|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ
18 сентября 2054 г., суббота.
I
Дверь заскрипела. Егор оторвался от исписанного листа и поднял голову.
— Жалнин? Начальство до себе вимагае, йди!
Багровая физиономия Вислогуза источала злорадство.
— Що, хлопчику, не по соби? А ось ничо?го казённим майном розкидатися!
Явившись с утра в лабораторию, Егор взялся за дело — предстояло сопроводить итоги вылазки надлежащим количеством документов. Вчера его хватило лишь на то, чтобы сдать найденные бумаги, и путано изложить обстоятельства гибели Конкина. Шапиро, увидев его измученную физиономию, сжалился и отослал отсыпаться, с условием назавтра оформить всё, как полагается. А именно: составить отчёт о выполнении задания, приложив к нему кроки маршрута, докладную о гибели студента первого курса А. Конкина (в двух экземплярах), и объяснительную записку по вопросу утраты двух единиц подотчётного имущества. Последнее вызвало особое негодование завхоза: тот предложил руководству с позором уволить нового лаборанта, а когда в этом было отказано, потребовал взыскать ущерб, желательно — в тройном размере.
Егор нашёл среди разбросанных по столу бумаг чистовой вариант отчёта и направился к завлабу. Вислогуз с сопением топал за ним — было видно, что ему не терпится подтолкнуть проштрафившегося лаборанта в спину.
— Заходь, шкидник!
Егор не смог отказать себе в небольшой шалости: когда Вислогуз распахнул дверь, он заложил руки за спину, вошёл и встал посреди кабинета, повесив голову.
Завлаб в удивлении поднял брови.
— Что же вы, голубчик? Проходите, садитесь...
На физиономии завхоза отразилась сложная гамма чувств — от растерянности до искреннего непонимания и горькой обиды.
— Як же ж так, Яков Израилевич? Вин... це ж халатнисть!..
В голосе Шапиро прорезался металл:
— Я вас не задерживаю, Михаил Вонгянович! А вы садитесь, юноша, садитесь. Выспаться хоть удалось?
Завхоз выразил несогласие тем, что чуть громче, чем следовало, затворил за собой дверь.
— Вы на него не сердитесь, Егор... простите, отчество запамятовал?
— Можно просто Егор.
— Да, конечно. Так вы, Егор, на него не серчайте. Михась Вонгянович — бесценный в своём роде человек, сколько уж лет в завхозах! И хозяйство в порядке, и отчётность — комар носу не подточит. У него родственник в Лесу, староста какого-то села. Раз в неделю присылает с оказией гостинцы, так мы всей лабораторией пируем. Кстати, скоро праздник, вот и попробуете! — завлаб мечтательно причмокнул. — Изумительная, знаете ли, такая ветчина, копчёная гусятина, медовые настойки...
— А что за праздник, Яков Израилевич?
— Как? Вы не знаете? — на лице завлаба отразилось искреннее изумление. — Наш главный, День Ботаника.
— А разве такой есть?
— Ну, не совсем. Когда-то, ещё в СССР отмечали День работника леса — тогда у каждой профессии был свой праздник. Вот, смотрите...
В рамочке под стеклом висел пожелтевший листок, оборванный по верхнему краю. На нем в два цвета, красным и чёрным, была отпечатана незамысловатая картинка: бородатый мужчина в форменной тужурке рассматривает ветку дерева на фоне лесопосадок. Внизу надпись: "День работника леса. 15, сентябрь, воскресенье, 1974".
— ...мы и подумали — все мы тут в той или иной степени занимаемся Лесом. И представьте, прижилось! Правда, название взяли другое и празднуем в последнее воскресенье сентября. В этом году — двадцать шестое, первый день декады. Праздник, неофициальный, вечером после работы, посидим в лаборатории, в своём кругу...
— Да, Яков Израилевич, конечно. Я отчёт принёс, вы просили...
Завлаб принял у Егора листки, мельком проглядел и убрал в папку.
— Честно говоря, это чистой воды формальность, уж извините, что усадил вас за писанину. К сожалению, от журнала, который вы принесли, особого проку нет: в нём данные по калибровке оборудования. Видимо, профессор Новогородцев забрал их домой, подготовиться к очередному эксперименту... А вот за блокнот спасибо — в нём обнаружилось нечто действительно ценное.
— Что же?
Егор постарался, чтобы вопрос прозвучал нетерпеливо, как и подобало юнцу, жаждущему положить силы на алтарь науки.
— Теперь мы знаем, где искать записи Новгородцева. Они в сейфе, в его лаборатории.
— Так может, сходить и туда? Найдём, заберём, не впервой...
Завлаб покачал головой.
— Это в Курчатовский-то? Больно вы скорый, юноша! Это один из самых опасных районов Леса. Люди там не живут — чудовища, мутанты. Одно слово — Щукинская Чересполосица. Нет, вам это пока не по зубам, во всяком случае, одному.
— Ну, почему — одному? Гоша может проводить.
— Для такого задания понадобится проводник посерьёзнее. Есть один на примете — мой добрый знакомый, лучший егерь Леса. Его тут называют "Бич".
"...вот и Гоша о нём упоминал, и тоже в связи с чудовищами. Совпадение? Ох, вряд ли..."
— Яков Израилевич, можно ещё вопрос? Мне бы хотелось разузнать побольше о погибшем студенте. Не подскажете, где искать его одногруппников?
— О Конкине? Да, большое несчастье. Перспективный был молодой человек, серьёзная утрата для нас.
Завлаб подошёл к доске с расписанием.
— У сто третьей группы сейчас лабораторки по генетике у профессора Симагина. Знаете, где это?
— Найду.
— И загляните к секретарю кафедры. Я распоряжусь, чтобы вам выдали его личное дело. И если что-нибудь узнаете — поставьте меня в известность, договорились?
— Обязательно.
II
Как ни бились метеорологи, как ни колдовали с математическими моделями на суперкомпьютерах, сколько ни выдвигали головоломных теорий — им так и не удалось объяснить, почему в бывшем мегаполисе установился почти субтропический климат. Обитатели Леса давно забыли, что такое снег; деревья не успевали сбросить листву, а на ветках уже проклёвывались новые почки. Берёзы и клёны соседствовали здесь с пальмовыми рощами и древовидными папоротниками. Но день и ночь по-прежнему сменяли друг друга в строгом соответствии с географией, так что восход солнца 25-го сентября случился в положенное для этой широты время — в четверть седьмого утра.
Коля-Эчемин не рискнул отправиться в путь раньше — в темноте ничего не стоит пропороть днище пироги о топляк или корягу. Зато при свете они быстро оставили позади Серебряный Бор, протиснулись между обломками Строгинского моста и подошли к воротам шлюза номер восемь, первого в цепочке Тушинского Переволока.
Механизмы, управляющие огромными створками, давным-давно проржавели насквозь и не действовали. Речники вышли из положения: приоткрыли верхние ворота обоих шлюзов, а на нижних установили лебёдки с электроприводом. Током их снабжал давал генератор, приводимый в действие водяной турбиной в канале резервного водостока. Если он выходил из строя, в ход шли большие ручные вороты — с их помощью можно было поднять посудины водоизмещением до десяти тонн.
Им повезло: динамо и лебёдки действовали исправно. Не прошло и трёх часов, как пирога, миновав шлюз номер семь, вышла на простор Химкинского водохранилища.
На Речвокзале черта, отделяющая Лес от "нейтральной территории", отстояла довольно далеко от стен здания. Страдающие Лесной Аллергией чувствовали себя в безопасности на всей территории парка и набережной, тянущейся на полторы сотни метров по обе стороны от здания с адмиралтейским шпилем и колоннадами ротонд. У раскрошенного бетонного причала доживали свой век три больших круизных теплохода. Первый, носящий имя "Президент", играл роль дебаркадера, к которому швартовались прибывающие лодки. Другой, на облупившемся борту которого едва различалась надпись "Две столицы", служил плавучей гостиницей. Третий, приткнувшийся к пирсу по ту сторону незримой границы Леса, скрылся под сплошной подушкой лиан и ползучих кустарников, превратившись то ли в плавучий островок, то ли в замшелую спину древнего ихтиозавра, выбравшегося погреться на солнышке.
Пирога устроилась на наклонных мостках у борта "Президента". Сергей вслед за остальными расписался в книге для прибывающих, помог Коле-Эчемину сдать багаж в камеру хранения и распрощался с попутчиками условившись встретиться вечером, в одном из местных заведений.
— Понесёшь заказчику? — каякер кивнул на притороченный к "Ермаку" тубус.
— Да, Манукяну.
— Это который "Старьё-Бирём"?
— А ты что, знаешь на Речвокзале других армян?
— Нет, только Кубика-Рубика.
— Ты только смотри, при нём случайно так не ляпни.
— А он что, такой крутой? — насторожился Коля. — Вообще-то я тут редко бываю, обычно не поднимаюсь выше Серебряного Бора...
Сергей издал негромкий смешок
— Дядя Рубик тихий, вежливый. Но ссориться с ним себе дороже, уж поверь. Он и сам человек уважаемый и дружит с очень, очень важными особами. Без него здесь ни одно серьёзное дело не делается, а ты — "Кубик-Рубик"...
— Нэ панимаю, Бич, за что платить двадцать миллионов баксов, а? такие деньги? Моему шестилетнему внуку краску дай, кисточку — он не хуже нарисует, ни один профессор не отличит!
Рубен Месропович Манукян, владелец лавочки "Старьё-Бирём" критически обозрел холст с большим чёрным квадратом, окаймлённым широкой белой полосой.
— Сарьян лучше, да, Рубик, уважаемый?
Физиономия пожилого армянина расплылась в улыбке.
— Ай, дарагой, уважил старика! В раму красивую вставлю, на самое видное место повешу, гостям показывать стану! Скажу — сам Бич подарил, вспомнил, что у меня радость случилась!
Не так давно назад хозяин "Старьё-Бирём" получил из дома известие о рождении третьего внука. И не замедлил поделиться новостью с Сергеем, как раз заглянувшим на Речвокзал обсудить условия заказа. Егерь, попав в Третьяковку, об этом не забыл, благо, в тубусе хватило места ещё для одной картины.
— В раму лучше другую, с цветами. Была там одна, "Глицинии" называется. Я её сначала хотел, да она на картоне. А его как в трубку свернёшь? Не донёс бы... Так что извиняй, взял эту... "Постройка народного дома".
— Э-э-э, зачем извиняешься? Какой народный-шмародный дом, а? Там оперный театр построили, самый красивый в Ереване, я туда молодым дэвушек водил!
— Ну, тебе виднее.
На вкус Сергея, пара синих волов, запряженных в красный воз, на фоне карьера и далёких гор плохо ассоциировалось с театром.
— Ну, Бич, ну, красавец! Никто не брался — а ты взялся и справился! Фрунзик, ара, забери — и осторожнее, эта ерунда сотни твоих бестолковых голов дороже!
Четырнадцатилетний племянник Кубика-Рубика скатал картины в трубку, увернулся от подзатыльника и умотал в задние помещения.
— Ну что ж, Бич, как говорите вы, русские: долг платежом красен. Ты заказ выполнил — я тоже всё сделал, как ты просил.
И выложил на стол длинный футляр. На крышке — серебряная табличка с надписью "Holland & Holland Ltd". И, ниже: "Royal Warrrant"
Сергей открыл крышку, и у него перехватило дыхание.
Классические, строгие линии. Ложа из драгоценного палисандра. Изящная гравировка, змеящаяся по воронёной стали. Произведение искусства, вышедшее из рук английских мастеров.
— Ну что, он? Да ты не торопись, рассмотри, как следует. Сейчас Фрунзика кликну, пусть чаю принесёт...
Егерь протянул руку и деликатно, кончиками пальцев прикоснулся к холодному металлу. Мечта многих поколений читателей Буссенара, совершенство, воплощённое в оружейной стали.
— Изумительно, Рубик-джан! Я схожу в парк, опробую, не возражаешь? А то здесь рассматривать — всё равно, что водку нюхать, одно расстройство.
— Конечно, иди, дорогой, иди! Фрунзик-джан, где тебя носит?
— Я здесь, дядя Рубик!
— Иди, помоги нашему гостю. Вот, держи, и не урони, эта штука....
— Знаю-знаю, дядя Рубик, сотни моих бестолковых голов стоит! — дерзко ухмыльнулся мальчишка, принимая футляр.
— Больно умный стал, а? На, Бич, возьми. На пробу хватит — они дорогие, пятьдэсят долларов штюка, да? Но ты не переживай, дорогой, надо будет — ещё привезём.
— Спасибо, Рубик-джан. — ответил Сергей, засовывая в поясную сумку два толстых пятнадцатисантиметровых патрона с тупоносыми пулями. — А для нижнего ствола? Чтобы, значит, два раза не ходить...
Армянин хлопнул себя по лбу, покопался в комоде и достал пачку патронов обычного размера.
— Как я мог забыть! Ты постреляй, а я пока стол велю накрыть. Посидим, вина выпьем, отметим это дело!
— Не вопрос, Рубик-джан. Но я ещё хотел сказать...
— О втором заказе, да?
— О нём. Мне очень жаль, но не вышло. Здание деревья разрушили, внутри хлам один. Я долго искал, рылся — голяк! Ещё и лианы-трупоеды проросли — Чернолес в двух шагах, сам понимаешь...
— Да, беда... — хозяин лавки сокрушённо покачал головой. — Прямо и не знаю, как говорить буду — заказчик солидный, очень расстроится. Ну да ничего не поделаешь: Лес, он не спрашивает. Забрал — значит, судьба такая...
— Именно, так. Судьба.
"...извините, Рубен Месропович. Не хотелось вас обманывать, а иначе никак. Не могу я правду рассказать — не остановится твой "солидный заказчик", другого пошлёт..."
— Ладно, Бич, иди, опробуй свою игрушку. И возвращайся через полчасика — сегодня кололак будет, долма? — нельзя, чтоб остыло!
III
— Взгляните, молодые люди: не правда ли, замечательные создания?
Прямо перед Егором сидела тощая девица с волосами, собранными в конский хвост, одетая, как и все вокруг, в белый лабораторный халат. Он поморщился — студентка пользовалась приторными духами с цветочными нотками и несколько переборщила с дозой. Приходилось терпеть.
В стеклянном ящике на столе молниями метались крохотные белые комочки.
— Какие лапочки! Какие крохотулечки! — защебетали студентки. Действительно, создания едва-едва дотягивали до половины размера обычной мыши — сантиметра по три вместе с хвостом.
— Срок жизни среднестатистической особи составляет год-полтора. А у этих — три дня! Всего три дня, на весь жизненный цикл — рождение, размножение, смерть. Вы понимаете, что это значит?
— Эти бедняжки так быстро умирают? — ахнула девица с конским хвостом. — Ой, как жалко...
Судя по выражению лица, профессор с трудом удержался от экспрессивной лексики.
— Вы, барышня, что-нибудь слышали о дрозофилах?
— Ну... это мушки такие, да?
— Замечательно! — саркастически рассмеялся Симагин. — "Это такие мушки"! Положительно, вы не зря занимаете место на Биофаке. Может, заодно, поведаете и о том, какую роль эти "мушки" играют в генетических исследованиях?
На студентку жалко было смотреть. Казалось, если грозный профессор скажет ещё хоть слово — она разрыдается.
Но Симагин уже сменил гнев на милость.
— Вдумайтесь: теплокровные млекопитающие с бешеным метаболизмом, причём их поколения сменяются раз в сутки! Потому я и дал проекту название "Однодневки". Теперь, когда мы добились успеха, учёные получат возможность работать с генами млекопитающих со скоростью, ранее доступной только на дрозофилах! Это переворот, молодые люди, и он стал возможен благодаря работам нашей лаборатории с биоматериалом, полученным в Лесу. И это лишь первый шаг в грандиозной программе, цели которой я пока не вправе раскрыть!
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
