Алая ярость (Охотник за головами-2)

Охотник за головами: алая ярость (Сага об Освальде, книга вторая).

Огонь и ветра-1

Год 1410-ый от см. Мученика, Янтарное побережье.

Солнце вставало над ельником и березами, красило бор и рощицы утренним розовым золотом, тянулось к темным чащам, начинавшимся дальше. Ветер носился поверху, нырял из-за деревьев, пускал дрожащую волну по траве у дороги. Гнал перед собой пыль и долгожданное тепло, пах вчерашним дождем и ландышами,

Человек спустился с холма, изменяя самому себе в торопливой гонке уставшего вороного. До дома ему оставалось всего ничего, хотелось лететь, стлаться над густой травой прогалин и одним махом преодолевать частые ручьи и пару мелких речушек, наплевав на перекинутые через них мостки.

Есть что-то лучше возвращения домой? Туда, где ждут тебя просто потому, что ты нужен? Наверное, что нет. Возвращаться откуда угодно, спустя сколь возможно времени. Ждать каждый из знакомых поворотов дороги, бегущей, кажется, сама по себе. Всматриваться вперед, выглядывая собственный дом...

Улыбка мелькнула, тут же спрятавшись на уже немолодом и обветренном лице. Скоро, скоро!!!

Вороной покосился назад, всхрапнул, почуяв слабину удил искусной рурской работы, украшенных лиственным орнаментом и медными кольцами. Сам конь торопиться не хотел, в отличие от всадника, даже чуть толкнувшего пятками в бока. Человек потрепал его за ушами:

— Извини, друг. Просто я очень хочу домой.

Тот всхрапнул еще раз и ударился в торопливую рысь, понимая — всадник затеи точно не оставит.

А жизнь по сторонам лесной дороги совсем проснулась, наполняя лес звуками и движением. Здесь, на побережье, после последней войны животные радовались безлюдью и плодились на радость забредающим охотникам.

Мелькнул серой шубкой меж грабов и клёнов заяц. Рыженькая веверица, скакнув с ветки на ветку, быстро поднялась по стволу вверх. Справа, за орешником, следили глазами настороженные пятнистые олени, готовясь в любой момент сорваться с места. Перед самыми копытами вороного, ворча и фыркая, толстая барсучиха провела совсем уж ранний выводок из пяти барсучат.

Всадник скрылся за поворотом, когда, ломая кусты, следом выбрался хозяин оставшегося куска когда-то великих лесов. Встряхнулся, помотав густой бурой шубой, покачал громадной башкой и громко, видно для порядка, рявкнул, заставив таки исчезнуть оленей.

Маленькие темные глаза внимательно смотрели вслед человеку. Нос медведя жадно вдыхал воздух, ловя ветер, дувший навстречу, ощущая в нем самый страшный для любого зверя запах. Воздух пах очень дальним пожаром.

Человек замер на последнем холме перед спуском к укромной опушке, где два года назад построил дом. И, наконец, увидел подозреваемое последнюю треть пути:

Жирный черный дым, поднимающийся снизу.

Едкий запах гари, вбиваемый ветром в ноздри.

Обгоревшие остовы дома и пристроек.

Два одиноких тела в кожаных доспехах

Его пес, длинношерстный рыжий волкодав с Оловянных островов, уложивший этих двух и проткнутый стрелами.

Он спустился к пожарищу, стоял перед дымящими и догорающими остатками не так давно сбывшейся мечты. Пепел, поднятый ветром и осевший на голове и плечах, сделал его похожим на статую из песчаника.

Серые губы тихо шептали что-то. Тонкие разводы, промытые слезами на щеках, едва заметно шевелились вслед словам. Пальцы сжимали мертвой хваткой пергамент, снятый с вбитой в землю рогатины, пергамент, покрытый строчками ровных затейливых букв.

Вороной Аспид ткнулся в плечо, пытаясь расшевелить хозяина и друга, увести его из места, смердевшего смертью, спаленной плотью и горькой гарью дотлевающего дерева.

Буквы, выведенные на пергаменте, черные с зеленью, сказали мужчине все нужное. Прошлое вернулось, как бы он не старался удрать от него. Ведь прошлое случается разное. И не обязательно доброе и хорошее.

Он набрал воды в два кожаных бурдюка и флягу, долго пил, наплевав на стылую воду родника. Здесь ему делать было точно нечего, здесь все ясно. Тем более, наплевав на пепел с сажей, исползал пожарище вдоль и поперек, ища любые следы и зацепки. Буквам на коже не верил, слишком просто.

Вечером, в том самом бору, оставленном за спиной утром, трещал валежник. Аспид, устав за день, спал, даже не стоя, а улегшись на прогревшуюся землю. Мужчина, крутя в руках затейливое ожерелье-оберег, достав его из-под рубахи, смотрел в огонь, нащупывая подвески.

Длинные сильные пальцы чуть поглаживали семь серебряных медальонов. Пальцы, на которых не было застарелых мозолей от мотыги, топора или лопаты. Эти-то были ещё новыми и непривычными, вновь заживающими всего лишь третью весну.

А вот старые, ровными валиками покрывающие ладони и подушечки пальцев, умному и повидавшему человеку сказали бы о многом.

Хотя бы о том, что их владельца кормило железо. Только не рыхлившее и вскапывающее землю, валящее деревья и добывающее зверя. А другое, умело используемое этими руками и забирающее жизни людей. И тот, кто понял бы это — несколько раз подумал бы, прежде чем пытаться задирать владельца застарелых мозолей.

Первым Освальд оторвал лук со стрелой. Сильно сжал, прошептав когда-то заученные слова, дождался легкого треска. Листва колыхнулась сразу, зашумев под вдруг налетевшим ветром. Серебряное оружие разлетелось под ним, закружившись невесомой пылью, блеснувшей лишь раз. Когда ветер понес ее куда-то на северо-восток.

Запретный лес

Коня ему пришлось оставить в пограничной деревеньке у Зеленой заставы. Толку от бедной животины здесь, под густыми плотными кронами и земли, повсюду вспученной корнями, заросшей густым подлеском и кустарником? Если только тихо идти сзади, по еле заметной тропке. Да и заметная-то она только из-за проводника, сморщенного ушастого грибка-старичка, нанятого за деньги, равные покупке хорошей коровы. Да даже с телком.

Дедок, даром, что в жидких седых волосах за ушами охотнику привиделась чуть ли не плесень, бойко топал вперед. Да так, что порой Освальд разве что бегом не бежал. А как раз это-то здесь следовало делать внимательно, если сноровки нет. Корней, неожиданно вылезающих из-под земли, вокруг хватало. Как и поваленных временем старых деревьев. Это ведь запретный лес Квист, из которого очень часто не возвращаются. Да и ходят в него не очень часто. Освальду выбирать не приходилось.

— Здравствуй. — Гриф рукавом дорожного кафтана желтой замши смахнул на пол крошки, не дожидаясь прихода служанки, полноватой девки с немного глуповатым лицом. — Как всегда вовремя и, как обычно, ты мрачен.

— И тебе здравствовать. — Освальд положил на стол перевязи со шпагой и даго. — Мне следовало улыбаться, получив твое приглашение? Так я и мечтал попасть не на постоялый двор где-то в глуши, а на виллу кесаря Солнца с дегустацией вин из императорского погреба и нескольких восточных невольниц, так и ждущих, чтобы меня ублажить.

— Что ты находишь в женщинах оттуда? — Гриф сурово посмотрел на наконец-то додумавшуюся подскочить служанку. Потянул носом. — Вина, только лучшего. Так, насчет еды... Моему другу мяса, а мне... а мне каплуна. С травами и орехами.

— А если я тоже хочу каплуна?

— Двух каплунов. — Шпион оказался в образе аристократа откуда-то с Нортумбера, и явно решил не жадничать по своему обыкновению, цепляя маску купца. Кафтан-то пусть и из замши, но с какой отделкой? Даже плащ, с подбоем из мягких черных шкурок на шпионе, чаще всего скромном, выглядел до неприличия дорогим. — Если тебе нужны настоящие невольницы с Востока, я готов тебе их предоставить.

— Спасибо, сам разберусь. Как самочувствие, служба?

— Не жалуюсь... — Гриф брезгливо покосился на плешивого кота, решившего потереться о его сафьяновый сапог. — Староват стал, суставы болят в непогоду. Служба служится, хотя бывают всякие в ней моменты. Некоторых приходится потом ловить по всем Вольным городам, к сожалению. А они потом еще и пытаются отмалчиваться, пакостники. Не дать ни взять — нашкодившие школяры.

— В аптеке Ниросты, той, что у красных ворот, делают хорошую мазь из барсучьего жира и змеиного яда, говорят, помогает.

— На суставы намазывать, или растопить и заливать во все отверстия для развязывания языков?

— Думаю, что сам разберешься. — Освальд подождал, пока женщина протрет у них на глазах стаканы и забрал у нее бутылку. Вино, темно-красное, с запахом терна и можжевельника, лениво скатывалось по почерневшей серебряной стенке. — Твое здоровье, Гриф.

— Твое, Освальд. — Шпион покатал вино по рту, проглотил. — Надо же, неплохое. И все равно морщусь, да?

— Это уж у каждого свое, что и сказать. В следующий раз закажи мне пива, не так потратишься, да и самому может быть вкусно. Если знать, где его покупать.

— Да? Посоветуешь что-то?

— Обязательно... — Освальд покосился в сторону трех ребят, приехавших с Грифом. Почему-то он не сомневался в том, что их куда больше. Гриф остался верным себе, окружая себя разнокалиберной дорогостоящей мразью, умеющей убивать как никто другой. — Смотрю, опять поменял себе гвардейцев?

— Да нет... — Гриф недовольно зыркнул на служанку, снова забывшую про заказ. Девки тут же и след простыл. — Часть во дворе, свита, оруженосцы и прочее. Десяток, просто так не спрячешь.

— Интересные у тебя новички. — Освальд поскреб щеки и подбородок, крепко заросшие рыжеватой щетиной. — Кайлига Ономассер, тощий ублюдок, убивший о прошлом годе барона Мелса из Бретоньера в отместку за оскорбление. Шуточное, если уж разбираться. Судом магистрата приговорен к смерти через повешение, с предварительными вырыванием ноздрей и поркой. Мастер фехтования, бывший офицер латников Доккенгарма.

Освальд перевел взгляд с щуплого и подвижного бывшего военного на крепкого и неулыбчивого парня с одним глазом и его соседа, чернявого бородача с длинным и страшным шрамом, уходящим концом в смоляную метлу, спадавшую на грудь. Отхлебнул из стакана, продолжив:

— Керт из Кременца, единственный относительно честный наемник из трех. Тоже не без греха, в прошлом году насильно забрал от паломниц девушку, только принявшую постриг и шедшую в свой монастырь. Изнасиловал ее, сейчас та работает у отца Крёгера в канцелярии Огненной палаты, как ни странно. Получив специальное благословение, да уж. Наводит страх и ужас на подозреваемых в ереси и плотских грехах, носит серый плащ с красно-золотым крестом поверх доспехов. А Керт с тех пор опасается священников и их собственной стражи. Третий...

— Черный Ормузд, полукровка, отец из гвардии Халифата, мать — одна из последних аль-шатани Востока. Кто из них кого изнасиловал неизвестно даже их ублюдку. Спасибо, Освальд, ты мне еще раз напомнил о моральном облике моих людей. Вот только я теряюсь в догадках — для чего? — Гриф поправил очки.

Освальд пожал плечами, отодвинулся, позволив служанке поставить блюдо со шкворчащей жиром птицей.

— Я и сам не лучше их.

— Разве что мне ни разу не приходилось слышать, чтобы ты кого-то насиловал. — Гриф с хрустом отломил ножку, помотал ей в воздухе. — Ты это к тому, что, несмотря на разное положение — мы с тобой равны в плане налипшей на нас грязи?

— Вроде того, — каплун оказался зажарен великолепно. — Для чего ты меня нашел?

— Надо бы заняться одним неприятным типом. — Гриф пожал плечами. — Все как обычно.

— Кто он, как зовут? И почему ты приехал сам, не передал через посыльного? Я останавливался во всех обговоренных точках в необходимое время.

— Дело тонкое, можно сказать, щепетильное. — Гриф промокнул губы оставленным служанкой полотенцем в жирных разводах. — Мне нужен этот прохвост, живым.

— Так... — Охотник откинулся на спинку стула, качнулся на ножках. — И еще вопрос, Гриф, а где он, ты говоришь, спрятался от тебя?

Шпион молча пережевывал каплуна, намеренно отхватив кусок побольше и явно растягивал разговор. Освальд нахмурился. На Грифа это никак не походило.

— Его зовут Тило Ноерми, он, э-м-мм, — шпион покрутил в воздухе остатком второй ножки. — Колдун, очень сильный. Да, возможно, что и морской, из того странного народца, жившего на севере, ну, знаешь...

— Знаю. — Освальд отставил каплуна и взялся за прожаренные свиные ребрышки. — Не народец, скорее клан, точно. Морские колдуны среди них рождались до первых походов ополчения Мученика, потом почти всех сожгли. А сами себя они почему-то потушить водой не смогли. Почему-то...

— Точно, так оно и было, запамятовал. — Гриф усмехнулся. — Хорошая у тебя память.

— Не отнять. Итак, потомок настоящих колдунов, это еще ладно. Где он?

— Квист. — Гриф последовал примеру Освальда, откинувшись назад и распустив пояс. — Ох, милая, насколько же хорошо готовит ваша кухарка. А не подскажешь...

— Обожди-ка, что ты сказал, Квист? — Освальд непонимающе посмотрел на шпиона.

— Ага... — Гриф поковырялся в ухе мизинцем. — Милая, а попроси поджарить мне еще колечко колбасы. Ты опасаешься этого леска?

— Да, — охотник пожал плечами. — Из него очень редко возвращается кто-то из обычных людей, не живущих возле него с детства. А те возвращаются через раз. Оно мне зачем надо?

— Ну... — Гриф снял очки. — Потому что ты сам решил работать тем, кем сейчас являешься. Охотиться на обычных людей тебя тянуло, но не так, как на всяких нелюдей. У меня вот тут в сумке есть копия нашего с тобой договора, показать?

Свиток из кожи, тисненной по краям золотом, казалось, сам возник в его руках. Освальд хмыкнул.

— Я слово в слово могу рассказать о том, что там. Дело в другом. И вовсе не в том, что по договору мне полагается выбивать долги из мошенников.

— В чем?

— Квист очень опасное место. Говорят, что в горах Карваш есть Хозяйка.

— Говорят. — Гриф кивнул головой. — Я не встречал.

— Мне доводилось. — Освальд почесался. — Еле живой ушел с перевала и потом отправился через море в Сеенхавен, кажется... Живой наполовину. Сколько таких, как она живет в этом лесу, не знаю. Дыма без огня не бывает, ты же знаешь.

— Понимаю. — Гриф положил на стол глухо звякнувший кошель. — Здесь только на расходы, оплата будет больше. Некого туда послать, охотник. Ушли уже три отряда, проверенные люди, солдаты Северного номеда. Не вернулись.

— Понятно. — Освальд потянулся. — Знаешь, почему я не наплюю на наш договор?

— Потому что я приехал к тебе сам, надо полагать?

— Нет. Просто что-то неспокойно в последнее время повсюду. Странное ощущение, Гриф. Еще пять лет назад бабок-травниц в деревнях прятали от приезжих, и только в нескольких Вольных городах маги жили открыто. А сейчас наоборот, да еще как. Я вот только не понимаю, тебе-то какой резон выслеживать их?

— Хм... — Гриф покосился на Кайлигу, громко спорившего о чем-то с Кертом за соседним столом. Наемник, поймав взгляд командира, неторопливо, не теряя собственного достоинства, замолчал. — Резонный вопрос.

Освальд крутил в руке стакан. За время, прошедшее со схватки с Мясником, по поручениям Грифа ему приходилось делать многое. Сколько стерлось лошадиных подков и подошв с каблуками его собственных сапог, Освальд даже не хотел вспоминать. И кое-что он понял. Например, то, что кесарь-Солнце фанатик, ненавидящий магию в любом ее проявлении.