Дэйра. Глава 9. Медвежий Угол

Глава 9. Медвежий Угол

— Синяк можно разрезать, — предложил Нильс и озадаченно посмотрел на Дэйру. — Я видел, как это делается. Опухоль спадет уже завтра. Могу попробовать.

— Хочешь, чтобы у нее шрам на всю жизнь остался? — возмутилась Марго. — Разве ей своих шрамов мало?

Наступило неловкое молчание, во время которого Дэйра погрузилась в мутную воду по самые губы, испытывая одновременно неловкость — за то, что сидела голой в кадке посреди комнаты, набитой людьми (пусть и за ширмой), и ликование — за то, что ее здоровье, оказывается, волновало каждого.

День начался тяжело и не с утра, а после полудня. Как и ожидалось, ее будили долго усилиями Марго, Лоры, Нильса, капеллана и Томаса. На почтовой станции не оказалось ни одного петуха, а квохтанье курицы на девушку не действовало. В конце концов, ее разбудили крики людей. Орал граф Георг Эстрел, требующей немедленного отправления — со спящей Дэйрой или без нее. Ему срочно нужно было попасть в замок к герцогу Бардуажскому утром следующего дня, дорога же должна была занять около суток. Вторым кричащим человеком оказался капитан Говард Белиорский. Офицер поразил всех, хотя бы потому, что никто раньше не слышал столь командных ноток в его голосе. За все время пути капитан был тих, спокоен и молчалив, четверо сопровождающих их солдат слушались его беспрекословно, в карты он проигрывал, а словесные перепалки с Нильсом, которого Белиорский невзлюбил по каким-то своим причинам, заканчивались быстро и без повышения голоса.

Говард был краток, но говорил громко. Без маркизы Зорт никто никуда не поедет. Если маркиза заболеет настолько, что не проснется, все отправляются обратно в Эйдерледж, а если граф так спешит, то ему придётся ехать в Бардуаг одному и без охраны, потому что капитан не даст ему ни одного стражника. Если маркиза, проснувшись, пожелает остаться на станции, чтобы передохнуть и поправить здоровье, все будут ждать столько, сколько потребуется.

В общем, Белиорский поразил Дэйру настолько, что она даже проснулась от удивления. Еще никто не заступался за нее подобным образом, а то, что капитан не побоялся гнева Эстрела, близкого друга Лорна, говорило о том, что либо Говард Белиорский был дураком, либо очень храбрым человеком. Решив, что правда в смелости, Дэйра открыла глаза.

И началось. Пока все успокоились и перестали кричать, прошло еще время. Наверное, ее внешний вид был, действительно, ужасным, потому что граф Эстрел стоял с белым, как полуденный снег лицом и вытаращенными глазами рассматривал растрепанную Дэйру. Пока девушка спала, Марго пыталась привести ее в порядок, но синякам и царапинам требовалось время, чтобы исчезнуть.

Эстрел, все же, попытался выйти победителем. Бросив короткое "выезжаем вечером", он почти бегом оставил комнату Дэйры, словно боялся, что ему снова начнут перечить. Вечером так вечером. Окинув взглядом собравшихся, девушка кивнула, одобряя предложенное время. Победительницей она не чувствовала себя уже давно, а вот главной в их маленькой компании — да. И это чувство ей нравилось.

Потом она долго завтракала, тщательно пережевывая каждый кусочек. Дэйра даже не посмотрела, что ест — настолько божественной показалась пища. В животе неприлично урчало, но ей было плевать. Еда позволяла выиграть время и обдумать ответы на неудобные вопросы касательно ее внешности: царапин и синяка под левым глазом. За это время под чутким руководством Марго в комнату притащили кадку, ширму и ведра с горячей водой.

Капитан Белиорский, капеллан, Томас и четверо стражников, рассевшись на стулья у окна, терпеливо ожидали, когда маркиза расскажет о случившимся ночью. Говард был уверен, что безопасность девушки под угрозой и намеревался не спускать с нее глаз. Капеллан тревожился за душевное здоровье подопечной, а Томас, воспользовавшись родственным правом, проник за ширму и принялся делать наброски Дэйры, отмокающей в кадке. Ирэн воспользовалась задержкой с выездом и отлеживалась в своей комнате под присмотром Лоры. Марго шепотом сообщила Дэйре, что виконтесса накануне перебрала с выпивкой и дурманом и до сих пор не может прийти в себя. Тревожные нотки о странных увлечениях подруги стали громче, но Дэйра решила, что уделит им внимание позже. Сначала надо было спасти себя.

К тому времени как Дэйра придумала, что сказать, Томас закончил набросок и демонстрировал рисунок ожидающим за ширмой. Впрочем, сейчас маркизу меньше всего волновало, что кто-то увидит ее голой, пусть и на бумаге. Обычно брат не делал ей поблажек, тщательно вырисовывая каждый шрам на голове. Теперь же шрамов на рисунке явно должно было быть больше. Следы котячьих когтей на ее плечах, руках и груди, обычно скрытые одеждой, от горячей воды сделались багряно-красными, не добавив ей красоты. Дэйра была уверена, что ее спутники разглядывали на рисунке, что угодно, только не ее. И в этом была еще одна горькая правда.

Выждав еще немного и чувствуя, что атмосфера ожидания в комнате накалилась до невозможного, Дэйра неожиданно произнесла:

— Ночью я проснулась от протяжного стона, который раздавался под половицей у двери. Попыталась разбудить Марго, но она стала бесплотной, словно привидение. И будто бы не дышала. Я поняла, что меня зовут и не посмела ослушаться. Голос был сиплый, неровный, с придыханием и свистом, словно у его владельца была разорвана глотка. Я вышла из комнаты в коридор. Там была темно, но я различила наших стражников, которые бодрствовали, охраняя наш сон, но стали такими же бесплотными, как Марго. Они словно пребывали в другом мире. Или это я оказалась там, где живым не место. Доски коридора скрипели под моими шагами, кожа ступней горела, будто я шла по раскаленным углям, но голос дьявола — а это был он, — звал идти вперед. Глаза окутала темнота, в ушах звенело. Все закончилось неожиданно — я рухнула в бездну. Ею оказалась лестница, с которой я скатилась, заработав эти царапины и синяки, которые вы на мне наблюдаете. Придя в себя, я начала неистово молиться нашему богу Амирону, и случилось чудо. Темнота развеялась, голос пропал, а я смогла добраться до своей комнаты. Закрыв дверь, я поняла, что полностью обессилена. Рухнула на постель и крепко заснула. Такая, вот, случилась история. Думаю, хозяевам надо вызвать священника и осветить всю почтовую станцию. Здесь явно побывал дьявол.

Это было нарушением собственных правил, принятых ей по пути в карете. Из этих правил должна была получиться замечательная маска, которая скрыла бы не только ее шрамы, но и безумную, мятежную душу. Однако сегодня ночью маска была неисправимо испорчена — морозом, лесом, беглыми донзарами и дьяволом, живущим в бездне. Еще не родившаяся вторая личина лопнула, став предупреждением для всех остальных фальшивок, которые готова была создать Дэйра. Сомневаться не приходилось: их постигнет та же участь.

После ее рассказа воцарилась тишина. Ей не нужно было просить убрать ширму, она и так знала, что за выражение воцарилось на лице каждого. Всем было неловко.

Первым пришел в себя капеллан. Он долго и тщательно молился, осеняя присутствующих священными знаками, но решив, что этого недостаточно, отправил в свою комнату Нильса, который вернулся с пузырьком и свечами.

Когда Дэйра, завернутая в простыню, с сожалением вылезла из кадки, капеллан заставил ее сесть и накапал сверху на голову вонючего масла из принесенной бутылочки. Что ж, за любую ложь надо платить хоть чем-то. Свою долю яда внес и Нильс. Если другие по-прежнему отводили глаза, опасаясь встречаться взглядом с безумной маркизой, наглый донзар улыбался ей прямо в лицо, будто одобряя сказку о ночных похождениях, что она выдумала.

А потом прибежал Георг Эстрел, который стал беситься и кричать от того, что Дэйра еще не одета, а солнце уже садится. Она глядела на его красивое, холеное лицо и удивлялась, как ей мог понравится этот человек там, на балу в честь ее дня рождения. Эстрел был вабаром, но вабаром другого племени — обреченным на вымирание. В его лице она видела всех вабаров, которые порочили честь Сангассии. Амрэля Лорна, Фрамоса Петэрского и того неизвестного барона, который сегодня ночью превратился в лед.

Наконец, выехали.

Копра утопала в глубоких сумерках, а по небосклону щедро рассыпались первые звезды, когда кареты Зортов и графа Эстрела выехали со двора. Отправляться в ночь было плохой приметой, но граф, словно одолжив каплю безумия у Дэйры, не успокоился, пока не добился своего. Им пришлось переплачивать кучеру втрое, так как никто не хотел ехать в Бардуаг ночью, да еще и по короткой дороге через Медвежий Угол. Хозяйка Копры распереживалась настолько, что предложила Ирэн, в которой уже видела будущую госпожу края, дождаться до утра и отправиться отдельно. Мол, пусть, кому неймется, рискует шеей, отправляясь ночью через гиблое место, а такой юной и красивой даме, как Ирэн Карлбири, лучше поберечься. Про Дэйру, конечно, не вспомнили, но маркиза знала, что у хозяйки Копры на уме: такой страшилище и разбойники не страшны, сама кого хочет напугает.

К тому времени, когда кареты покинули Копру, лицо Дэйры, несмотря на старания Марго, выглядело, действительно, пугающим. Красные, вспученные шрамы на лбу, которые неожиданно воспалились после ванны, спрятали под шляпой, но опухший глаз, расцарапанные щеки, синяки и мертвенная бледность делали ее похожей на оживший труп, причем, плохо сохранившийся.

Что там творилось в "мужской" карете графа Эстрела, она не знала, зато в ее, "женской", можно было оглохнуть от лязга зубов и причитаний напуганных дам. Боялись не ее, хотя Ирэн, которая выглядела тоже плохо, но которой, в отличие от Дэйры, помог макияж, на подругу по-прежнему старалась не смотреть. Всех страшил легендарный Медвежий Угол, о котором хозяйка Копры успела порассказать всякого. И про жестоких разбойников, которые никого не щадят, и про медведей-оборотней, пожирающих всех без разбора, и про костяного старика, хозяина леса, который ночных путников ох как не любит.

Костяной старик и медведи-оборотни Дэйру не интересовали, а вот разбойники могли быть серьезной проблемой. О том же думал и Говард Белиорский, чья напряженная спина красноречиво говорила о том, что офицер готов к худшему. По его приказу фонарей на каретах не зажигали, ехали во мраке, положившись на опыт кучера. Но Дэйра видела капитана так же четко, как и мелькающие вдоль дороги деревья, кусты за ними, а иногда настороженные глаза зверья — чаще кабанов. Раньше она не замечала за собой подобных талантов, поэтому сейчас молча таращилась в темноту, стараясь делать вид, что бездумно смотрит в темное пространство, а не разглядывает ночной лес в подробностях. Похоже, не нравилось это и лесу, потому что в ответ на нее глядели враждебно, предупреждающе.

Дэйра не верила ни в костяного старика, ни в оборотней, но, не выдержав чужого взгляда, преследующего ее откуда-то сверху, с дубовых макушек, отвела глаза от частокола стволов, и тут же почувствовала облегчение. Не стоило злить тех, по чьим землям едешь без спроса и дозволения. Может, у нее разыгралось воображение, но казалось, что чем глубже они проникали в бардуажские земли, тем меньше ее здесь хотели видеть.

Взгляд упал на всадника, который держался ближе всех к "дамской" карете. Нильс, как и Белиорский, был напряжен, вертел головой по сторонам и подолгу всматривался в какие-нибудь особенно темные участки леса. Дэйра видела, как в ответ "всматривались" уже в Нильса и радовалась, что неприязненные взгляды доставались не ей. В отличие от нее те, кто смотрел на Нильса из леса, наверняка знали все его тайны. Взгляд невольно цепляла его статная фигура, красивая осанка, крепкие мышцы на ногах, обхватывающих бока лошади. Раньше она никогда не смотрела на него столь пристально, но в темноте можно было все.

Странно все-таки, что много раз бывая в Лаверье, она никогда его там не встречала. Нильс отличался от донзаров особой статью, ростом и смазливой внешностью. Дэйра росла среди донзаров, часто бывала в донзарских деревнях, проводила с ними немало времени — на охоте и по разным герцогским делам. И никогда не встречала кого-нибудь со столь правильными чертами лица, как у Нильса. Если донзары были вырублены топором, то мальчишку явно лепили из глины — аккуратно и старательно. Насчет его молодого возраста у нее тоже появились сомнения. Сравнивая фигуры тридцатилетнего Белиорского и подозрительного донзара, она находила все больше совпадений, чем отличий. Вот взять Томаса. У него были крепкие, натренированные руки, но тем не менее, это были руки юноши. Что же до Нильса... Все можно подстроить. Ходить размашисто и неуклюже, как донзар, всю жизнь работающий на поле, говорить с диалектом, сутулиться, чтобы казаться ниже, потому что все донзары низкорослые. Дэйра наклонила голову, чтобы разглядеть в окно всего всадника и невольно залюбовалась. Интересно, сколько девушек у него было? Если он не врет и, действительно, из Лаверье, то донзарки должны были вешаться на него гроздьями.

А если врет? Жаль, что у нее не было времени поговорить с самим бароном Лаверье. Уж он-то знал всех своих людей в лицо. Допустим, Нильс — не тот, за кого себя выдавал. Тогда прав Белиорский, который ему не доверял, потому что единственное объяснение, приходящее на ум, было то, что оружейник Томаса — шпион. Но чей? Агоды, разумеется. Если бы Нильс шпионил на чагаров, то постарался бы попасть в слуги к самому герцогу, имеющему доступ к военным тайнам Сангассии. Но Нильс подстроил все так, чтобы стать оруженосцем Томаса. Агода интересовалась абсолютно всем, что происходит у западного соседа, в том числе, и делами знатных вабарских кланов. Учитывая, что сейчас Дэйра ехала в столицу, чтобы принять участие в церемонии "Утреннего Цветка", интерес Нильса к их семье вполне мог иметь политический характер. Надо будет бросить его в реку на следующей привале — поглядеть, так ли он не умеет плавать на самом деле. Пожалуй, Белиорский согласится и прорубь вырубить, и лично ее просьбу исполнить. А капитан молодец, нужно будет непременно похвалить его перед отцом.

— Может, все проще? — прошептала в голове бабушка София, вечно сующая нос не в свое дело. — Допустим, тебе просто понравился этот парень, но так как ты — не Томас, и гулять с донзарами тебе вабарская честь не позволяет, ты решила придумать для Нильса легенду. Шпион из Агоды звучит куда лучше, чем донзар из Лаверье. Да вот только твои фантазии шиты гнилыми нитками. Вспомни, ведь ты сама его остановила, когда он хотел сбежать в телеге с рыбой. Сестру спасать рвался.

Точно, вспомнила Дэйра. У него ведь в этих краях сестра пропала. Бабуля была права. Нильс ей нравился, хотя временами ужасно злил. Возможно, он, действительно, самый необычный донзар, который ей встретился, оттого и вызвал столько подозрений. Внешность могла достаться от одного из родителей, который донзаром не был. Например, от вабара, который погулял с донзаркой, и был таков. Как Томас. И возможно, его правда обучил странствующий монах, который был просто хорошим учителем.

Поймав себя на мысли, что слишком долго разглядывала Нильса, Дэйра смутилась и отвернулась от окна, неожиданно столкнувшись взглядом с Лорой. Но нет — гувернантка смотрела не на нее. Взгляд девушки был устремлен в темноту дороги, в ту сторону, где ехал Нильс. Рассматривать его, как Дэйра, она не могла, но мечтательное выражение Лоры говорило о многом. Чаще всего Дэйра видела его на лице влюбленных.