чувства отражались в глазах родителей: невероятная гордость и дикий страх, потому что смерть цеплялась не только за копье Томаса, но направляла и руку Амрэля тоже. К концу турнира на счету Лорна было три изувеченных и один смертельно раненный. Если мотивы Лорна были ясны: князь развлекался, то, чего хотел Нильс, оставалось для Дэйры загадкой. Когда, наконец, объявили Амрэля Лорна против Рыцаря Лебедя, Дэйра нервничала уже так сильно, что до крови откусила кусок ногтя. Трибуны хранили гробовое молчание, не веря, что Томас Зорт, новоиспеченный вабар, на счету которого было не больше пяти турниров, не только дошел до финального боя, но и собрался противостоять брату короля. К счастью, у Нильса не окончательно помутилось в голове, потому что в последнюю секунду он поднял копье, уступая противнику победу, а Амрэль Лорн проявил ответное великодушие, и вместо того, чтобы выбить лже-Томаса из седла, сбил его шлемное украшение — платок Дэйры.

Когда награждали победителя, королева турнира извелась вопросом, с кем бы она предпочла гулять по Пещере Радости — с Амрэлем, о котором она знала хоть что-то, или с Нильсом, который оказался настолько темной лошадкой, что, глядя на него, у нее начинал дергаться глаз от напряжения.

К чести Нильса семью Зортов он не опозорил. Пока все чествовали Лорна, Томас с Нильсом успели поменяться одеждой, и вот брат со шлемом в руках уже гордо кивал восторженной публике, потому что его поражение было благородным — он уступил королевскому титулу противника. Нильс волочился за ним с видом понурой собаки, потому что лже-Томас выступал без оруженосца, сославшись на плохое самочувствие новоиспеченного слуги. И только синяк, наливающийся на скуле Нильса — то ли от копья противника, то ли от неудачного падения, подсказывал о том, где, на самом деле, провел последние часы этот донзар.

Какое-то время Дэйра пялилась на него, надеясь, что Нильс поднимет глаза и встретит ее гневный взгляд, в котором прочтет всю злость и ненависть, но донзар упрямо смотрел под ноги. Вскоре Дэйре стало не до него, потому что объявили награждение победителя.

На негнущихся ногах она сошла с трибуны, остро чувствуя на спине взгляд матери. В голове еще звучали ее напутственные слова: "Будь умницей и не делай глупостей. Лучше вообще ничего не делай, такой мужчина, как Амрэль, сам все сделает".

А еще на нее таращились подруги и другие знатные дамы с "семейной" трибуны, и в их глазах была плохо скрытая зависть. Все понимали решение Фредерика Зорта заменить красавицу Сидию Гулавер на некрасивую дочь, но ни одна женщина не могла простить ему эту замену. Одно дело — отпустить светлого князя с достойной конкуренткой, другое дело — отдать его сумасшедшей девице, чье изукрашенное шрамами лицо было известно на всю Сангассию.

Светлый князь сидел на Дестирье, коне победителя, с видом бога, которому нет дела до смертных. Какое-то время Дэйре казалось, что он даже не подаст ей руку, но, выдержав паузу, Амрэль протянул ей затянутую в перчатку ладонь. Тут же подбежали слуги, подсадив девушку впереди князя. Дэйры предпочла бы оказаться сзади, но ритуал был прописан до мелочей.

Когда они покидали ристалище, им вслед кидали ленты, цветы и зерна. Так встречали поженившуюся пару после первой брачной ночи, так провожали всех, кто отправлялся в Пещеру Радости.

Амрэль не сказал ни слова о ее странном наряде, он всю дорогу вообще с ней не разговаривал. Молчала и Дэйра, глядя на стелющуюся по ветру гриву Дестирье и отчаянно пытаясь придумать, как себя вести наедине с Лорном.

Час езды изрядно измотал обоих. Спешиваясь, Амрэль уже не походил на бога, снизошедшего к смертным, да и поединки давали о себе знать усталостью тела. Дэйра же, перебрав все варианты от побега до убийства князя в пещере, решила — будь, что будет. В конце концов, она принадлежала своей семье, семья была должна Лорнам, вывод напрашивался сам по себе: она должна сделать все, чтобы Лорны были их семьей довольны. Вот только она подозревала, что светлый князь участвовал в турнире и победил в нем не ради того, чтобы развлечься с дочерью герцога в Пещере Радости. Для развлечений у князя были кандидатки получше. И чем больше она думала об этом, тем сильнее хотелось воспользоваться первой идеей, которая пришла ей в голову — сбежать. Спрятаться в Лаверье, пересидеть у барона Эйтана, который всегда был с ней дружелюбен, а когда Амрэль покинет Эйдерледж — ведь у князя должно быть куча дел в столице — явиться с повинной к родителям.

Пещера Радости выросла на пути, словно открытый рот великана, собравшегося пировать. Широкий проем высотой с малую замковую башню зиял на отвесном утесе, поросшим зарослями багульника. В этом году кустарник цвел дважды, приняв теплую осень за новую весну. Холода грянули, как всегда, неожиданно, но на некоторых кустарниках еще оставались цветы, придавая пещере нарядный вид. Впрочем, и слуги герцога постарались. Корзины с поздними розами и охапки бархатцев, расставленные вдоль тропинки, должны были скрасить ноябрьское уныние Вырьего Леса, возвышавшегося частоколом за утесом с пещерой. За безопасность отвечали две сторожевые вышки, спрятанные за деревьями, но Дэйре все равно казалось, что, в случае чего, ее крики никто не услышит. Когда у входа их встретила охрана из пяти человек с гербом Лорнов на камзолах, Дэйра окончательно убедилась, что прогулка закончится плохо. Ведь светлый князь не поленился подменить стражников на своих людей, которые постараются ничего не слышать и не видеть.

Пещеру Радости она не любила и в отличие от подруг старалась бывать здесь, как можно реже. По долгу необходимости Дэйра приходила к утесу на церемонию приветствия весны, а после старалась не приближаться к пещере до следующего года. Ей не нравилось в ней все: старый, затхлый воздух, который не могли освежить ни цветы, ни благовония; глухая тишина тоннелей, где даже привычные голоса, раздающиеся в ее голове каждый день, упрямо молчали; тяжелый дух древности, отражающийся в белых узорах, которыми были исчерчены потолок и стены. То были следы старых времен, когда в пещеру ходили другие люди, справляющие в ней другие ритуалы. Каждый уголок Пещеры Радости пах чужаками, и Дэйра не понимала, как можно было заниматься любовью в таком мрачном месте. Но суеверия были сильны рассудка. Каждая женщина Эйдерледжа знала, что, если все способы перепробованы, а долгожданный ребенок так и не появился, надо вести избранника сюда, в Пещеру Радости. Правда, донзаркам провернуть такой трюк удавалось труднее, так как вход был разрешен только женщинам знатных сословий. Однако стражу всегда можно было подкупить, да и ходов в Пещеру было, по слухам, куда больше одиннадцати, известных охранникам.

Пройдя длинный коридор, устланный ковром и освещенный факелами, Дэйра с Амрэлем вышли в просторную залу с огромным каменным куполом наверху и небольшим круглым озером посередине. Из залы вели пять тоннелей, каждый из которых освещался факелом, горящим разноцветным огнем — новшество из Агоды. Устроители праздника постарались скрыть вечно затхлый воздух Радости благовониями из Сикелии, но Дэйра все равно остро ощущала мертвые нотки пещерного духа. Черная глубина озера, или Источника Радости, как его называли жрецы, смотрела на нее неприязненно, и даже свечи в цветах, плавающие по воде, не могли сгладить гнетущего впечатления. Говорили, что у озера нет дна — желающих проверить до сих пор не нашлось.

У кромки черной воды, там, где обычно устраивался алтарь во время праздничных ритуалов, сейчас разместилась огромная кровать, застланная красными простынями. На столиках рядом имелось все, чтобы любовники, насладившись друг другом, могли подкрепить силы — фрукты, вино, сыр и шоколадные конфеты.

"Надо начать с вина", — решительно подумала Дэйра. Сейчас было даже смешно вспоминать о том, что пару часов назад ее волновало порванное платье. Коридоры пещеры ярко освещались, но вот сама зала была погружена в густой полумрак.

Поискав глазами Амрэля, она нашла его у кровати. Светлый князь возился с тесемками дорожной сумки, которую зачем-то захватил с собой. На спутницу он по-прежнему обращал мало внимания.

Решив воспользоваться советом матери, а именно — не предпринимать никакой инициативы, Дэйра подошла к столику с бутылкой вина и щедро плеснула себе в бокал. В данной ситуации она предпочла бы водку, но выбирать не приходилось.

— Мне тоже налейте, — наконец, подал голос Амрэль, извлекая из сумки плотно закупоренную стеклянную банку. А интриговать он умел.

Сдерживаясь, чтобы тайком не плюнуть в бокал светлого князя, Дэйра скупо нацедила вина, едва прикрыв хрустальное донышко. Туго натянутая внутри нее струна звенела и вибрировала, но внешне ей еще удавалось сохранять спокойствие. Наверное, она позволила привести себя сюда только потому, что была уверена в том, что Радости не будет. Но что делать, если князь все-таки захочет любви? Дэйра не питала иллюзий насчет исключительности ее первого мужчины, но хотелось, чтобы им стал не тот, кого она успела возненавидеть.

— Что это? — спросила она, указывая на банку. Тишина утомляла настолько, что ей впервые захотелось, чтобы обычно надоедливые голоса надоели еще раз.

Амрэль забрал у нее бокал, глянул на капли вина на дне, и нахмурившись, произнес:

— Скажите, маркиза, я правильно понимаю, что, если попрошу вас нырнуть в озеро, вы этого без объяснений не сделаете?

Дэйра была готова к разным просьбам и причудам князя, но одна мысль о том, чтобы коснуться темной воды, заставила ее вздрогнуть.

— Я туда не полезу, — категорично заявила она.

— Что ж, придётся потратить на вас еще немного моего времени, — вздохнул Амрэль и, сбросив с кровати подушки, уселся в изголовье, поставив загадочную банку на каменный берег у воды. Присоединиться к себе Дэйру он не позвал, и девушка замерла у столика с вином, не зная радоваться ли тому, что любви, похоже, не будет, или печалиться о том, что лучше бы она была.

— В этом сосуде находится одна из самых древних рыб в Сангассии, — сказал он, указывая на банку. — Ее нашли на севере Бардуага, в леднике. Можете подойти ближе и взглянуть. Рыба очень мелкая, не больше моего пальца, издалека ее не увидеть.

— Не думаю, что хочу на нее смотреть, — ответила Дэйра, пытаясь не казаться слишком удивленной.

— Ваше дело, — пожал плечами Амрэль. — Давайте начистоту, маркиза. Мне также не нравится быть в этой пещере наедине с вами, как и вам — со мной. Более того, я догадываюсь, что вы знаете, почему здесь оказались. В моем замке в Майбраке гостевые комнаты тоже прослушиваются.

— Не понимаю, о чем вы, — решила изображать дурочку Дэйра. Больше всего ей сейчас хотелось разрыдаться, и она с удивлением прислушалась к собственным чувствам — неужели в глубине души ей все-таки хотелось от князя любви?

— Да все вы понимаете, — скривился Амрэль, и на его лице проскользнуло прямо-таки отвращение. Неужели с ней все было так плохо?

— Ладно, — вздохнул он, — пусть будет долгий вариант. Итак, полгода назад в Майбраке был раскрыт заговор против короля. Его организовала молодая жреческая секта Новых Кульджитов, которая старательно не обращала на себя наше внимание. Прихожан у них было немного, храм всего один, на окраинах. Но прежде чем говорить о новых кульджитах, спрошу, что вы знаете о старых?

Наверное, это был самый странный разговор, который когда-либо случался в Пещере Радости.

— Вы имеете в виду кульджитскую цивилизацию? — уточнила Дэйра, не понимая, к чему Амрэль затеял весь этот разговор. — В учебниках истории пишут, что народ кульджитов населял единый материк в древние времена, когда земли Сангассии соединялись с Агодой, Согдарией и Сикелией. Кто-то считает, что кульджиты были развитой цивилизацией, по сравнению с которыми мы — варвары, другие уверены, что они были дикими племенами, которые жили охотой и рыболовством. По слухам, белоголовые, в которых верят наши донзары, и есть те самые кульджиты, вернее, их потомки.

— Начитанная девочка, — похвалил князь. — Вы знаете, что это за знаки на стенах вокруг нас?

— Нет, но, кажется, знаете вы, — Дэйра поджала губы, не желая быть втянутой в игру князя, однако чувствуя, что попала в нее с головой.

— Это кульджитские письмена. Они посвящены смерти и рождению. Могус, ученый, который сопровождал меня в поездке в ваши земли, расшифровал их незадолго до своего исчезновения. Почему-то мне кажется, что к его пропаже причастны вы, дорогая, но я не любитель поспешных выводов. А теперь, о чем в учебниках про кульджитов не пишут. У них под ногами была не только другая земля, они дышали другим воздухом, пили другую воду, в их лесах росли другие деревья и бегали другие звери. Мы думаем, что кульджиты были все-таки похожи на людей, потому что донзары в своих суевериях о белоголовых не давали им слишком чудовищных образов. Вероятно, они просто были другими — как и весь мир, который их окружал. Донзары верят, что тогда в мире жила магия, а сами кульджиты были создателями всех тех богов, которым молятся люди сегодня. Если не помогли молитвы Ганзуре, нужно найти жреца белоголовых и принести ему кровавую жертву — все знают об этих отвратительных донзарских привычках. Что же случилось с кульджитами-белоголовыми, по мнению народа? Донзарские сказки предлагают массу интересных вариантов. Мне, например, нравится легенда, где говорится, что кульджиты предпочли оставить этот мир людям, а сами заснули в пещерах вроде этой. Может, они и сейчас спят где-нибудь прямо под нами.

Дэйра побледнела и покосилась в сторону озера. Ей показалось, что она слышала всплеск воды, но это, конечно, было лишь разыгравшееся от историй Амрэля воображение.

— А теперь, что думают о кульджитах в Королевской Академии, в частности, глубокоуважаемый Могус, известный своими сочинениями о кульджитской цивилизации. Так вот, Могус считал, что кульджиты вовсе не были альтруистами и уступать землю людям не собирались. Движение материков и образование новых земель сопровождалось сильным изменением атмосферы, а также всей природы. Разумеется, ни о какой магии речи не идет, однако в ледниках Бардуага, которых изучал Могус, были найдены образцы таких диковинных тварей, что, глядя на них, можно смело фантазировать о драконах и волшебных чудовищах. Были найдены и аналогичные образцы растений — неизвестные, причудливые, чужие. Могус предположил, что именно таков был мир кульджитов. Что касается самих белоголовых, то, вероятно, они просто вымерли, не приспособившись к новому миру. Исследования Могуса показали, что ни одна из тварей, обнаруженных в леднике, не смогла бы выжить в наших условиях. Вероятно, появление людей пришлось на то время, когда умирали белоголовые, которые, будучи куда более развитыми, чем мы, запомнились молодому человечеству, как боги.