Московский Лес-1. День Ботаника. Глава 9

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ

23 сентября 2054 г., четверг.

I

С ВДНХ вышли рано утром. В предрассветном сумраке миновали Древобашню. От грандиозного сооружения остался огрызок, высотой в три с половиной стони метров. Древолианы, стиснувшие его, словно титанические древесные удавы, сплелись над рестораном "Седьмое Небо" в жгут, раскинувшийся сотней метров выше гигантским зонтиком кроны.

— Странное дело... — Егор на ходу раздвигал седые вуали паутины, свешивающиеся с ветвей. — Совсем нет целых домов, заметил? Пятый час шагаем, и ни одного не встретили.

— Так и есть. — отозвался Бич. — От улицы Королёва до Верхней Масловки от прежних кварталов следа не осталось. Всё в щебень, всё ушло под мох. Но и таких огромных деревьев, как на Воробьёвых тут не найти — метров по сорок-пятьдесят и то редкость.

— А лес тут мрачный какой-то, тёмный... — Егор огляделся по сторонам и невольно поёжился. — Вроде, и кроны не такие густые, не то, что на Ломоносовском или, скажем, в Сокольниках.

— Сравнил! Там ясени, буки да грабы, а тут сплошь хвойные: ели да пихты. Недаром в старину говорили: "В берёзовом лесу веселиться, в дубовом молиться, а в еловом — с тоски удавиться".

Идущий впереди челнок что-то крикнул, и маленький караван остановился. Одни челноки принялись распускать подпруги осликов, снимали вьюки, другие затюкали топориками, заготавливая хворост для костра.

— Привал. — егерь, прислонил рюкзак к поваленному стволу. — Пошли, родник поищем, вроде, был поблизости...

Родник нашёлся в полусотне шагов от стоянки — он весело журчал между корневищами здоровенной, в три обхвата, ели. Но место оказалось занято: рядом на замшелых буграх паслись лоси. Глава семейства, огромный, с чудовищными, развесистыми рогами, самец оторвался от россыпи красных ягод и неодобрительно уставился на визитёров. Егор потащил из-за спины "Меркель".

— Не стоит. — удержал напарник. — Провизии у нас полно, да и возиться с разделкой туши некогда, привал на час, не больше.

Он громко хлопнул в ладоши. Лосиха прянула в сторону и скрылась в кустах, уводя за собой голенастого, пугливого телёнка. Патриарх лосиного семейства издал угрожающий рёв, но связываться с двуногими наглецами не стал — величественно повернулся и последовал за своим выводком.

— Слушай, зачем мы с челноками пошли? — Егор опустил флягу в крошечное озерцо, заполнившее мшистую впадину. От ледяной воды сразу занемели пальцы. — Сам же опасался слежки, а с такими попутчиками нас только ленивый не выследит!

Накануне егерь договорился с группой челноков, — те собирались в Петровскую Обитель за снадобьями друидов и обрадовались возможности заполучить такого попутчика.

— Да и без них выследит... — буркнул егерь. — Весточку с утра передали: не обнаружили ничего мои друзья. Всю ночь наблюдение не снимали — и никого!

— Так может, и не было слежки?

Бич помотал головой.

— Печёнкой чую — была! Ждали нас на ВДНХ, к Наине не ходи... Кстати, я спросил Саргиса — Мамонт на ВДНХ не появился.

— Выходит, не зря мы насчёт него думали?

— Выходит, не зря. Я думал сначала крюка дать через Болото, но так мы им только задачу облегчим. Там толком не спрячешься, всё как на ладони...

Егор успел наслушаться рассказов о Большом Болоте — двое охотников, из числа посетителей "Арцаха", вернулись из рейда в сторону Медведкова и весь вчерашний вечер без умолку байки.

"...трясины, мелкие речушки да редкие островки... — рассказывали они. — Деревьев почти нет, кустарник, камыши, мох... Старожилы помнят: через пару месяцев после Зелёного прилива из глубины пошли грунтовые воды, и всё, от насыпи Ярославской железной дороги, до запада до Алтуфьевского шоссе и Лианозова на западе — сплошная топь. Грунт раскис, многоэтажки ушли в него вместе с фундаментами, целиком. Редко-редко торчат над трясиной верхние этажи — так болотники приспособились селиться прямо на крышах. Натаскают плодородной земли, огороды разобьют и живут. Плавают по Болоту на своих плоскодонках и рассказывают всякую чушь: что-де чужаков заманивают в трясины водяные и русалки, и там топят. Кое-где на болотах стоят охотничьи избушки, но это дело ненадёжное. Помечена такая избушка на карте, подходишь — а её нет, трясина сожрала... Тварей всяких на Болоте немеряно: слоновьи черви, жабники, змеи разные... А на самом дальнем, западном языке Болота, на Лихоборских прудах, обитает колония гигантских бобров. Устроились по соседству с фермерской общиной и, вроде как, помогают друг другу. Сельцо это так и называется — Боброхатки..."

Егерь наполнил водой второй мех, поднялся, и шумно втянул ноздрями воздух.

— По ходу, мужики кулеш варят — весело сказал он. — Пошли скорее, а то кишки уже к спине прилипли. Семь часов не жрамши...

II

Лес изменился сразу, вдруг. Будто кто-то провёл по траве линию, за которой мрачноватая, но живая, зелёная растительность превратилась в гротескное подобие рощи самоубийц, которую Данте поместил в седьмой круг своего Ада. Угольно-чёрные деревья тянули к путникам изломанные, будто скорченные в смертной муке ветви, трава топорщилась острой чёрной щетиной. Егор замер — казалось, если поставить на неё ногу, мёртвые стебли пронзят ступню сквозь подошву берца.

Его напарник таких колебаний не испытывал. Он сделал несколько шагов — трава под ногами сухо, стеклянно скрипнула — и обернулся.

— Вот это и есть Мёртвый Лес, Студент. Как видишь, ничего общего с тем, возле Измайлова.

Егор с опаской поставил ногу за черту. Чёрная трава не смялась, а рассыпалась в прах при первом же прикосновении. Там, куда он ступал, в чёрном покрове оставались глубокие отпечатки подошв, заполненные мельчайшей чёрной пылью.

— С кустами, деревьями осторожнее, к ним лучше лишний раз не прикасаться. А то — вот, смотри...

И егерь с размаху рубанул пальмой по ближайшему кусту. Острое, как бритва лезвие должно было с лёгкостью отсечь ветку, но вместо этого весь куст рассыпался — будто кто-то отключил силовое поле, удерживающее мириады чёрных пылинок в форме растения.

— Понял теперь?

Егор наклонился, зачерпнул чёрную пыль — и ойкнул, получив древком по запястью.

— Охренел? Больно же!

— А ты не суй ручонки, куда не надо! Эта пакость... она... как бы это сказать... жизнь вытягивает. Чуешь?

Действительно, ладонь слегка онемела.

— Поработай кулаком — пройдёт.

— А если на одежду попадёт, или на обувь?

— Тогда не страшно. Да, и затяни капюшон — если заденешь большое дерево, засыплет с ног до головы.

— Сразу всё рассыплется, как куст?

— Именно. Только экспериментировать не вздумай, с тебя станется....

Без "экспериментов" обойтись не удалось. Челноки, заранее запасшиеся длинными палками, расчищали путь ударами по кустам и стволам деревьев. Каждый раз те осыпались на землю со стеклянным шорохом, и отряд, продвигаясь сквозь Мёртвый Лес, оставлял позади собой широкую тропу, усыпанную чёрным прахом. Егор с напарником порой занимали место в голове каравана и, вооружившись дрючками, прокладывали дорогу в инфернальной растительности.

— Так-то, здесь ничего, спокойно... — рассказывал егерь. — Зверья нет, люди тоже — разве что, свалишься в яму, наполненную пылью этой гадской... Участки Мёртвого Леса возникают без всякой системы и только здесь, в Марьиной Роще. Сперва лес просто высыхает — за одну ночь, ни с того, ни с сего. Это называется "Прорыв" — кое-кто считает, что Лес так избавляется от негативной энергии. В космос её выбрасывает, сечёшь? Оттого и растения высыхают, которые у неё на пути. За пару дней они чернеют, и постепенно рассыпаются в прах. Через месяц-другой на месте Мёртвого Леса образуется Мёртвая Плешь — а потом, опять же, за одну ночь, она вся зарастает нормальными, живыми растениями.

— А если человек окажется на месте Прорыва — он тоже высохнет и почернеет?

— Нет, с людьми и животными ничего такого не происходит. Но всё равно, фермеры стараются держаться подальше от Марьиной Рощи — кому охота однажды проснуться посреди Мёртвого Леса? Есть правда, психи — их называют мёртвопоклонниками — которые ищут места, где должны случиться Прорывы. И, бывает, находят...

— Что за вздор, зачем?

— Затем, что психи и сатанисты. Они верят, что Прорыв — это сам дьявол, вырывающийся из Преисподней. И если оказаться на его пути— он напитает тебя своей силой.

— И получается?

— Бывает. Встречал я таких — не знаю уж, чем они там напитались, но людьми быть перестали. Глаза мёртвые, пустые, остальных в упор не видят, смотрят, будто на пустое место. И, при том, не теряют способности соображать — правда, вытворяют порой такие мерзости, что лучше о них и не вспоминать...

— То есть становятся как зомби — те, из Нью-Йорка, про которых Пиндос рассказывал?

— Нет, тут другое. Нью-йоркские зомби — это просто движущиеся мертвяки. Яша Шапиро говорил — хунганы вводят для этого в свежие трупы споры какой-то особой грибницы. Она прорастает по нервным волокнам и, вроде бы, их заменяет. Мышцы получают способность сокращаться, и труп начинает двигаться. Только недолго: ткани гниют, разлагаются — и так, пока тело зомби не расползётся в лохмотья.

— Шапиро изучал эту... грибницу?

— Ну, он же миколог. Надыбал где-то образцы из Нью-Йорка и колдовал над ними целый год. Только всё впустую: грибницу-то он прорастил, и даже заставил мертвецов шевелиться и ногами-руками дрыгать, но на этом — всё. Ни один даже встать не смог, не то, что ходить.

— Он что, ставил опыты с трупами людей? — опешил Егор. Такого он мягкого, интеллигентного заведующего лабораторией не ожидал.

— Так наука же! Только не вышел у Данилы-мастера Каменный цветок. По ходу, у хунганов какая-то фишка была, секретная, а без неё зомби не сделать, как ты ни корячься. Как по мне, так и ладно: не хватало нам в Лесу ещё и бродячих мертвяков!

II

Автоматы ударили неожиданно — и для бредущего в самом хвосте Егора, и для возглавлявшего караван челнока. Для него их глухой кашель (нападавшие пользовались глушителями) стал последним, что он услышал в своей и без того недолгой жизни. Череда хлопков, кровавые пятна расплылись на парусиновой куртке, и несчастный повалился на спину и заскрёб пальцами по зелёной — уже зелёной! — траве, оглашая окрестности хрипом и бульканьем. Идущий следом за ним челнок умер мгновенно и беззвучно — пуля угодила в висок. Остальные попадали под защиту древесных стволов и кочек, выдёргивая из-за спин дробовики,

Егор спрятался за кочку и пальнул наугад из нижнего, винтовочного ствола "Меркеля". Ответная очередь ударила откуда-то сбоку — грохот ручного пулемёта, хорошо знакомый по армейской службе. На голову со ствола ели, пробитого тяжёлыми пулями, посыпались куски коры.

Егор перекатился на бок, уходя из-под обстрела, но ещё один веер пуль вздыбила мох у самого плеча. Намёк недвусмысленный: он на прицеле у пулемётчика, и стоит только шевельнуться...

Место для засады было выбрано с большим знанием дела: выйдя из чёрного лабиринта сучьев и стволов, вдохнув вместо мертвенно-иссушенного воздуха лесные ароматы и влажную свежесть, любой, самый опытный боец поневоле утратит бдительность. Да и зрение, испытав своего рода шок от резкой смены цветового фона — мрачноватая, но всё же зелень вместо радикальной черноты Мёртвого Леса — не могло не подвести. В результате, караван, не успев углубиться в живой лес, попал в огневой мешок. И то, что их всех не покрошили скупыми, почти беззвучными очередями, объяснялось лишь тем, что нападавшие не захотели этого делать.

Оставалось признать поражение. Челноки, подчиняясь властным окрикам из зарослей, поднимались, бросали ружья и послушно задирали руки. Егор покосился на напарника: егерь стоял, расставив ноги и заложив ладони за голову. Свой драгоценный штуцер он не швырнул на землю, а бережно прислонил к стволу.

Тотчас из-за кустов появились фигуры в костюмах-"леших" и лицами в разводах камуфляжной косметики. Они споро, что свидетельствовало о немалой практике, обыскали пленников и уложили на мох, в ряд, лицами вниз. Егор насторожился: нападавшие — всего их было не меньше семи — обменивались репликами на смеси испанских и английских слов, и только двое предпочитали отечественную экспрессивную лексику.

То, что началось дальше, потрясло его до глубины души. "Лешие" по одному поднимали пленников, сверяли лица с фотографиями, которые извлекли из своих лохматых одеяний, и без лишних разговоров пристреливали. Челноки пытались вырываться, умоляли о пощаде, но это не остановило деловитых убийц. Дойдя до Егора и его напарника, они оживлённо загалдели (снова англо-испанская речь, наполовину состоящая из непристойностей и специфического сленга) и устроили ещё один обыск, вывернув на этот раз карманы. Сопротивляться не имело смысла — Егор молчал, Бич шипел что-то сквозь зубы, но подчинялся жёстким тычкам стволами под рёбра.

— Вам, ребята, это даром не сойдёт...

— Угрожаешь, падла? — один из тех, что изъяснялся по-русски, упёр в его щёку егеря ствол ручного пулемёта.

— Да я-то тут при чём?.. Лес вас накажет, попомните мои слова.

Новый тычок, на этот раз в зубы.

— Глохни, гнида, завалю!

Пленников усадили возле ствола ели, стянув руки маленькими стальными наручниками — "браслетами". Нападавшие снимали лохматые комбинезоны, под которыми оказался обычный армейский камуфляж. Бич крякнул от удивления и глазами указал на оружие. Егор сначала не понял, что вызвало такую реакцию, но тут же сообразил — и не поверил своим глазам. В руках у нападавших были укороченные автоматы с интегрированными глушителями и полимерными — полимерными! — рукоятями и накладками на цевьё.

— Hijo de puta еstirar la pata!

Двое выволокли из кустов безжизненное тело в лохматой накидке. Видимо, понял Егор, одна из их пуль нашла цель — возможно, его собственная? Мертвеца обшарили, после чего с пленников сняли "браслеты", вручили по лопатке и велели копать могилу. Трупы челноков вместе с поклажей сволокли в лощинку и закидали лапником.

— Запоминай, Студент... — прошипел сквозь зубы Бич. — Даже обыскивать не стали, значит, не обычные это бандюки. Те не стали бы мочить всех подряд, ограбили бы, и дело с концом. А уж трупы прятать — с какой стати? Зверьё само разберётся и косточек не оставит. Нет, парень, это профи, наёмники. Видал, как слаженно действуют?

После окончания "похорон" на пленников навьючили их же рюкзаки и поставили в середину колонны. Вожак странных бандитов, черноволосый смуглый тип, похожий на выходца из Латинской Америки, подозвал к себе "русских" подчинённых и вручил им по крошечному бумажному пакетику. Те высыпали на язык белый порошок и запили из фляжек. Прозвучала отрывистая команда, на этот раз по-английски, и колонна бодрой трусцой двинулась по тропе вдоль Третьего Кольца.

III

Лес обходил стороной железнодорожную инфраструктуру, а потому здание Савёловского вокзала, хоть и поросло снаружи ползучими лианами и проволочным вьюном, внутри осталось практически нетронутым. Высоченные рамы скалятся осколками стёкол, по стенам расползлись тёмные пятна плесени, облупилась, осыпалась штукатурка — и всё, будто не буйствует снаружи взбесившаяся флора. Почти не пострадали и перроны с замершими возле них ржавыми электричками. Разве что потрескался кое-где потрескался, да проросли между плитами пучки травы и чахлые деревца, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось в полусотне шагов, на привокзальной площади.