Создания холода и света

Никто не скажет теперь, какие то были годы и сколько они длились. Мир был другим. Многие животные говорили с людьми на одном языке, а люди, песней ли, словом ли громким, а то и желаньем, сам мир могли волей своей подчинять. Горы населяли великаны и тролли, и феи звенящими голосами болтали с цветами, скрываясь от глаз людских, и ангелы спускались с Небес, и демоны поднимались из Ада, и глас Всевышнего был слышен, точно наяву — но шептал в ночи и голос Дьявола.

Каждый год тогда подобен был эпохе, и тысячи чудес происходили в день, и тысячи героев появлялись, тысячи колдунов жили в городах и сёлах, а верованья не отличались от реальности, где Бог и Дьявол открыто соперничали за человеческие души. В те далёкие от нас времена жили на свете двое: Кай и Герда. История та, впрочем, известна всем.

Множество миров зрит Всевышний. Если в одном из них история пошла известным путём, то в ином — остановилась, замерла, точно безумец, готовый шагнуть в пропасть. Во времена те сказочные Дьявол, будучи затейником, выдумал Зеркало, и Зеркало то задумано было отражать все пороки, увеличивая всё плохое, будь то даже сущая мелочь, в тысячу раз. Задумано — но исполнено ль?

Холодное безразличие, пустое разочарованье, чтоб всё прекрасное разрушить и затмить, пусть и с трудом, но Дьявол отыскал. И сами чудеса в таком зеркале растворялись, исчезали, становились пустотой. Довольно глядел Дьявол в то зеркало — ни себя в нём он не видел, ни ангела, что со спины следил. А теперь, согласно плану Дьявола, нужно было найти что-то чёрное-пречёрное, самую суть порока, смешать её со льдом безразличья, отполировать — и Зеркало готово! К счастью, ангел ускользнул от увлёкшегося Дьявола, довольно перебирающего пороки, и Богу доложил.

Нахмурился Бог — лишь на секунду. Сказал он ангелу:

— Ужель ты сомневаешься, что творенье Дьявола, каким бы страшным ни смотрелось, может идти супротив моей воли? Дьявол — моё создание; всякое его деяние известно мне; всякое его дело, в конце концов, пойдёт во благо. Зеркало то будет испытанием для человека — не иначе!

Но взмолился ангел, чтобы смягчил Всевышний испытание — ведь редкий человек не станет чёрен душой, если будет вместо прекрасного мира видеть извращённое отраженье! Кивнул тогда Всевышний. Каждый ангел — это сама мысль Бога (и Дьявол — те его мысли, что должны испытывать смертных, отринув жалость и преисполнившись порока). Прислушался Бог к ангелу — и легонечко подул.

Тёплое его дыхание, ниспадая с высоты Небес, остыло и сделалось подобно самой ледяной из стуж. Много той стужи осталось в смертном мире, породив ту, кого назовут Снежной Королевой, ну а частица пронеслась сквозь весь Ад прямиком к большущему котлу, в котором Дьявол, радостно хихикая, в нечто жуткое смешивал пороки. В мгновение котёл остыл, ледышкой обратился, а зеркало покрылось инеем.

Дьявол озадаченно чихнул, разжёг погасшее было пламя заново, растопил пороки, и торопливо, пока Бог ещё чего-нибудь не выдумал, бросил зеркало в то варево. Три дня и три ночи напитывалось зеркало пороками человеческими! А потом достал его Дьявол и посмотрел на себя. И что же он увидел? Ничего! В гневе выплеснул котёл и бросил зеркало так сильно, что то пролетело весь Ад, смертный мир и ударилось о врата Рая, разбившись на мириад частиц. Ледяной ветер, подвластный Снежной Королеве, те частицы подхватил, и никто, кроме Бога, не знал ещё, что это были за осколки и что отразят в себе.

Где-то в бесконечной дали что от Ада, что от Рая — в мире земном! — разлетелись осколки Зеркала, что холодней космических пустот. Были то большие осколки и малые, от крупинок и до огромных стёкол, что впору вставлять в королевские зеркала. И были те зеркала самыми обычными на вид — и посмотревший в них видел лишь реальность в полном своём "великолепии". Все пороки и недостатки, все ошибки и уродства, все мерзости и слабости — всё, что люди предпочитают не замечать и обходить стороной — теперь бросалось им в глаза наравне с достоинствами и красотами. Ледяное дыхание Всевышнего выморозило всякий порок и скверну, обратило их в холодное, спокойное подобие себя, демонстрирующее, но не преувеличивающее, сталкивающее, но не ужасающее; и если человек был силён духом, то мог принять увиденное, исправить исправимое, ну а если же слаб...

Было у Зеркала и иное свойство. Сотворённое из безразличия, льда и разочарованья, оно заставляло всякое Чудо исчезать, зато в самых глупых вещах — наподобие снегопада или математических дробей! — видеть чудеса и смысл. В те дни по миру прошлась великая метель, и Снежная Королева холодно смеялась, летя в её центре, — единственное чудо, Зеркалу неподвластное совсем.

Это был конец сказки. Это было завершение эпохи. В ледяных осколках отражался сам мир — и скрывался Ад, скрывался Рай, и ангелы, чудо Господне, видимы быть перестали, и сердца людей, в которые попали льдинки, черствели, а всякое волшебство и сказка вокруг них — выцветали, исчезали навсегда! С тех пор растворились в золотой пыльце феи, прекратили петь цветы и звери говорить, а волшебницы и маги прятались от глаз людских, чтоб их волшебство не пропадало, как мираж. И только Снежная Королева могла показываться глазам людским, катаясь на больших санях зимой да раскрашивая окна чудными узорами.

Странным летом, когда средь белого дня прошла ужасная метель, Кай и Герда заворожённо смотрели в окно на падающий и тут же тающий снег, слушали непрерывную капель — как слёзы по чему-то светлому и вечному! — и горевали о розах. Метель застигла их у Герды дома, и выбраться, чтобы хотя бы накрыть чем-то бедные розы, спасти их от нежданной непогоды, было нельзя. Стоило Каю приоткрыть окошко мансарды, как ветер тут же захлопнул его обратно, да так сильно, то стекло не разбилось только чудом!

— Ай! — воскликнул тогда Кай. — Что-то попало мне в глаз и в сердце что-то кольнуло!

Но тщетно искал он принесённую ветром соринку — в него попали осколки дьявольского Зеркала. Боль в глазу и сердце быстро прошли, а вот осколки в них остались.

Прошла метель. Розы, на удивление, выжили и даже ярче расцвели, будто и впрямь политые чьими-то слезами. Вместе ухаживали за ними Кай и Герда, и девочка не могла нарадоваться, каким заботливым стал Кай, как быстро находит ростки сорняков, как вовремя поливает розы, как любуется их цветками, что-то шепча. Не знала она, что всякий недостаток теперь был ему напоказ, а шептал Кай, вглядываясь в розы: "Не то, не то, не то!" — а потом убегал перечитывать старый учебник по арифметике, который Герде казался сложной чушью. Кая же теперь завораживал пляс цифр, а на каждой страничке он пририсовал то, что искал, но не находил в цветах — снежинки!

Зато зимой он только и делал, что разглядывал снежинки под увеличительным стеклом, а потом ещё и пытался перерисовать их узоры на бедный старенький учебник! Он пытался описать Герде, как же прекрасен снег, но она никак не могла взять в толк, что такого в глупых тающих снежинках! Обиженный непониманием, Кай отправлялся на городскую площадь кататься на санях. Самые смелые из детей даже привязывали свои санки к крестьянским саням и порой уезжали очень далеко!

В тот день Кай первым заметил большие сани, покрашенные в белый, — немедля привязал к ним свои саночки! Одетый в белую же шубу и шапку человек на санях обернулся и одобрительно ему улыбнулся. Пару кругов дали большие сани по площади, а потом свернули в переулок. Кай порывался было отвязать санки, но человек в белом поворачивался и улыбался — похоже, ему тоже нравилось его катать! Неожиданно сани вывернули прямо в городские ворота, повалил снег, поднялся ветер. Кай отвязал, отпустил верёвку, но санки продолжали ехать за большими санями, будто примороженные!

Долго ли, коротко ли — остановились сани в бескрайнем поле, стих ветер, а снег обратился снежными птицами, разлетевшимися по округе. Обернулся к дрожащему от холода Каю человек в белом, и оказалась то сама Снежная Королева.

— Славно проехались! — улыбнулась она, и в тот же миг показалась Каю самым прекрасным ангелом, какого только представить можно. — Но ты совсем замёрз — полезай ко мне в шубу!

Посадила она Кая в свои сани, завернула в шубу — точно в сугроб укутала!

— Всё ещё мёрзнешь? — покачала она головой и поцеловала его в лоб.

Ух! Поцелуй её был холоднее льда. Холод этот пропитал всего Кая, и сердце его, и так обледенелое от осколка зеркала внутри, окончательно замёрзло. Мгновенье Каю казалось, что он вот-вот умрёт... но холод отступил, стал чем-то обыденным, привычным — даже дрожать он перестал.

И сани Снежной Королевы заскользили снова, и Кай любовался ею и рассказывал, что знает четыре действия арифметики, да ещё и с дробями, помнит, сколько всего стран, сколько в каждой человек и квадратных миль, а ещё — как прекрасны снежинки и как жаль, что они все тают по весне! Улыбалась она ему в ответ и кивала, отвечала:

— Мы поедем с тобой в те края, где снег никогда не тает. Я покажу тебе мой ледяной дворец; там ты будешь жить.

Завыли вновь ветра (теперь их вой казался Каю прекраснейшей и песен!), взвились в воздух сани и понеслись прямиком на северный полюс. Долгую же дорогу нужно было им лететь! Ночами сказывала Снежная Королева о математической гармонии снега, холода и льда, а днями Кай спал на санях у её ног, и бледные, ледяные руки придерживали его, чтобы не свалился вниз.

Что же Герда? Увы, ничего: она лишь вызнала у мальчишек на площади, что Кай уцепился за большие белые сани и уехал прочь. И не отвечало ей ни солнце, ни ветер, ни ласточки — исчезли чудеса. В конце концов, она поверила, что Кай и вправду умер, а многие годы спустя образ маленького друга окончательно выветрился из головы. Герда вышла замуж за полноватого булочника, и было у неё четверо детей, один другого красивее; жила она долго, счастливо и умерла с мужем своим в один день.

В далёкой ледяной пустоши, недоступной взгляду простых людей, стояли чертоги Снежной Королевы. Закутавшиеся в вечные снега, овеянные буйными ветрами, освещённые северными сияниями, они были пустынны, но по-своему прекрасны; Кай же считал их лучшими на свете! В чертогах этих был огромный зал, а в нём — озеро, скованное льдом столь гладким и чистым, что лучшего зеркала во всём свете белом было не сыскать! В центре озера стоял трон Снежной Королевы. От зимних трудов отдыхала на нём Королева, рассматривая северное сияние в своё зеркало, а ещё — звёзды, что за ним, и весь бесконечный космос. В те времена не было ещё телескопов, но зеркало было в тысячи раз лучше каждого из них, и холодные просторы космоса заморозили бы любого глупца насмерть, осмелься он взглянуть...

Не Кая. Поцелованный Снежной Королевой, закованный в лёд снаружи и внутри, он вместе с ней смотрел в глубины вселенной, и объясняла она, как движутся далёкие светила, а потом улетала метели и бураны провожать. Кай же оставался играть с льдинками на краю озера. Льдинки те нужно было складывать по определённым правилам, и каждый раз Королева рассказывала ему новые правила, а порой правила, по которым нужно сочинить правила самому! Давала она ему задание сложить из льдинок то-то или то-то, и всякий раз не получалось у Кая, как он ни старался. Замирал тогда Кай, точно ледяная статуя, и северное сияние отражалось в его глазах-льдинках, а в голове крутились цифры, знаки и сложные математические символы!

Тянулись годы. Всё более и более своим становился бывший человек в тех ледяных краях. Тело его окончательно обратилось льдом того же рода, что и плоть самой Снежной Королевы — не тающая под самым сильным жаром, прочная и гибкая. В озёрном зеркале Кая понимал теперь не меньше, чем его наставница, и вместе они говорили о движениях звёзд, предсказывали прилёты комет, затменья Солнца и Луны. Холодная мудрость проникала в разум Кая, осознавал он, что Снежная Королева не задавала ему разрешимых загадок, стал доказывать ей, что задание невыполнимо. Улыбалась она, потому что то и был правильный ответ. Улыбалась — и давала следующую ледяную формулу, которую нужно было понять и объяснить.

Незаметно годы превращались в десятилетия, но Кай не рос, оставаясь всё таким же мальчиком изо льда. После первого же доказательства неразрешимости начала отпускать Кая Снежная Королева куда пожелает только его душа; но душе его было хорошо и здесь. Иногда он всё же выбирался из дворца и странствовал по белым пустошам, порой становился на льдину, доплывал до берегов Евразии, добирался до границы снегов, издали смотрел на людей, а те удивлялись столь красивой ледяной скульптуре, не решаясь подойти поближе.

Десятилетия складывались в века. В зеркальном льде отыскал Кай спутник Юпитера — Европу. На холодной, заснеженной Европе нашлось такое же зеркало, как у Снежной Королевы; должно быть, там была своя Королева, европейская, но Кай так и не смог её найти. Зато в отражении того зеркала можно было увидеть саму Землю! Так Кай мог наблюдать за людьми, за жаркими, неприятными ему краями, за морями, которых не касался лёд, за зеленью лесов и за огнём костров.

Забыто было время сказок, и созерцал Кай, как моря рассекают металлические корабли, как тянутся линии электропередач, как яркими созвездиями горят ночные города, похожие на муравейники. Не раз и не два смелые экспедиции пытались попасть на северный полюс, и каждый раз, обманутые Снежной Королевой, находили лишь безымянную точку в Северном Ледовитом океане, а не остров, спрятанный её холодным волшебством. Несколько раз Кай вместе с Королевой летали на Южный Полюс и гуляли по тамошним снегам.

Века обращались в тысячелетия. Сколь ни волновались раньше люди по поводу глобального потепления, природа взяла своё, и медленно, неизбежно наступал ледниковый период. Океаны покрывались льдом. Жизнь отступала от морозов и ветров, ужималась вдоль экватора, и сама Снежная Королева, уже старушка, улыбнулась в последний раз Каю, даровала ему напоследок власть над снегами и ветрами да отправилась на Небеса. Так на Земле остался последний осколок эпохи чудес.

А что же Кай? Горевал ли он? Кай уже обговорил с Королевой всё, что только можно было обговорить, вместе решили они самые сложные задачи математики, вместе наблюдали за медленным развитием людей. Они понимали друг друга с полуслова, с полумысли, проведённые вместе века сделали их самыми близкими созданиями на Земле. Кай знал, что она уйдёт, и со спокойной, холодной мудростью замёрзшего сердца пережил уход. По привычке обращался он к ней, решая ледяные задачи или созерцая космические бездны в озёрный телескоп, сам себе же отвечал — и казалось ему порой, что Снежная Королева всё ещё здесь, наблюдает, поёт холодными ветрами; конечно же, ветрами подпевал он сам...

Однажды спокойное, медитативное наблюдение за космосом окончательно надоело Каю. К сожалению, на Земле наблюдать осталось мало что: холодные, ныне подвластные ему просторы давно приелись, узкая полоска жизни стала скудной и однообразной, а люди... люди казались теперь чуждыми и странными. Увлёкшиеся "технологиями", лишённые последней толики чудес, они всё время что-то делали, строили, меняли, как в обществе, так и в самих себе...