1

1965. Ещё не поздно, фанфик на.

Круасан прямиком из парижа — это прекрасно. Особенно если запивать чаем с молоком и наслаждаться при этом классической музыкой — утро у меня было просто замечательным. Таким замечательным и радостным, что это совсем не вязалось с суровой и тяжёлой советской действительностью.

Да, один из плюсов моего нынешнего плачевного положения. И я решил — сегодня выйду на связь с Вороновым. Пётр Воронов — это уникальный случай. В результате аварии мой двигатель не только меня кинул на добрых три с лишним тысячи лет назад, но и захватил из ближней точки пространства-времени отдельного человека, переместив его во времени. Это был случайный выброс темпоральной энергии — высокоактивных тахионов, но результат налицо, и у нас имелся классический случай — попаданец обыкновенный. Я заинтересовался им, повесив жучка на его тело, а потом и в ту госдачу товарища Шелепина, на которой он жил. Это было удивительно — воронов пусть напоминал мне дурака. Эдакого мальчика из хорошей, интилигентной семьи, не знающего в жизни ни тяжкого труда, ни серьёзных проблем — отдых по всему миру, работа, собственная фирма, он типа начальник...

И всё. Как говорил один мудрый человек — бедность она как чёрная дыра, чем ближе к ней, тем больше нужно прилагать усилий, чтобы не свалиться. Люди с изначальным хорошим капиталом знакомств, связей и даже денег, могут поддерживать свою орбиту лишь неспешно прогуливаясь вокруг чёрной дыры нищеты, в то время как людям бедным нужно практически носиться со скоростью света, чтобы удержать себя от падения. Первые недоумевают, считают людей беднее себя ленивыми, потому что им, первым, нужно для поднятия своего состояния на сотню тысяч всего лишь слегка пошевелиться, а если вторые так не могут, значит, им лень?

Поэтому чтобы понять, насколько трудно жить, нужно быть человеком без знакомств, связей, рекомендаций и родительского капитала. И тогда можно понять, как на самом деле тяжело жить на свете — я как офицер госбезопасности уяснил методы работы и с первыми и со вторыми. К сожалению, Пётр Воронов, который попал сюда, был из числа первых — из тех, кто считает людей беднее себя ленивыми, страдает брендоманией.

Да, к слову, о ней я тоже составил своё мнение. На моё мнение, люди, не имеющие собственного вкуса, предпочитают использовать простые опознавательные знаки того, что тот или иной предмет является хорошим. И назвали этот феномен "бренд". Если ума и вкуса не хватает отличить хорошую вещь от плохой, то идут как рыбка за блесной, на бренды.

В моём времени от брендов уже не осталось камня на камне, но в этом — существовал такой странный феномен. Может быть, им так приятней, но пусть будет.

И вот, всё вылилось в чисто советскую бытовуху — после кучи работы с Цека компартии, товарищ Воронов попросту был сослан руководить своим НИИ. Правда, НИИ существовал только на бумаге. Но это дело житейское, обзаведутся. Я решил раскрыть своё инкогнито — тем более, что дурашлёп в виде Воронова отлично подошёл для коммуникации с Цекой — такого и подозревать то не стали, что это засланный казачок. Не больше, чем полагалось по приличиям — ну какой из этого лопуха агент ноль-ноль-ноль?

* * *

Газ "Тигр" — машина могучая. Сорок раз модернизируемая в течении семидесяти лет она стояла на вооружении российской армии, практически весь двадцать первый век. Её поздняя модификация мало чем напоминала первые образцы — больше люксовые внедорожники для богатых папиков — тяжёлые ребристые колёса большого диаметра, надёжная коробка передач, и двигатель на полтысячи лошадиных сил. Мечта — а не машина. Рычащий монстр был идеален внешне и внутренне, вот именно на нём я и ехал в направлении будущего НИИ Интел, вернее, на строительную площадку, въезжал под взгляды строительной бригады — стояли холода, около потрёпанного временем здания — чёрная двадцать первая волга, не иначе как персоналка Петра Воронова. Сжалились над попаданцем в обмен на экспроприированную японскую машину выдали это.

Мой рычащий монстрик въехал в распахнутые ворота и легко преодолевая бездорожье, направился аккурат к волге, где я притормозил, заметив самого Петра Воронова. Он едва челюсть не уронил, увидев мой автомобиль, из машины вышел другой человек — это брат его почти жены, и попутно приставленный наблюдатель.

Я вылез из машины, разгладил парой движений одежду — по случаю это была просто куртка и джинсы с кроссовками, и обошёл тёплый капот своего внедорожника, встретившись с Вороновым.

— Пётр Воронов?

— Да, а вы...

— Пойдём в машину, холодно.

Воронов, не видя сильно предупреждающие жесты приставленного чекиста, отошёл чуть в сторону, но в машину не полез.

— Товарищ, а товарищ ли? Вы кто? Тот, о ком я думаю?

— Я не знаю, о ком вы думаете, товарищ Воронов, — ответил я ему в тон, — но работу вы сделали безупречную, если так можно выразиться. По информированию товарищей политиков, я имею в виду.

Воронов шумно выдохнул — это был типичный мелкий буржуйчик. Не слишком запоминающееся лицо, начинающее расти брюшко, и взгляд — сильно не такой, как у советских людей. Советского человека сразу видно — он всегда живёт под гнётом. Под гнётом обязательтсв — ему то нельзя, это нельзя, он живёт в обстановке окружающих его нельзя и не можно. Это делает его каким-то зажатым, тягостным, тяжёлым, озабоченным. Воронов был не таким — у него наоборот, читалось в глазах детская непосредственность и уверенность в себе.

— Представьтесь, — к нам подошёл чекист.

— Алексей Грачёв, — улыбнулся я, — по случаю — невольный виновник появления тут товарища Воронова. Ну что ж, вот и поговорили.

— Виновник? То есть это ваших рук дело? — спросил с удивлением Воронов, — но как?

— Случайность. Маленькая неполадка в двигателе космического корабля и бац — я и вы уже тут. Я — случайно, вы — ещё более случайно.

Помолчали. Обстановка была не то чтобы приятная — лето уже закончилось, осень, листва опала, хорошо ещё, что дождя не было. Воронов спросил:

— И что делать будем?

— Конкретно ты — уже понятно что. А я где-нибудь недалеко обоснуюсь. Знаешь ли, я тут тоже застрял.

Не обращая внимания на Анатолия, Воронов деловито сообщил:

— Какими навыками владеешь?

— Навыками? — я усмехнулся, — боюсь, ничего такого, что могло бы быть тебе интересно. Вообще, древняя история меня мало волновала, как и её профессии.

— Ага, — Воронов задумчиво посмотрел на мою машину, после чего улыбнулся, — в таком случае — добро пожаловать в НИИ, оформим тебя куда-нибудь. Включайся в работу, если хочешь, конечно, участвовать в жизни Интела.

* * *

И мы вместе прошли внутрь этого здания, которому предстояло в будущем стать попаданческим НИИ. Воронов с заметным скепсисом и даже недовольством оглядывал всё, что нашлось внутри — проходная, какие-то странные перила на лестницах и так далее... Ох, тяжко же тут будет.

— Товарищ Грачёв? — Он остановился на осмотре электропроводки. Это было то ещё зрелище — провода оголённые, замотаны только в какую-то промасленную бумагу в качестве изоляции. Выглядело это страшно, — Я так понимаю, у вас и производственные мощности имеются?

— Небольшие, — я посмотрел туда же, куда и он. Это место следовало бы назвать электрощитком, если бы оно заслуживало такого гордого звания.

— Ты можешь что-нибудь с этим сделать?

— Ну, да. Думаю, смогу сделать что-то.

— А с инструментами? Или стройматериалами? Можешь помочь?

— Опять да. Вот только тут уже ты должен будешь сам руководить процессом, мне с местными рабочими потом объясняться совершенно не хочется. Так что засучим рукава, я обеспечу стройматериалы, а с тебя работа.

— Договорились, — он протянул руку, которую я тут же пожал, — могу я посмотреть ассортимент?

— Можешь, почему нет?

Мы зашли в один из "кабинетов" НИИ. Я активировал голографический компьютер в браслете и открыл перед собой монитор, дающий прямой доступ к рабочей зоне мастерской на яхте.

— Изготовить простенькие предметы я могу без каких-либо проблем, так, с чего начнём?

Воронов смотрел на этот голомонитор, как баран на новые ворота, не говоря уже о сопровождавшем везде нас чекисте.

— А... Э...

— Что? Давай, не трать время попусту, — я открыл приложение с шаблонами конструкций, — простенькие инструменты... так, молотки, топоры, дрели, станки...

* * *

Как оказалось, ассортимент мой соответствовал или даже превосходил во много раз по качеству и количеству оснастку лучших рабочих бригад двадцать первого века. Нетрудно догадаться, что у Воронова потекли слюнки, и в первую очередь он свалил на меня электрику будущего НИИ — назначив главным электриком. Потому что электроника развивается стремительно, а электрика какой была, такой и остаётся, и задача электрика во все времена одинакова — разница только в некоторых мелочах.

Я не был профи-электриком, но думаю, не уступаю местным по уровню умений и знаний. А ещё в список "хотелок" Петра Воронова добавили — инструменты ручные электрические на основе энергоячеек — электрические отвёртки, дрели, перфораторы, цепные пилы, реноваторы, УШМ. И всё это в виде комплектов. Двадцать сварочных аппаратов и вместе с ними — компактных генераторов на основе углеводородного топлива...

По стройматериалам... Вот тут у нас и началась такая работа, что не в сказке сказать — Воронов долго выбирал, мне даже пришлось отдать ему браслет-компьютер.

— Мне нужны сети! — воскликнул Воронов, — я просто не верю, что тут нельзя проложить нормальное кабельное хозяйство.

— Ты давай выбирай чего надобно и не отвлекайся.

— Да, да, я и так злоупотребил твоей щедростью, — Воронов закрыл окно и снял браслет с голографическим компьютером, — как думаешь, как тут можно проложить внутренние сети? Телефонная, витая пара и так далее?

— Стоп. Что такое телефон я знаю, а что такое витая пара?

— Это такой сетевой кабель, им компьютеры соединяются, — пояснил Воронов.

— А, понятно. Материал стен какой будет?

— Я думал найти ракушечник, — задумался Воронов, — придётся, правда, сколхозить агрегат для его распиловки, но материал перспективный.

— Ок. А полы?

— Плитка. Обычная советская плитка.

— Вот против этого протестую уже я. Видел я местные вариации, если так можно выразиться. Может быть ламинат или ковролин?

— Может быть, — согласился Воронов, — чёрный ковролин будет самое то. Мебель?

— Мебель я обеспечу качественную, а по поводу внутренних сетей...

* * *

Ремонтные работы в НИИ Интел, он же А-721, начались с того, что я приехал в НИИ с целым грузовиком стройматериалов. Переправка их с орбиты была бы проще без промежуточных звеньев, вроде грузовика, но пришлось садиться за баранку большого монструозного грузовика в американском стиле, то есть с большим длинным капотом, и везти на нём на строительную площадку целые тонны различных стройматериалов и оборудования — в первую очередь это проводка и электрооборудование.

Рабочие должны быть местные, а именно — те, с которыми договорился Воронов. Я подъехал и начал выгрузку, позвав себе на помощь десяток мужиков — ох, какие у них были глазищи при виде гидравлического лифта, на котором спускал тележки с бухтами кабеля и ящиками с электрооборудованием! По-моему, у них произошёл разрыв шаблона. Тем не менее, спуск прошёл удачно и тонны кабеля были переправлены с холода и сырости в здание, где я уже наблюдал картину маслом — советские рабочие впервые видят кабель, в пластиковой изоляции и с заранее напечатанным на ней текстом, маркировкой. Трёхжильные кабели уже сильно удивили местное население — не привыкли тут заземляться. Абы как работало бы.

А дальше пошёл труд, больше похожий на экскурс простых смертных в мир сложного электротехнического оборудования — кто бы мог подумать, но в их странном времени они удивлялись даже наличию обычных автоматов в электрощитке и счётчиков. Дикость! Тем не менее, пришлось буквально пинками заставлять их не путать кабели. Кто-то особо умный сделал проводку в здании снаружи, на керамических таких тарелочках, то есть как ЛЭП, только вокруг здания. Позорище, да и только — начали мы с прикручивания кабель-каналов. Я раздал помощникам перфораторы, биты, и более-менее они поняли, что нужно прикрутить к потолку пластиковые короба для электрики. Короба были большие, их было много.

Посреди этого жуткого процесса в НИИ приехал Воронов, он заметил меня издали и махнул рукой, быстро подходя:

— Грачёв, ты чем занят?

— Электрикой, как и обещал, — кивнул я на большие и длинные кабели, протянутые под потолком, — довольно муторное занятие, знаешь ли. Но в целом я справляюсь, а что?

— Да мне уже даже из КГБ жаловались, Анатолий изволил наблюдать за твоей деятельностью.

— Ради бога, пусть жалуются, — отмахнулся я, — слушай, тебе автоматы на сколько ампер ставить? У меня по умолчанию пять автоматов по двадцать пять на каждый зал.

Воронов грустно вздохнул:

— Хватит, вполне должно хватить. Если нет — автомат можно и поменять. Проводка бы выдержала.

— Проводка выдержит, за это не беспокойся, — я ткнул пальцем в зафиксированный клипсами на стене кабель, — такая выдержит что угодно. Следующий вопрос — внутренние сети, мне нужна спецификация на витую пару.

— Да какую витую пару! — воскликнул Воронов, — компьютеров то ещё не существует таких!

— Да? Ну, десять лет плюс-минус, несущественно, — отмахнулся я, — при наличии инструментария и материалов ремонт будет закончен через пару недель максимум, но от тебя требуется деятельное участие. И ты что-то говорил про ракушечник?

— Да, говорил. Две недели — почему так мало?

— Некоторые инструменты жутко секретные и ими я буду работать ночью, когда все разъедутся.

— Я могу остаться посмотреть?

— Ты можешь. Слушай, следующший животрепещущий вопрос — тебе нужен будет гараж при НИИ? Обычно же у каждого института должна быть стоянка, а тут целый гараж не грех завести.

— Было бы хорошо, но у меня нет таких возможностей.

Мы шли по коридору. Рабочие уже уходили, вечер.

— Я просто посмотрел какую железяку тебе выдали взамен собственного автомобиля и без слёз не взгляну.

— Бери выше, она ещё и служебная. А это значит — строго для деловых нужд.

— Совсем озверели, — покачал я головой, — Воронов, с меня для тебя машина, а то и две. Мне их несложно создать, ты главное поговори с Анатолием, чтобы все машины зарегистрировали как полагается.

— Анатолий сейчас осматривает твои электрощитки и скоро мы его увидим, — хмыкнул Пётр, заглядывая в один из кабинетов, — ого! А это что? Как это вы так быстро управились?

— Я же говорю, при наличии инструментов и материалов работа идёт быстро.

В одном из офисных помещений, куда заглянул Воронов, проводка уже была сделана по уму — кабель-каналы под потолком, выключатели, освещение — светодиодная мачта в углу, всё честь по чести.

— Нда... Не ожидал. Теперь осталось сделать облицовку стен, сантехнику хорошую, ну и напольные покрытия.

— Ковролин я тебе дам, а вот с сантехникой придётся мне самому возиться. Нет тут спецов хороших.

* * *

И правда, с сантехникой мне пришлось задействовать один из секретных инструментов. Всего их было несколько и они, будучи дорогими и серьёзными в нашем времени, обеспечивали феноменальную работоспособность для этого времени. Возможности, что называется, за гранью разумного. Первый инструмент — ремонтный. Назывался он так, на деле он мог отремонтировать практически всё, без исключения. Мгновенно, проложить проводку, проделать отверстия в бетоне и так далее — это был инструмент на основе нанитов. Моя могущественная рабочая лошадка, благодаря которой я сделал так много.

Сантехника в здании НИИ Интел представляла собою два сортира на каждом этаже, грубые деревянные кабинки с шпингалетами, унитазами, грязные засаленные стёкла оттеняли целую колонию плесени в углу — пришлось буквально работать в маске — я активировал инструмент, выглядящий как белая труба с голографическим экраном и двумя форсунками спереди, и первым делом начал очистку площадки от всего лишнего. Воду перекрыли заранее. Сияющее и переливающееся облако нанитов словно ластик слизнуло грязную плитку с бетонного пола, оставив бетон гладко отполированным, так что до скрипа прям. Замызганная, местами оббитая, древняя керамическая плитка, тоже облако нанитов сожрало её, следом за ними зеркало, деревянные кабинки и унитазы, трубы канализации, в общем — очистили они всё, всё до последней крохи, сожрали даже окна, оставив идеально ровную бетонную поверхность. А дальше я выбрал конкретный дизайн и облако начало сборку. Нужно было только принести ему исходные материалы в виде порошков — керамический и металлический порошки, пластик. Через двадцать минут работы это уже была уборная по высшему разряду по меркам начала двадцать первого века — тёмно-синяя плитка на полу, с красивым отливом, раковин — пять штук, в форме ракушек, к ним краны — с бесконтактным включением. Пять сушилок для рук "Эйрблейд". Все трубы спрятаны за могучими подставками под раковины-ракушки, зеркала с led-подсветкой, точечное освещение на подвесном потолке, за которым — мощная вытяжка. Климат-контроль. Вполне на уровне сортиров в приличных заведениях начала двадцать первого века, на мой взгляд. Да и для двадцать второго и после это выглядит прилично.

Процедуру я повторил на всех сортирах, добавив в них ещё от себя эжекторы для жидкого мыла, салфетницы для протирки рук бумажными салфетками... Красоте нет предела — от того, какой в заведении сортир, можно судить о качестве заведения в общем, даже если в заведении всё прилично, а сортир убитый, то это плохое заведение, пускающее пыль в глаза.

Мои Наниты продолжили работу в качестве покрасочников. Да, их следующая задача была проста как три рубля — это забирать материал из принесённого паллета и собирать прямо на полу влаго-шумоизоляционное покрытие — два сантиметра из прочного, износостойкого полимерного материала. Идеально выровненного, не требующего дополнительной обработки — на такой легко закрепить любое напольное покрытие. Это называется полимерная стяжка, популярна она была в середине двадцать второго века, потом её вытеснили ещё более современные варианты, но конкретно сейчас — я счёл, что такой будет правильней всего — за одну ночь вполне можно сделать полимерную стяжку во всём здании НИИ.

За одну ночь я всё же не управился и продолжил на вторую, да и на третью тоже — Воронов пока не приезжал. Приехал он на пятый день, обнаружив в помещениях своего драгоценного НИИ мою стяжку.

— Это что такое? — он прошёл, не разуваясь, к месту моей работы.

— Где?

— На полу.

— Стяжка. Полимерная. Очень полезная вещь. Пётр, ты наверное решил вопрос с гаражом? Привет, кстати.

Мы обменялись рукопожатиями. На этот раз за спиной Воронова стоял Анатолий, который только кивнул мне, я ему.

— Решил, радуйся, так что подавай автомобили на регистрацию. Можешь пока бросить тут работу.

— Да, я обещал сделать ещё и сортиры — с ними покончено. Можешь сходить посмотреть и попользовать.

Дальше пошёл осмотр сортиров. Тема неблагодарная, но я проверял на рабочих — жители шестьдесят пятого года в таких местах ведут себя немного неадекватно. Воронов вошёл, осмотрел, многозначительно похмыкал, произнёс "Это хорошо", а вот Анатолий, доселе не видевший уборных с климат-контролем, как и рабочие до него, присланные мною как тестовая группа, чуть ли не оглядел всё до последней мелочи, больше всего его поразили краны с бесконтактной активацией...

— Грачёв, пошли, хватит сортирами маяться, — увлёк меня за собой Воронов, — мы с Анатолием, вернее Анатолий без нас, договорился о том, что зарегистрируют пять автомобилей, на нас троих. У тебя они есть?

— Я их могу создать без проблем, ты просто назови марку и модель, которую хочешь. Я создам.

Воронов встал как вкопанный:

— Любые?

— Любые.

— Вообще любые?

— Вообще.

Он расплылся в улыбке:

— От это хорошо! Тогда мне порше девятьсот одиннадцать и...

— И где ты на нём ездить то собрался? — хмыкнул я, — знаю такой автомобиль, увлекался историей зари автомобилизма. Подвеска жёсткая, внутри тесно, спорткар. Для советских дорог нужно что-то мощное и неубиваемое. О, рекомендую мерседес представительского класса и какой-нибудь автомобиль-вседорожник. Типа паркетных внедорожников.

— Место то я найду, страсть как страдаю от медленных и слабых волг. Хочу порш.

— Ладно, будет тебе порше. А вторая?

— Ну... Раз практичность — тогда что-то вроде того джипа, на котором ты приехал.

— Газ Тигр?

У воронова глаза начали медленно вылезать из орбит:

— Газ? Ты хочешь сказать, что вот тот монстрик — газ?

— Именно. Газ Тигр, одна из самых удачных машин завода ГАЗ. Пятьсот лошадей, броня, комфорт — почти что комфортабельный танк.

— Хочу. Всё.

Анатолий записывал при этом в блокнот, а я тут же открыв голографический дисплей, поставил в очередь на создание эти две модели. Себе же я выбрал нечто совсем иное.

— О, Воронов, тебе представительская машина новая нужна?

— В смысле представительская?

— Вместо твоей Волги. Служебная. Есть тут неплохой вариант, одна странная модель.

— Можно.

Я поставил в очередь ещё и эту.

* * *

Естественно, всё завертелось, особенно завертелось у товарищей из комитета госбезопасности — ко мне возникло много вопросов, но подловить меня... скажем так, не с их примитивными методами — я с честью выдержал все допросы и был выпущен на волю, тут же отправившись на свою рабочую площадку — нужно было делать ремонт в НИИ, а мой наноинструмент — это единственный шанс Интела приобрести приличный внешний вид и приличную обстановку.

Отвёз меня в Интел Антолий, брат жены Воронова. Вообще, как-то слишком легко у Воронова вышло жену себе найти — как будто всю жизнь только и ждал, как бы провалиться и немедленно жениться. Советская бытовуха его сожрёт и высрет, простите за мой французский.

Анатолий сидел за рулём, я же релаксировал на заднем диване. Мы ехали в Интел.

— Слушай, — вдруг спросил он, — а зачем тебе вот эти два лимузина? Ты ведь понимаешь, что могут возникнуть проблемы?

— Проблемы?

— Да, проблемы. Как бы тебе объяснить... Не по сеньке шапка.

— Хочешь сказать — что не по чину? Считай, я просто захотел подразнить вашу кастовую систему.

— Подразнить? Но зачем?

— Зачем? Потому что захотел. Котят тыкают носом в их дерьмо, и я тоже хочу тыкнуть кое-кого, кто начнёт возмущаться, в их кастовую систему. Никогда не понимал, как люди этого времени могут нормально воспринимать подобное. Это же унизительно для обеих сторон — делить людей на правильных и неправильных, на высшую и низшую касту, у которых должны быть разные права... — покачал я головой, — нет, такое государство просто не способно существовать. По крайней мере, продолжительное время.

— Думаю, тебе просто будет сложно понять.

— Да нет, дорогой мой, понять то я могу легко. Одни люди, кто поближе к власти, выделили себя в касту. Элиту. Уберменшей. Им можно иметь и дачи и квартиры и машины, каких другим и не снилось, им можно иметь всё. Другие — унтерменши, низшая каста. У них нет не только законных прав, но и незаконной возможности приобретать высококачественные товары, услуги, и зарабатывать деньги. Это унтерменши. Апартеид, может быть слышал. Так вот, ни одно государство на основе таких кастовых систем не прожило больше ста лет. До двадцать четвёртого тысячелетия точно ни одно не продержится. Хотя пытались многие. Пусть бесятся, — я улыбнулся, — пусть стучат ножками и сучат ручками, кричат, что это только им, высшим людям, доступны такие вещи, а простой директор простого НИИ должен ходить пешком...

— Мне кажется, или ты не любишь таких людей?

— Пулю бы им в лоб пустил и всё, забыть. Биомусор, который нужно держать подальше от государства и народа. Ладно, тебя это волновать не должно, лучше скажи, где здесь можно легально деньги зарабатывать? Не через государство.

— Хех, легально и не через государство — никак, — улыбнулся Анатолий, — разве что только за границей.

— Господи, и эти люди всерьёз удивлялись тому, что их государственный аппарат не прожил и тридцати лет! — воскликнул я, — я бы удивился, как вы прожили до сих пор, если человек не может никак заработать. Не стрёмно жить, зная, что до самой пенсии будешь бедным и шанса благоустроиться не будет?

Анатолий только глубоко вздохнул:

— Нет, не стрёмно. Словечки у тебя какие-то уголовные.

— Я вообще языком вашего времени плохо владею. Короче, нужно нанять водителя для меня и Воронова. Учитывая, что Воронов боится пользоваться служебной машиной для личных целей — то и не нужно нам государственных людей, лучше нанять какого-нибудь дядю Васю. Денег нужно около пятисот рублей в месяц платить, это значит — зарабатывать их. Знаешь что? А поехали ка мы с тобой в комиссионку. Займёмся через них продажей различного западного шмота.

— Посадят.

— Меня? Хех, не с вашими возможностями. Короче, Анатолий, есть предложение — поехали за город. Там разберёмся.

Вопросов у Анатолия было достаточно, но видимо мой командный тон сработал и он свернул в сторону шоссе, мы поехали прочь из Москвы. Вскоре выехали за МКАД — дороги оказались на удивление пустыми. Заметив справа от дороги маленькое ответвление, попросил его съехать и вызвал к себе челнок.

Это был громадный космический челнок — настоящий грузовоз. С объёмистым большим кузовом — пять на двадцать пять метров, и три с половиной в высоту, кабиной, маленькими крылышками, выполняющими роль аэродинамических рулей. Рубленый, грубый, словно вытесанный из гранита, челнок, вызвал удивление у Анатолия. Я попросил его загнать машину в кузов, открыв аппарель командой на своём браслетнике. Он бегом забежал обратно в машину и въехал внутрь, после вышел и отправился в кабину пилота, где уже я разместился.

— Ты что придумал?

— Слетаем за границу и наберём товаров побольше. Потом пойдём тут их продавать. Чёрный рынок. Комиссионки напряжём, рынки, ну ты понял. А теперь садись вон туда, — я ткнул в кресло второго пилота, — включаем маскировку и взлетаем!

Взлёт был для Анатолия полным сюрпризом — он вцепился в подлокотники.

* * *

1965. Ноябрь. США, Сан-Франциско.

— Так, так, битлз, — я сидел на капоте волги и читал список на своём браслетнике, голограмма монитора передо мной висела статично и демонстрировала список покупок. Создать американских долларов оказалось очень несложно, так что я без труда их конвертировал в реальные товары.

Анатолий шёл рядом, нагруженный коробкой, из багажника Волги перетаскивал всё это в грузовой отсек челнока.

— Анатолий? А там что? — я остановил его, — а, понятно. Неси, — и отметил галочку в списке покупок.

Американская глубинка, окраина Сан-Франциско, спокойная обстановка. Никакого шума и пыли, заодно можно угоститься местной кока-колой. Её, кстати, взял четыре ящика.

Специально для облегчения труда Анатолия, человечество придумало тележки, обыкновенные, однако, он предпочитал некоторые ящики таскать руками — в остальных случаях помогала электротележка.

— Всё?

— Всё, — Анатолий утёр пот со лба, руки его слегка подрагивали, — много же.

— Это были только цветочки. Так, тридцать коробок. Теперь наша задача — купить кое-какой жрат. Надо же Воронова и твою сестру покормить нормальной едой? Пошли в магазин.

Как оказалось, для насквозь советского человека самым страшным оружием западного мира является... обычный супермаркет. Даже не какой-нибудь элитник с бешеными наценками, а обычный магазинчик, заставленный едой и напитками, продуктами всех сортов и видов. У Анатолия чуть не случилась падучая от таких картин, какие можно усмотреть в американском супермаркете — мы набирали всего и побольше. И просили ящиками, услужливая продавщица за нал легко отгрузила в нашу машину столько, что Волга едва на асфальт не легла — в США нормально — закупаться в магазинах впрок, большими партиями. Так что особых подозрений мы не вызвали, тем более что я вполне мог по роже сойти за местного.

В разных магазинах купили примерно полторы тонны продуктов. Поверх всех я прихватил ещё ящик — тридцать блоков, американских сигарет Мальборо. Коммунисты оценят.

Возвращение было стремительным, хоть и запоздалым — нас уже обыскались и едва во всесоюзный розыск не объявили — я высадил Анатолия вместе с машиной, битком набитой всяким добром, которое он отобрал — вещи, еда, даже блок сигарет упёр — не для себя, для угощения ценных кадров, как он сказал.

Вот это и есть представительские расходы.

* * *

Схема нелегального заработка заработала, я прошёлся по комиссионным магазинам, отвёл в сторонку директоров и предложил сбывать товары. Прямиком из США, половину дохода им в карман. Согласились все, до единого — тем более, что товары честно купленные, чистые, никаких нарушений нет. Теоретически, они даже границу не пересекали, поскольку граница очерчена на высоте в восемьдесят километров, выше — космическое пространство.

Анатолия я увидел только через три дня, все эти три дня — бегал как белка в колесе и налаживал схемы серого сбыта товаров через комиссионные магазины и рынки — вышел попутно на крупную сеть чёрного рынка, который всосал мои товары даже по сильно завышенным ценам. Подумать только — оригинальная британская коллекция пластинок Битлз стоит восемьсот рублей! Американские джинсы — две сотни, даже еду — и ту купили, особенно были рады жвачкам, которые не выпускала советская промышленность и... презервативам. Которые в СССР тоже хрен достанешь и хренового качества.

За три дня я выручил почти четыреста тысяч рублей в разных купюрах и теперь мог спокойно и не волнуясь нанимать себе на работу водителя, какого-нибудь дядю Ваню.

— О, привет! — Анатолий поприветствовал меня как родного, после долгого путешествия в США, отношения между нами потеплели, — как жизнь?

— Бегаю, — улыбнулся я, пожав протянутую руку, — теперь забота — найти водителя. А то непорядок получается — автомобиль представительского класса есть, а водителя подходящего нет. Ты случаем не знаешь, где можно найти себе гастарбайтера?

— Случайно знаю, — смягчился Анатолий, — всё подобное делается по сарафанному радио. Среди друзей, знакомых и так далее. Только как ты его трудоустроишь официально?

— Да договорюсь с кем-нибудь, оформят его хоть помощником кочегара на котельной, а сам будет возить важную шишку, то есть меня.

— Тогда я думаю вариант может быть. Правда, это опять же нарушает закон.

— Закон нарушать конечно неприятно, но конкретно в вашем государстве это словосочетание не столь отталкивает. Разве иметь личного водителя — незаконно?

— Законно то законно, но сам понимаешь, проблемы с легендированием.

— А и не нужно никаких легенд, — отмахнулся я, — у тебя в Москве родственников нет?

— Я три недели как с Урала приехал, окстись, — хмыкнул Анатолий, — могу конечно по комитету кликнуть.

— Во. Если у тебя есть на примете какой-нибудь бодрый пенсионер, я бы не отказался его нанять за хорошую зарплату. Пять сотен в месяц лишними никому не будут.

— Боюсь, нет. Никого такого на примете нет, а кто есть — тот вряд ли осилит всю твою машинерию. Тут нужно молодого и умелого водителя. Есть конечно официальные водители, но ты ведь их не захочешь?

— Почему бы и нет? — пожимаю плечами, — тащи сюда своего официального водителя.

— И не боишься, что он будет за тобой следить?

— Следилка не выросла. Тем более между нами три тысячи лет разницы, дорогой мой, поверь, никакой из нынешней или перспективной техникой за мной не уследишь.

— Хотя бы будут докладывать, куда ты ездишь?

— У меня есть ещё две машины, есть ещё челнок и огроменная космическая яхта, я где хочу, там и буду, мне дороги не нужны. Так что не прокатит.

— Хорошо, тогда я сообщу наверх о твоём желании. Выделят водителя, за это не волнуйся.

* * *

Мы шли по коридору НИИ. Вдруг я услышал визг с улицы и поспешил к окну через один из кабинетов, на улице была установлена под навесом странная металлическая конструкция. И из грузовиков ГАЗ-63 разгружали большие блоки... Ракушечника. Да, того самого, который так хотел получить в своё пользование Воронов.

— Успели уже?

— Пытаемся, — Анатолий подошёл ближе, — Пётр вон машину какую-то выдумал.

— Пила. Хочет сделать распиловку ракушечника — следовало бы с этим обращаться ко мне. Я бы ему собрал целую автоматическую линию по распиловке и обработке.

— В этом нет нужды, напилить ракушечника могут и сами. Материал недорогой, выглядит симпатично...

— Спору нет, мне тоже нравится.

— И раз ты закончил работу с клозетами и электрикой, самое время отделку делать. Кстати, полы то мы и не сделали.

— Ковролин я создам последним. Пока и такие полимерные полы очень даже ничего.

И это правда, залитые полимером полы были весьма удобны и не требовали дополнительных покрытий. Можно даже было так оставить.

* * *

Когда рабочие уехали, моя смена началась. Я достал свой любимый инструмент с нанитами на борту и активировав его, начал создание главного — генераторы резервного питания, системы ограничения доступа — турникет в полный рост из стальных прутьев, ограничивающий вход в НИИ. Так просто в него не то что не пройти — не пробиться и с оружием. Решётки на окнах — обязательно, пожарная сигнализация и система пожаротушения — обязательно. Пенные огнетушители — пришлось создать вариацию из будущего, и притащить их сюда, закрепив на стенах.

Наконец, решив немного шикануть, я приступил к созданию интереснейшего и очень необычного напольного покрытия. Хотелось немного удивить? Пожалуй, что да. Поэтому я решил — чем чёрт не шутит, сделаю видеополы. Это такой вид пола, популярный в двадцать шестом, кажется, веке. Суть простейшая — на пол укладывалось видеопокрытие — гибкий экран высокой чёткости и яркости. В двадцать первом веке подобное было только в лучших телевизорах, в двадцать шестом — вполне себе годное покрытие на пол. Главная сложность — собрать всё это покрытие в виде одной картины-экрана и правильно настроить видеоряд. Потом на него сверху укладывалось прочное и тонкое износостойкое прозрачное покрытие, не дававшее проходящим людям раздавить высокотехнологичную поверхность.

Я создал такой видеопол для пробы в одной единственной комнате, активировал его на самое слабое свечение и поставил картину звёздного неба — выглядело это очень и очень серьёзно. Активировал другую картинку — морское дно. Рыбки там, должен отметить, что видеопол в корне менял всю картину дизайна. А если добавить к этому ракушечник в качестве отделки — то получается, что это просто загляденье.

Решив так, я приступил к мебелировке и созданию новых видеополов — мебель взял хорошую. Из той, что могли создать наниты — офисные столы эргономичные, с изгибом, стальными ножками, кресла — натуральной кожи у меня не было, пришлось использовать ближайший заменитель — получилось весьма и весьма шикарно. Видеопол, прочные столы в стиле хай-тек, на каждом столе, как и жаждал Воронов, по телефону. Пришлось ограничиться современными технологиями, поэтому телефонные аппараты сделал сам, для этого взял одну из самых необычных дизайнерских моделей — Эриксон, так же известная как "Кобра". Этот телефонный аппарат известен тем, что сделан в одном корпусе — на дне большой нижней площадки скрыт диск номеронабирателя. Качественный пластик, хороший звук, довольно удобный на фоне традиционных бакелитовых коробок с трубками.

Пришлось проводить телефонные кабели — но это уже дело второе, телефоны я поставил на каждый стол, как и хотел Воронов, а на верхнем этаже в закрытой комнате со стальной дверью, так же обеспеченной мною, установил большую офисную цифровую АТС. Очень серьёзная штука — целый шкаф с электроникой, в который воткнул соответствующие кабели. Офисная модель АТС обладала широким списком возможностей, это был мощный голосовой сервер — переадресация, перевод вызова, приоритетность вызовов, конференц-связь, она же управляла домофонными системами, которые я планировал установить, она же вела запись всех переговоров. Цифровая АТС имела только один минус — необходимо было подключать её к общегородской сети, а вот с этим были проблемы.

Но зато были и положительные моменты — цифровая АТС имела возможность подключения к ней радиостанции, спутниковой телефонии — а это уже позволяло по сути использовать спутники.

Сами спутники? Я их сделаю — заказ уже скинул в мастерскую на изготовление сети из сотни мощных низкоорбитальных спутников связи, с термоядерными реакторами внутри. Конечно, самих реакторов не сделать нанитами — но они у меня есть.

Заодно с орбиты мне доставили большой ящик со спутниковой аппаратурой, которую нужно было установить на крыше НИИ. И полез несчастный я на крышу, должен отметить, что грязь просто ужасная. Последнее, что мне хотелось бы — устанавливать в четыре утра на крыше спутниковую антенну. Хорошо ещё, что мой челнок может выполнять роль крана — спустил, выгрузил, подцепил и поднял — это сильно упростило дело. Обтекатель антенны в виде большого белого шара хорошо выделялся на фоне мрачного окружения, весь такой чистый, белый, аккуратный... И сама антенна хорошо видна на крыше левого крыла здания НИИ, прямо над офисной АТСкой.

Воронов и его друг Анатолий, приехали ко мне в восемь утра — последние четыре часа я возился с настройкой спутниковой связи. Моя яхта имела на борту двадцать спутников по штату, которые могла выпустить для установки сети, но конкретно для долговременного выполнения миссии по обеспечению связи — нужно было создать огромный спутник и всадить в его основу системы штатных спутников, после чего ещё доработать напильником, чтобы спутник мог удерживать орбиту — шесть низкоорбитальных спутников запустили, но пока что проверка систем связи и работы антенны проходила через установление контакта с яхтой и её бортовыми системами.

Воронов нашёл меня в помещении офисной АТС и зашёл весьма удивлённый.

— Грачёв, ты чего это не спишь?

— Работаю, видишь.

— А это... — он осмотрел, — матерь божья, да это же АТС.

— Она самая. Я тут пытаюсь включить в работу спутниковую систему связи, — махнул ему рукой. Передо мной был голографический монитор с браслетника, — смотри, вот здесь находятся четыре спутника, завтра в это же время их уже будет восемнадцать, дальше-больше.

— Ну дела... — протянул Воронов, — к чему нам спутники, если принимать сигнал негде?

— Почему это негде? Вот, держи, — я взял со стола и протянул ему трубку, — спутниковый телефон.

* * *

Воронов развалился в кресле, откинулся и едва не замурлыкал, прикрыв глаза так блаженно, словно вот-вот свернётся калачиком и заурчит, как довольный кот. Анатолий сидел на диване и читал какие-то бумаги, которые прислали Воронову, бумаги читал он. Я же — в другом кресле, пил горячий чай, прямиком из америки. Воронов не замурлыкал, вместо этого Пётр спросил:

— А что у нас с обменным фондом?

— Каким? — не понял я.

— Пока хватает, — ответил Анатолий.

— Да что это за фонд такой?

Пётр сжалился и пояснил:

— В советском союзе малый ход имеют деньги. Главное — вещи, предмет торга и бартера. Обменный фонд — ценности, которыми мы можем сманить к себе хороших сотрудников. Я вот кстати недавно договорился по поводу снабженца. Обменный фонд очень нужен. Наверное, этим вопросом лучше напрягать тебя, Грачёв, ты у нас можешь по заграницам летать как вольная птица. Раздобыть что-то полезное и нужное.

— Могу, конечно, достать различный западный ширпотреб, этому не учите. Я это делаю чисто для души. Ты список составь.

— Мне бы видеть ассортимент, прежде чем списки составлять. Вот телефоны ты достал просто космос, пишмашинки тоже, селектрик — редко где даже у компартии водится.

— Были ещё телевизоры. Я их поставил на склад — там семьдесят телеприёмников марки Сони и ещё тридцать мини-моделей, один у тебя в столе валяется.

— Правда?

Воронов открыл ящики стола и обнаружил там, как я понимаю, всё то, что я туда положил. У него был большой директорский стол, с множеством ящиков, писчие принадлежности, различные офисные мелочи, плюс имелся маленький сверхкомпактный телеприёмник. По местным меркам — сверхкомпактный — его вполне можно было поднять одной рукой, Воронов вытащил его из стола и водрузив перед собой, потыкал клавиши. Телевизор включился и раздалось шипение, быстро сменившееся звуками музыки, весьма грубо передающимися. Маленькая антеннка, не слишком удобно, но Воронов удивлённо посмотрел на это чудо техники:

— Однако! У тебя часом ноутбука не завалялось?

— Ноутбук? Могу сделать. Только зачем?

— Как это зачем? Для рассчётов.

— Для рассчётов лучше использовать полноразмерный компьютер с вычислительными графическими картами, такой стоит в помещении АТС.

— А принтер?

— Сделаю.

— Сделай. Очень тебя прошу — перепечатывать колоссальные объёмы текстов с моего компьютера довольно нудно.

— Принтер сделаю, обещаю, — я поставил его в очередь на создание, — установлю здесь же, у тебя. Можешь его хоть до посинения юзать. Лучше скажи, чем ты заниматься то собрался? Ремонт вроде уже заканчивается, сейчас наши негры закончат обустраивать территорию и можно начинать работу НИИ. И что дальше то будет?

— А вот это загадка. Работы тут слишком много и непонятно, с какого конца браться за неё, — вздохнул Воронов, — условия ты мне конечно обеспечил... как в лучшем офисе двадцать первого, даже лучше. Я даже не представлял себе использование экрана в качестве напольного покрытия.

— Правильно, ты же из восьмого года, — кивнул я, — ты лет двести не дожил до широкого распространения видеополов и видеообоев.

— А что, и такие бывают?

— Конечно.

Пока что полы в НИИ были радикально чёрного цвета — видеоряд выключен. Но я включил пол в кабинете Воронова и под нами картины морского дна сменили картины глубокого космоса. Галактики, туманности, всё прочее, что у меня было в великом множестве. Сияющие поверхности звёзд, многое другое.

Это настраивало на спокойный лад, красиво. Воронов, как и Анатолий, нет-нет да поглядывал под ноги, что там ещё показывают... Я же спросил у Анатолия:

— Где там пропал мой личный водитель?

— Сегодня подъедет. Сотрудник специального отдела, много не говорит, водит хорошо. Молодой, правда, к пожилым товарищам его пока не допустят работать.

— И хорошо, — кивнул я, — Воронов! Главный вопрос — Кадровый. Вот что я тебе скажу. Необходимо обзавестись хорошими кадрами и желательно, чтобы залегендировать всякие компьютеры, раздобыть для нашего НИИ современную ЭВМ, какая получше будет. И нанимать для неё программистов.

— Раздобыть, — хмыкнул Воронов, — конечно, у современных ЭВМ производительность как у микросхемы чайника, но ты сам подумай, сколько это возни?

— Я могу сделать тебе дюжину PDP-11, кстати, я уже этим озаботился — они стоят в вычислительном зале, на втором этаже. Так что ЭВМ есть.

— PDPшка, довольно слабая, но универсальная машина, — согласился вдруг Воронов, — это ты порадовал, порадовал. С этого надо было начинать! А ввод-вывод у неё какой?

— Магнитная лента, есть стример для перфоленты, перфокарт, есть у каждой по отдельному телетайпу. Мои системы эту PDP перебрали с ног до головы, так что машина получилась просто идеальная. Для твоих условий, конечно. Раздобыть что-то лучше у тебя вряд ли выйдет в ближайшие пару лет.

— Это ты оптимизмом пышешь, — махнул рукой Воронов, — вряд ли вообще когда-то будет что-то лучше. Итак, у нас есть двенадцать компьютеров? Отлично. Немыслимое богатство по меркам любого НИИ.

— Смотри сдуру их на баланс не поставь, — хмыкнул я, — во-первых — возникнут вопросы, во-вторых — возникнут претензии в МЭПе, что это у А-721 целая дюжина, а у нас ни одного.

Воронов не совсем понял, но Анатолий ему растолковал, что завистники могут вполне накатать в МЭП тонну жалоб за такое буржуйство.

Вдруг раздалась трель телефонного звонка. Звонили с проходной. Воронов положил трубку, бросив "выпишите пропуск"

— Человек пришёл, работу ищет.

— Это хорошо. Кто?

— Электрик. Так сказали.

Должен отметить, что пока электрик пробирался к кабинету директора, где мы все заседали, он порядком задолбал пыриться на видеополы и точечное освещение потолка, а так же прочие совсем не советские вещи. Свою работу я сделал качественно — НИИ представлял собой люкс-офис образца начала следующего тысячелетия. Всё сделано очень симпатично, дизайнерская работа, так сказать. Я наблюдал его через разветвлённую сеть видеокамер, это был молодой, длинноволосый парень в джинсах — кстати, я и Воронов тоже были в джинсах, на мне ещё моднявые кроссовки и симпатичная чёрная рубаха без рукавов с рисунком дракона, очень симпатичным рисунком, кстати. Я бы сказал — вид вполне неформальный, это Воронов, пижон, носит джинсы и кроссовки под пиджак.

Вошёл наш Электрик в кабинет, как провинциал в Лувр, оглядел убранство и за широким директорским столом — Воронова. Пётр тут же взял его за уздцы, если так можно выразиться и расспросил, где работал, кем, где учился и так далее.

Воронов дал ему листок и задание на проверку, взял паспорт и снял копию, попросил подходить завтра к восьми утра и едва дверь за новоявленным инженером закрылась, спросил у меня:

— Пойдём. Покажешь, где тут паять положено.

— Мастерская то бишь?

— Она самая, пошли. Хочу посмотреть, есть ли чем и на чём работать нашему гаврику. А то придётся бегать, паяльник искать и детали.

— Пошли.

И мы отправились по коридорам, в сторону правого крыла НИИ, где располагался большой зал. В этом большом зале были столы, паяльное оборудование — превосходные паяльные станции со всем обвесом, за стенкой был склад, на стеллажах в сотнях различных выдвижных коробочек — различные полупроводниковые радиодетали. Огромный выбор иностранных и отечественных комплектующих моего изготовления, всё это было с большим трудом собрано и разложено, в коробочках не меньше четырёх тонн различных деталей. Тут же рядом находился агрегат для травления печатных плат. Воронов чуть челюсть не уронил при виде десятка сложных паяльных станций и ванночек для расплавленного припоя.

— Вижу, ты тут уже порезвился. А платы?

— Есть небольшой запас, остальное нужно заказывать самому, — я кивнул в сторону склада, — думаю, нашему паяльнику найдётся где работать.

— Нда... Теперь бы сманить на работу хороших кодеров, — вздохнул Воронов, — да где ж их взять в шестьдесят пятом?

— Задача, — согласился я, — хотя сейчас проблема кодеров не так остра, аппаратная и программная часть ещё тесно соединены. Воронов, тебе известно выражение "кидать понты" — я посмотрел в свой словарик.

— Конечно. А что?

— Уголовное выражение, — прокомментировал Анатолий.

— У нас молодёжное, — ответил ему Пётр.

— А у нас его вовсе забыли. Но кидать понты нужно. Имею предложение по ограблению любого предприятия на кадры. Вас двоих мы отвезём куда-нибудь, где хорошо с модельерами, пошьём костюмы с иголочки, сядем в наши тарантасы и поедем всем кортежем в любое НИИ советского союза. За хороших, рукастых профессионалов заплатим теми же ЭВМ. Я так понимаю, увеличение их числа в советской науке, пойдёт стране на пользу? — спросил у Анатолия, — вопрос риторический, конечно же да. Как вам моё предложение?

— Хм... — воронов задумался, — как бы нам потом не кинули за такие выходки, но...

— Сгодится, — это Анатолий, — только за границу нельзя.

— Никаких проблем. Перелетим через космическое пространство и всё. Граница де-юре не нарушена. Воронов, ты когда в последний раз был в Италии?

— Два года назад, в Риме, — ответил не раздумывая.

— Сейчас будет ретро-экскурсия по итальянским модам. Поедем тебе шить костюм. Анатолий, ты с нами. Представительно выглядеть — довольно сложно, знаете ли. Мне вот это никогда не давалось.

Проект был утверждён — для этого нужно было пустить пыль в глаза общественности в лице тех, у кого мы хотим сманить хороших людей. Это довольно проблематично, но с другой стороны... Нужны молодые и умные, талантливые, тот же Фёдор, который пришёл и обещал легко сделать схему, над которой ломал голову Пётр, это самородок. Редко такие случаи выпадают.

— Встретимся завтра утром, я всё подготовлю. А теперь — мне пора спать. Чао.

* * *

Поиск заграничного ателье, которое взялось бы за пошив трёх классических деловых костюмов за большие деньги и с большими же требованиями к внешнему виду, много времени не заняли. Так что через неделю работы Фёдор был устроен официально, с окладом в сто двадцать рублей и от щедрот я подкинул ему премию в виде хорошего костюма для хиппи — джинсы, одежда, кое-какие популярные хипарские аксессуары.

У правоверного Фёдора от этого чуть не случилась падучая, он принял свёртки с одеждой и не раз поблагодарив меня, уже на следующий день появился в новом хиппи-костюме. И должен признать, этот стиль ему вполне шёл — длинные волосы, затемнённые, но не тёмные, очки, всяческие брюлики, рубаха с ярко-цветастыми ракушками и рыбками, и наконец, знаменитый пацифик, на этот раз не на велосипедной цепи на шее, а на спине в виде вышивки. Стиль Хиппи, много раз входивший в моду и выходивший из неё, более-менее устоялся, но всё равно, был крайне разномастным и разношёрстным.

К Воронову ещё заходили и в наше полное отсутствие провели линию спецсвязи — по всей видимости, для связи с высшим руководством. На его столе образовался большой и толстый опломбированный телефон с гербом СССР вместо номеронабирателя.

Тем временем я выбил у Анатолия регистрацию ещё тридцати автомобилей как самоделок — по сути, это легализовало их как рабочие автомобили на территории советского союза. Почему тридцать? Встал каприз жены Воронова, который получил в свою собственность целых два автомобиля, один для жены слишком быстрый, другой слишком тяжёлый — поэтому Катенька, первая леди нашего НИИ, и психанула, решив, что муж что-то уж совсем слишком зажрался.

Автопарк НИИ Интел находился в моём полном ведении, тем более, что официально НИИ ещё даже не вступил в эксплуатацию и это планируется сделать с первого Января грядущего шестьдесят шестого года. Рядом со зданием НИИ, который для красоты облицевали сайдингом, появилась пристройка — гараж. Гаражное хозяйство НИИ состояло из дополнительно тридцати самодельных Волг ГАЗ-21. От фабричного варианта они отличались сильно — передний диван заменили кожаные кресла, заднее место тоже, коробка автоматическая, селектор там, где надо, а не где-то под рулём. Двигатель двадцать первой волги в сто сорок лошадей вполне справлялся с нагрузкой, дополнил эту картину кондиционером, нормальными ремнями и подушками безопасности, часами, приборами, мощными фарами, на массивной решётке радиатора значился порт приписки — НИИ Интел — прямо шильдик над номером. Автомобили были все одного цвета — индиго, и все отличались особенной аэрографией — раз уж с этим не было проблем в плане изготовления, автомобили получили радикальный узор — под хохлому. Да, не смейтесь, но авто под хохлому разукрашенное, выглядело вполне прилично, если это такая карета прошлого, как двадцать первая волга. Хотя и рокот её мотора совсем не как у волги.

Рядом пристроилась не машина — мечта! По крайней мере, столько влюблённых взглядов она собрала, что не счесть — астон мартин db-11. Одним своим видом она крыла весь ангар волг как несмышлёных детишек — могучий и чистый баритон её двенадцатицилиндрового двигателя по вечерам разгонял шум и вызывал жгучую зависть у всех водителей.

Иметь в своём составе целых тридцать с лишним служебных автомобилей — это престиж НИИ всесоюзного масштаба. Но конечно же, не в этом мякотка — на католическое рождество, то бишь двадцать шестого числа, в наше НИИ приехал Товарищ Шелепин. По случаю рождества и близкого нового года, НИИ преобразился. Я в нём занимал место... завхоза. Да, по сути это и было так — всё это богатейшее хозяйство на мне, я отвечаю за снабжение машин, людей, за содержание современной инфраструктуры НИИ и по совместительству — встречал в гараже машину товарища Шелепина. Шелепин выглядел внушительно, он вышел из автомобиля, одет был в пиджак, оглядел наш автопарк странным взглядом и обратился ко мне:

— Товарищ, Воронов никуда не уходил?

— Нет, никуда. Тем более, что вы ему позвонили.

— Он что, сообщает вам?

— Мне — да, — хмыкнул я, — Грачёв. Алексей. Будем знакомы.

— Шелепин, — отрезал партийный бонза, — у меня к вам накопилось много вопросов, товарищ Грачёв.

— Тогда пойдёмте в кабинет Воронова, там и поговорим. Заодно проведу экскурсию, всё же, я сильно постарался над этим убожеством. Я имею в виду здание.

— Я понял. Что ж, ведите.

Шелепина не удивить простыми вещами, впрочем, автоматические двери с тепловой завесой, удивили, а уж когда ступили на видеопол, стало совсем не до шуток — у товарища натурально отвисла челюсть. Тем временем маленькие пёстрые рыбки носились под его ногами, стоило остановиться — и целыми косяками начинали кружить вокруг. Он стоял и смотрел на пол минут пять, прежде чем спросил:

— А как...

— Жидкокристаллический дисплей на квантовых точках. Отличная технология. Обратите внимание, что в сочетании с ракушечником на стенах он даёт наибольший эффект, — улыбнулся я — на стенах и правда был ракушечник. Это плотный, почти каменистый материал, состоявший из древних окаменелых ракушек, некоторые из них даже хорошо были видны, отпечатавшись в общем материале стен. Я постарался сделать распиловку, после того, как эти варвары закончили работу, сделав так, чтобы наибольшее количество ракушек было видно снаружи. Мягкая подсветка под навесным потолком, ракушечник на стенах и виртуальный аквариум под ногами, создавали превосходный морской эффект — рыбки успокаивали. Даже цифровые. В дизайне НИИ так же присутствовали два больших аквариума — оба на десятки тонн воды, один рядом с лестницами, другой — напротив входа. Отлов рыбы в эти аквариумы занял у меня некоторое время, но всё же, рыбки плавали и чувствовали себя неплохо, товарищ Шелепин потерял лоск партийного бонзы и шёл тут как ребёнок в магазине игрушек — он смотрел на всё, пусть и не опустился до открытого рта, но всё же, взгляд его выдавал с головой — он ожидал увидеть обычное советское НИИ, пусть даже с некоторыми изменениями. Вместо этого его встречало возможно одно из самых симпатичных офисных зданий в мире, с лучшим дизайном в сочетании стилей хай-тек и природного стиля. Плюс ко всему атмосфера в НИИ поддерживалась могучей установкой климат-контроля, установленной в подвале — здесь было комфортно и слегка влажно. Света я не пожалел и сделал настоящий шедевр освещения. Стены офисных пространств были стеклянными, матовыми, с управляемой прозрачностью — в рабочем режиме — полностью матовые, так что увидеть за ними что-то невозможно, можно было их перевести в прозрачный режим. Сейчас они были полупрозрачными. В коридоре звучала лёгкая, расслабляющая музыка, которой не слышно внутри рабочих зон, и вот моё ноу-хау, коридор имел небольшие ниши, внутри которых были установлены диванчики, кресла, столики, можно было отдохнуть от суеты и при этом не в рабочей зоне и не мешая проходящим мимо людям. Тут же можно было и покушать, если было такое желание.

Больше всего постоянного внимания, правда, требовала столовая НИИ — нужно было организовывать бесперебойное снабжение продуктами. Того, что официально выделялось, мы не потребляли — качество было хуже некуда. За редким исключением. Постоянные поставки мяса утомляли — пришлось приделать огромный рефрижераторный зал, в котором хранилось под тридцать тонн мяса и прочих продуктов. Основной принцип — американские порции. То есть стандартный размер стейка — около четырёхсот грамм вырезки, в тарелку не влазит аж, у правоверных советских граждан от таких видов, слюна текла пополам со слезами, потому что отжирались и не могли съесть всю порцию, а заказывали поначалу много — но после первого же стейка всё, остановка. Больше не влезет, как ни пытайся.

Наверх поднялись на лифте — лифты в трёхэтажном здании сталинской постройки — редкость, пришлось сделать внешние. Прозрачная кабина, приятная музыка, поднялись на третий этаж и прямиком в кабинет Воронова.

У Воронова кабинет был пожалуй роскошней, чем у Шелепина, раза в два-три. Больше, мебель другая, тяжёлые столешницы из ошлифованного до блеска камня, на стене портрет, но не Брежнева, так как брежнев политический противник, и не Ленина, так как в компартии товарищ не состоял, а учёного Николы Теслы. Странно, правда?

Под портретом в большом, королевском кресле с высокой спинкой и подлокотниками, сидел собственно сам хозяин кабинета.

— Боже, — он встал, едва вошёл Шелепин, — вы уже здесь?

— Я встретил товарища Шелепина. Плохо твоя агентура работает, Воронов.

— Между прочим, сам виноват, не признали наверное, — Воронов выказал всё возможное почтение и пригласил гостя сесть в почётное кресло. Шелепин сел, вытянул ноги в дорогих ботинках и с прищуром посмотрел на него:

— Видел ваш ремонт. Что тут можно сказать... Впечатлён. Я ещё товарищу Косыгину посоветую приехать, посмотреть. Как с персоналом? Нашли людей?

— Нашли, — Воронов улыбнулся, — отличных людей нашли.

— Это хорошо. Снабженец новый как? Всего хватает?

— Благодаря поставкам товарища Грачёва — с большим запасом хватает, — тема плавно перешла на меня, но Шелепин не стал менять её и сообщил:

— А как с секретностью? По-моему, у вас слишком много технологий вызывают недвусмысленные вопросы. Я не совсем понимаю, откуда они у вас, но всё же, рад, что есть. И тем не менее.

— Всё в порядке с секретностью, — ответил ему я, вместо пусть искреннего и старательного, но иногда немного туповатого Воронова, — секретность — она за стальными дверями, а под ногами — вряд ли кто-то будет искать что-то секретное.

— И всё же? Вдруг какой-нибудь ваш сотрудник из научного интереса разберёт пол?

— Не разберёт, они неразборные. И прочные.

— Боюсь, это всё же серьёзное нарушение режима.

— Режим, режим, — хмыкнул я, — что бы вы знали о секретности, если обо всех интересных противнику секретах он знает, а больше вреда для своих наносите подобными режимами? Поучитесь лучше у профессионала — ни один даже самый придирчивый агент ноль-ноль-хрен не подумает, что в советской россии секретными могут быть полы, по которым ходят всякие. Да и потом — ну если раскроется секрет — что они смогут узнать?

— Зато обо входе позаботились, тут претензий нет. Какие ещё меры безопасности вы предприняли?

Воронов просто кивнул на меня, и отвечать пришлось мне.

— Полноростовой турникет на входе, карты с магнитными полосами и кодом доступа для сотрудников, разделение на три уровня доступа, двадцать стальных переборок для блокирования нарушителя, восемьсот девяносто семь камер скрытого наблюдения, дымовая система против краж, ведение полной подотчётности имущества, зарегистрировано по штрих-кодам, нанесённым на все предметы, решётки на окнах, сами окна пуленепробиваемые, ударопрочные. Газоанализаторы на входе и система очистки и обеззараживания поступающего воздуха, герметичные окна и двери, персональные пропуска и временные коды доступа... — я задумался, — это не считая таких мелочей, как датчики движения вокруг НИИ, электронные замки, в ответственных помещениях — биометрические сканеры доступа. На входе обязательно рамки металлоискателей с системой поиска холодного и огнестрельного оружия и взрывных устройств...

У Шелепина был вид довольно странный, пока я перечислял нормальные меры безопасности для жутко секретного НИИ.

— А взвода пулемётчиков у вас нет?

— Взвода пулемётчиков — нет. Есть дедушка-вохровец, вооружённый палкой и травматическим пистолетом. На этом охрана заканчивается.

— Нда... — Шелепин протёр свои очки платочком, водрузил себе на нос и перевёл взгляд вновь на Воронова:

— В целом — я доволен. Здание хорошо отремонтировано, коллектив собран, теперь пора и за работу. В марте следующего года пройдёт съезд партии, к съезду принято дарить подарки. Вот от вас, товарищи НИИ Интел, требуется подарок. Это хороший способ заявить о себе на всю страну.

— Подарок? — Воронов занервничал.

— Вы справитесь. Только на этот раз без каких-то там невероятных технологий. Что-то нормальное, — он встал, но едва сделал шаг, обернулся, — Да, Грачёв, эти две машины, твоих рук дело?

— Моих.

— Пойдём, покажешь.

* * *

После экскурса по НИИ последовал экскурс по элитному правительственному автомобилю. Надо отметить, что оригинальный 4112Р был мягко говоря... не на уровне правительственного лимузина. И именно поэтому я его очень сильно доработал. Двигатель в восемьсот лошадей, он не шумел на ходу — тишина — его главная особенность. В салоне было не то что тихо — можно было услышать, как гипотетическая муха трёт лапками. Кожаный просторный салон, бар, Шелепин выдвинул за одну ручку линию спецсвязи и спросил:

— Работает?

— Конечно.

Послушав гудки в трубке, переспросил:

— Какой номер?

— Номер НИИ. Видели ту белую сферическую антенну на крыше? Я, пользуясь своей яхтой, запустил десятки спутников связи на низкой орбите. Сеть ещё не развёрнута на сто процентов, но точную геолокацию и связь уже может обеспечивать. Связь работает по всему земному шару. Я вроде бы хотел выдать вам один из телефонов, — я залез в бардачок и взял одну из трубок, вместе с ней — зарядное устройство, — возьмите.

Массивный чёрный телефон с кнопками и антеннкой.

— Спутниковый. Покрытие — планета Земля, работает при температурах от минус до плюс сто, влаго и пылезащищённый, ударопрочный.

Шелепин взял этот аппарат. Он был таким же монументальным, как правительственный лимузин, имел примитивный жидкокристаллический дисплей. Это для меня примитивный, по меркам времени — вполне мощный, даже цветной. Шелепин поднял взгляд:

— И куда можно позвонить?

— На любые номера в пределах планеты Земля. Я установил двадцать четыре комутационные станции. Европа, средиземноморье, египет, индия, америка, япония, китай, австралия и многие другие, более мелкие. Так что вызов на тамошний номер будет коммутироваться через ближайшую станцию.

— А по советскому союзу?

— Здесь, через Интел. На крыше антенна, под ней цифровая АТС с собственными номерами. Товарищи сумели выбить целых двести пятьдесят номеров на наш НИИ, роскошь. Десяток зарезервирован под спецсвязь.

— Это если на линии обрыва не будет.

— Если будет — связь пойдёт через Ленинград, или Екатеринбург, или Владивосток. Я озаботился, всё-таки у меня есть в НИИ определённые обязанности. Так что можете пользоваться на здоровье.

— Мне нужен ещё один такой аппарат для Семичастного, — серьёзно сказал Шелепин, — вернёмся к нашим баранам. Ах, да, ладно, уже всё посмотрел. И как отнёсся Воронов к такому подарку?

— Не слишком рад. Ему больше нравятся спортивные автомобили, для него сделал порше, но этот членовоз имеет свою пользу. Например — представительскую, мы пару месяцев назад взяли несколько предприятий МЭПа на понт, как говорят в вашем времени. Отмыл, побрил Воронова, одел с иголочки в модном ателье в Париже, то же самое с Анатолием. Сделали морды посерьёзнее, ну знаете, экипировались по высшему разряду, и всем кортежем из двух членовозов и вон того внедорожника, — я указал на машину, стоящую напротив, приехали на завод радиодеталей. Директор как увидал подъезжающую процессию, чуть не перекрестился. В общем — получили лучшие кадры, почти даром.

— Взяли на понт, хоть слово и вульгарное на мой взгляд, но вполне подходит к ситуации, — кивнул Шелепин, — можешь сделать ещё один экземпляр?

— Без проблем. Когда и куда отгрузить?

— Свяжусь, сообщу. Что ж, буду ждать результатов, — он открыл дверь и вышел из машины, я тоже, — присмотри за Вороновым, чтобы не сел в лужу, мне главное, чтобы он не уронил авторитет. Как-никак о нём поговаривают как о моём протеже.

— Хорошо, присмотрю. Человек он конечно не подарок, но и не самый худший вариант, может даже что-то полезное сделает.

— Я тоже так думаю. Что ж, до встречи.

Шелепин ушёл к своему членовозу, дожидавшемуся его у выезда из гаража.

* * *

— Это что такое?

Воронов всё же разродился идеей сделать часы. Электронные часы с вакуумными люминисцентными дисплеями, в общем — простенькая штука, и пробегал с этой идеей целый день, а я в это время продолжал свою денную и нощную заботу о благосостоянии НИИ Интел. Отказался помогать Воронову наотрез — пусть сам сделает, своими силами. Шелепин недвусмысленно сказал — обойтись существующими технологиями, чтобы не было вопросов. Вместо этого я начал готовить подарок к новому году и вот, он понадобился ещё до нового года.

Пётр пробегал с электросхемой из своей машины два дня, до двадцать восьмого, когда нужно было уже спешно вылетать — пункт назначения — Минск, лаборатория радиотехники. И я перехватил его перед тем, как он успел вылететь.

После оснащения НИИ собственными автомобилями, я задумался о воздушном транспорте. Он был нужен для дальних перелётов — слишком опасно отправлять Воронова на местных летающих гробах, но проблем в этой области было столько... В общем, в результате ряда очень сытных взяток, очень правильно смазанных мест, я стал обладателем частного реактивного самолёта, на который даже выделили пилотов. Правда, де-юре, мой самолёт числился в составе военной авиации. Военным за это пришлось дать очень ценную технологию — чертежи новейшего американского реактивного двигателя и весь самолёт из нового поколения Фантомов целиком. Где и как я его достал — умалчивается, но самолёт военные получили в разобранном виде, ЛИИ получил самолёт, а я получил в своё бессрочное пользование право иметь целых два авиационных средства — первым стал компактный самолёт.

— Это бизнес-джет.

— Но как? — у Воронова, наверное, волосы дыбом встали, — как?

— Секрет фирмы. Де-юре это самолёт ЛИИ, так что никаких проблем. У нас ещё и свой вертолёт будет, вот увидишь. А теперь полезай, пилот уже двигатели прогрел.

Анатолий, присутствовавший тут же, только грустно вздохнул. Выглядело как сцена из какого-то боевика — большой чёрный правительственный крокодил, подъехавший прямо к трапу красивого самолёта...

* * *

Перед новым годом я меньше всего ожидал приезда товарищей Шелепина и Семичастного. Оба приехали в НИИ — об этом сообщила система раннего опознавания на въезде в город — были замечены Шелепин и Семичастный, вместе с Косыгиным, все трое в одной машине. Так что я экстренно по громкой связи предупредил сотрудников, что едут большие шишки и нужно подтянуться и заняться делом. Прикинуться ветошью и не отсвечивать!

Сам же вышел встречать — как раз они доехали до гаража, когда я подошёл.

— Добрый день, — вышел навстречу прибывшим.

— И тебе добрый, Грачёв. Воронов улетел? Ты теперь за главного?

— Наместник, — хмыкнул я.

Косыгин — пожилой дядька с необычайной лопоухостью, вышел из машины, ехал он спереди, и оглядел гараж и стоящие тут волги, хохломские, хмыкнул и подал руку:

— Косыгин.

— Грачёв, — пожал я руку, — Алексей.

— Товарищи обещали показать мне что-то удивительное. И где оно? — он осмотрелся.

— Пойдёмте.

Экскурсия по НИИ закончилась в кабинете директора, временно оккупированным мною. Теперь я тут наместник и первое лицо НИИ, в отсутствие Воронова. Секретарша, а у нас было три секретарши, все три модельной внешности и одеты по последнему писку западной моды, принесла кофе, чай, сладости и многое другое. Когда дверь за ней закрылась, партийные бонзы расселись вокруг стола и Шелепин сказал:

— Мы бы хотели поговорить с тобой, в отсутствие Воронова.

— Слушаю?

— Собственно, Пётр передал нам большой массив информации о том, — начал Семичастный — молодой на вид председатель КГБ, — что должно будет произойти. Хотелось бы узнать теперь у тебя, что ты знаешь и помнишь, что можешь нам поведать.

— Боюсь, для меня ваше время это глухая древность. Помню не более, чем вы о временах греческого императора Юстиниана или вроде того. Тут я вам не помощник, к сожалению.

— Жаль, — сказал Косыгин, — Записки Воронова ты читал?

— Читал, — признал я, — Воронов конечно много знает, но не умеет делать глобальные выводы, только так, по мелочам.

— И какие глобальные выводы можно сделать из его записей? — спросил Косыгин.

— Я сделал вывод о концепции противостояния хаоса и порядка. Это две первоосновы любого государства. Коммунизм — начался как концепция упорядочивания хаотичности рыночных и политических взаимоотношений. Один рынок, один начальник, всё строго выстроено по порядку, каждому отмеряно сколько нужно, порядок. Теоретически, этот порядок мог даже привести к уничтожению семей и денег — потому что это символы хаотичности человеческих отношений.

Шелепин и Семичастный переглянулись, я продолжил, видя интерес у Косыгина:

— Порядок... я в курсе, что была такая страна как северная корея, вот там был установлен сталинский порядок к двадцать первому веку. Просто железный. Ад на земле, из которого не сбежать. Другое дело, что вы правильно поняли, что такое порядок и к чему это всё может привести и попытались создать третий путь — путь ущербного порядка. Но к сожалению, такой не сможет существовать долго. Люди по природе своей хаотичны, случайность хаотична, обстоятельства хаотичны. Западные страны, основанные на хаосе, долговечны — хаос нельзя разрушить. А вот порядок боится малейших колебаний. Он требует строжайшей секретности во всём, он строится на трёх основах — незнание, страх и пропаганда.

— Допустим, порядок, хаос, это я могу понять, — согласно покивал Косыгин, — но что тогда по твоему у нас?

— Ущербный порядок. Вы не настолько отморожены, чтобы установить северокорейский или пол-потовский порядок, но и к хаосу обратиться не можете. Не беспокойтесь, подобный ущербный порядок не просуществует долго, вне зависимости от ваших действий — люди либо прорвут эту блокаду и реализуют свои хаотические натуры, либо государство зажмёт всех в ежовые рукавицы и воцарится ад.

— Воронов искренне полагает, — вдруг сказал Семичастный, — что причиной уничтожения советского союза были экономические.

— Отчасти. Но вы то взрослые люди, должны понимать, что один только кризис не может сгубить сильное государство. В случае с советским союзом на первый план выходит концепция его существования. СССР существовал до девяностого года благодаря высоким нефтяным доходам и развитому чёрному рынку, если перекрыть чёрный рынок полностью — союз не проживёт и пяти лет, бунт.

— И развалили советский союз конечно не партийные элиты, — хмыкнул Шелепин.

— Я не специалист. Но изучение видеохроник подсказывает мне, что из партийных элит во время развала только один персонаж по имени Ельцин был взят в оборот. Разваливали ваше государство под эгидой кока-колы, джинсы, брендов западной техники и машин, которые так хотели люди. Не под флагами каких-то партийных бонз. Я понял это как систематическое увеличение хаоса при ослаблении порядка. Ослаблении — ввиду нелепой и неработающей пропаганды, отсутствия страха, отсутствия неведения, ну и при неспособности обеспечить порядком обычный хлеб и сахар в магазинах. Сами подумайте — самая большая страна в мире, колоссальные природные ресурсы, огромные поля, и при этом сахар по талонам. Это как вообще может быть? Только при полнейшем катарсисе системы порядка. При её абсолютной импотенции и неспособности работать, обеспечивать свои главные функции.

— Если верить Воронову, стало лучше. Это так? — спросил Семичастный, — я имею в виду после развала советского союза?

— России — определённо лучше. В ближайшие восемьсот лет государство не менялось, а это, при условии рыночных отношений и свободных выборов, показатель.

Товарищи подумали, возникла пауза, которой быстро и ловко воспользовался Косыгин:

— Что на твой взгляд нужно сделать?

— С чем? — я удивился.

— Нам.

— Да мне нет дела. Вы правите странным государственным образованием — флаг вам в руки, я тут при чём? Главное чтобы страну не угробили, до остального мне дела нет.

— Нда... — Протянул Семичастный, — ладно, оставим эту тему. Если вот так на это всё посмотреть — получается, что все остальные причины проистекают из естественного стремления людей к хаосу.

— Да. К самореализации. К желанию использовать систему порядка на свою пользу. Из желания выпендриться, из желания иметь больше других. Хаос питается беспорядком, вы же как матросы на тонущем корабле, носитесь и заделываете одну дыру за другой, пытаясь не допустить информации до масс. И чем дальше — тем больше будете носиться, пока просто не выдохнитесь окончательно. Вот и весь сказ. Порядок он нереализуем там, где есть человеческий фактор. Абсолютно.

— Хорошо, — согласился товарищ Шелепин, — у меня теперь есть ряд других вопросов. Начнём с твоего официального статуса. Ты у нас кто по профессии?

— Генерал, СВР, служба внутренней разведки, один из четырнадцати заместителей руководителя ведомства. Хотя я не думаю, что мой опыт как-то применим в контексте вашего времени.

— Хорошо. Тут тебе документы сделали, — он положил на стол выуженный из кармана паспорт, — меня интересует ещё одно дело. Медицина, у тебя есть какие-то медицинские препараты?

— О, тут вы попали в яблочко, — я расплылся в улыбке, — до своей перестройки в яхту, моя малышка была крейсером военно-космического флота и в наследство от тех времён мне достался полностью упакованный госпиталь на пять тысяч койко-мест. Так что медицина у меня на высоте. А что? Хотели обследоваться?

— Сейчас подошёл срок умирать товарищу Королёву, — мрачно сказал Семичастный, — две недели осталось. Необходимо его вылечить, если это в твоих силах — немедленно приступай.

— Хорошо, привозите товарища в НИИ вечером или ночью, его будет ждать челнок, доставим, вылечим, если это вообще возможно, конечно.

— Вот и хорошо. У меня будет ещё ряд вопросов, но поговорим потом.

* * *

Сергей Павлович Королёв. Основоположник космонавтики — единственный, наряду с Лениным, человек, имя которого известно даже спустя три тысячи лет. Личность практически легендарная, как Икар, опаливший крылья.

Сергей Павлович конкретно крылья не опалил, но его доставка на космическую яхту вызвала у него колоссальное количество вопросов, на которые я даже не собирался отвечать.

— Лежите так, не двигайтесь. А теперь замрите. Всё. Молодец, — и загнал в автодок военной модели.

В медицине я слабо разбираюсь, поэтому отошёл от автодока — большой камеры, внутри которой происходили хирургические операции и направился, насвистывая, по большому помещению госпиталя. Здесь было уютненько — на борту прорезали большое окно, панорамное, тридцать на тридцать метров, в окно была видна наша прекрасная, невероятно милая голубая планета. Я постоял около бронестекла и понаблюдал за ней, пока шла операция над светилом космической науки.

Вскоре он сам вылез из автодока, вернее, его вышвырнуло, осталось только встать. Военная модель — грубая штука, не будет же хирургеон отвлекаться на такую мелочь, как достать пациента, уже вылеченного. Список усовершенствований, которые мои технологии напихали в Сергея Павловича, довольно длинный.

Он встал с койки и огляделся, место напоминало большую площадь. Два верхних отсека с госпиталями убрали, оставили один, но с очень высоким потолком. Не слишком уютно, но зато окошко знатное.

Сергей Павлович быстро переоделся из больничной одежды в ту, что висела рядом с его койкой — созданная на корабле по его мерке. Одевшись, он подошёл ко мне, заодно глядя на землю.

— Красота то какая.

— Лепота, — согласился я, — как самочувствие, Сергей Павлович?

— А? — Он отвлёкся от панорамы планеты и посмотрел на меня, — а кто вы?

— Грачёв Алексей, можно просто Алексей, командир этого космического корабля. Ну и по совместительству, личность, застрявшая в вашем шестьдесят пятом году.

— Что? — у Королёва сегодня день удивления, — Так вы... из будущего?

— Совершенно верно, — кивнул я, — из будущего. Итак, Сергей Павлович, как самочувсттвие? Нигде не болит?

— Да нет, всё в порядке. Ваших рук дело?

— Машинерии, — махнул я рукой в сторону автодоков, — военная модель. Грубая и эффективная.

— Так это правда космическое пространство.

Королёв — личность знаменитая. В отличие от бонз, с ним я бы хотел поговорить. Но что я могу ему сказать?

— Скажите, а у вас все в космос летают?

— Кому нужно, те и летают, — пожал я плечами.

— И на каких принципах основан выход на орбиту? Химический или...

— Сергей Павлович, — прервал я его, — этого вам знать не нужно. Поверьте, лучше вам не станет.

Сергей Павлович согласно кивнул:

— Вы правы. Мы с таким трудом запускаем даже одну ракету, с таким риском... Хорошо, что это не пропадёт зря.

— Ещё как не пропадёт.

— Мне иногда кажется, что я всё-таки умер, — серьёзно сказал Сергей Павлович, оглядывая высоченные потолки медицинского зала, — не может такого быть. Вот не может.

— Однако, бывает, всё бывает, Сергей Павлович, — улыбнулся я, — тем более, меня сюда не одного затянуло, случайно ещё одного интересного персонажа, из гораздо более близкого к вам времени. Вернее — из две тысячи восьмого.

Королёв прищурился:

— И что? Руководство страны об этом знает?

— Частично. Вы же понимаете, какие там подковёрные интриги идут. Из руководства страны знают только те, кому знать нужно. Шелепин, Семичастный, Косыгин. И всё.

Сергей Павлович задумчиво потёр подбородок и спросил:

— Почему только они?

— Потому что Воронов так решил. Он у нас историю вашего времени знает лучше всего, Брежневу, естественно, не доверяет и доверять не будет — он уже себя успел плохо зарекомендовать, а вышеназванные товарищи ничем не запятнали своё честное имя. Поэтому и образовался некий клуб по интересам среди знающих о происхождении Воронова. Политическая история вам вряд ли будет интересна, полагаю. Оставьте эти волнения на товарищей коммунистов.

Королёв согласно кивнул:

— Оставлю. Моё дело космос. Я так понимаю, невольно стал соучастником вашего заговора?

— Да тут и заговора никакого нет, — хмыкнул я в ответ, оглядывая очертания африканского континента, медленно проплывающего под нами — над центральной африкой полыхали молнии и кружились облака тропических ливней, видимо, сезон такой, — так, просто группа товарищей действует по обстоятельствам. Обстоятельства, надо сказать, сильно не в их пользу, вот и не доверяют Леониду Ильичу и его команде. Много они накуралесили, много коррупции прикрывали, можно сказать — политические трупы, если обнародовать хотя бы часть из той информации, что на них есть.

Королёв кивнул:

— Допустим. Я так понимаю, это они попросили вас меня полечить?

— Совершенно верно, все втроём уговаривали. Нужен стране Сергей Павлович, — улыбнулся я, — впрочем, и без их уговоров я бы это сделал, всё-таки, из древней истории я знаю только пару имён, одно из них ваше. Как-никак вы основоположник ВКС. Но это будет ещё очень и очень не скоро.

Королёв выглядел так, словно на его глазах исполнилась заветнейшая мечта — освоение космического пространства. Хотя... романтики в этом немного, по правде говоря. Я отошёл от стекла и заложив руки за спину, предложил:

— Чаю? Может быть вы после операций хотите пообедать? Пойдёмте, я же вижу, что вы проголодались, уже почти сутки ничего не ели.

* * *

Королёв брал быка за рога, и был очень и очень увлечённым человеком — не прошло и часа, как мы уже разговорились по поводу космической тематики, и простым смертным вряд ли можно что-то тут уловить. Он слушал, говорил, убеждал, волновался и бегал кругами, я открыл на голомониторе одну из принципиальных схем ракет.

— Вот, это главное достижение вашей эпохи. Ракета-носитель "Энергия". С многоразовым космическим челноком "Буран". Американцы запустят свои Спейс Шаттлы, которые войдут в историю как первые настоящие космические корабли, уже через несколько лет, в то время как разработка Бурана затянется. Но зато у Энергии будет один плюс — но не реализованный, возвращаемая первая ступень.

— Возвращаемая, — кивнул Королёв, посмотрев на схему ракеты, — красиво. А в динамике у вас есть?

— Конечно, есть реликтовые видеозаписи. Они стали классикой в наше время, примерно как у вас классика античные поэмы. Смотрим.

Королёв перекусал карандаш и уверенно заявил:

— Нашей следующей задачей должно стать создание возвращаемой первой ступени и многоразового КА. Это же какая экономия! Вы бы видели, голубчик, в каких условиях нам приходится работать!

— Знаю. Поэтому помогу вам чем смогу. Есть лишь один минус, он партаппаратный — ваше ведомство курирует Брежнев, а наша группа — курирует электронную промышленность.

— Зачем? — спросил с интересом Королёв, в его тоне была слышна то ли брезгливость, то ли непонимание.

— Затем, что Воронов правильно понял направление развития — с середины двадцатого века — электроника — двигатель прогресса. Это основа всего сущего. Или вы думаете, что нечто подобное можно создать механикой? — я кивнул на свой корабль, который был вокруг нас, — нет. Темпы развития у электроники дикие — то, что в вашем времени стоит десятки тысяч долларов и занимает целый шкаф, через десять лет будет стоить десять долларов и будет умещаться в кармане. Я промолчу про то, что мобильный телефон Воронова в разы мощнее десятка БЭСМ-6.

— Телефон? — у Королёва глаза начали вылезать из орбит, — зачем телефону такие вычислительные мощности? Он что...

— Просто потому что эти мощности дёшевы. А уж назначение им найти просто — разрабатываемые свободно программы, к примеру, которые делают из обычного устройства, которое есть у каждого школьника, универсальный микрокомпьютер, для любых целей. Это и фотоаппарат, и видеокамера, и калькулятор с компьютером, и органайзер, и средство связи с всемирной информационной сетью, и телефон для звонков, и... в общем, проще перечислить что он не может. Это универсальное персональное информационное устройство, которое можно подогнать к любой задаче.

Королёв замолчал на несколько томительных секунд, после чего глубоко вздохнул и изрёк:

— И всё это дёшево?

— Вот именно. По мере развития электроники она дешевеет. Дешевеет настолько, что стоит не больше мелких бытовых приборов. Да и потребности растут пропорционально — помню, как люди у нас в НИИ удивлялись обычной бесконтактной активации кранов. Обычных водопроводных кранов с ИК-датчиками движения.

Я расписал Сергею Павловичу картину мира, какой её себе представлял Воронов — компьютеры в каждом доме, в каждом кармане. Так же расписал подробно процесс роста рынка электронных компонентов — на примере процессоров и персональных компьютеров — от первых шкафоподобных PDP-11 до настольных персоналок для домохозяек и детских игр. Сергей Павлович немедля сделал стойку:

— Товарищ, я уже думаю над решением этой проблемы.

— Какой?

— Партийной, конечно же. Вы не можете мне помочь, пока мои успехи укрепляют авторитет Брежнева — это я понимаю, но космическая отрасль не может перейти в ведение МЭПа.

— Возможно, нам можно будет начать совместный межведомственный проект? — предложил я, — МЭП в лице НИИ Интел и Роскосмос, или как он у вас там называется. В общем, космическая отрасль. Мы для вас сделаем электронику, поможем с вычислительными мощностями для проектирования ракет, получим результат — с одной стороны, вроде бы в своей стихии, с другой — сразу видно, кто помог и благодаря кому это всё получилось. Авторитет товарища Шелепина взлетит.

— Можно, — согласился Королёв, — но пока я слишком подневолен в плане командования. Мне что Сталин, что Хрущёв, что Брежнев — один хрен, понимаешь? Всё равно без их приказа даже двинуться не можно.

— А вот это можно организовать, — кивнул я, — Сергей Павлович, вы же хотели разработать МКА и возвращаемую ступень? Без очень большой работы электронщиков тут нет даже шанса. Учитывая так сказать мелкосерийность, можно использовать артефакты, не соответствующие времени. Тут нужна очень серьёзная работа — практически первую ступень реализовали только в начале двадцать первого века. Когда компьютеры были уже в десятки тысяч раз мощнее и в тысячи раз меньше тех, что были в семидесятых. И то получилось далеко не с первого раза. Для реализации возвращаемой ступени придётся проектировать новую ракету.

— Несомненно, — согласился Королёв, — хотя может быть у вас уже есть какие-то чертежи? Это сильно помогло бы...

Я задумался. Чертежи — дело серьёзное. Но, думаю, можно дать.

— Хорошо. Но чертежи — это малая часть. Слушайте, американцы должны высадиться на луне уже в шестьдесят девятом. И этим победят в космической гонке.

— Ха, — Королёв усмехнулся криво, — победят. Одна только высадка — не победа.

— По крайней мере, они в этом убедят весь мир. Если, теоретически, первую высадку сможет сделать советский космонавт, то это сильно изменит расклад гонки. И можно будет прервать этот сверхзатратный проект по опережению америки. Всё-таки реальные дивиденды с космоса человечество начнёт получать не в этом столетии и уж точно не в следующем. А для весьма бедной страны, как Советский Союз, это глупость. Пир во время чумы.

— Для людей это важно, хоть какой-то светлый лучик, — возразил Королёв, — хотя вы правы, расходы мы несём чудовищные.

— Вот именно. Товарищ Воронов тут предлагал порезать все космические программы, не несущие выгоды и прибыли, и поставить серьёзные цели на будущее. Человеку побултыхаться в космосе — это конечно практически важно, но не выгодно, а вот создать сеть геолокации и спутников связи, телевещания — окупится.

Я убрал с гололита изображение ракеты-носителя и на ходу придумывал идеи:

— Для начала — можно было бы свернуть все программы работы по дальнему космосу, они на данном этапе полностью бесперспективны. Пустая трата денег, у вас ещё нет тех технологий, которые для этого нужны. Потом — необходимо удешевить космический старт. Два метода уже были озвучены — запуск ракеты с возвращаемой многоразовой первой ступенью и многоразовый космический аппарат. И наконец — для окончательной победы и окончания космической гонки, придётся мне поучаствовать в проекте. И высадить людей на луну раньше американцев.

Королёв откинулся в кресле и потёр виски, взял чашку с остывшим чаем и выхлебал за один присест, поставил со стуком на стол:

— Ступенью и МТКА я могу заняться, а вот с луной мы никак не успеем за три года.

— Тем не менее, все три задачи мы должны решить именно в пределах трёх лет. Желательно — двух, до шестьдесят восьмого. И все три задачи должны быть связаны — ракета, корабль и его цель. Больше всего будет проблем с возвращаемой ступенью — тут я могу лишь предложить вам использовать электронику будущего...

* * *

Сергей Павлович был изрядно озадачен всем произошедшим и всем происходящим — можно без сомнения сказать, что у него с плеч упал груз ответственности за космическую отрасль и ракеты, конструктором которых он являлся. Возможность получения помощи в его положении была надёжной опорой, сколько проектов у него было! Как смелы были задумки — часть ответов он получил сразу — в основном отрицательных. Озадачили его конечно неслабо — отсутствие нормальных производственных мощностей, отсутствие нормальной электроники, откладывают полёты к звёздам. Тянуться и делать это из последних сил, используя для преимущества над временем уловки, пытаясь выжать всё из каждой маленькой возможности — это Сергей Павлович сделать был обязан. Успех его проектов держал советский союз и был оглушительным, хотя его самого незаслуженно отправили на второй план. Королёв всегда в тени.

Однако, у него уже были смелые идеи, острый ум и техническая грамотность, добавленные к реализуемым и существующим в будущем идеям, дают неплохой результат — Сергей Павлович, приняв за чистую монету всё, что ему сказали, начал быстро чертить в выданном блокноте наброски для будущих проектов и очень скоро — то есть утром, после долгого двенадцатичасового сна, пришёл с ними к Грачёву.

Сам Грачёв, пришелец, стоял в огромном ангарном отсеке и следил за тем, как огромные краны-манипуляторы загружали в кузов грузового автомобиля различные ящики и коробки. Королёв даже засмотрелся на работу сложной грузовой машинерии — пристроенные к стене манипуляторы поднимали и перекладывали в кузов ящики с большой скоростью, наполняя машину ящиками. Это был большой и красивый капотный грузовик, имевший солидный вес и грузоподъёмность.

— Доброе утро, — Королёв подошёл к Грачёву, — Алексей, могу я у вас кое-что узнать?

— Доброе, Сергей Павлович, — Грачёв отвлёкся от рутинной работы и поднял взгляд на конструктора, — хорошо ли спалось?

— Благодарю, просто превосходно. Я тут сделал кое-какие наброски, — он показал блокнот, — но это НИОКР на двадцать лет работы, чем вы можете помочь?

Грачёв взял у Сергея Павловича бумаги и начал листать. С чистых листов на него смотрели эскизы космической ракеты Энергия с челноком-бураном на борту, ракета с выдвижными штангами и дополнительными двигателями.

— Вы решили использовать подобную схему возвращения?

— А у вас есть варианты получше? — с прищуром спросил Королёв.

— Нет, это вполне осуществимо. Правда, потребует всё же электроники уровня века двадцать первого-второго, но осуществимо. Я могу сделать для вас космический челнок типа Бурана. Очень хорошо. И всё же, начать хотелось бы с ракеты и одного интересного совместного проекта.

— Да? — Королёв обратился в слух, — какого проекта?

— Совместного с МЭПом, главное — чтобы был совместно с МЭПом и Интелом, а уж остальное как-нибудь приложится. Но хочется, знаете, — Грачёв пощёлкал пальцами, — чего-то такого, что было бы одновременно не слишком ложкой масла в кашу товарища Брежнева и его друзей.

— Тогда что-нибудь гражданское, — кивнул Королёв, — хотя это непопулярно и фонды под такую работу трудно выбить. Но тут вся страна работает на армию и военные технологии космоса.

— Верно. Обойдёмся без орбитальных ракетных платформ. Простите, тут моя фантазия пасует.

— Зато моя хорошо работает, — хмыкнул Королёв, — вариантов уйма, если конечно вы хотите новый проект, а не поменять какой-нибудь уже имеющийся. Спутники серии Стрела вам о чём-нибудь говорят?

— Нет. Вообще, информации о первых спутниках сохранилось очень мало. Но наверное какая-нибудь система навигации или связи строго для военных, перед прочтением сжечь? — выгнул бровь товарищ Грачёв.

— Около того. Раз вы так настроены — есть предложение реализовать ту систему — Джипиэс, навигационную. Запрос в стране на неё очень большой, тем более, если верить вам — она может быть коммерчески-выгодной.

— Именно. Я думаю, смогу сделать систему, нужно зарезервировать только орбитальные позиции для спутников системы.

— В таком случае — я надеюсь на вас. Ах, да, чуть не забыл — ещё стоял вопрос о роботизированных комплексах на луне и марсе.

— В них есть смысл?

— Я же должен понимать, куда отправляю людей. Нужно детально изучить все мелочи.

— Сергей Павлович, — покачал головой Грачёв, — если хотите — можем слетать на луну прямо сейчас. Посмотрите, что к чему, оглядите фронт работ, так сказать.

— Нет, — Королёв ответил жёстко, — первым должен быть советский космонавт. Обманывать людей я не хочу, тем более в таких масштабах.

— Тогда поберегите Гагарина.

* * *

В обстановке всё нельзя, малейшая информация воспринимается как можно. То и есть. Вот написали журналисты разгромную заметку — всё, карьера человека разрушена, потому что раз можно писать разгромные статьи про коррупционера или ещё кого — значит, его официально разрешили травить. Значит, он не угодил власти. В обстановке порядка нет простых и понятных журналистских работ. В обстановке абсолютного порядка если про кого-то что-то сказали, значит порядок разрешил.

Примерно поэтому в советском союзе не было нормальной критики ни власти, ни отдельных лиц, была только официальная травля неугодных лиц, оформленная в форме сатиры. Впрочем, не об этом речь, товарищи!

Вернувшись в НИИ, я с гордым видом пошёл в сторону кабинета Воронова, узнать, как он там — время уже тридцатое декабря. Кабинет директора НИИ Интел встречал меня бегающим по потолку Вороновым.

— О, Грачёв, — Пётр остановился, — завтра ко мне тёща и тесть приедут. Нужно встретить.

— Я так понимаю, у тебя нет времени на это? — мне не хотелось возиться с родственниками этого дурашлёпа. Да и потом, как его угораздило? Его же элементарно женили на лояльном человеке, чтобы не убежал далеко. Так просто, так элементарно. Я бы бежал со всех ног от таких попыток заарканить мою драгоценную личность, но у Пети вместо головы арбуз, ему можно.

— Да нет, я думаю, можно ли на служебной машине? А ну как коммунистическое сознание Шелепина взбрыкнёт и меня за это отчитают?

— Петь, — у меня рука невольно потянулась к лицу и закрыла глаза, — Ты идиот?

— Эй, — возмутился он.

— Твою служебную тачку обеспечиваю я. Водитель помимо того, что естественно, постукивает наверх, ещё и получает у нас нехилый продуктовый и товарный паёк сверх оклада, и три червонца премии серым налом. Так что гоняй его и в хвост и в гриву, по личным нуждам, по служебным, да хоть по каким. Оклад ему платят фиксированный, а не по километрам, что ему зря штаны в гараже просиживать? Ох, человек... — покачал я головой.

— Да знаю, просто...

— Просто что? Я так понимаю, нужно будет всем скопом приехать? Тогда я пошлю своего водятла из чекистов приехать.

— У тебя водитель из КГБ? — вдруг взъелся Пётр.

— Ага. Самый простой способ найти личного водителя. Ест мало, работает много, в общем — одни плюсы.

— И ты не боишься, что он может постукивать?

— О чём постукивать?

— Например, о том, что ты его гоняешь отнюдь не по служебным надобностям!

— Ага, и плачу ему сверх оклада ещё десять червонцев, — заметил я, — тоже не по служебной надобности! Так что всё честно, будет возмущаться — может встать и уйти в любой момент если что-то не нравится, найму человека со стороны. Лучше послушай, до чего мы с Королёвым договорились...

* * *

Приезд чекистской семьи Воронова — это та ещё морока. К тому же новый год — время дарить подарки, вот я и решил Воронову подарить большой телевизор с системой спутниковой ретрансляции. В смысле — ловящий иностранные каналы.

Но перед этим узнал судьбу всей той техники, что валялась на складе НИИ — оказалось, что практически всё, что не нарушало их дурацкую секретность, Воронов раздал. Это нормальная практика, когда сотруднику обещают помимо зарплаты, ещё и какие-то плюшки при поступлении на работу. Особенно хреново в советском союзе было с мебелью и техникой. Со склада уплыли десятки проигрывателей виниловых пластинок, десятки шкафов, кроватей, тумб и многого другого. Склад был забит всем этим, теперь же — девственно-чист. По сути — обменный фонд НИИ опустел. Тонны различных западных товаров тоже улетели — вещи, многое другое — Пётр обменял их на хороших, грамотных инженеров. Конечно, не все они были высшим классом, большинство вчерашние студенты-мэнэсы, но и среди них Пётр отбирал лучших.

Как результат — НИИ быстро обеднел, а кадровый состав у нашего института Интел, резко поднял планку качества на низкую орбиту.

Резко встал новый вопрос, вопрос весьма серьёзный. Это жилищный, квартирный вопрос, Воронов недавно жаловался мне, что для НИИ выделили всего восемь квартир, это нормальная практика. Лучшую он забрал себе, но эта лучшая — тот ещё шлак, хоть и три комнаты. Остальные в хрущёвских домах, слишком тесные и маленькие.

— Вот как-то так, — Воронов изложил мне суть дела, — ты у нас кудесник, может быть, решишь вопрос с коммунистами и квартирами.

— Может быть, решу, — я задумался, — а может и нет. Самое простое, что я могу сделать — это обеспечить строителей первоклассной строительной техникой. Но работать всё равно придётся многим и много, в одну харю это просто так не решишь.

Я уже прикидывал варианты. Теоретически, наниты могли бы возвести опалубку, которую потом можно будет залить бетоном и получить монолитный дом. Отделка внешняя и внутренняя — требует серьёзных трудозатрат. Но идея неплоха.

— Но в таком случае, зачем нам этот хлам? Я имею в виду здание НИИ, можно сразу сделать новое.

— После того, как закончим с жилым комплексом, — согласился Воронов, — нужно ещё договориться о выделении людей. Ты же можешь построить дом?

— Построить то я могу, дело нехитрое. Думаю, если воспользуемся гравитационными панелями, то сможем даже землю утрамбовать с гравитацией под шестьсот единиц до состояния камня. Но это только общие работы — отделку и прочее кто-то же должен делать. Поэтому — нужно договориться со строителями. Лучше всего — договориться поверх счётчика, то есть нанять кого-то вроде шабашников. Над ними и контроль лучше — чуть что не так — пинком под зад вылетает с объекта.

— Ну... — задумался Воронов, — вариант, конечно, неплохой.

— Тогда надо звонить Шелепину. Выделение земли только через него, нам нужно семь гектаров.

— Куда так много?

— А ты что, хочешь хрущёвский дом? — поднял я одну бровь, — нет, милый мой, будем стараться по-полной. Есть у меня одна идея, благо технологии строительства в будущем тоже на месте не стояли...

* * *

Тридцатое декабря — не лучшее время, чтобы озадачить товарища Шелепина, но я перехватил у Воронова трубку и объяснил ситуацию — нужен один звонок от него в горисполком нашего города, чтобы выделили желаемое количество земли. На карте местности я уже нашёл подходящую территорию, поэтому — один звоночек и всё.

Шелепин решил этот вопрос в пределах получаса и через час я уже ехал в городскую администрацию, подписывать и согласовывать передачу земли.

Как всегда коротко вздремнув на яхте, побежал решать вопрос с жильём, нужно было прогнать местных как можно дальше. По сути — мне выделили десять гектар на окраине города, частично занятые лесом. Это довольно большая площадь, но у меня уже был план строительства — вечером, когда стемнело, я приступил к постройке.

Технологии строительства не стояли на месте за последние три тысячи лет, хотя и менялись время от времени к большему упрощению и удешевлению строительства. Я не мог создать всё здание с помощью нанитов — единственный такой агрегат по размерам не позволял создание помещений и зданий — уж слишком много работы было. Максимум — отделка.

Мне нужно было сильно извернуться, чтобы обеспечить подобное — тем более, что проект уже был утверждён. Варианта оставалось два — первый — это постройка на месте строительного агрегата. Эта штука произошла от древнейших трёхмерных принтеров — кажется, уже в начале двадцать первого века пытались печатать дома на 3d-принтерах. В случае с крафтером мы имеем нечто вроде гигантского мостового крана, сто на сто метров, с кареткой, в которую подаётся бетонит — полибетон — бетон, состоящий из органических и полимерных соединений. Просто вместо воды разбавляется крайне жидким пластификатором, на основе полимерных пластмасс — вроде той, из которой делают стяжку. Застывает быстро, влагостойкость и износостойкость огромная, прочность на сжатие тоже. Армирования не требует, но при желании можно обеспечить.

Вот эта конструкция называется мостовой крафтер, она способна за несколько месяцев создать дом любой сложности — благодаря скорости работы, конечно же. Для увеличения скорости используют пять-шесть кареток с разделением дома на зоны.

Именно такую установку я и хотел создать. А так же использовать строительных роботов для подвоза материалов — их добычу нужно было наладить. Но, СЛАВА КОСМОСУ, солнечная система ещё девственна и нетронута и я прекрасно знаю, где в ней найти колоссальные объёмы материалов и ресурсов. Более того, я знаю, где там найти драгоценные тяжёлые металлы, благородные и так далее. Их запасы в солнечной системе в разы больше, чем на земле.

Так что план-максимум — создать гигантский мостовой крафтер вокруг стройплощадки, перед этим — нужно запрыгнуть на челнок, отправить ботов добывать ресурсы и прикрепив грави-панели к днищу, пройтись по земле строительства. После вминания остаётся котлован, заполненный кипящей водой — под огромным давлением собственного веса она постоянно кипит. Откачка кипятка — и мы имеем практически идеально ровную, слегка вогнутую, нижнюю поверхность, превратившуюся в камень, настолько прочной и плотной она становится.

Это я произвёл тридцать первого в восемь утра, а к двенадцати уже начал возведение мостового крафтера. Это гигантское сооружение я разбирать не буду — потом ещё пригодится, и не раз пригодится. Сооружение крафтера потребовало задействовать все имеющиеся в плане нанитов ресурсы — в этом мне помогали дроны с наномашинами.

* * *

Поездка до павелецкого вокзала из-за психованности Воронова и предполагаемого багажа его новоявленных родственников, напоминала кадры из сериала двадцать первого века. Да, я развлекался тем, что смотрел древние фильмы и сериалы. Те, что сохранились. Сохранились, как нетрудно догадаться, либо лучшие, либо известные, музыка из сериала "бригада" — самое то для такого проезда — головной машиной автопробега был "крокодил" воронова, за ним машина, везущая меня, последним ехал Анатолий. Кортеж, не иначе, не хватало только охранников с автоматами. Кортеж из трёх могучих автомобилей не гнал слишком сильно, даже ехал неспешно, километров сорок-пятьдесят в час, и всё равно, все дороги для нас были открыты, а ментята, стоящие по бокам дорог около своих служебных автомашин, некоторые из них, даже отдавали честь, недоумевая, кого это ещё несёт. Как-никак такая длинная чёрная машина — символ очень высокого статуса в советском союзе. Даже у Брежнева всего лишь ЗИЛ-111, выглядящий как американский люксовый автомобиль пятидесятых, начала шестидесятых. Чёрные и угловатые, словно высеченные из гранита, ЗИЛ-114 появятся только двумя годами позже. Шелепин получил в своё пользование мою модификацию правительственного автомобиля — что было очень показательным — я думаю, тут есть какой-то партийный символизм, может быть даже интрига и серьёзная игра, ведь он боролся с Брежневым и нуждался в том, чтобы показать всем своё более величественное и более современное положение. Никто не осмелится даже поднять недовольство по поводу того, что мы тут появились — так сказать, пускать пыль в глаза умели. По случаю Пётр одел свой лучший костюм, предназначенный для визитов в недружественные НИИ на тему ограбления их на кадры. Выглядел он в нём дорого, я ему ещё посоветовал затемнённые очки — скрыть его рассеянный дурацкий взгляд наивного мальчика.

Вот что с людьми делает детство, проведённое в достатке, с родителями, и вся последующая жизнь в достатке. Хорошо, когда у тебя по умолчанию всё на мази, у родителей связи, от всего прикроют, даже в пассивном режиме — постремаются трогать сынка таких родителей. Если мне не изменяет мой днк-сканер, то он приходится внуком председателю совета министров, Воронову. Тем лучше, плюс один сторонник, хотя бы из-за родственных связей. Сам дурашлёп понятия не имеет, хотя будь у него в черепной коробке что-то кроме срочного создания советского интернета, мог бы сопоставить два и два, и прийти к нужному выводу. Может быть, тогда он и пошёл бы не к Шелепину, а к дедушке.

Родственники выглядели как каноничные бедные родственники из фразеологизма — мужик, инвалид без ноги, плюс женщина — пожилая, полноватая, с красными большими ручищами, работяги, не иначе. Встреча на вокзале, слёзы, сопли, обнимания, удивления — провезли их до дома. Тут как раз пригодились объёмистые машины, багаж свалили в газик, приехали как короли, целым кортежем. После этого, думаю, у соседей Воронова резко поубавится прыти по части качания прав.

* * *

А это оказалось проще, чем я думал! Я имею в виду — строительство огромного жилого комплекса. По старой советской традиции саму стройку и всё, что её окружает, засекретили по высшему разряду — этим озаботился Семичастный. Ну а я удивлялся работоспособности технологии — от древнего метода тридцать восьмого тысячелетия я ожидал несколько меньших результатов. Возможно, это потому что моя автоматика обеспечивала бесперебойную подачу материалов и контроль за строительством. Возможно, ещё по какой-либо причине.

Но строительство летело ураганными темпами — я планировал переезд билдкрафтера с места на место и создание четырёх крупных комплексов на выделенной мне территории. Десять гектар — это просто дохрена места!

Строительство основы первого уже заканчивалось — и это к восьмому января. То есть почти за десять дней билдкрафтер сумел создать полноценную основу здания. Конечно, внутри это выглядит как коробка — ни коммуникаций, ничего — просто одна большая отливка, но сам факт!

Жилые комплексы должны быть не просто жилыми, а такими, чтобы все ахнули — за основу взят старый сталинский ампир, величественный и монументальный. Это здание было роскошным, если не сказать больше. В проекте — так точно — это прообраз будущих жилых комплексов в стиле сталинского ампира — два корпуса по бокам и один по центру — вот полноценное здание. Квартиры — просто закачаешься, самые маленькие — по три комнаты. Это не хрущёвки с их кухнями. Хотя скорость строительства должна быть такой же, как у типового хрущёвского дома-пятиэтажки.

После окончания работ по возведению, началась отделка — вот тут уже мне пришлось использовать дрона с нанитами, и оставлять это всё на него. Всего в ЖК было девятнадцать этажей, каждый этаж делился на четыре подъезда. Четыре лифта на подъезд, плюс дымозащищённая пожарная лестница, на каждой лестничной клетке ответвление пожарного водоснабжения, и выглядело это намного представительней, чем любое другое жильё. Мне пришлось ездить и летать по всему миру, чтобы обеспечить нормальную отделку, ведь одно дело — создать нанитами трубы и сантехнику, совсем другое — это, скажем, использовать ремботов для покраски стен. Стены покрасили ремботы с моей яхты — их у меня на яхте было несколько десятков тысяч, вроде пятьдесят тысяч, но можно было собрать новых. Загружался в такого бота материал — скажем, краска и он её распылял. Такие же боты закрепляли фасадный сайдинг — каменные панели, утеплители и многое другое. Теплопроводность материала, из которого состоит дом, низкая, поэтому внутри достаточно тепло.

Я же носился с обстановкой — это правда было напряжно. Нужно было создать обстановку для подземного паркинга — это раз, в каждый подъезд обеспечить живые цветы, картины, обеспечить книгами библиотеку комплекса — она тут была на третьем этаже, обеспечить стиральными машинами прачечную — на втором этаже. А уж про картины я промолчу — пришлось вылетать в другие страны и покупать местную живопись, которую обычно продают туристам — десятки различных картин!

Особенно возился с подключением дома к коммуникациям — это бегать и согласовывать с администрацией кучу бумаг, при том, что все работы я обещал сделать сам. Это ещё хорошо, что в доме стояла нормальная электрика.

В общем, бег практически по шестнадцать часов в сутки с бумагами, согласованиями, с щедрыми подарками — одному из чиновников пришлось подарить даже Волгу! Но дело быстро летело, можно сказать, администрация старалась действовать как можно быстрее и помогала мне всем, чем могла — регистрация счётчиков электроэнергии, а вот на счётчики воды они посмотрели как баран на новые ворота. Упс, ошибся немного, тут их ещё не ставят?

Бег с новым ЖК продолжался, пока билдкрафтер собирал новый, соседний дом, огромные каретки, тонн по пятьсот в каждой, ездили с большой скоростью и точечно укладывали материал, слой за слоем. Подвижная опалубка, смещающаяся вверх, помогала материалу не расползаться, и здание быстро росло и ширилось.

А я тем временем носился с этим и весь январь, и даже в феврале чуток, в мыле. Финишем стала отделка квартир под ключ — это все бытовые приборы. То есть — мебель, телевизоры, магнитофоны, ковры, люстры, кухонные принадлежности с большими двустворчатыми холодильниками, заполненными едой — в основном консервами, так как хрен знат сколько ещё простоит дом до сдачи.

* * *

Шелепин прямо взъерепенился.

— То есть как это ты?

— Элементарно, ватсон, — Я рухнул на диван в кабинете Воронова, — устал как собака с этими согласованиями.

— От темы не отходи! — Шелепин был жутко зол, — зачем тебе сливать информацию?

— Элементарно. Вы, я имею в виду государство, — я взял чай и пригубил, уже почти остыл, — не умеете работать с информацией вообще. В принципе. Когда что-то происходит, вы впадаете в состояние, похожее на истерику и либо стараетесь не замечать, либо психуете. Как вы будете действовать, если произойдёт катастрофа? Та, которую нельзя скрыть? Никак, вы никак не сумеете действовать, — закончил я, — одной из основных задач государства является решение больших и сложных проблем, которые не в состоянии решить общество без объединения в государственную машину. Понимаете?

Шелепин рухнул в кресло, но ещё больше злился:

— Это не повод сливать американцам информацию!

— Я её фильтрую. Знаете, что добило советский союз? Это Чернобыль и Нахимов.

Шелепин спросил:

— Нахимов то тут при чём?

— Адмирал Нахимов. Теплоход, потонул в восемьдесят шестом. Я смотрел архивные видео об этом — там просто пи...ц что творилось. Одни орут молчи-молчи, другие бьют по рукам пытающимся снимать, третьи стоят и смотрят, как люди тонут — пока приказ из Москвы на спасение не пришёл, им до п...ды на людей. Государство просто расползлось во время этих двух катастроф. Продемонстрировало, и очень ярко, что не способно нормально реагировать на ситуации. Что собственный имидж им важнее собственных граждан и страны. Это стало сигналом к тому, что это государство больше не нужно. Начало презрения и ненависти к коммунистам. Вы тоже такой же, — я отпил ещё чаю, — вспомните протесты в шестьдесят втором? Истерика, вот как можно охарактеризовать ваши действия. Вы абсолютно не готовы к неожиданностям. Зачем вообще нужно государство, если оно не способно решать большие проблемы? Катастрофы, ЧП, пожары и наводнения, взрывы атомных станций и кораблекрушения?

Шелепин всё ещё злясь, спросил:

— И ты думаешь, что сделаешь лучше?

— По крайней мере, государству придётся выкручиваться. Не знаю как у вас, а у нас с девяносто третьего года и до пятидесятого века, есть серьёзная уголовная статья за сокрытие информации о катастрофах. Так вот, если вы заговорили о морали.... — я отставил чашку и временно включил свою прошлую личность.

Да, я генерал СВР, Великий Инквизитор, следователь, судья и палач в одном лице — одного взгляда хватило, чтобы Шелепин сбавил обороты и краснота на его лице сменилась бледностью:

— Если мы вдруг заговорили про мораль, то мне следовало бы взять моих боевых дронов и устроить бойню, освободив мою страну от коммунистической партии. Потому что вы нарушаете законы, существовавшие тысячи лет, законы, которые не оспаривались ни разу. И если я хотя бы краем глаза замечу, что вы действуете на благо лишь маленькой, заплывшей жиром прослойке элиты, и проливаете ради неё кровь невинных граждан — помолитесь. Другого вы не успеете сделать, — Шелепин всё больше бледнел, я же не отводил взгляд, — я уже больше двухсот лет занимаюсь лишь тем, что казню врагов своего народа. И поверьте, умею это делать лучше, чем вы могли бы себе представить. Лучше, чем этот ваш Сталин мог бы мечтать.

Шелепин вдруг закашлялся и схватился за сердце. Воронов немедленно подскочил к нему и Александр Николаевич начал задыхаться — видимо, я его напугал слишком сильно. Не привык комсомольский вожак к тому, что его могут запугивать. Хотя я не старался то особо, так, напомнил, чем это может выйти. Резко выхватил с пояса одну коробочку и достав из неё инъектор, вогнал через одежду в плечо иглу, но ситуация была и правда крайне серьёзная и угрожающая.

— Грачёв, делай что-то! — в панике вскричал Петя.

— Уже делаю, — я вызвал экстренно челнок, — сейчас, постараемся дотащить его до яхты...

* * *

И таки это был сердечный приступ. Довольно серьёзное, между прочим, явление — Александр Николаевич уже в бессознательном состоянии был экстренно доставлен до яхты. Её гигантская, лазурного цвета, вытянутая громада, успокаивала меня в том, что всё будет хорошо. Шелепина положили на носилки и перехватили у меня медботы, которые дотащили его до автодока, где начался процесс лечения.

Я рухнул в кресло вместе с Вороновым, он на одну из коек. Почему-то полез вместе с нами, видимо, волновался за своего патрона.

— А ничего у тебя тут яхта, — вдруг сказал он, — настоящий дворец.

— И не говори. Старая рухлядь, ей уже больше пятисот лет. Переделана из боевого крейсера, списанного на слом.

— Правда? — Воронов тоже переволновался.

— Правда. Иначе бы тахионный двигатель не е..нул и мы с тобой не застряли бы в этом времени. Тебе то хорошо, ты считай шаг назад сделал, всё знакомо. Люди тебя понимают, всё тебе известно.

Воронов улыбнулся почему-то:

— Слушай, а меня не можешь тоже подлечить? И Катю? И её родню?

— Я всё удивлялся, почему ты, такая большая шишка, не позаботишься о родне своей жены. Ладно Анатолию, ему не положено, но ты то можешь позволить себе вольность, пристроить их где-нибудь в Москве...

— Да, — Петя махнул рукой.

— Что да? Что да? — вот дебил. Нет, правильно Шелепин его охарактеризовал — дурак, — думаешь Шелепин или кто ещё, оставили бы своих родственников прозябать где-то за уралом? Тем более, те и так еле сводят концы с концами. А я там ЖК закончил. На уровне лучших элитных комплексов двадцать первого века. Даже солярий и салон красоты есть. Не говоря уже об обычных удобствах. ЦК обзавидуются.

— Вот поэтому...

— Завали е...ло, Воронов, — махнул я рукой, — ты не хочешь — я это устрою. Вали всё на меня, я дурак, у меня справка есть! — улыбнулся я.

* * *

Шелепину пришлось пройти тяжкие процедуры замены сердечной мышцы на искуственную. Ну и армирование венозных сосудов, мышечной ткани, омоложение кожи, и ещё кое-какие меры ювенальной терапии. Зубы опять же — половина запломбированы, пришлось сделать новые, из керамики. Без нервов, зато такие, что можно перекусывать стальные канаты.

Результат налицо — Шелепин вылез из автодока голый, злой и изрядно похорошевший, оделся быстро в больничный халат и огляделся по сторонам.

Лучше всего о том, где мы находимся, говорило уже знакомое нам панорамное окно тридцать на тридцать метров, в которое была видна очаровательно спокойная панорама планеты земля, медленно проплывающая под нами.

— А, — Александр Николаевич подошёл ко мне, Воронов уже залез в автодок сам и попросил его исцелить, — ну ты и дал.

— Простите, — повинился я, — виноват. Хотя от слов конечно не откажусь, но мне не стоило так расслабляться.

— Ты что, правда готов меня шлёпнуть? — спросил он с прищуром.

— Не, до такого я бы не стал доводить. Но имея в руках микродроны-разведчики не проблема за неделю скопить компромат на всех до последнего человека в ЦК и иметь такие возможности, о которых другие могут только мечтать.

— Компромат? И на меня что-то есть?

— На вас маловато. И на вашего друга тоже маловато. Зато на брежневскую команду столько, что можно уголовное дело открывать. В пяти тысячах томов — столько всего накуралесили. На секретарей региональных обкомов, почти на каждого, убойный есть. Или вы думали, мне по доброте душевной вся ваша система помогает мои дела проворачивать?

— Конечно не по доброте, но...

— Одна угроза в стиле Остапа Бендера и они становятся шёлковыми и мяготелыми, готовы любой каприз исполнить, как Корейко. Вот что, товарищ Шелепин, вы не волнуйтесь так. Просто не надо секретить катастрофы — учитесь с ними работать. Признавать, обещать разобраться, успокаивать народ, скорбеть по погибшим, винить во всём злодейку-судьбу и нерадивых чиновников на местах... Увидите, сможете стать великим лидером. Как-никак не одно поколение таких значимых лидеров выросло на умении правильно действовать.

— Звучит так, как будто ты стараешься меня уберечь.

— Оно так и есть. Уберечь от судьбы Горбачёва, на которого свалили вину за все катастрофы, несчастья, за всю бедность и вообще за всё плохое. Оно вам надо — стать дежурным стрелочником по стране? Вот поэтому я и буду вас учить. Завтра разобьётся ТУ-114 под москвой. Погибнет двадцать один человек. Попробуйте сделать всё правильно и увидите, народ к вам потянется.

— Вообще-то пропаганду решаю не я.

— Ваш друг сидит на цензуре и решает, что можно говорить, а что нельзя. Вот что, если вы не умеете, я вам помогу, подготовлю речь, которую нужно будет зачитать по радио. Уж свои люди в радиовещании у вас есть, я знаю.

* * *

Всё равно, получилось как хотел Грачёв. Шелепин, вернувшись к работе, обнаружил, что головные боли его больше не донимают вообще, а так же в целом самочувствие было как у молодого и энергичного человека. Он ещё не видел, что вытворяет Королёв — тому как вожжа под хвост попала, помолодев внутренне, улучшив самочувствие и закусив удила новых великих задач, Королёв устраивает там почти террор своих подчинённых, заставляя их работать вдесятеро усерднее.

Вечером четырнадцатого февраля по радио в девять часов вечера прозвучал трагический голос Шелепина:

"Товарищи, жители советского союза. Сегодня, на полосе московского аэропорта Шереметьево, произошла страшная трагедия — разбился борт ТУ-114, выполнявший штатный рейс Москва-Конакри. По предварительным данным, трагедия произошла в результате нехватки наземной техники и персонала для борьбы с снежными заносами на взлётно-посадочной полосе. Погибли тринадцать членов экипажа и восемь пассажиров. От лица коммунистической партии Советского Союза приношу искренние соболезнования семьям и друзьям погибших. Чтобы трагедия не повторилась впредь, Комитет авиационной безопасности рекомендовал увеличить в два раза количество персонала и техники, предназначенные для борьбы со снегом на Взлётно-Посадочных полосах самолётов, меры приняты к исполнению и мы получили заверения в том, что Министерство авиации Советского Союза, ответственное за состояние полос, значительно усилит надзор за состоянием Взлётно-Посадочных полос. Ещё раз, приносим свои соболезнования жертвам маленькой, но роковой ошибки. Семьям погибших будут предоставлены компенсации, хотя конечно же, это не сможет вернуть их трагически погибших родственников.

— В нашем прямом эфире был член президиума ЦК КПСС, депутат верховного совета СССР, Александр Николаевич Шелепин"

А вот реакцию на подобное радиообращение Шелепин не рассчитал и не ожидал. Впервые за всю историю компартии, о трагедии сообщали публично. Более того, впервые партийный вожак признавал допущенные ошибки, соболезновал и докладывал о принятых мерах — всё это привело к резкому росту Александра Николаевича — радио в СССР слушали все. От мала до велика, стар и млад, большие чиновники и юные детишки. Естественно, пятнадцатого Февраля об этом знала вся страна и авторитет Шелепина, совершенно непонятно и неожиданно для него, взлетел до небес. Ведь это было впервые, от этого пахло чем-то совсем новым — не сухими, пропитанными пафосом и формализмом формулами про светлое коммунистическое будущее.

К Александру Николаевичу относились в партии по-разному — его союзники, его противники, однако, последние уже начали злорадствовать, что железный шурик сдал и теперь у него начнутся проблемы.

Проблемы начались, но почему-то не у железного шурика, а у его политических противников — в народе медленно начало поднимать голову недовольство — почему о подобных вещах говорит Шелепин, а не Брежнев? Почему Александр Николаевич честно соболезнует, а Брежнев что? Отдыхает в Ялте и охотится на кабанов в подмосковных лесах? Ему до погибших нет дела?

СМИ в СССР это больше чем СМИ, это официальный рупор партии.

* * *

Фантазии коммунистов были весьма смелыми — по результатам совещания, на котором присутствовали я, Королёв, Шелепин, и ещё десяток важных лиц, были приняты судьбоносные решения, которые должны будут определить облик советской космонавтики. Я выступил с проникновенной речью, Королёв тоже не отставал, и вместе мы задали тон совещанию.

Было принято решение — свернуть работы по ракетам Н-1 и УР-700 полностью. Вообще. Открыть работу по созданию ракеты с возвращаемой первой ступенью и водородно-кислородными двигателями, рассчитанными минимум на четыре пуска. Это раз. Направить все ресурсы на создание многоразового космического корабля.

Конечно, старые пни не хотели, но я предоставил доказательства работы американцев над лунной программой — и эта программа уже была близка к завершению — то есть заткнул их бумажками и фотографиями, заткнулись. И безропотно и единогласно проголосовали. Королёв сам определил задачи — сначала возвращаемая ступень, потом возвращаемый корабль, потом — прилунение с последующим строительством постоянной космической базы на Луне.

Но перед этим решили всё-таки бабахнуть и провести совместный с МЭПом проект по созданию сети спутников связи, которые обеспечили бы надёжную связь и навигацию советской армии и флоту, и в будущем — стали бы опорой для дальней космической связи между землёй и кораблями на орбите и за орбитой земли. Совещание продлилось полтора часа — рекордно мало по меркам компартии, на этот раз как разогнанный паровоз, Королёв практически давил на своё непосредственное начальство — министр обороны был вынужден принять все условия.

Устинов обратил своё внимание на меня, хотя я был в тени Королёва:

— Товарищ Грачёв, а вы что скажете про проект товарища Королёва?

— Смело, но реализуемо. Это потребует колоссальных затрат, но я настоятельно прошу всех присутствующих — обойтись без штурмовщины. Товарищ Королёв чуть не умер под новый год из-за всех волнений и ответственности, которые на него вывалили. Космос — это очень точная и сложная сфера, в которой человеческий фактор крайне опасен, так что без спешки к новому году, юбилею, или ещё какой-либо памятной дате. И я буду настаивать на публичности всей этой операции и подготовки. К тому же, замечу, — я оглядел стройный ряд военных и партийных чиновников, — что предложенный проект означает второй космический шаг после запуска в космос человека. Все эти бултыхания в открытом космосе, первая женщина, первая собачка, первые, первые... не имеют никакой практической роли.

Поднялся ропот, я чуть понизил голос, чтобы услышать меня, им пришлось замолчать:

— Сергей Павлович наметил план революции в космической отрасли. Не стоит вбухивать народные деньги в игрушки для партии, разменивать доходы людей на политическую выгоду для себя лично. Это антинародно, контрпродуктивно и в перспективе — весьма опасно. У людей туалетной бумаги нет, зато у нас есть ракеты! — саркастично сказал я, — Намеченные товарищем Королёвым изменения придадут стране куда больше пользы, чем бессмысленные запуски человека в космос. Это экономия на космических пусках, по моим расчётам — удешевление почти в пять раз в расчёте на тонну выведенной полезной нагрузки. Мы просто обязаны совершенствовать космическую отрасль не экспансивно, как хотел бы один любитель кукурузы, а экстенсивно. Помните, чем закончилась целина? Вот то же мы не должны повторить в космической сфере, а то получается от штурмовщины к штурмовщине, всё больше и больше, всё хуже и хуже.

— Но-но, — возмутился было один из партийных бонз, не член ЦК, но около того, — у нас превосходная космическая программа!

— Вы как её оценивали? По какой методике? Американцы уж шутят, что советский союз отправляет в космос так много космонавтов, чтобы чинить так много спутников. Потому что качественного превосходства нет. Вообще нет. Американцы избрали тактику победителей — без ЧП, авралов, слетать на луну и объявить себя победителями в космической гонке. Пока у нас гонятся от одного мелкого достижения к другому, они хотят сделать одно, но так, чтобы на весь мир. Наша космическая программа находится в состоянии кризиса и паники всегда. Товарищ Королёв выдвинул предложение закончить эту нервную штурмовщину и взять грамотный, деловой и последовательный подход. Удешевить, упростить, стандартизировать и начать движение в нужную сторону без выпендрёжа и пафоса. Так что я его в этом поддержу.

Думаю, правоверные коммунистические бонзы от моих слов чуть не словили инфаркт, но ничего, переживут. Невзлюбят меня — ну да и хрен с ними — у меня компромат на каждого присутствующего, чуть за красную линию зайдут — их разорвут в клочья свои же. Пусть знают, с кем имеют дело!

— Так, — хлопнул папкой Шелепин, — решение партии и правительства остаётся неизменным?

Никто не ответил и он, осмотрев присутствующих, кивнул и поставил свою подпись на документе, передав его другому.

* * *

Было несколько проблем с созданием ракеты, основная — отсутствие мощностей и материалов и технологий, и электроники и всего. Так что ракету нужно было создавать мне, своими силами. Сергей Павлович и я стояли около стартового комплекса для РН "Энергия-Буран". Этот комплекс был отдельным от всех остальных и отличался собственной инфраструктурой — электрогенераторы, баки с кислородом, многое другое, всё это было своё, если такая дура взорвётся — пол Байконура затопит облако огня. Однако, сейчас было не до шуток. Ракету я создал с нуля, и даже создал её сверхсекретные компоненты — на это ушёл всего месяц проектирования и разработки и столько же работы. Запуск, СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО совпал с началом съезда партии.

Это была красавица-ракета. Энергия, способная выводить на орбиту до ста пятидесяти тонн груза — для сравнения, максимум современных ракет это три-пять тонн. И это для тяжёлых. Мысль о тоннах не покидала умы разработчиков — даже создали уродца по имени Н-1.

Ракета-носитель "Энергия" требовала колоссально большого стартового комплекса — это тысячи тонн стали, огромный подъёмный механизм и такой же массивный стартовый стол. Их созданием я и занимался, синхронно с созданием ракеты. Поскольку у Королёва не было технологий вообще, практически все ему получается сделал я — залегендировали это как разработки капиталистов, переделанные под советский лад и пущенные в ход. Да и вообще, в этой сфере работать было спокойнее и проще — полностью картина происходящего была только в голове тех, кто мало что понимал в космических пусках. Именно поэтому я мог без особого труда заниматься космической темой и не париться по поводу того, что прицепятся из-за каждой мелочи — больше всего времени ушло на проектирование челнока Буран.

Чертежи — есть, технологий — нет. То есть вообще нет, пришлось начинать с основ — с изготовления и поставки на авиастроительные предприятия и предприятия космической отрасли станков и оборудования для изготовления Бурана. А вот вся авионика проходила под грифом Секретно, поскольку её разработкой занимался НИИ Интел и фактически — это были сверхсекретные артефакты будущего. Но спрятанные в таком месте, где до них никто не докопается.

Самое главное и серьёзное условие, которое я поставил — гласность. Публичность всей подготовки — тем более, что она была уже на последней стадии разработки — на Байконуре работало постоянно две кинобригады, ведущие прямую трансляцию, и ещё двести различных видеокамер, фиксирующих каждую мелочь — строительство гигантского стартового комплекса прошло в стороне от объективов, его уже преподали постфактум, в готовом виде.

От одного вида этой махины из стали возникает ощущение мощи советской промышленности и науки, способной создать нечто монструозное. Проект Энергия-Буран стал судьбоносным в жизни всей космонавтики СССР, потому что прошлые проекты велись в условиях полнейшей секретности, никто даже не знал, кто такой Королёв. Полное молчи-молчи, на этот раз за проектом следили журналисты, сообщали новости в вечерней программе Время. Пару раз я настоял на интервью с Королёвым и прочими разработчиками комплекса — числящимися разработчиками. Рассказали про уникальность, про аналоговнет, про многое другое, в общем — гордость что просто ух.

По-моему, если бы на землю прилетели инопланетяне, то следили бы за их передвижениями меньше, потому что мой пропагандистский гений сделал из этого сверхпопулярного космического проекта ещё и сверхмощный пропагандистский проект — пиарили Королёва, который стал не то чтобы народным героем — затмил славой Гагарина. Правда, пришлось посадить своих дикторов и самому показать, как надо общаться по радио — без этого северокорейского пафоса, просто и ненапряжно.

На телевидении шла передача — полчаса эфирного времени ежедневно посвящалось проекту "Энергия", от кадров мельтешащих вокруг гигантского стартового комплекса людей, у обычных зрителей уже должно было свести зубы. Но в СССР впервые поняли истину — у кого ящик, у того и сила. Абсолютная, неограниченная сила, способность манипулировать всеми.

Конкретно сейчас ящик был у меня — Шелепин оказался близким другом и соратником телевизионщиков, и поэтому теперь я мог с чистой совестью брать эфирное время. Тем более, что с министерством телерадиовещания у меня нормальные отношения — я выделил им спутники-ретрансляторы, несколько модных западных видеомагнитофонов для показа эфира и более того — обеспечил почти пятьсот современнейших телевидеокамер и звукозаписывающее оборудование.

Мы дружили, в общем, и рейтинги передачи Энергия, построенной по стандартам реалити-шоу, рвали все союзные рекорды — каждый вечер перед телевизором граждане могли видеть, как проходит подготовка к запуску ракеты. Главной ракеты советского союза, как окрестил её Королёв в телеэфире.

Я режиссировал этот спектакль, и прямо на моих глазах рушился образ Брежневских старпёров как главных людей в Советском Союзе. Про них не было ни слова. Вообще, про коммунизм, идеологию, весь этот пафос — под жесточайшим запретом, за семью печатями.

Но мощный каток пропаганды уже набрал ход и изменить что-то даже коммунистические вожди не могли. Не были способны — в рамках этой телепередачи я хотел воспользоваться старым добрым методом работы с информацией — кто ж знал, что истосковавшиеся по информации люди так воспримут это? Восприняли даже слишком остро — взлёт был назначен на следующий за началом съезда день. Назло перенесли, потому что не хотел делать к съезду, хотя шелепин мне звонил и убеждал, что если взлетят к Съезду — это простит нам всё, а так же сильно поднимет его лично акции, ведь это он взял протекцию над проектом Энергия-Буран.

Космический челнок пять раз роняли с орбиты, проверяя посадку в автоматическом и ручном режиме — он выдержал все спуски, и вот, его серийная версия прицеплена к ракете. Главной ракете СССР.

Почему не к съезду? Это тоже моя метода. Вся страна сегодня выключит теле и радиотрансляцию Съезда партии, чтобы увидеть и услышать, как взлетает Энергия. Это продемонстрирует некое единство народа, отдельно от коммунистической партии. Таково моё решение — телевизионщики не возмущались, запуск проводили в прямом эфире, снимали пять основных точек — на земле три, и две в воздухе, одна на вертолёте, другая на самолёте. Перепроверили всё по десять раз.

Да, маленькое лирическое отступление — чтобы увеличить количество посмотревших, я изготовил телевизоры. Для этих целей, к ракете, так сказать — партия из ста тысяч телеприёмников, цветных и с хорошей диагональю, и их рассредоточили в МЭПе и других министерствах — справедливо рассудил, что лучшее место для телеприёмника — если смотреть будет много человек разом. Запуск приурочили к шести вечера по москве. На Байконуре было семь вечера, уже начало слегка темнеть.

Мы с Сергеем Павловичем и телеоператором, дающим картинку в прямой эфир, расположились в ЦУПе. Одна из камер была закреплена рядом со стартовым столом и накрыта прозрачной бронёй, с неё шла наиболее красивая картинка. Первый старт Бурана решено было провести вместе с космонавтами — для большей актуальности. Хотя следовало бы беспилотно, но... Сделают пару-тройку витков вокруг земли и вернутся.

И моя задача удалась — в шесть вечера по Москве к экранам телевизоров прильнули все, кто только мог — во всех конторах и ведомствах, стояли телеприёмники, для демонстрации этого. Торжественный момент! Тридцатое марта, шесть часов и четыре минуты по москве, десять, девять, восемь...

Я аж улыбнулся — удалось. Всю страну приковать к телеэкранам удалось, потому что о дате запуска знали заранее и все, кто остался на работе после конца рабочего дня, кто дома, кто ещё где, но удалось.

Будем считать это репетицией лунной программы. Три... два... один... Пуск! Есть отрыв!

Ракета такого размера просто исчезла в клубах огня и дыма, который хлестал в три стороны из под стартового стола и вот она, многотонная махина, отделилась от стартового стола и медленно, величественно, ревя словно сотни громов одновременно, поползла вверх, ускоряясь. Силуэт космического аппарата на её борту был хорошо различим, камера сменила ракурс с вертолёта на самолёт, что летал на большой высоте и наблюдал, и сопровождала ракету, наконец — наше Ноу-хау. Съёмка непосредственно со спутника — это был спутник, подогнанный к месту съёмки и синхронизированный так, чтобы пройти над поверхностью именно там, где летит Энергия. Огромные объективы его захватили картинку и начали транслировать — хоть качество картинки и упало из-за конвертации изображения, но было видно, как Буранчик отделился от второй ступени.

Камера снова вернулась и начала снимать спуск первой ступени ракеты — это было то ещё зрелище. Для спуска Королёв решил использовать схему с дополнительными стабилизирующими двигателями и парашютом — многокупольный парашют размером с три футбольных поля, раскрылся на большой высоте и ракета снижалась с его помощью. Не слишком медленно, но стабильно, первая ступень шла вниз. Вскоре её захватил в объективы коллектив, летящий на самолёте. Для съёмок была выделена ТУшка.

Спуск первой ступени проходил пока что штатно, на последнем участке полёта двигатели включились вновь — на этот раз у ракеты уже не было боковых ускорителей, которые одноразовые и по правде говоря, довольно дешёвые. Ракетные двигатели вновь включились и скорость снижения начала падать, пока не достигла нескольких метров в секунду, после этого в дело вступили ещё двигатели, на этот раз на верхней части ракеты — прецезионные тормозные блоки. Они стабилизировали ракету над посадочной площадкой и она медленно опустилась, с небольшой ошибкой в пару метров, но для такой махины это терпимо.

Ракета застыла, пыхнули в последний раз сгораемые остатки топлива и ракета застыла на специальной посадочной площадке. Торжественный голос диктора, присутствующего тут, объявил, что корабль "Комсомолец" выведен на орбиту и первая ступень совершила мягкую посадку на посадочную площадку — ей предстоит вывести в космос ещё не один корабль.

У Королёва от души отлегло, а уж сколько эмоций было в ЦУПе — словами не передать — все радовались так, словно Спартак стал чемпионом мира по футболу. Это просто эйфория и визги всех присутствующих, всё-таки проект держал людей в страшном напряжении на протяжении последних нескольких месяцев. Орали, обнимались, открывали бутылочки шампанского, припасённые заранее, камеры это всё снимали.

* * *

Работа продюсера телешоу для меня вновинку, но получилось просто идеально — за отсутствием сколь нибудь внятной конкуренции — на следующее утро Сергей Павлович был едва ли не человеком номер один в Советском Союзе. И стал имунным к решениям Брежнева — попробуй сейчас Брежнев снять, скажем, Королёва с работ — то у Леонида Ильича пропадёт всякая поддержка в народе. Конечно, она ему не очень нужна, но начнутся такие волнения, что проще будет убрать Леонида Ильича и другие группы.

Тем временем нужно было работать по уничтожению Суслова. Человека, который крайне вредил как советскому союзу, так и нашей маленькой компании заговорщиков. Но вернусь к тематике внезапнпого космического пуска.

Если люди были в обычной эйфории от того, что им постфактум, без всякой картинки или чего-то понятного, сказали, что Гагарин вышел в космос, то после проведённого телешоу бомбануло по настоящему. Бомбануло настолько, что 23й съезд партии прервал свою работу на тридцатое марта — ввиду очевидной неспособности граждан СССР работать в этот день — космическая эйфория по второму кругу накрыла страну советов, в результате чего правительство даже напряглось — людей на улицах было больше обычного, организовывались массовые скопления народа, особенно в местах общественного досуга — в парках, кафетериях, ресторанах и прочих местах их обычного скопления.

* * *

Смешная до анекдотичности ситуация произошла в апреле-месяце. Мои средства слежения внезапно забили тревогу — спутниковое наблюдение за Вороновым, и на этот раз была "угроза жизни" — я в это время перебирал основы создания интегральных микросхем. Оказывается, сейчас самое время начинать их делать — для этого нужно было море всего самого нужного, целая гора сложного оборудования, которое не уместить в НИИ — для этого в нашем городке уже строили новый завод электроники при НИИ Интел. Серийный выпуск интегральных микросхем налаживать хотели.

Вот, сижу я и перебираю бумаги, читаю энциклопедические знания человечества о создании интегральных схем — пусть у меня не было аутентичной литературы двадцатого века, но зато об интегральных схемах знали и в моём времени, поэтому примерно я мог разобраться, что к чему. Теоретические то основы одни — реализация разная. И вот, недолго думая, я бросаю всё это на стол, блокирую за собой дверь и по рации вызываю службу охраны НИИ — ЧП произошло рядом со зданием, счёт идёт на минуты — на этот случай у меня есть группа охранников. Это не чекистские автоматчики, стерегущие особую секцию нашего склада, а мои собственные, в своё время воевавшие люди, то есть знающие, с какой стороны у ружья дуло. Вооружены все до зубов — после принятия я их прогнал по программе подготовки и незаметно для них сделал кое-какие имплантации и улучшения, которые незаметны на первый взгляд — в общем, живчики лет по сорок, крепкие и умелые. Таких у меня было двадцать человек — охрана НИИ Интел. Вели дежурство, ходили часовыми по ночам, охраняя секреты, а сейчас бегом неслись к машинам — на этот случай у меня было два бронеавтомобиля. На вид те же чёрные Тигры, только с противопульной бронёй, плюс у каждого по калашникову в руках, выбежали уже через двадцать секунд, я впереди всех — ребята уже были в бронежилетах и с автоматами, запрыгнули в машины и бегом, бегом, бегом — время теряли.

С визгом шин стартанули и ломанулись прочь из НИИ, вылетев в сторону происшествия — вскоре долетели до места действия, застав там Воронова и ещё какого-то мужика, и две машины — вооружённых людей тут не было.

Прибытие двух машин, из которых горохом посыпались вооружённые автоматами люди, обескуражило действующих лиц — особенно Воронова — мои гасконцы не стали долго размусоливать и мужик, который стоял напротив Воронова, получил прикладом по е...льнику и тут же рухнул, его спеленали наручниками и быстро закинули в кузов одного из броневиков, а я подошёл к Воронову.

— Ну и что, мать твою, это сейчас было? — Недовольный и злой я посмотрел на него как на врага народа, — что здесь за шум?

На щеке у него наливался синяк — не иначе как подрался.

— Э, я просто...

— А тем временем большой брат, — ткнул в небо, — всё видит и поднял тревогу, когда увидел угрозу для твоей жизни. Ты в драку сам полез?

С этого дуралея не сталось бы. Нет, он конечно тот ещё, но драться бы не стал, тем более, что сейчас он был на волге своей жены — та вроде в декрете и ей сейчас не до вождения.

— Да, в общем, так получилось. Но это не я! Сам полез, мне что, стоять, пока мне морду чистят?

— Нет, конечно, — сменил я гнев на милость, — но впредь постарайся избегать драк.

— Командир! — раздался голос старшего, — а с этим что делать?

— Обыскали?

— Так точно! Оружия нет, есть документы. Секретарь горкома.

— Первый?

— Даже не второй, командир.

— Ну тогда и хрен с ним, — махнул я рукой, — сгрузите тушу в его волгу и пусть подумает о жизни. Дальнейшее уже его проблемы.

Зевак тут собралось — видимо-невидимо. Ну можно понять — упакованный по первое число солдат выглядит внушительно — бронежилет, каска, укороченный автомат в руках, дубинка на поясе, и так далее. Даже шеврон с надписью "Интел" нашёлся.

* * *

Бытовуха затянула попаданца со страшной силой — но это он, ему можно. Я же в это время сидел в дорогом ресторане с товарищем Месяцевым. Товарищ Месяцев был одним из вернейших сторонников Шелепина и главным на телерадио, он тут наша основная сила.

— Вещание конечно удалось восстановить, — рассказывал он историю, — но с инженерами всё равно беда — желающих много, могущих — мало.

— Это да, страшная вещь — кадровый голод, — согласился я, — мы тут не лаптем щи хлебаем, соображаем, что вам нужно для эффективной работы много хорошего контента.

— После вашей передачи народ начал привыкать к телеэкранам, — хмыкнул Месяцев, нацеживая креветку на вилку, — очень удачно вышло. Телекамеры есть, операторы есть, но в основном фонды выделяются на проекты второго сорта, знаете, их рейтинг оставляет желать много лучшего.

— Насчёт этого у меня есть к вам ряд предложений, — согласился я, — имею мнение, что будут популярны в недалёком будущем сериалы. Вы даже не представляете, насколько популярны.

— И насколько?

— Офигенно.

Месяцев знал, что я не из этого времени, а так же знал основную тайну Интела. Но Шелепин не знал, что месяцев в курсе. Мы же с товарищем в полной гармонии — он с величайшим интересом прочитал и посмотрел те образцы, что были у меня, я помог ему с техникой, и мы наладили взаимовыгодное сотрудничество. Естественно, я за ним приглядывал, чтобы не сболтнул лишнего, но я надеялся, что у него с головой всё в порядке и даже пьяным, он ничего не скажет. Кстати, пил он редко и мало, так что угроза уменьшается.

— Вот с этого места поподробнее. Какие сериалы?

— Вот, скажем, сериал Звёздный Путь. На мой взгляд он будет ужасающе популярен в америке и мире, но не у нас. И тем не менее, он положит начало космооперным сериалам. Костюмы там конечно полный треш, уровень съёмок примерно как у советских фильмов в стиле планеты бурь, но основную формулу успеха они раскроют. Сериал про группу людей, находящихся в сложных межличностных отношениях, с харизматичным капитаном, его необычным другом-помощником, и ещё десятком-другим второстепенных персонажей. Эдакое кино про группу людей. Я думаю, следует начать реформацию. И начать — с увеличения контента и эфирного времени — до круглосуточного вещания.

— Круглосуточное невозможно, оборудование требует профилактики, а это минимум часа два.

— Желательно — круглосуточное, — вздохнул я, — спутниковая ретрансляция уже достигла определённого уровня качества, думаю, где-нибудь во Владивостоке, где сейчас уже утро следующего дня, тоже хочется посмотреть прямой эфир, а не запись. Ну или переносить столицу во Владивосток и оттуда вещать на страну.

— Круглые сутки... теоретически, это возможно, — кивнул Месяцев, — да и идея мне нравится, проблема в том, что сами съёмки обходятся очень дорого. Это даже не вопрос денег, вопрос персонала — нам нужно заполнить телеэфир.

— Сериалы. Вот сериалы то тут и будут очень кстати, вообще, много трудов не составит найти подходящие форматы, с креативностью и у вас неплохо. Главное — обеспечить технику для записи на видеоплёнку, без промежуточного звена в виде киноплёнки.

— Видеокамера? Хм... — Месяцев погонял шампиньон по тарелке вилкой и отложил её, — это конечно сильно упростит дело.

* * *

Разрыв шаблона — это спортивный aston martin db11 на советской улице. Вы бы слышали, какой у него звук мотора — песня а не звук. Конечно, это не добавляло радости жителям советского союза — как бы не выглядело даже издевательством... впрочем, тут, в Москве, по сравнению с другими городами, подзажрались немного.

Зато можно нормально разогнаться на свежеотремонтированной трассе, ведущей из нашего подмосковного городка в Москву. Тут всё так же просто — дорожные строители получили сверхплановые премии, не деньгами, конечно, но ценные, западные вещички, много. И естественно, при условии, что дорога будет проложена не только без нарушений технологии, но и с некоторыми моими добавками, увеличивающими её прочность и ровность. Нарушать я особо не стремился — но скоростной режим на трассе установлен так себе, камер тут нет, полицейские на каждом углу не стоят. Тьфу, милиционеры. Так что можно было вдавить газ в пол и погоняться с Вороновским Порше, я милостиво уступал Воронову роль лидера заезда — как бы он ни хотел, побороть шесть сотен лошадок моего АМ он не мог.

Лето выдалось жарким и интересным — работы у нас и правда было много. Даже более того — Воронов всё время носился как курица с яйцом с интегральными микросхемами — я тут ему ничем помочь не мог. Он ездил к Старосу — пришлось перетащить Филиппа Георгиевича к себе в Интел. Ездил к Алфёрову — товарищ переехал к нам, теперь тоже работает и живёт здесь.

То, что в Интеле люди живут лучше, чем высшие партийные чиновники — есть неоспоримый факт, и теперь в МЭПе попасть в наше НИИ — это не только удача, это апофеоз карьеры для тех, кто хочет устроить свою задницу в тёплое место — в придачу идёт большая квартира, машина в подарок, на полном пансионе от гаража НИИ, так что обслуживать не придётся. И наконец — полное отоваривание.

Мы с Вороновым проехали по улицам Москвы, я думаю, привлекли внимание, разъехались на садовом — ему нужно было в министерство, мне — в Останкино. Работа, которую я затеял с Останкино, довольно масштабная — скромная телестудия не имела ещё тех ресурсов, которые должны были ей выделиться в будущем, но уже кое-что имелось. А именно — студийные видеомагнитофоны и видеокамеры. Пока ещё не маленькие, ручные, на которые снимали в девяностых годах по словам Воронова, вовсе нет!

Видеокамера этого времени — это штука размером с телекамеру, это большущая штука, обычно устанавливаемая либо на треногу, либо на "русской руке" — специальном гиростабилизированном штативе, который обеспечивал съёмку с необычных ракурсов. От телекамеры она отличалась тем, что кабель к ней шёл только питания, а съёмка записывалась на вставляемую видеокассету — видеокассета при этом представляла собой массивную пластиковую коробку с бобинами видеоплёнки.

Одной из проблем киносъёмочных аппаратов всегда являлся собственный шум камеры — в видеокамере он не был актуален — эту проблему полностью решили. Теперь же пошёл черёд за многочисленным оборудованием — чтобы снимать лучшее кино и сериалы, нужно было оборудование. Самое-самое. Я создал для Останкино десять "Русских рук", использующихся на автомобилях — в комплект к ним шли и сами автомобили. Операторские краны и тележки, и что более интересно — различное световое и звуковое оборудование, необходимое для работы.

До моего прихода ситуация обстояла следующим образом — начиналось вещание не раньше десяти утра, чаще в одиннадцать. В час дня прерывалось и возобновлялось только примерно в шесть вечера, и шло часов до десяти. Телевизионщики кушали свой хлеб, но телеэфир ценностью не был. Не оценили партийные бонзы могущества супероружия массового поражения — ящика с картинками. И это позволило мне перехватить контроль над этим супероружием.

Большая часть передач составлялась по принципу "лишь бы время занимало". Утренняя гимнастика в семь вечера, зарисовки из жизни колхозов с пропагандой, грубейшей, причём... Медленные и тягучие новости, пропитанные таким количеством бессмысленных повторений слов "товарищей" "социалистического" "коммунистическая партия советского союза", что если это вырезать или сократить — объём уменьшится вдвое. А если увеличить скорость подачи до нормальной — то в пять-семь раз.

Ценность телеэфира я понимал гораздо лучше товарищей из партии, поэтому моя передача не просто взорвала советское телевидение, она разогрела его до кулоновского барьера и начала термоядерный синтез, потому что обычно никому на болт не упавшее телевидение вдруг превратилось в нечто желанное, а новую серию этого ток-шоу ждали каждый день.

Нетрудно догадаться, насколько это было революционно — сейчас же происходили мощные тектонические сдвиги — новостные программы увеличили частоту втрое — в девять утра, пятнадцать и двадцать один час. Скорость подачи новостей увеличили, рубрикацию изменили, журналистов наняли, ведущих наняли, рабочие группы создали и разослали по советскому союзу.

С передачей записи смухлевал — видеоматериал передавался через спутниковую сеть, плюс добавилась система спутникового ТВ-эфира, установленная на обычный грузовик типа ГАЗ-66 и дополненная локатором на его объёмном кузове.

Найм специалистов дело не первое, лучше всего на эту роль подошли, как ни странно, актёры малых театров — как показала практика, журналисты из числа реальных журналистов, работать не умели абсолютно. Совершенно. Мне же нужно было найти таких, которые за словом в карман не полезут, острословов.

У новичков были те же проблемы, что и у начинающих видеоблогеров — они не умели говорить. Разговорный жанр — особый, тут нужно иметь и привычку и умение. И не заминаться на каждом шагу, и не нервно теребить текст.

Выездные бригады ширились — для телевизионщиков были зарезервированы рейсы компании Аэрофлот, в частности — я договорился с Аэрофлотом и там обещали при необходимости доставлять съёмочные бригады в любую точку советского союза. Это стоило мне ящика коньяка и полторы тысячи тонн авиационного керосина, которые у них то ли просрали, то ли своровали, в общем — недоимки восполнили, горючки и для пилотов и для самолётов отгрузили и теперь журналист — стало звучать более гордо, потому что по документам журналиста телеканала можно полететь куда угодно без очереди и ожидания, даже если все места заняты.

Следующей на очереди стала работа с телеканалами — а именно создание новых. Сложно? Да вообще не вопрос, с точки зрения практики — это лишь небольшая перенастройка оборудования. С точки зрения реальности — каждый канал умножал количество ресурсов, и организация полномасштабного телевещания 24 на 7 — это оказалось выше советских сил. Ящику просто не давали ресурсов даже для восьмичасового вещания пять дней в неделю.

* * *

Кинотеатры. Создать хороший кинотеатр — это та ещё запара, по старой советской традиции в кинотеатре должен быть плохой звук, один зал и обязательно мало места. Или много, но всё равно, один зал и плохой звук, не говоря уже о картинке. Традиции мы шатали и вертели на одном месте.

Создание с нуля кинотеатра — задача сложная, особенно когда надо это сделать достаточно быстро — до осени. Тут мне помогла старая добрая установка билдкрафтера — памятуя о том, насколько в советском союзе популярно кино, я заложил в проект создание кино на двадцать залов. Двадцать!

Постройка была довольно быстрой — Этажей мало — всего три, межкомнатных перегородок нет — поэтому билдкрафтеру было мало работы. И поскольку при постройке использовалась жутко секретная техника размером с полсотни башенных кранов, поставленных рядом, проводилась она под маскировочным полем и на территории, выделенной мне под строительство — благо, была занята максимум четверть жилым комплексом.

Варианта, чтобы справиться с желающими, было два — первый — создать много кинозалов, второй — сделать их большими. Во втором случае, более традиционном для советского строя, зрители на галёрке не получат сто процентов ощущений. Поэтому строить начинали двадцать залов — два блока по десять кинозалов в каждом.

Но начну по порядку, чтобы было понятно, что сделано. Ещё перед входом нас встречает большое здание кинотеатра — о трёх этажах, второй этаж очень большой, третий маленький, технический. Здание большое, с несколькими входами-выходами. Внутри, за автоматическими стеклянными дверьми нас встречает большое фойе, с непривычной для этого времени отделкой — плитка на полу монотонная и гладко отполированная, до блеска, отражает множество точечных светильников на потолке. Сразу после входа — гардероб и несколько билетных касс. Непривычная для советского глаза отделка — белые полы, чёрные элементы декора, на стенах множество выступающих или наоборот, впалых сайдинг-элементов, там же находится подсветка сине-голубым цветом. Под потолком проходят могучие стальные балки — толщиной в метр, закрытые сайдингом так, что выглядят как элемент декора — прямые чёрные шпалы.

Места много, здесь установлены детские и недетские аттракционы — немного автоматов для игры — я специально узнавал, что популярно в США, купил там лучшие из лучших. Тут же есть кафетерий — не советский, с грязными столами, оббитыми клеёнкой, в лучших традициях макдональдса двадцать первого века — самообслуживание, все дела. Кафетерий на триста мест располагается справа от входа, слева — детская игровая площадка. Бассейн с пластиковыми шарами, батут, аттракционы, даже есть старорежимная карусель с лошадками как центральный элемент экспозиции — благодаря моим трудам, она выглядит очень и очень прилично, вся светится благодаря куче светодиодов, сверкает, мерцает, играет музыка и так далее.

Когда-нибудь сюда поставят вместо всего этого видеоигры, аркадные автоматы, я надеюсь. Воронов уже много раз говорил, что это лучший вариант продукта, но пока воз ныне там. Мне показались довольно абсурдными другие варианты советского досуга, которые мне предлагали в кинотеатр, когда я разговаривал с Вороновым, а универсальный — магазины, как то не получилось сделать. Нет в советском союзе приятных глазу товаров, да и магазин тут — это не досуг, а место битвы за ништяки, весьма посредственного, кстати, качества. Пустое пространство решил заполнить местом для отдыха — что-то вроде большого зала, случись принимать здесь большое количество гостей, будет забито. Места тем более в залах много — двадцать от пятидесяти до двухсот мест, в общей сложности три тысячи кресел.

Залы по пятьдесят мест — самые роскошные. Глубокие мягкие кресла с персональными, а не совмещёнными подлокотниками, по желанию зрителя — подогрев или вентиляция кресел — технология честно украдена у моего Астон Мартин. Кресла — регулируемые, то есть имеют сервоприводы и могут увеличивать угол.

В общих залах всё попроще, но от советских жёстких откидных кресел, обитых красной тканью, тоже отличаются очень сильно. Особенно сильно отличается высота — похоже, тут люди думали, что затылок впереди сидящего это обязательный элемент картины — дополнительные двадцать сантиметров перепада высоты на каждом ряде, решают эту проблему полностью.

И наконец, в этом времени стандарт, по которому построен кинотеатр, называется IMAX. В ближайшем будущем — он не будет называться никак, просто стандарт. Хорошая, качественная картинка — без смазывания движения и нечёткого изображения. И главное — 3d-технология.

Для сравнения, стандартный для советского кино формат экрана на одну десятую по высоте отличается от IMAX, но размер экрана у него варьируется от случая к случаю, правилами регламентируются все параметры и расстояния.

Переделка имеющегося кино под формат imax довольно нудное занятие, однако, благо, у меня есть нейросети и программы для обработки двухмерного изображения с функцией добавления трёхмерности. Порабоать руками тоже пришлось, но основную работу по преобразованию 2д в 3д сделала нейросеть, специально обученная определению дистанций на кинокадрах и распределению смещений и корректировок для размещения объекта в трёхмерном пространстве.

Imax в 3d отличался от обычного, привычного воронову формата тем, что у него было реально ощущение полной трёхмерности изображения. Словно голограммы, плавающие по залу. В некоторых случаях, специально отсечённые формы выглядели так, словно выплыли с экрана и мельтешат перед глазами — и выглядело это просто бо-же-стве-нно. Дополнительная обработка ленты на чёткость, межкадровую обработку, звуковую — с помощью фильтров, и вот уже перед нами кино, выкрученное на максимум.

Но конечно, лучше всего было смотреть те киноленты, которые хранились у меня и весили в сотни раз больше Вороновских. На его ноутбук такой фильм не влез бы даже наполовину, но всё же — это были те ещё киноленты.

Почему фильм "Аватар" был популярен? По всей видимости, люди этого времени видели в нём какие-то параллели с америкой и её историей. Ну, аборигены, злые американцы, ведомые жаждой наживы, то ли история индейцев, то ли вьетнамской войны. В любом случае, образ влюблённых в деньги и готовых сжигать аборигенов в джунглях ради этого американцев, оказался очень популярен для данного времени. Я вот даже подумывал — а не выпустить ли подобный фильм? Обосновать можно секретными технологиями съёмок, надписи, лицевую анимацию и лица нейросети поменяют легко, перевести тоже не проблема.

Но пока суд да дело, пригласил на реально закрытый показ товарищей Шелепина и Семичастного с жёнами, Косыгина, Воронова и Месяцева, благо, кинозал на полсотни мест уже ввёл в строй и теперь можно было наслаждаться... Обещал кино уровня двадцать первого века, какого даже Воронов не видел — нетрудно догадаться, что вскоре приехали все особы — отпуск тем более у партаппаратчиков уже закончился. Загорели все, кроме Воронова и Месяцева — последние выглядели жутко уставшими. Нетрудно догадаться, почему, я Воронова не видел больше двух месяцев!

— Добрый день, — пожал руку Месяцеву, — что-то мне ваш вид не нравится. Не переутомились?

— А, — махнул он рукой, — работали над передачей, а это такая морока. Согласовать, утрясти, бумаги участников разобрать, организовать, это просто караул. Даже с декорациями и то чуть не умерли.

— А что за передача, если не секрет?

— Международная панорама. Знали бы вы, как сложно организовать международную передачу! Особенно когда нужны кадры из-за границы!

К нам подходили Шелепин и Семичастный, с госпожами Шелепиной и Семичастной, все не то что при параде — почти в домашнем. Шелепин так вообще в свитере.

— И что на этот раз учудил? — спросил Семичастный, отпуская руку жены и подходя ближе, глянул на Месяцева, поприветствовал его как полагается и вернул мне внимание, — ты всех пригласил?

— Вообще всех друзей. Ещё Сергей Павлович обещал прилететь. У него правда дел полно, но не экстренных.

Воронов стоял чуть поодаль, оглядывался. Владимир Ефимович кивнул:

— Кинотеатр хорош. Выглядит просто фантастично, поддерживать всё это хозяйство в порядке, я надеюсь, надо будет за твой счёт?

— Это не так уж и много. Я тут пытаюсь договориться о кафетерии, вернее, ресторане, — кивнул в сторону зала фуд-корта, — знаете, сколько проблем? О детской зоне я вообще промолчу — там конь не валялся.

— Это хорошо, что вы подумали о детях, — вдруг сказала жена Шелепина.

— Конечно. Ведь где-то этих обормотов нужно будет оставить, пока родители отдыхают? Ладно, мои проблемы — только мои. Хотите посмотреть кино?

— Именно за этим мы сюда и приехали, — кивнул Шелепин, — Кого ждём?

Я открыл набраслетный компьютер и развернул экран, перемотал и посмотрел внимательней.

— Сергей Павлович будет через минут десять. А пока что, я думаю, мне стоит провести обзорную экскурсию. Уверяю вас, вы увидите много нового.

* * *

Товарищей интересовало всё. Вот вообще всё — начались вопросы ещё с фойе. Ну подумаешь — полуавтоматический гардероб! Да, без гардеробщицы — автоматика, с обычным чипом-транспондером на брелке — приложил — выехала капсула с твоим пальто, оставил брелок — пальто можешь забрать. Мелочь, но товарищам понравилась.

Осмотр детской зоны не затянулся — походили, задумчиво и глубокомысленно покивали, дальше пошла речь о фудкорте и вот тут уже пришлось сильно напрячься — для организации постоянного и бесперебойного питания мне нужны были люди. Мне нужны были около восьмидесяти человек персонала на кухню, при этом — контроль качества, чтобы улыбались, засранцы, клиентам. И не хамили. Вот только последнее слишком сложно для большинства советских продавцов, ощутивших себя элитой общества. Старшими рабами, поставленными над младшими, надзирать и распределять им хавку и предметы быта.

Поэтому хамство истребляется системно — я так считал, нанимать в эту отрасль хотел людей совсем не продавцовой профессии. Без промывки мозгов советскими учебными заведениями — в основном вчерашних студенток.

Сергей Павлович приехал при полном параде, в костюме, при шляпе, поздоровался со всеми и осмотрел коротко полученный мною результат, удовлетворённо хмыкнул и мы все пошли смотреть кино. Под это дело я хотел задать Шелепину и Семичастному вопросы о том, как нам быть с кинематографией и можно ли использовать кино будущего в прошлом?

Поскольку тут все просто уписывались от космической тематики, для просмотра я выбрал столь же древний фильм о космосе "покорение", две тысячи сто двадцать первого года выпуска. Да, в плюс фильму можно сказать то, что он отечественный и все три часа киновремени не потрачены впустую — есть на что посмотреть — техника и люди, сцены планет, космического пространства, тяжкой работы отечественного ВКС. От шильдика "Роскосмос" у Королёва чуть инфаркт не случился, благо он после лечения здоров как бык. У правоверных коммунистических вождей аналогичная реакция на триколор — видимо, больно их задевает это всё. Ну да не моё дело — кино то зачётное, особенно в хорошем формате с хорошим звуковым сопровождением.

Просмотр закончили через три часа сорок минут — долго! Фильмы будущего делятся на три фармата — мини, миди и макси. Сто двадцать, сто восемьдесят и двести двадцать минут. Данный фильм из максимального формата.

Из зала выходили, полные ощущений, переполнились все, даже Петя с его женой. Королёв спросил:

— Много в этой киноленте правды?

— Около половины.

— То есть?

— Обстановка вполне реальная, не фантастика, а вот сами события — художественная выдумка.

— Понятно. Что ж, как я погляжу, нам есть куда стремиться.

— А есть чем похвастаться? — спросил я, дожидаясь, пока дамы сходят в уборную и поправят причёски, четыре часа сидеть — не шутки.

— У нас наконец-то сумели выполнить все этапы, — заявил Сергей Павлович, — сверх плана и сверх всякой разумной скорости.

— Это как? — вдруг спросил Шелепин, оттесняя в сторону Воронова, — схалтурили где?

— Нет, не схалтурили. Может что-то и не доглядели, но пока что узнать что и где — невозможно. Оказалось, что большую часть времени съедают проблемы на производстве, хотя это и так понятно, — Королёв, судя по тону, совсем не боялся делиться своими проблемами с членами ЦК, — Поиски инструмента, нужных людей, материалов, нехватка необходимых технологий и необходимость координировать и как-то добиваться, вытряхивать с заводов и прочих предприятий нужное. А тут, извините, полный комплект оборудования, станков, инструментария, и ещё с большим запасом. Главное — что штамповочные прессы и пресс-формы для горячей и холодной штамповки товарищ Грачёв предоставил, это сразу в разы упростило и облегчило дело. Добавьте сюда почти пятьсот тонн ручного инструмента. Я даже некоторые образцы с собой привёз, по делу.

— Вот примерно так работают в NASA, — заключил я, — поэтому и обогнали с луной, хотя изначально отставали. Более эффективная модель работы, начнут — хрен остановишь.

— Таких денег они больше не выделят, — покачал головой Косыгин, — и так просадили бюджет, и это в условиях вьетнамской то войны.

— Однако бюджет выдержал. Благосостояние среднего американца не упало, кушают много, по автомобилизации вон далеко позади мы. Они считают лунную гонку своей победой во всей космической гонке потому, что их система оказалась более приспособленной к внезапным изменениям планов, к снабжению крупных проектов, к их реализации. Сергей Павлович сейчас работает точно так же, как американская лунная программа — я обеспечиваю всё, абсолютно любые хотелки. А до этого как? Это хрен знает, сделают ли, тут брака полно, там вообще конь не валялся, то запретили, это засекретили... вот и хрен там, а не плодотворная работа. Почти всё время тратится на решение мелких проблем, в то время как на главную задачу, вон, Пётр считал, приходится около десяти процентов времени. Я бы назвал это КПД системы.

— И что делать то будем? — вдруг спросил Косыгин, — по поводу рыночных отношений с Микояном этим летом мы уже поговорили, он совсем не против вернуть артельщиков.

— Мелкий бизнес. Власть держится на управлении Армией, СМИ, транспортом и центробанком. Всё. Китайцы это поняли и перестали пытаться управлять всеми процессами экономики вручную, мечта Ленина о полном порядке — не более чем модернистская теория своего времени, обычная, в общем-то, для эпохи индустриализации. Эпохи, когда механически точный порядок приходит в ранее хаотичные и беспорядочные области. Так хочется упорядочить отношения людей — чтобы впустую прозябающие в карманах богачей средства, равномерно распределялись, а каждый произведённый грамм продукта доходил до покупателя по нормальной цене... Чтобы всё это работало как машина. Но тут совершена страшнейшая ошибка — он попытался применить законы механики, точной науки, к человеку. К гуманитарной науке, обществу. Поэтому вы неизбежно движитесь либо к сталинскому порядку и диктатуре на страхе. По сути — коммунистической абсолютной монархии одного диктатора, вроде пол пота, либо — к хаосу. И тут уже не важно, какие меры предпринимаете — главное сохранять контроль над ключевыми областями экономики, а производство галош и телевизоров — так хрен с ним, пусть бы и рыночное — от этого будет только и исключительно лучше.

— Это поэтому наша экономика изволила загнуться в страшных муках во времена Воронова? — немного зло спросил Косыгин, — конкурентоспособность то где взять?

— А как вы думаете, если сейчас начнёте продавать по пусть более высокой, но доступной цене, без очередей и более качественные и привлекательные, западные товары — сколько даже не месяцев, а дней, понадобится, чтобы ваша экономика просто улетучилась, как дым? Вопрос риторический. Нет, товарищ Косыгин, единственное, что может быть эффективно — это частные производства. Они — опора государства, никакие другие. Казённые всегда работали из рук вон плохо и по казённому, то есть с определённой долей брезгливости к качеству. Вам ли не знать, вы же работали на производстве, сильно о качестве беспокоились?

Уел.

— Постойте, — разнял нас Шелепин, — постойте, товарищи, успокойтесь.

— Да всё в порядке, — отмахнулся от него Косыгин.

— Вопрос системный, — вдруг сказал Королёв, — важный. Да, нам нужны деньги. Не фантики, на которые ничего не купишь, а настоящие, которыми можно было бы людей мотивировать. Сунуть бы в зубы нужным заводам и НИИ, чтобы работали как надо, а не как им хочется.

— Халтурят даже при нормальном финансовом обороте, — вздохнул косыгин, — да я то понимаю, что сейчас нужна рыночная система, НЭП, мы после войны вообще в затяжном кризисе. И не смотрите, до войны ещё хуже кризис был.

— Кризис начался, видимо, с первой мировой?

— Можно и так сказать, всё пошло кувырком, — махнул Косыгин рукой, — я уже с Глушковым по этому поводу говорил — умный человек, хоть и немного не реалистичный.

— Знаю. Он как раз адепт точной науки. И совершенно теряется, когда сталкивается с человеческим фактором, рушащим все его расчёты и формулы. К счастью для него, с реальностью он встречается нечасто.

— Так мы с чего начали то? — прервал нас Шелепин, — и о чём вообще речь?

— О НЭПе, товарищ Шелепин. О том, как разрушить старую систему, при этом остаться у руля и выйти из этого дерьма, благоухая розами. Задачка не для пятого класса, прошу заметить. Задачка не из лёгких, но решение можно найти, если подумать.

— Да, главная неизвестная — как сделать рубль свободно конвертируемой валютой мирового уровня.

— За мировой уровень я вам не скажу, но сделать это теоретически, можно. Правда, курс сейчас реальный составляет около двадцати девяти рублей за доллар. Сильно подрывает слегка перекошенная и жёсткая экономика СССР — если теоретически те же мощности переставить на коммерческую рельсу и не скашивать цены, применить рыночное формирование — то курс будет около пятнадцати-семнадцати рублей за доллар.

— Полузакрытый или открытый тип? — заинтересовался Косыгин.

— Полузакрытый регулируемый. Акцизы, к примеру.

— Акцизы... Тут нужно много думать, — он задумался не на шутку, — акцизы... А ведь может пролезть.

— Я один ничего не понял? — вдруг спросил Петька.

— Ох, дорогуша, полузакрытый — это когда товары из-за рубежа имеют какие-либо невыгодные условия, хотя их продажа не запрещена напрямую. Скажем, ввозные пошлины, но я бы рекомендовал акцизы, то есть внедрение в цену товара дополнительной цены в рублях. Примерно как в твоём времени происходит с табаком и водкой — сигареты стоят, скажем, тридцать рублей, плюс сотка акцизов, сто тридцать.

— Сигареты столько не стоят, — возмутился Воронов.

— Ну, пять лет плюс и будут стоить, — отмахнулся я, — в любом случае модель тебе понятна. Государство может фактически самостоятельно занять место чёрного рынка и делать деньги на продаже импорта. Большие деньги. На чёрном рынке сейчас джинсы спокойно улетают за двести, это зарплата инженера с премиями и надбавками, почти всеми. Коллекция винила битлз улетает за две с половиной тысячи — это половина цены автомобиля. И покупают ведь, эти деньги уходят мимо экономики.

— Откуда тогда они берутся?

— Всё оттуда же. Чёрный рынок. Можно даже констатировать факт, — улыбнулся я пете, — рыночная экономика в советском союзе есть. Она имеет своих олигархов, миллионеров, банкиров, даже свои предприятия, производящие и продающие товары. Другое дело, что это всё неподконтрольно, а борьба с этим методом злого крестьянина — "Запретить, Закрыть, Не Пущать", работает из рук вон плохо.

— Вот только как это обосновать, — вмешался Косыгин, — нет, мы конечно привыкли изворачиваться по-разному, но...

— Да вообще говно-вопрос, — термин не совсем подходил к дискуссии с высокоинтеллектуальными людьми, но я счёл вульгарность и некоторую расхлябанность в данном контексте уместной, — сказать, что продажа иностранных товаров разрешена, акцизные средства, которые при этом взымаются, используются для развития собственной экономики, строительства детских садов, школ, заводов, фабрик и пароходов, в общем — для поднятия отечественного на уровень западного. Покупая западный товар ты приближаешь выпуск советского, не уступающего ни в качестве, ни в количестве. Поскольку на реально дорогие вещи у советских людей в большинстве своём денег нет, будет продажа мелкого ширпотреба.

— Похоже, что партия должна барыжить западными товарами, — поморщился Косыгин, тоже немного опустив планку интилигентности лексикона, — купили дешевле, продали дороже, прибыль...

— Прибыль в бюджет через акциз. Советский союз — это колоссальный, мощный, очень перспективный рынок сбыта, и либо прибыль с него будут стричь западные компании, либо свой собственный бюджет. И вообще, до сих пор держать монополию на водку и иметь с неё прибыли — никто не стеснялся. А я напомню, водка, в отличие от итальянских кед и кока-колы, народ убивает. К восьмидесятым уже так проспиртовались, что народ чуть было не начал массовое вымирание и пандемию алкоголизма. Легальная наркоторговля — вещь куда серьёзнее.

* * *

Распад золотого пула бреттон-вудских соглашений — это крайне значимое событие в мировой экономике. Косыгин взял меня, что называется, за пуговицу, и вместе мы обсуждали финансовую афёру, которую он уже развернул после получения информации от Воронова.

Суть сводилась к тому, что восемь крупных мировых валют привязаны к золоту и их курс стабилен, однако, золотовалютное обеспечение бумажных денег уже невозможно. Слишком много этих самых бумажек нужно.

И поэтому в Европе уже полгода действует банк, предназначенный для спекуляций на золоте — они покупали тонны золота, даже несмотря на цены.

Более того, ранее цена золота была стабильна, но очень скоро произойдёт нечто и цена на жёлтый металл подскочет с сорока долларов за тройскую унцию до восьмисот пятидесяти. Голда всегда в моде! Потом, правда, просядет, но цена быстро восстановится и ещё долго золото будет основной мировой валютой.

Цена на золото прямо пропорциональна величине американского кредитного пузыря. Насколько я знал из истории — кризис кредита, когда госдолг США достиг отметки в сто триллионов, привёл к лопанию этого финансового пузыря. И все, кто имел доллары, внезапно остался с зелёными бумажками, которые стоят не больше бумаги, на которой напечатаны. А там и очередная партия войн подъехала, в общем — с соединённых штатов взяли. Взяли так мощно, что германия сорок пятого, которую подчистую ободрал советский союз, покажется пещерой али-бабы — три четверти штатов ушли с молотка. Ведь, если хорошо подумать и ещё раз хорошо подумать, деньги — не хрен собачий. Они не берутся из ниоткуда, нельзя взять и напечатать себе миллион, его нужно иметь. Финансово. Не в виде "пустых" ценных бумаг, вроде опционов, а в виде реальных заводов, нефтяных месторождений и технологий.

В истории США остались второй страной, после империи Александра Македонского, которая стала частью фразеологизма, если империя македонского развалилась после смерти лидера, то США просто предъявили счёт.

Большая часть долга — внутренняя? Ну так это никого не волнует — напечатанные доллары то покупают иностранцы, по всему миру, и даже если первым бенефициаром были американцы, в итоге все эти доллары уходят в другие страны, хранятся в банках, в карманах граждан, в сейфах и кубышках, на счетах.

Это было абсолютно ожидаемо, просто глядя на этот долг — отдавать его они не будут. А это значит — бухгалтерия американского долга имеет плюс и не имеет минуса, ведь печать денег — это плюс, а необходимость их вернуть — минус.

Так вот, возвращаясь к теме — чем больше долг, тем дороже золото. Хранить золото в самой свободной стране мира запрещено так же, как в советском союзе, с той лишь разницей, что тут закон не регламентирует оборот ювелирки и прочих изделий из золота, вроде иностранных золотых монет и самородков.

Советские трейдеры покупали золото, брали под него кредиты, снова покупали золото, и снова брали под него кредиты.

— Я могу слить на рынок ещё некоторое количество золота, — кивнул я, садясь напротив Косыгина в его большом кабинете.

— Сколько? И откуда у тебя золото? — прищурился партаппаратчик.

— Золото легко добыть в главном поясе астероидов, так что особой ценности для меня оно не представляет. Ядро разрушенной планеты было богато на тяжёлые металлы, среди них золото, платина и многие другрие, редкие и ценные металлы. Я могу слить на рынок пять тысяч тонн голды. Или десять, если так будет лучше.

— На рынок сливать не надо, — покачал головой Косыгин, — наоборот, под залог этого золота нужно взять кредиты. Дашь?

— Без проблем. Пять тысяч тонн, сгружу куда скажете и в любой форме.

— Банковские слитки, — кивнул Косыгин, — постой ка... А разве нельзя с помощью этого золота расплатиться с францией?

— Можно, теоретически, — пожал я плечами, — а в чём проблема с французами?

— Через неделю к нам приезжает Де Голль, французский лидер. Может, слышал.

— Ни разу.

— Знаменитая личность. Если коротко — до распада империи, французы вложили очень большие деньги в русскую экономику. Очень большие, но распад империи, нищая советская республика, тут было не до чудовищных по размеру долгов. Сейчас Шарль и все французы, спят и видят возвращения долга.

— Цена вопроса?

В конвертации на золото получалось просто слишком много. Однако, эту сумму французы вложили.

— Что ж, за возврат царских долгов мы вправе требовать каких-нибудь преференций. Дело то можно спустить на тормозах за давностью лет, подписать какую-нибудь бумажку о том, что все взаимные претензии исчерпаны. Как-никак именно СССР вытащил европу из той нацистской задницы, в которую европа попала.

— Вот это им и не объяснишь, — покачал косыгин головой, — вопрос с золотом мы решим. Хорошо бы ещё каких-нибудь ценностей, кроме золота.

— О, придумал, — улыбнулся я, — придумал. Давайте француза запустим в экипаж комсомольца, который на луну полетит?

— Что? — у Косыгина натурально глаза начали округляться.

— По-моему, в древние времена принято было женить детей для закрепления союзов, но теперь времена поменялись. Это нечто из той же оперы — возьмём какого-нибудь Шарля не Де Голля в экипаж, будет вторым человеком на луне, считай, национальный герой. Представляете, какой эффект это должно произвести?

Косыгин задумался.

— Нам в принципе не сложно хоть француза, хоть японца взять.

— Японцев не надо! — ответил Косыгин, — но идея у тебя хорошая. Вот что, ты не мог бы поучаствовать в подготовке визита месье в советский союз?

— А что? — я удивился, — без меня не справитесь?

— Справимся, легко. Вот только ты у нас хорошо работаешь по части спецэффектов.

— Какая программа?

* * *

Ознакомившись с программой визита Шарля Де Голля в СССР, мне пришлось схватиться за голову и раскачиваться из стороны в сторону, чем я очень напугал товарища Косыгина — выходить из кабинета во время чтения цкшного документа он мне запретил:

— Это что за х...ета? — спросил я, подняв листок, — запуск ракет? Тройной? Вы что, хотите войну в следующем году франции объявить? Или думаете, что бряцанье оружием впечатлит французов?

— А, — косыгин махнул рукой, — что ты понимаешь.

— Понимаю, что для месье Де Голля, если он не лютый фанат советской программы по уничтожению человечества, подобное произведёт строго обратный эффект! Ох, ну и творите вы делов... а потом удивляетесь, почему весь мир вас боится. Ракету в программу включить можно. Королёв только неделю назад в кино докладывал, что у него новая Энергия готова к старту.

Косыгин задумался.

— Зрелище куда более впечатляющее, чем запуск Р7. Впечатления на всю жизнь можно набраться. Потом, — я обвёл карандашом следующую фразу, — митинг. Нах..я? Это что, как при Хрущёве — взгромоздиться на трибуну и по старой памяти о партийной молодости, когда все слушали с большим интересом, потрясая кулаками, с трибуны вещать разные советизмы?

— А...

Не успел косыгин и слова вставить, я зачеркнул слово митинг и приписал на полях, продублировав вслух: — Пресс-конференция. В цивилизованном обществе это называется пресс-конференция. Задают вопросы, на них отвечают, никаких рабочих и крестьян — у них есть радио и телевизоры. Традиции двадцатых-тридцатых оставьте в тех же годах — методы уже не действуют, и если не остановиться — скоро над ними начнут смеяться и злорадствовать. Пресс-конференция. Банкет, о, это хорошо. Впечатлить француза русской кухней будет сложно, уверяю вас. Поезка в НИИ... так... Хотите Воронова засветить?

— Засветим, демонстрация достижений народного хозяйства, — наставительно поднял палец вверх Косыгин, — неотъемлемая часть программы.

— Достижения в виде стенда с работающим движком из равчика — это хрень собачья. Покивает и пойдёт дальше — надо сделать полноценный автомобиль и прокатить француза на нём, вот тогда он может быть оценит по достоинству. Ладно, едем дальше — микроэлектроника, вычеркнуть — её и свои то недооценивают, а тут пожилой человек, ему что в чип что в транзистор — один хй непонятно. А теперь добавляем пункты программы...

Я расчеркал листок окончательно, добавив — Салют, это раз, воздушный парад — выступление пилотажной группы. Демонстрацию военщины расчеркал так, что даже листок прорвал:

— Нет, нет и нет. Нельзя. Под этот визит, если хотите, запустите программу экспо по технологиям обороны и защиты, и вот на них уже не стыдно людёв пригласить. Может быть чего-то в экспо будет бутафорией, что-то лишь концептами, но сама идея — главное. В будущем все так делают, примите как данность — после снятия секретности со всех проектов ни один из них не вызвал интереса на западе. Ни один. Даже угнанные в америку самолёты, новейшие и лучшие перехватчики, не вызвали интереса — что можно ждать, если в СССР не могут, как жаловался мне давеча Устинов, поставить линию по созданию маркированных проводов? Отстаём, поэтому секретить — уже поздно, и эта сталинская или даже подростковая привычка держать всё в тайне, до добра не доведёт. Сами в бумажках и секретах зашиваемся, под смех иностранных разведок, которые чертежи могут выкупить — советского человека купить — не вопрос цены для них. Двадцать лямов и вывоз в США как беженца, никто не додумается попросить. Значит так, звоните товарищам, снимайте режим параноидальной секретности. Конечно, внутрь залезть никто не разрешит, но кто его разберёт, что там внутри? А снаружи пусть смотрят и любуются. Я организую экспозицию для западных партнёров, салют, демонстрацию ракеты, народное хозяйство опустим. Нечего трясти хозяйством перед францией, если у самих людей кормить нечем.

— Визит будет уже через две недели, ты успеешь? Это первый вопрос, второй — уверен в своей программе?

— На все сто. Поверьте, будет впечатляюще. Заодно наведу справки по этому Голлю и дальше построим модель действий. Он вроде не слишком враждебен?

— Условно, низковраждебен, по сравнению с остальными.

— Тогда я постараюсь что-то сделать. Мне нужно будет зарезервировать крупную площадку под военный салон, это раз, программу подробно передам вам позже.

— Время не ждёт. А по золоту?

— Передам вам, как и обещал. Позвоните, когда будете готовы принять.

* * *

Три главных элемента Шоу было подготовлено к старту — на Байконуре, на стартовой площадке с кодовым названием "Луна", началась сборка ракеты "Энергия". Ракеты собирали перед стартом в огромных эллингах, за процессом приглядывала моя автоматика, но в целом...

Качество работ там было полное гэ, приходилось много раз переделывать и увольнять огромное количество рабочих, но ракету собрали.

Главной темой лета стало совместное предприятие министерства обороны СССР, министерства культуры СССР и ДОСААФ, министерства авиационной промышленности СССР.

Это главное предприятие — первая в истории СССР выставка. Военная выставка, мне удалось довольно ёмко описать ситуацию — секретность тотальная и повальная ни к чему хорошему не приводит. Мне удалось внедрить в сознание Устинова и Семичастного мысль о том, что такая тотальная секретность полностью и для народа и для партии обесценила само значение слова "секретно". У нас всё секретно, так теперь чё, не жить что ли? Политика тотального молчания приведёт к ицыку с гвоздями, так что убедил их попробовать новую модель — и ради этого сняли секретные грифы с сотен образцов военной техники.

Военный салон СССР был организован по всем канонам науки о массовых мероприятиях такого типа — благо, у меня хоть какая-то информация сохранилась — огромные ангары стали внезапно павильонами для демонстрации отдельных узлов и агрегатов, самолёты, военные и гражданские, выстроили на рулёжных дорожках ЛИИ Им. Громова в жуковском, огромное количество авиации и техники.

Пока что это было не так впечатляюще и масштабно, как военные выставки будущего — недостаток выставочных образцов заменил выступлениями — среди них гвоздём программы должна стать демонстрация ранее секретной полностью системы ПРО А-777. Или Три Топора.

Шарль Де Голль? Я его вообще не видел — моё дело — носиться на электромобильчике типа гольфистского, по полю и решать поступающие проблемы, в результате я почти пропустил выступление пилотажной группы, но зато павильоны подготовили к визиту иностранных коллег.

И вот, настал черёд для демонстрации главной пыли в глаза — я выехал на зрительские трибуны и встал рядом, там в воздухе показывали своё мастерство вертолётчики. Когда они накрутились и настрелялись по мишеням — а шоу было со стрельбой, настал черёд для запуска ракет.

Диктор торжественным голосом объявил по русски, после чего по французски, специально для Де Голля — запись, сделанная мной:

"Дорогие товарищи! Гвоздём сегодняшней программы и её завершением станет пуск одного из пакетов системы Противоракетной обороны — основы нашей безопасности от ужасов ядерной войны, которой нам регулярно угрожают некоторые недостаточно миролюбивые страны. На ваших глазах произойдёт запуск восьмидесяти противоракет, одного из многих ракетных комплексов, обеспечивающих безопасность столицы нашей родины. Ракеты А-777 встали на вооружение в январе этого года и надёжным куполом защитили наши важнейшие города и промышленные районы в случае, если произойдёт самое страшное. Нам есть что защищать и есть от кого защищаться. А теперь — ключ на старт, учебная тревога!"

Трибуны были забиты людьми — я построил огромные трибуны благодаря своему кораблю. По сравнению с созданием стартового комплекса Энергии — это ерунда, но всё же, размером с развёрнутые трибуны стадиона международного олимпийского класса.

Самая зрелищная часть программы — запуск восьми десятков ракет, построенных по проекту А-235, правда, у этих ракет нет никакой особой значимости и они улетят подальше и там самоуничтожатся. Но сам старт очень зрелищный, уж больно быстро взлетают противоракеты — почти мгновенно преодалевают облака, моргнёшь — уже пропустил. Это вам не какие-то медленные, которые долго сидят на старте и медленно-медленно отрываются от земли, разгоняясь в небо.

Создание восьмидесяти экземпляров и шахт под них потребовало значительной технической проработки проекта — несмотря на огромную сложность, реализовать подобное было можно и даже вполне реально, именно этим я и занимался. И пусть у Москвы нет ПРО А-235, пусть имеющаяся ещё только строится и мягко говоря, никакая, пусть, но американцам то про это неизвестно, к тому же ракеты есть. Дезинформация.

На сегодняшний день большая часть имеющейся у меня прямо из пентагона информации по планируемой вероломной атаке ядерными силами, говорит о том, что американцы планируют уничтожать не ключевые объекты противника, как СССР, а города — в пентагоне витает дух террора, мысль, что можно врага сломить морально геноцидом народа. Так они поступили с японцами, так прямо сейчас поступают с Вьетнамцами, поливая джунгли напалмом и химическим оружием, по сути — это всё можно охарактеризовать как очень серьёзное военное преступление. Кстати, им за это предъявили счета, но уже когда штаты разваливались — в итоге вьетнам отделался леденцом пососать, а Япония получила в своё распоряжение два штата на восточном побережье вместе с городами Лос-Анжелес и Сан-Франциско. Японцы во время прошедшей войны сами были отнюдь не ангелами, но города массово не сжигали.

Что ж, всему миру урок — за всё приходится рано или поздно платить. Даже если сейчас их авторитет абсолютен, они светоч свободного мира, стоит надломиться и рухнуть этому — останется истеричное террористическое государство, которое вряд ли лучше сталинского советского союза или гитлеровской германии. Может даже хуже. Но пока что сидеть и ждать, когда они сами развалятся — не стоит, они сильны и будут ещё сильнее, и как бы мои действия не привели к поломке истории и ядерной войне — тут люди ещё не понимают всей серьёзности этого оружия.

И начался старт — звук сирены короткий, и яркая вспышка — в небо устремился огненный болид, столь быстрый, что его запуск даже заметить не успели, ракету не увидели. Грохот дошёл до трибун чуть позже, и началось — стартовали пачками по три штуки, от дыма заволокло всё место пуска и огненные шары взлетали в небо так быстро, что просто диву давались все присутствующие. Ещё бы — скорости звука ракета достигает на высоте тридцати метров над землёй, едва выйдя из шахты, а дальше только быстрее. Грохот и дым, хорошо ветер стоял сильный и дым быстро рассеивался и можно было видеть пуски новых ракет. Мощное зрелище.

Товарищи из ЦК Компартии сидели вместе с делегацией французов на отдельной трибуне, тут же где-то на правах обычного посетителя обитал и Воронов, но я его не встречал. Пуск произвёл неизгладимое впечатление на всех присутствующих — судя по количеству эмоций, рады были все до усрачки.

* * *

Самой значительной частью стало торговое соглашение! Самой удивительной — Косыгин принял мои слова за акцизы всерьёз и решил попробовать, но в список стран для закупки шла одна только Франция и французские национальные производители — Советский Союз официально заключил соглашение о покупке Французских товаров малого и среднего бизнеса. То есть — обязался скупать продукцию маленьких французских предприятий. И вот, произошло то, чего я не ожидал — меня пригласили поучаствовать в совещании. Какое место я занимал для Косыгина и Шелепина в советском союзе? Мои возможности казались им безграничными, и надо признать — опыт и знания были очень полезными. Я был для них фундаментом их власти и силы — именно так.

Разговор с Шарлем Де Голлем — дело крайне серьёзное, Шелепин мне десять раз внушал, что надо себя вести так и говорить эдак, но я лишь отмахивался, и вот, настал черёд перелёта делегации из Жуковского в аэродром подле Байконура. Очень долгий перелёт скрашивало только то, что проходил он на борту самолёта, созданного мной, специально для этого — это был самолёт НИИ Интел.

Почему именно самолёт Интела? Другой вариант — это самолёт-салон от главного авиационного отряда, считай кремлёвский. Но Шелепин шепнул, чтобы я пустил Де Голля и полетел с ними на борте номер один Интела.

Ещё в апреле я заменил маленький самолётик на большой, широкофюзеляжный лайнер, созданный с использованием новейших и мощнейших технологий — удобные кресла, отделка как у президентского борта, по сути — летающий дворец. Гигант! На его фоне ТУ-114, флагман Аэрофлота, кажется мелочью — хоть всего на двадцать метров длиннее, даже меньше, копия Airbus была намного толще, диаметр фюзеляжа у него намного, намного больше. Внутри было просторно, вот внутри мы и встретились впервые.

Шарль Де Голль приехал в аэропорт вместе с делегацией заранее, успев полюбоваться гигантом, к которому подвели трап-эскалатор, самолёт с двумя палубами — это нечто невообразимое. Для этого времени, и в какой-то мере — внушал трепет своими размерами — это не узенькая трубочка фюзеляжа ныне выпускаемых...

Французы поднялись на борт, где я уже был, готовился к вылету, вскоре приехали Микоян, брежнева мягко оттеснили от сопровождения, по сути — Леонид Ильич оставался в Москве, за главного, в то время как Шелепинцы улетали вместе.

Высокие лица поднялись на борт, оценили интерьеры, совсем не соответствовавшие времени своим качеством. Тут не было шторок на иллюминаторах, дешманских кресел, как на ТУ-114, всё было сделано вроде так же, но на совершенно ином технологическим уровне, и это было заметно сразу — что что-то тут совсем не так.

Взлетели без происшествий и я из кабины навигатора перешёл, проложив маршруты, в главный салон, где уже присутствовал месье Де Голль. Это был старик. Широкоплечий, могучий, в двубортном костюме, крепкий человек. С ним вместе ещё несколько человек из делегации, в том числе и переводчик, первое, что я сделал, входя в большой салон, это попросил его на французском:

— Месье Де Голль, мы будем обсуждать несколько пикантные подробности, поэтому могу я попросить вас обойтись без переводчиков и сопровождающих? Я могу переводить товарищам.

Взгляд старика сфокусировался на мне, он кивнул и спросил:

— Вы уверены?

— Совершенно. Я знаю, что вы уверены в своих людях, но всё же, прошу прощения, месье, государственные дела.

Вот так навязчиво избавились от наблюдателей.

— Ну что ж, начнём наш маленький разговор тет-а-тет с присутствующими болванчиками. Языки нужно было учить, — усмехнулся я, Шарль тоже усмехнулся, посмотрев на товарищей:

— А они не обидятся?

— Даже если обидятся — не проблема. Итак, я обрисую ситуацию, после чего начнём разговор, хорошо?

— Что ж, молодой человек, рисуйте. Мне интересно, кто вы и почему вас привели сюда.

— Я владелец этого прекрасного самолёта, огромной разведывательной сети, колоссальных капиталов в швейцарских банках и колоссального объёма компромата на всех интересных мне лиц, — улыбнулся я, — и нет, я не коммунист, хотя и патриот. Ситуация складывается таким образом — присутствующие здесь товарищи и ещё некоторые в правительстве, лучше других осознают, что экономика Советского Союза находится в дерьме. Это было понятно ещё с той поры, как начали покупать зерно за границей. У них есть большая власть и сила, их поддерживаю я — а это ещё больше значит. Главный тут товарищ Шелепин, — представил я его.

Шелепин, услышав свою фамилию, заинтересовавшись. Я перешёл к делу:

— Нынешнее государство имеет две противоположные стороны, одна хорошая, другая плохая. Хорошая — это то, что оно отлично подходит для русского народа в качестве государства. То есть Русские по природе своей любят сильное управление с видным лидером во главе. Достаточно упомянуть товарища Джугашвилли, которого хоть и боялись, но и любили тоже.

— Допустим, — кивнул Де Голль, развалившись в огромном кожаном кресле, разложив руки на подлокотниках, — и к чему вы ведёте?

— В то же время — в советском союзе не слишком эффективная методика управления. Я сформировал свою теорию, которая описывала бы это явление — коммунизм родился из идеи упорядочить межличностные и экономические взаимоотношения. Нормировать, отмерять всем и каждому, и так далее. Это порядок, но порядок очень хрупок — поэтому им приходится носиться как ошпаренным, чтобы ликвидировать любой след беспорядка. В то же время, они находятся под постоянным прессингом хаоса, который несут в себе люди.

— Допустим, — согласился месье Де Голль, — интересная теория.

— Советские люди, как бы не казалось иного, люди, которые стремятся отнюдь не к порядку. Им так же хочется устроиться получше, иметь больше, реализовать себя. Нынешняя система в корне, в фундаменте нежизнеспособна, поэтому я и товарищи думали, как бы эту систему в корне поменять, при этом сохранив свою власть. Я не питаю иллюзий по поводу демократии и американцев — это ублюдки, каких свет не видывал, за исключением, может быть, Гитлера. Хотя тот хотя бы прямым текстом говорил то, что американцы скрывают. Они хотят гегемонии надо всей планетой, и никак иначе.

— До этого им далеко.

— Тут вы не правы. Недалеко. В такой обстановке я беспокоюсь за вас в первую очередь. У меня тут есть кое-какие интересные документы, если хотите... Они касаются вас. Прямиком из ЦРУ.

Я передал Де Голлю папку, он пролистал и сказал, что потом почитает.

— Если вкратце — то американцы распробывают новый метод воздействия — организацию управляемых революций с приходом к власти нужных им людей. И этот метод будет крайне действенным, я в этом уверен — умелая пропаганда может оболванить кого угодно, а уж американцы в этом первые. Так что есть весьма большая вероятность того, что они устроят массовые протесты во франции с вашим свержением. Ладно, я буду действовать против этого, у меня есть свои меры воздействия.

— Я понял вас, товарищ, или месье...

— Алексей. Просто Алексей.

— Алексей. Итак, советский союз в кризисе, вы модернисты, у вас большие средства и силы, и зачем вам Франция?

— Франция нам нужна, очень нужна. В первую очередь нам нужно успешное западное государство, которое не было бы под пяткой США и ФРС. Скажу вам по секрету — примерно через две недели главы так называемого американского империализма соберутся на большое совещание. Во время которого произойдёт огромное ЧП — одна из ядерных ракет сработает случайно, пролетит по хаотичной траектории над западным побережьем, и прямо долбанёт в здание отеля, в котором встретятся очень и очень влиятельные господа. Ядерный взрыв убьёт несколько тысяч человек, это вместе с внезапным скачком курса золота, инфляцией доллара, гибелью тридцати пяти особо важных финансистов, банкиров и политиков в США, приведёт к серьёзным волнениям.

Шарль Де Голль задумчиво спросил:

— Вы случайно не работали со Сталиным в юности? Методы у вас очень уж знакомые.

— Нет, не довелось, слава богу. Я его знаю только по книжкам, но не люблю, коммунисты вообще у меня не вызывают особого доверия. Я имею в виду настоящие, которые всерьёз верят в мировую революцию и победу коммунизма во всём мире.

— Он не верил, — поправил свой пиджак на пузике месье, — но я вас понял. События будут развиваться так?

— Точно так, всё уже случилось, отменить их может только нечто действительно необычайное. Советскому союзу нужен источник хаоса рыночных отношений, вообще, эдакий источник культуры. И я надеюсь, что ваша страна может стать именно таким источником. Однажды Франция уже была в моде в России — это сильно упрощает дело. В теории, я бы хотел, чтобы это развилось в сильный политический союз, без политических обязательств, конечно же.

— Что ж, это хорошо. Есть некоторые вопросы, которые мы должны перед этим урегулировать, но...

— Вы о долгах России? — влоб спросил я, — понимаю, это имеет очень важное политическое значение, вы должны добиться от русских возвращения долга. Так вот — мы вернём вам долг, и с процентами, набежавшими за последние полвека. А это в полтора-два раза больше, чем было отдано.

Кажется, Шарль даже застыл удивлённо:

— Это же колоссальная сумма.

— Совершенно верно. Мы всё равно планировали серьёзнейший проект по превращению рубля в свободно конвертируемую валюту, под это дело придётся очень серьёзно вложиться. Итак, месье Де Голль, ситуацию я обозначил. Ваше мнение?

Он подумал минуты две, прежде чем ответить. Ответил не спеша:

— Мы намеревались вывести свои войска из структур НАТО, то есть сделать шаг навстречу, но видимо, этого будет мало. Я бы посмотрел на союз между Россией и Францией крайне положительно, это может иметь далекоидущие последствия. Единственное, что меня беспокоит — это выгода Франции от подобного союза.

— Очевидна. Давайте будем реалистами — великая франция распалась, колонии бунтуют и будут бунтовать только больше и больше, колониальная политика в принципе уходит в прошлое. Франции нужны ресурсы для собственной экономики — нефть, газ, стальной прокат. Ещё СССР обладает сильнейшей в мире сухопутной армией — вы видели, на что способен союз. Территориальных претензий к вам не имеем, экономически не конкурируем — СССР не особо теснит мировой рынок.

— Но будет теснить.

— В таком случае акции предприятий будут в руках французских инвесторов, — улыбнулся я.

— Интересная картина.

— Да. Нам нужна дружественная капиталистическая страна, которая стала бы образцом для собственного преобразования. Естественно, при помощи товарища Семичастного, — я кивнул оному, — мы обеспечим увеличение турпотока. С политической целью — чтобы медленно и верно ввести в сознание людей хаос рыночных отношений и сломать установки сталинских времён.

— Вот это хорошо, — согласился Де Голль, — вот это мне нравится. А вы не собираетесь приглашать нас в число своих союзников в европе?

— Вы имеете в виду соцлагерь? Ситуация складывается наоборот.

— Что ж, в таком случае над этим предложением можно подумать, — согласился политик, — подобные политические союзы просто так не заключаются, и могут привести к значительным потерям в средствах. Но я вошёл в ваше положение, это было неожиданно, но очень перспективно для Франции.

Мы летели. Тихо, за бортом уже проносились редкие белые облака. Помещение, в котором мы разговаривали, Семичастный оставил — пошёл то ли по своим делам, то ли за чаем, языка партийные работники не знали. Помолчали недолго — в салон вошёл Владимир Ефимович, в руках у него был поднос с чашками чая, он поставил его на журнальный столик:

— Угощайтесь, товарищи.

— Мерси, — Шарль взял чашку, я тоже, Александр Николаевич не отставал. Перерыв на чай был важной частью разговора.

— Месье? — я решил продолжить, — у нас есть ещё одно дело, весьма важное в плане налаживания дружеских отношений. Вернее, дело есть у меня. Я могу убедить товарищей в его надобности. Как вы смотрите на сотрудничество в космосе?

— Пока что положительно, мы как раз обсуждали с товарищем Микояном и Устиновым возможность использовать одну из наших территорий под космодром. Это существенно удешевит запуск, насколько я понимаю.

— Да, это было бы отличным сотрудничеством. Вывод на орбиту грузов нужен многим странам, у нас есть все технологии для вывода грузов вплоть до ста пятидесяти тонн.

Шарль задумчиво и очень коротко кивнул — мол, информацию принял к рассмотрению. Кремень-мужик. Серьёзный.

— Так о каком сотрудничестве вы хотели бы говорить? Послать в космос француза?

— Не просто в космос. В Советском союзе полным ходом идёт лунная программа по высадке на луну. Это крайне важное событие, не менее важное, чем полёт Гагарина. Это уже не близкая орбита. Американцы делают тоже нечто подобное, но вы видели, да и весь мир видел — у нас уже есть сверхтяжёлые ракеты и многоразовые космические аппараты для этого проекта. Мы сделаем это первыми, и я предлагал товарищам в качестве обозначения дружеских отношений между нашими народами, взять в первый экипаж французского космонавта.

Шарль Де Голль прикрыл глаза и задумался. Первый француз на луне, первый европеец на луне...

— Вы хотите, чтобы француз стал вторым человеком в мире, ступившим на луну?

— Я хочу, чтобы он вместе с русским космонавтом ступил на луну одновременно. Чтобы охрипли историки, споря кто был первым. В любом случае, это добавит вам очков побольше, чем возврат долгов Франции. И это только одна часть.

Месье Де Голль внезапно засмеялся, да так, что аж слёзы выступили — смеялся он самозабвенно, утирая слёзы и поглядывая на ничего не понимающие Шелепин и Семичастный:

— Si, — сквозь смех, пояснил он, — вы умеете удивить — никому в голову бы не пришла подобная идея — разделить лидерство в таком проекте, который стоит наверное больше целого города.

Товарищи коммунисты тоже начали улыбаться. Я тоже, с улыбкой сказал:

— С друзьями можно поделиться. Конечно, в политике нет друзей, но ведь мы говорим не про отношения между политиками, а про отношения между народами, простыми людьми.

— Когда вылет? — спросил серьёзно Голль, видимо, резко согласен.

— Сначала будет строительство орбитальной сверхтяжёлой станции, это полгода времени и полсотни пусков, потом там соберут выведенный по частям космический аппарат и на нём полетят к луне. Это ещё пара месяцев, проект стартует этой зимой. И чтобы избежать проблем с нашими заклятыми друзьями, я бы предложил французских космонавтов перевести в центр подготовки на Байконуре и держать там до самого вылета, чтобы не случилось никаких... эксцессов.

— Согласен, — тут же ответил Шарль, — теперь, молодой человек, всё это хорошо бы оформить в виде конкретных соглашений.

— Вот с этим мы уже будем говорить с товарищами Шелепиным и его соратниками.

* * *

Уже после уезда Шарля Де Голля пришло время подводить итоги. Итоги подводили всем скопом — на удивление, первое, чем встретил меня Шелепин — это предложение вступить в партию.

— Довольно странное предложение, — посмотрел я на него слегка недоумённо, — чем обусловлено?

— Порядок всё же поддерживать нужно. Ты тут ходишь, распоряжаешься, с министрами едва ли не со всеми знаком, а никакого статуса у тебя нет. Возникает много вопросов по партийной линии. Вопросов в мой адрес, между прочим.

— И? Знаете, я принципиально против вступления в партию левых людей. Это вредно — компартия наполовину состоит из карьеристов, которым коммунизм нужен как козе баян, лишь бы были партийные льготы и польза, не более того.

В кабинете собралась вся Шелепинская клика, тет-а-тет Шелепин почему-то больше со мной никогда не разговаривал — видно, слишком впечатлил его тот случай, закончившийся для него сердечным приступом. И хоть дело спустили на тормозах, осадочек остался.

— У нас государство, — вдруг подал голос Семичастный, — а не частная лавочка. То, что ты с людьми знаком — это хорошо. Тебе легко удаётся находить с ними общий язык, добиваться своего, нам такие люди нужны. Конечно, ввести в ЦК Компартии человека с улицы невозможно, но вот партбилет тебе организовать нужно.

— Это в определённой мере свяжет мне руки. Но если это вам принципиально — можете сделать мне эту красную корочку. Но знайте — коммунистом я ни в одном месте от этого не стану и на партсобрания ходить не буду. Лень тратить время зря, работы и без формальностей много.

— Кто ж спорит, — улыбнулся Шелепин, — это хорошо. Партсобрания можешь не посещать, о структуре партии ты в курсе?

— В общих чертах. Похоже на структуру обычного правительства. И куда вы меня засунуть решили в партийной линейке?

— Вот это мы ещё решаем, — ответил Семичастный, — от тебя пользы много, опять же — с французскими долгами расплатиться — это огромный шаг вперёд. Мы под это дело с Де Голля стребовали едва ли не всё возможное и невозможное, на всё согласен был.

— Там было ещё много пунктов, — заметил я, — я же передавал вам документ о чём договорился с месье?

— Именно по нему и писали, — успокоил меня Косыгин, — пока что есть предложение назначить тебя комиссаром КПГК. Тем более, что с работой безопасника ты отлично справляешься, может быть, поможешь стране.

— Нет, — отказал я косыгину, — работать в этом ключе должны органы, мы должны обеспечить систему их работы, а собственнолично носиться по стране и решать все вопросы разом — и космос, и долги, и чиновников вороватых искать — это уж увольте, и вам такого делать не надо и мне не надо. КПГК бесперспективно, её функции должна нести КГБ, любой надзор изнутри сталкивается с саботажем, это аксиома.

— Хм... — Шелепин вздохнул, — я так понимаю, тебя не назначить пятым секретарём какого-нибудь горкома, смысла ноль. Есть идеи, в какую структуру партии ты мог бы войти?

Я лишь развёл руками.

— Давайте подумаем хорошо, исходя из целей, сформируем требования. ТЗ, так сказать. Мы планируем немного реформаторствовать — это без сомнения, устраивать кошмары чиновникам и партаппаратчикам, делать сближение в сторону капитализма под строгим контролем коммунистической партии.

— И ты предлагаешь себе стать таким? — прищурился Косыгин, улыбнувшись.

— Не только себе. А так же, может быть, Воронов — он конечно дурак немалый, но хотя бы прекрасно себе представляет бизнес-реалии и может отличить перспективную разработку от хлама. Смотрите, нам нужно вести дела с капиталистами и налаживать развитие собственных технологий, сбыт товаров, то есть внешторг, валютные операции, закупку и продажу товаров. В этом всём должны принимать участие такие специалисты, как маркетологи, пиар-менеджеры.

— Ты предлагаешь ввести бизнес-комиссаров, как их когда-то обозвал Воронов? — спросил Косыгин, — мы тогда конечно посмеялись над идеей, но...

— Но советские чиновники, даже внешторга, даже долго живущие за границей, в условиях рынка, мягко говоря, "плавают". Потому что воспитаны в условиях социализма, зачастую ломающего всю логику и здравый смысл. Я уже молчу про остальное.

— И? — спросил Шелепин, — бизнес-комиссары?

— Около того. Только с нетрадиционной формой организации — тут, простите, несколько иные законы рынка действуют. Задействовать людей нужно из разных областей, обучать реалиям рыночной экономики, без изменения их специализации. Вот что касается микроэлектроники — я бы рекомендовал товарища Воронова. Учёный из него хреновый, человек не самый умный, но в бизнесе имеет хороший опыт. Туда же Филиппа Георгиевича Староса — тоже бизнесмен от электроники, только лучше как специалист.

Товарищи задумались. Шелепин сказал вслух и не обращаясь ни к кому конкретно:

— А ведь может пролезть идея. Для развития рыночных отношений и реалистичного понимания мировой экономики, так сказать, внедрить такой орган.

— Финансирование его я возьму на себя, — вмешался я, — но нужны полномочия и возможности. Большие полномочия и возможности — мне нужно, чтобы людей можно было отправить за границу обучиться реалиям. К тем же французам, например, для них железного занавеса быть не должно вообще — чтобы налаживали контакты с иностранными бизнесменами, могли хоть каждые выходные летать как к себе домой за границу и хорошо ориентировались в реалиях.

— А если будут невозвращенцы? — с прищуром спросил Шелепин, — ты же знаешь, если они откажутся — останется только надеяться. Да и потом, как простые люди представят нашу страну?

Я закрыл глаза. Закипал, успокаивался.

— Никак. Товарищи, вы делаете ключевые ошибки на каждом шагу. За границей наших сограждан легко узнать по забитому и грустному взгляду, словно холопа какого — ему всё нельзя, ему то нельзя, это нельзя и всё хочется. Вы думаете, если граждане ведут себя прилично — то это поддерживает престиж страны? А вот хрен там! Взгляните на американцев, не нынешних так будущих. Самая наглая нация в мире — туристы летают по всему миру, практически поголовно кто-то где-то бывал. И ведут себя как хозяева в любой стране мира. Нагло и со смаком — им можно. И это им только добавляло престиж, скажу я вам, поскольку видно, что человек свободен, не зажат, как будто его на расстрел ведут. С этой проблемой подробнее рекомендую ознакомиться у Воронова, он то в курсе. Но в целом — я вам обрисовал картинку — все эти мытарства для выезда за рубеж и сопутствующие угрозы и ущемления — лишь ещё глубже топят престиж страны. Наших людей безошибочно узнают в толпе, даже если оденутся полностью в местную одежду.

— Насчёт этого — вопрос к товарищу Семичастному, — бросил камушек в огород Владимира Ефимовича товарищ Косыгин.

— И что ты предлагаешь — голыми купаться в фонтане на трафальгарской площади? — возмутился Семичастный.

Не знаю, есть ли там фонтан, но...

— И после этого платить штрафы в полиции, но да. Эх, — я прикрыл глаза, — пока советские туристы, которых между прочим видят много раз иностранцы, выглядят как бедные родственники из далёкой глубинки, вы хотите, чтобы там — ткнул пальцем, — уважали советский союз? Всерьёз? Ладно времена колхозника хрущёва кончились, но вы то интиллигентные люди, должны понимать. Вообще, тема закрытых границ неприятная. Мы с Де Голлем говорили об увеличении турпотока из СССР во много раз, и я надеюсь, что этот турпоток не будет похож на ведомых под дулами автоматов холопов, которых привезут продемонстрировать французам все прелести коммунизма.

— Мы слишком озабочены проблемой собственного имиджа, — сказал Шелепин, — В целом, мнение не лишено логичной основы и здравого зерна, стремясь не уронить лицо так, как мы это понимаем, мы его втаптываем в грязь с точки зрения заграничных "партнёров" — перенял он у меня словечко, популярное в будущем, — и кому от этого лучше становится — непонятно. Володь, ты бы приопустил вожжи, пусть граждане немного пошляются по парижу, посмотрят эйфелеву башню.

— И кого отправлять? — спросил с некоторым недовольством Семичастный, — сам знаешь, бюджет сильно напрягает, да и опять же, секретоносителей не отправить.

— Можно, — вмешался я, — нет, вы решительно не понимаете смысла. Вы — государство, у вас в руках все возможности — нарисовать секретоносителю документы и историю задним числом — вообще говно-вопрос. Создать другую, виртуальную личность, со своей биографией, и можно гонять туда кого угодно. Вы думаете, у них наперечёт каждый Ванька, знающий про секрет изготовления титановых гаек с левой резьбой? Другое дело, что его должны сопровождать товарищи из КГБ, в качестве телохранителей. Незачем нервировать человека личностью в штатском.

— Сомнительно, но пускай, — махнул рукой Шелепин, — нагрузку на бюджет это не снизит. И потом, по твоей версии получается у товарища Воронова будет право выезда из СССР.

— Товарищ Воронов, как личность особо опасная своими знаниями, находится под плотным контролем. Можете просто не беспокоиться за него и его информацию, сохранность я обеспечиваю — ведь это в моих интересах.

— Деньги где возьмём? — спросил Косыгин, — с тех же акцизов не накопится, да и небольшие они, между нами говоря.

— Сумма немаленькая, — согласился Шелепин, — а у нас и так за каждый цент товарищи в политбюро едва ли не склоки устраивают. Поток туристов в нашу страну маленький, интереса никакого.

— Я уже прорабатываю программу космического туризма, — вдруг включился я в разговор, — миллион-другой мы выручим за полёт без труда, это в три раза больше затрат на вывод туриста. Триста процентов прибыли.

* * *