Смоленская Русь. Княжич Прода3

По пробуждении я принялся изучать своё новое ПМЖ. За ночь помещения дворца сильно выстудились, и было довольно зябко. В слабом, мерцающем свете зажжённой лучины, облачился в верхнюю одежду при неизменно назойливой помощи своих теней в облике дворян. Посмотрел в окошко и ... ничего не увидел. И без того мутная слюда была покрыта белым, непроглядным слоем изморози. Сопровождаемый дворянами, вышел на гульбище — местный аналог балкона. Здесь, прохаживаясь, дежурила пара порядком задубевших на холоде дружинников. При моём появлении они поздоровались, склонив головы.

Подойдя к краю гульбища и облокотившись на парапет, я стал рассматривать окружающий детинец пейзаж. В свете яркой луны и озарившегося восходящем солнцем морозного неба я долго вглядывался в заснеженные крыши княжеского подворья и других виднеющихся за ним построек. Дальше, восточнее, был виден Пятницкий острог, Торг, являющейся по совместительству ещё и главной вечевой площадью города. Рядом с ними вырастали дубовые крепостные стены и башни, за которыми медленно просыпался окольный город. Отсюда были видны только верхние этажи домов, крыши и купола церквей. А с противоположенной стороны Торг подпирали речные причалы, обрамляющие берег блестящего, скованного льдом Днепра. Сам теремной храм, дворец, многие другие жилые и хозяйственные постройки были окружены мощной дубовой оградой с могучими воротами.

Неожиданно появился слегка помятый, но зато охмелённый Перемога. По моей просьбе провёл экскурсию по терему. Первый этаж начинался с сеней — большой горницы. Здесь, на своих постах, стояли дежурившие круглосуточно княжьи гридни. От сеней налево тянулся узкий переход в княжью трапезную. Направо — еще один переход, по обе стороны которого шли двери множества светлиц, в которых сейчас похрапывали утомлённые застольем гридни, в основном из числа командного состава. Рядовые дружинники размещались в стоявшей на особицу Дружинной избе.

На второй ярус терема вела широкая лестница, в конце которой находилась Людная палата. В палате было несколько дверей — справа и слева. Дверь слева вела в светлицы княгини, ныне занятые женской частью терема. Здесь же располагалась и моё место обиталища. Правое крыло помещения, со всеми комнатами, занимал князь и его самые доверенные слуги.

Кроме жилых помещений (многие жилые срубные клети были встроены прямо в крепостную стену, окружающую детинец) имелись различные хозяйственные постройки: кладовые, зерновые ямы, амбары, ледники, погреба, медуши. В них хранились зерно, мясо, мёд, вино, овощи, а в княжьих кузнях хранились и изготовлялись изделия из металла. Плюс к этому, помимо многих десятков людей — от холопов до дружинников, княжий двор отягощала и иная живность — скотницы с коровами, козами, курами и т.п. и конюшни, способные вмещать три сотни коней. По-сути, княжий двор был целым городом в городе.

— Княжич, — за спиной я услышал знакомый голос 'конюшего' Борислава, — в церковь, на службу надоть идти! Князь тебя кличет!

Изяслава Мстиславича я встретил в тёплой, точнее говоря еле тёплой компании, его вчерашних вельможных собутыльников. Прихватив меня за руку, кряхтя и пошатываясь, князь вместе со своими ближниками проследовали по крытым деревянным переходам, направился в дворцовую церковь Михаила Архангела, или, ещё по-иному её именовали Свирской церковью.

Внутри церкви, на уровне окон второго этажа находился балкон для знати. Вернее этот балкон правильнее называть 'хоры' или по-древнерусски 'полати' (синонимы балкон, галерея, настил) — в архитектуре это верхняя открытая галерея или балкон внутри церкви (обычно на уровне второго этажа). В западноевропейских храмах на хорах обычно размещались музыканты, певчие, орган. В православных церквях хоры имели гораздо более широкий набор функций, на них могли располагаться как клирос, так и приделы, подсобные помещения. В дворовых или, иначе говоря 'вотчинных' храмах, подобно этой церкви Михаила Архангела, хоры предназначались для представителей княжеского рода и высших слоев общества.

Весь молебен, стараясь дышать через раз, по причине соседства с 'благоухающей' компанией я рассматривал на стенах иконы, обильно украшенные (подумать только!!!), золотом, серебром, жемчугом и другими драгоценными камнями! Также стены были украшены темперной росписью и фресками.

По окончании службы, чуть не задохнувшись от ядрёного перегара, я всё-таки нашёл в себе силы продолжить прерванное исследование своего нового ПМЖ. При помощи добровольных помощников, в лице местных бородатых и долгогривых церковнослужащих, я довольно-таки основательно ознакомился с этим дворцовым храмом. Он был построен по указанию Давыда Ростиславича, князя Смоленского во время его правления в 1180-1197 годы. Как оказалось, здание имело нетипичную для православных храмов этого времени "романскую" архитектуру — храм был четырёхстолпный. Конструкция — четырехгранная башня с тремя высокими пристройками. Фундамент — в основе валуны, уложенные без раствора в вырытую в песке траншею на глиняное основание, поверх валунов выложена кладка из плинф на растворе. Материал стен — плинфа, скреплённый известковым раствором. Нижняя часть стен была присыпана песком. Снаружи на стенах присутствовали рельефные кресты и декоративные арки над окнами и дверьми, а также расписные орнаменты.

Отдельно от княжеского двора, у Чуриловского причала, наличествовали княжеские мастерские. Из Зароя выехали и сменили место жительства обслуживающий персонал (домашние или дворовые холопы) и ремесленники, пополнив число обитателей княжеской резиденции. На подворье обнаружились живыми и невредимыми, к моей радости, княжеские ремесленники-холопы — кузнецы, специализирующиеся на производстве вооружений и доспехов.

Из стен княжьего дворца, при помощи здесь же обретавшего чиновного люда, проистекало управление целым княжеством с его городами и сёлами/погостами.

Рядом с дворцовым комплексом то там, то здесь были разбросаны защищённые мощным дубовым тыном дворы-усадьбы других смоленских князей Ростиславичей и некоторых худородных бояр и купцов (знатные вельможи предпочитали селиться за стенами окольного города). Впрочем, сейчас, рядом с княжеским дворцом, никого из князей Ростиславичей не наблюдалось (из-за мора и переворотов князья разъехались, как говорится, от греха подальше, по своим наследственным уделам)

На следующий день мы вместе с князем в неизменном сопровождении толпы свитских бояр, слуг и не менее многочисленных дружинных командиров направились на правый берег Днепра, в так называемое Заднепровье, обследовать Ильинский/Городенский конец (Заднепровский острог), где располагалась вторая княжеская резиденция.

Второй действующий княжий двор находился на берегу речки Городянки у церкви Петра и Павла (Петропавловская церковь). Церковь соединялась 'гульбищами' со вторым этажом огромного деревянного дворца.

Как и следовало ожидать, первым делом, сразу по приезду в Заднепровский дворец, мы, вместе с князем и его ближниками, героически отстояли на хорах Петропавловской церкви многочасовой торжественный молебен. Главный городской Успенский собор князем и его семьёй традиционно посещался лишь по большим религиозным праздникам (вроде Рождества, Пасхи). Церковную службу вёл сам глава Петропавловской церкви отец Арсений.

Петропавловская церковь была возведена во времена правления (1125-60 гг.) смоленского князя Ростислава Мстиславича, внука Владимира Мономаха. Церковь лично освятил первый смоленский епископ Мануил. С архитектурной точки зрения церковь Петра и Павла представляла собой классический одноглавый крестово-купольный четырехстолпный храм с примыкающими тремя высокими апсидами и главой на массивном 12-гранном барабане, опирающемся на квадратный постамент. Внутри церковь была украшена красивыми разноцветными фресками и процарапанными надписями-граффити, некоторые из которых принадлежали князю Ростиславу Мстиславичу — строителю храма.

Построена Петропавловская церковь, как и большинство церквей этого времени, из узких глиняных кирпичей — плинфы, скрепленной известковым раствором. В фундаменте были заложены булыжники на глине. Наружная декоративная отделка строения была достаточно скромна и аскетична. Она выражалась лишь в поясе небольших арок, вертикальных выступах в виде лопаток и пилястр, а так же полуколонн.

По окончании молебна, следуя недавно приобретённому обычаю, я изучил и облазил всё подворье. На территории Городенской княжеской резиденции во множестве присутствовали хозяйственные постройки: хлев, амбары, погреба, а также хранилось несколько сотен стогов сена, для обеспечения припасом многочисленной дружинной конницы. В этот же 'Заднепровский', правобережный двор свозились и все натуральные дани — сани битком набитые рыбой и 'головами' воска.

Затем, ближе к вечеру, под моим присмотром, слугами была убрана и приведена в приемлемое состояние моя здешняя опочивальня. Она мне, кстати говоря, очень понравилась. Мои здешние хоромы состояли из двух небольших комнат: Передняя (Сени), Комната (впоследствии служила кабинетом). И потом, когда я несколько позже переехал сюда на ПМЖ, я мог спокойно выбираться из своей комнаты, следуя до домовой церкви не выходя при этом на улицу, двигаясь переходами через ныне пустующие женские хоромы, предназначенные княгине и детям.

Сегодня я ещё успел перед сном, естественно вместе со своими дворянами (куда уж без них!), посетить топившуюся по-чёрному баню! Но к своему не малому разочарованию, там я не столько вымылся, сколько перепачкался золой (мыла-то не было, поэтому натирались смесью золы с песком). Тем не менее, впечатлений и в этот день я поднабрался под завязку, поэтому завалился спать без задних ног.

Через несколько дней шумной толпой мы вернулись из Заднепровья обратно в Свирский дворец, считающейся в здешней дворцовой иерархии главным.

Духовник Изяслава Мстиславича, что теперь вновь стал служить при домовой (дворской) церкви Архангела Михаила отец Варламий, как уже говорилось, по совместительству был ещё и моим духовным отцом. При общении с ним я не столько исповедовался в грехах своих тяжкий (таких как чревоугодие, зависть и в том же роде, при этом ни поминая ни словом о реальных психика-душевных проблемах), сколько изучал латинский с греческим. Особенно тяжело, по понятным причинам, мне давался греческий. Хорошо хоть, что значения очень многих греческих слов мне раньше были известны — аристократия, архив и т.п. И даже, о ужас, я 'по старой памяти' занялся новым словообразованием, придумав, например, непонятное на непросвещённый взгляд, словосочетание 'баллистика'.

В общем, с Варламием мы занимались своим привычным чередом, заведённым ещё в Зарое. При этом я, по мнению Варламия, во всех науках прогрессировал на удивление быстрыми темпами. Он даже признался князю, что уже скоро не будет знать, чему ещё княжича учить! Ну, да у меня по этому поводу имелись собственные мысли, которые я намеривался в ближайшее время реализовать на практике. А у Варламия, кроме языков, мне уже, действительно, не чему было учиться!

А вообще, Смоленск сейчас являл собой, довольно печальное зрелище. Народное столпотворение, по поводу появления нового-старого князя Изяслава Мстиславича, в первый день нашего приезда, создавшее у меня ложную иллюзию многолюдности столицы, рассеялась, как дым, в первые же мои выезды в город. Так неприглядно на столице сказывались последствия многолетнего голода от неурожаев и морового поветрия — обезобразившие и опустошившие некогда величественный и один из самых крупнейших городов Руси.

Главная городская рыночная площадь — или просто Торг, совмещённый с бревенчатой речной пристанью, выполнял ещё и функции места сбора общегородских вечевых собраний. Сейчас же, когда я её медленно пересекал площадь верхом на коне, в компании Перемоги и нескольких гридней, моему взгляду открывалась совсем не радостная картина запустения. Торговые ряды, окружавшие полукругом площадь, почти не функционировали. Прогнившие, растрёпанные лавки, с сорванными дверями, понуро стояли нараспашку, являя всем прохожим свои пустые, чёрные зева. Вялая торговля велась лишь с двух десятков лавок из более чем сотни наличествующих. По рынку бесцельно, еле волоча ноги, бродили какие-то невзрачные личности, кучкуясь и переговариваясь о чём-то друг с другом.

Общая обстановка была совсем унылая. Не было слышно ни смеха, ни детских криков, ни громких, зазывающих призывов купцов, ни азартного, до ожесточения торга, неизменно возникающего между покупателем и продавцом. Лишь где-то на периферии сознания слышалось жалобное мычание коров и недовольное, нервное похрюкивание свиней. Перемога тоже услышал эти звуки.

— Должно быть, животинку сюда на продажу, али на убой пригнали. Слышишь, княжич, из хлевов ветер доносит?

Я молча кивнул наставнику, переведя взгляд на здоровавшихся со мной монастырских чернецов Смядынского монастыря, уверенно рассекающих по улице в своих чёрных балахонах.

— Видать с монастыря скотину пригнали! — тихо проворчал Перемога, когда мы разминулись со стайкой монахов. — Точно! Мычат от монастырских амбаров, — ещё раз прислушавшись, сделал он однозначный вывод.

"Кому война, а кому мать родна" только и подумалось мне, но вслух ничего не ответил. Я смотрел на полоску серого неба, незаметно сливавшуюся с грязным, лежалым снегом. И всё это на фоне покосившихся, чёрных от времени зданий, оккупированных, вольготно усевшимися на заборы и коньки крыш стаями каркающего воронья. Мрак, одним словом!

Поблуждав так по городу, в сгущающихся сумерках, мы повернули своих коней на выезд из этой обители скорби и печали. У Изяслава Мстиславича на подворье было куда как живей и веселее — сделал я однозначный вывод.

На седьмой день моего пребывания в Смоленске, распорядок дня в основном вернулся на круги своя, в привычную, ещё по жизни в изгнании, в Зарое, колею. Этому не очень приятному для меня обстоятельству, весьма поспособствовал приставленный к моей особе пестун Перемога. Дело он своё знал, поблажек почти не давал, вот и сейчас Перемога инструктировал своего главного подопечного.

— Не так княжич, смотри на меня, как надо, — говорил пестун, чьё тело уже принимало боевое положение, — движения делай мягше, и локоть правой руки сильно вверх не задирай. Следуя этим не сложным инструкциям, я отпустил натянутую тетиву, стрела глубоко вошла в тело полуметровой круглой мишени.

— Хватит дядька, сам видишь, в мишень я попадаю, давай лучше меня на мечах по-обучай. — Учиться стрелять из лука было, откровенно лень, особенно в свете вынашиваемых мной планов по изготовлению арбалетов и ружей.

— Верно, попадаешь, — согласился Перемога, — но до настоящего лучника тебе ещё лет пять ежедневно заниматься стрельбой надоть. Тогда с такого расстояния будешь не в чурбак попадать, а в самый глаз белки. А мечами после обеда займёмся!

— Некогда будет. После обеда уеду по делам! Так, что давай, напоследок на мечах разомнёмся.

— Дела, дела, — передразнил Перемога княжича, — дела твои должны быть в ратном учении токмо!