Шанталь, или Корона против

Маг перевел дух, восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие, чтобы тут же его потерять.

— Четырнадцать, — выдавила из себя. Глаза у доктора сделались круглыми и какими-то несчастными, а вот помощник, наоборот, просиял, хлопнул себя по коленке, но тут же опомнился:

— Вот козел! Ой, простите, дарьета, вырвалось.

— Ничего-ничего, — милостиво улыбнулась и повернулась к доктору: — Так вы мне поможете?

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Маг с кислым лицом кивнул. Посвящение в семейные тайны Даренбергов объединило нас не хуже заговорщиков, а четырнадцать любовниц вкупе с репутацией жениха должны были уберечь дневник от любопытных глаз. Я очень на это надеялась, ну а любовницы, да простит меня жених, стоящий повод для невесты заглянуть в личные вещи жениха.

Разрыв связи оказался неожиданно болезненным, хотя меня и уверяли, что я ничего не почувствую — "Это как укус комара, дарьета". Сначала зачесалась ладонь, потом руку свело судорогой, а целитель все шептал над книгой, прожигая взглядом обложку. Мне захотелось крикнуть, чтоб прекратили, но судорога добралась до горла, руку немилосердно обожгло, а потом нечто невидимое ухватило за ладонь и хорошенько тряхнуло так, что я заорала и грохнулась в обморок.

Голоса пробивались сквозь туман, проходили сквозь сознания, не задерживаясь в нем.

— Кажись живая.

С моей шеи исчезло прикосновение чужих пальцев.

— И куда ее теперь? Может того?

— Чтобы нас потом обоих того... Мне вовсе не улыбается встречаться с Даренбергом.

— А она не?

— Вранья в ее рассказе много, как и правды. Но я верю газетам, да и дневник, без сомнения, принадлежит Даренбергу. Так что рисковать не будем. Лечим и выпроваживаем.

— Но ты же пуст?!

— Значит, сам. И не забудь про руку. За нее отдельно оплачено. Дневник я заберу, а то знаю тебя — не утерпишь и сунешь нос, а мне потом отвечать.

Меня подняли, охнув от тяжести — наглая ложь, это у кого-то не мышцы, а вода — пронесли и бесцеремонно сгрудили на мягкую поверхность. Затем я снова отключилась.

Очнулась от ударившей в нос вони. Закашлялась, задыхаясь, и вслепую махнула рукой. Вонь исчезла, зато недовольное бормотание усилилось.

Я аккуратно приоткрыла глаза, вытерла слезы. Помощник мага потирал почему-то красный нос, бросая на меня недовольные взгляды, а сам маг обнаружился на стуле, стоящем около кушетки.

— Как ваше самочувствие, дарьета?

Пожала плечами и объявила, что чувствую себя сносно. Маг с явным облегчением улыбнулся.

— Тогда, с вашего позволения, Сержио вызовет извозчика.

Сержио рванул из комнаты с такой поспешность, аж пятки засверкали. Кому-то не терпелось от меня избавиться.

Как только за помощником захлопнулась дверь, маг стер улыбку с лица.

— Не мое дело, дарьета, как именно попал к вам в руки данный предмет, — он кивнул на лежащий на столике дневник, — просто ответьте: сколь долгим был ваш контакт? Час, два?

Я села, поправила платье и ответила, не глядя на мага.

— Примерно двадцать.

Маг побледнел, сцепил руки в замок и повторил:

— Не мое дело, конечно, да и не слышал я о подобных случаях, но могу предположить, что столь длительный контакт нарушил строение охранного заклинания. Потому печать и позволила вам повторно взять дневник в руки. Я покажу, — и он протянул руку к дневнику.

В воздухе тут же возник алый рисунок, повторяющий тот, что шрамами остался на коже моей ладони. Если бы увидела такой в первый раз — ни за что бы не притронулась.

— Вот так он должен был отреагировать примерно через полчаса, когда заклинание накопило заряд, — прокомментировал мужчина и приглашающе махнул: — Ваша очередь.

Я встала, подошла к книге, которую успела возненавидеть. Я ведь её не просто в руки брала, под сердцем носила. Стало страшно, но руку протянула.

— Ближе, — поморщился маг.

Он успокоился только, когда мои подрагивающие пальцы замерли в одной ладони от обложки.

— Достаточно.

Я отшатнулась и снова начала дышать.

— Как видите, печать на вас не реагирует, и хотя связь я оборвал, хочу предупредить — верните дневник как можно скорее. Одно прикосновение — и связь возобновится. Боюсь, снять ее тогда сможет только владелец дневника.

Э-э-э... мысли закончились. Но как? И, простите, каким образом?

Мужчина усмехнулся — выражение моего лица было красноречивым. Достал из-под стола холщовую сумку, в такой кухарки носят картошку с рынка, открыл и, не прикасаясь, ловко спихнул туда дневник. Левитация — полезный навык но, увы, мне недоступный.

Маг протянул сумку и повторил:

— Не прикасайтесь.

Сказать легко, а мне еще дневник в посольство доставлять... Я с сомнение покосилась на сумку, которая лежала на сиденье пролетки — с таким видом смотрят на гадюку, не веря, что пригрели ее на груди. Будь я работником посольства, то получив такой "подарок", выбросила бы его на помойку. Будь я умнее, выбросила бы сразу в воду канала, по мосту которого мы сейчас проезжали. Будь я еще умнее, не брала бы дневник в руки, но глупо пытаться изменить прошлое, а вот с будущем можно поспорить.

Мои денежные запасы "похудели" на бриллиантовый гарнитур: колье и серьги. Подозреваю, я переплатила, потому как маг не стал отказываться, но был удивлен, получив еще и браслет в уплату за исцеление. Зато теперь на ладони белели тонкие нити шрамов, которые должны сойти примерно за месяц.

Пролетку потряхивало на булыжниках, мимо проплывали дома, а слева синело море, чуть розоватое в лучах садящегося солнца. По оживленной набережной прогуливались парочки: кружевные зонтики под руку с белыми костюмами. Играл оркестр. Мальчишки торговали клубникой, и соленый запах мешался со сладким ароматом ягод. У белой ротонды стояли местные дэры, и от их заинтересованных взглядов мне стало жарко и одновременно весело.

Я подставила лицо солнцу и улыбнулась. У меня не было зонтика, зато у меня была свобода! Примерно так ощущает себя человек, снявший оковы, и понимающий, что его нельзя больше отследить по магическому поводку. Потом я вспомнила род занятий жениха, и настроение резко пошло вниз. Найдет ведь, сын бездны. Надо уезжать из города и как можно скорее. Избавлюсь от дневника и подальше отсюда.

Пролетка притормозила около пансиона, в окнах которого гостеприимно горел свет — в столовой накрывали ужин. И я подумала, что надо будет переодеться, чтобы предстать перед обществом в достойном виде. А за ужином я позволю себе бокал вина. Просто потому, что при мысли о пребывании меня и дневника в одной комнате, внутри все обмирало от страха.

Я расплатилась с извозчиком местной монетой — поменяла на пароходе, и сошла, держа торбу на вытянутой руке. Вход в пансион был рядом — пара метров, но тут лошадь, до этого с безразличием тащившая повозку, и даже вившиеся вокруг морды мухи её не раздражали, заржала с диким ужасом, точно узрела самого сына бездны во плоти, ну или пожирателя конины, задрала хвост и скакнула вперед. Меня обдало горячей волной от пронесшейся мимо лошади, свистнул хлыст, слава святым, мимо моей спины, впрочем, круп лошади он тоже не достал. Я успела заметить вдавленного в спинку облучка кучера, из раскрытого рта которого доносились нечленораздельные "тпруу и стой". Заметила, как ловко отпрыгнул в сторону прохожий, чудом разминувшийся с копытами, как завизжала продавщица цветов, как поскользнулся на кучке лошадиных орехов тот самый прохожий, приложившись спиной о столб, как по улице от взбесившейся лошади волной расходится паника, а следом несутся крики, брань и ни одного свистка постового.

Какое-то время я стояла, смотря вслед пролетке и гадая, остановят ли лошадь или та свалится сама. Мне она показалась довольно преклонного возраста, более чем преклонного для столь бодрого галопа. Все в этой Фракании не по-людски. Даже лошади.

И в это время кто-то резко дернул сумку за ручки.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Косой стоял на углу в паре домов от пансиона дэры Ластины и с деланно безразличным видом пялился по сторонам. Он ждал. Занятие, как думал тогда Косой, самое что ни на есть наипротивнейшее. Хуже могло быть лишь сидение в погребе, ведь подмастерий воров, больно много чести в камеру сажать.

Косой отогнал надоедливую муху от лица, бросил украдкой взгляд на столики таверны, выставленные прямо на улицу. За угловым сидел Гвоздь — средних лет мужчина и можно было сказать, что все в нем было средним: рост, полнота, костюм средней руки горожанина, темно-русые волосы, незапоминающееся лицо, словом, вор из Гвоздя был первостатейный. Лишь по-девичьему тонкие пальцы могли намекнуть на род занятий хозяина, могли, но никогда бы этого не сделали.

Косой бросил взгляд на Гвоздя и приосанился. Он до сих пор пребывал в недоумении, почему среди десятка мальчишек от семи до тринадцати лет, Гвоздь выбрал в ученики именно его, и гордость снова и снова загоралась в его сердце, наполняя тело легкостью.

Гвоздь — лучший. Пусть строгий, гоняет и даже бьет, зато лучший среди воров, и ему достаются самые выгодные заказы, как, например, сейчас.

У лавки старого Мендерса уже час листал книги вихрастый молодой человек, и по одному взгляду на него можно было сказать, что либо он берет не те книги, либо тратит попусту время Мендерса. Молодой человек и сам это понял. С тоской отложил в сторону потрепанное издание жития святого Гранда, чьи части тела так любят поминать сквернословцы, прошелся по улице, потом вернулся, купил букетик цветов и занял позицию на противоположном от Косого углу.

Косой одобрил действия вихрастого. Цветы и тоскливая физиономия позволяли продержаться еще часа три, не вызывая подозрения. Имени мага Косой не знал, знал лишь, что тот должен обезвредить для них вещь, которую предстоит выкрасть Гвоздю.

Косой потоптался, незаметно вздыхая: время, как бывает в таких делах, тянулось со скоростью черепахи, выползшей на песок. Он принялся насвистывать, но напряжение перед делом вновь и вновь пускало фальш в мотив.

Наконец, застучали копыта, Косой приободрился, с надеждой вглядываясь в пролетку, и подскочил, мысленно конечно. В пролетке сидела рыжая девица. Косой поднял руку к голове, делая вид, что скребет затылок.

"У пансиона, остановись у пансиона".

Кепарик полетел на землю, сигналя, что клиент прибыл. Краем глаза Косой уловил, как не торопясь поднялся с места Гвоздь, как прикрыл глаза, опершись о стену вихрастый, и его помощник уже подбирался, чтобы подхватить теряющего силы мага.

И тут случилось сразу несколько вещей, так что Косой и ахнуть не успел, как учитель валялся около фонарного столба, точно перебрав вина. Маг, повиснув на помощнике, ковылял за угол, к ожидающей их пролетке. Деталей дела Косой не знал, а по спине мага трудно было догадаться, успел он снять защиту или нет, но самое главное — клиент собирался войти в пансион, унося с собой заказ. А ведь Гвоздь еще ни разу не оплошал... А тут какая-то лошадь вырубила лучшего вора в городе, да его же засмеют!

Обида бросилась Косому в голову, он шагнул вперед и вовремя. Руки сами вцепились в сумки, выдирая ручку из ладоней хозяйки. Жаль лишь одну.

Я повернулась, чтобы встретиться с черным глазами вора, в которых удивительным образом сочетались вызов, обида и нахальство. В его руках оказалась правая ручка сумки, в моих осталась левая, и отпускать я ее была не намерена. Так мы и тащили сумку в разные стороны, и швы опасно трещали, грозя порваться. И где постовые? Где служители порядка, я спрашиваю!? Видно та же мысль пришла с голову ворюге, потому как сумку рванули с большей силой, и черноглазый нахаленок лет четырнадцати заявил:

— Отпусти, хуже будет.

Страх потерять дневник и заявить об этом в лицо жениху удивительным образом придал мне сил.

— Сам пусти, — пропыхтела, перенося вес на вторую ногу, а первой ударяя точно по щиколотке пацана — ровно так, как нас учил с сестрами сын конюха.

— Уи, — взвыл этот сын преступного мира и дернул со всем отчаянием. И тут кружевной зонтик опустился ему на плечо, потом на голову, потом бил, куда дотянулся, пока воришка не сдался, не отпустил сумку и не рванул прочь.

— Дорогая, как вы? Целы?

Я повернулась, кивнула. С крыльца на меня смотрела милейшая дэра Ластина, её грудь гневно вздымалась, глаза сверкали, а руки в кружевных перчатках теребили костяную ручку зонта. Так я узнала, что зонт в этом городе нужен, чтобы защищаться не только от солнца.

— Идемте внутрь. Бедняжка, вы дрожите, я налью вам чай. Совсем ворье обнаглело, а губернатор только и знает, что вино хлестать за обедом.

Меня действительно потряхивало от пережитого, только сейчас начало доходить, что у парня мог и нож оказаться. Но главное — дневник остался со мной, а постовой так и не появился. Ужасный город.

Дэра Ластина, как истинная роландка, заварила мне чудесный чай, добавив туда, без моего разрешений, из черной бутылочки.

— От нервов, — пояснила она, и я не стала возражать. Нервы мои с каждый днем все больше расстраивались, словно на них с особым усердием играли трое малолетних племянников-бандитов.

После первой чашки была еще одна и, кажется, третья. Потом последовал ужин, на котором мне было жутко весело, но лица гостей то сливались в одно пятно, то распадались на типажи. Я помню полковника и его очаровательную жену, двух старушек-сестер, моих соседок, новобрачную пару, приехавшую провести медовый месяц во Фракании, и старика, всем недовольного, но потрясающе рассказывающего об охоте в других странах.

Горничная помогла мне раздеться, я приняла ванну, переоделась в ночную сорочку, немного поколебавшись, достала сумку из шкафа и положила на столик, отодвинув его подальше от кровати. И на виду, и не рядом.

А потом заснула, чтобы утром, проснувшись, увидеть потолок чужой комнаты.

Глава восьмая

Леон стоял на палубе парохода, ощущая, как внутри него скручивается в тугой узел нетерпение. Ожидание — худшая пытка на свете. Он предпочел бы сейчас оказаться во Фракании, но порталы остались в легендах. Живущим ныне людям достались в наследство от магов огромные расстояния и терпение, чтобы их преодолевать.

Леон сжал руки в перчатках на поручне, шире расставил ноги, удерживая равновесие. Неспокойное море подбрасывало судно на волнах и тут же роняло вниз. Большинство пассажиров заняло горизонтальное положение в каютах, предпочитая не отлучаться далеко от туалетных комнат. На палубе мужчина был один, и ветер, словно в отместку, кидался, хлопая полами пальто. Свинцовые тучи висели низко над горизонтом, готовясь пролить из брюха дождь. Нос корабля разрезал воду, и белая пена бурунов ярко выделялась на почти черной воде. Это был еще не шторм, лишь предвестник, но если боги будут милостивы, они разминутся: шторм и пароход.

Разрыв связи девушки с охранной печатью застал его на палубе. Леон посмотрел на часы, фиксируя время, и удовлетворенно кивнул своим мыслям. Если она добралась до мага, значит, все идет по плану. И тут же поморщился — оказывается, он привык к тянущему чувству связи с воришкой, и его отсутствие пустотой ударило в сердце.