Уроки ирокезского 73

Николай Феликсович назначение на пост губернатора учрежденной Брянской губернии принял довольно спокойно. Как должное принял, и даже где-то в глубине души счел, что "учредить губернию дабы потомок именитого рода достойное место занял" со стороны канцлера было вполне... уместно. Но это так, чтобы в одиночестве самим собой погордиться — а на деле-то поработать придется изрядно. Ну и сделать губернию самой процветающей в Державе, чтобы всем завистникам доказать, что Юсуповы славны не одними лишь предками.

И Урусовы: вот уже десять лет Ирина Владимировна "составляла счастье" новому русскому губернатору. Однако Николай ни на секунду не усомнился в том, что должность он получил вовсе не из-за своеобразного "родства" с канцлером: да, супруга была родной сестрой жены приемного сына Волкова, но и сын все же именно приемный, да и сёстры общались довольно редко. Хотя однажды и "родство" оказалось полезным.

Когда отец выкупил в пользу города Тюфелеву рощу с окрестностями и выделил сыновьям тридцать десятин казенной уже земли для размещения переносимого из Петербурга завода, Николай было подумал, что канцлеру такое самоуправство Московского губернатора может не понравиться, и с Ириной заехал к Катеньке, думая уговорить Степана Петровича поддержать проект перевода завода в Москву. Но пока он уговаривал, туда же — по каким-то делам — к Степану приехал и сам канцлер. Который, узнав причину "внезапной семейной встречи", почему-то долго смеялся, а затем, со словами "это судьба" завод строить разрешил. Спросив, однако, при этом "а когда трехтонки тут вы выделывать начнете?"

Новый завод проектировался под выпуск уже двадцати тысяч "Волг" в год — так, по предложению канцлера, назвали "Акулу" для внутреннего рынка. Феликс назвал, уж больно рисунок канцлера его вдохновил. Но рисунок — рисунком, а на технический проект машины ушло почти два года, и довольно многое пришлось выдумывать буквально "с нуля", как часто говорил Волков. Зато результат превзошел все ожидания, восемь тысяч выделываемых в Петербурге автомобилей даже в малой степени не покрывали спрос... К тому же и намек канцлера насчет трехтонных грузовиков забывать не стоило.

Грузовик спроектировал уже закончивший учебу Феликс. Правда, опять попросивший канцлера "нарисовать будущую машину". Разумно: ведь благодаря канцлеру и легковая машина стала "новым эталоном автомобиля". К тому же трехтонке не нужен разработанный для "Акулы" мотор в сто десять сил, но если его совсем чуть-чуть доработать и перевести на дешевый семьдесят второй бензин...

В новых цехах Московского завода братьев Юсуповых уже начали выделывать новенькие "безкапотные" трехтонки. По десять, а то и по дюжине в сутки. Но если несколько расширить завод уже Брянский моторный, то "Брянское автомобильное объединение" таких грузовиков сможет в день выделывать уже штук по пятьдесят. И сделать это можно будет очень скоро, максимум за полгода. Как тогда говорил Александр Владимирович: "если вложить копейку в развитие нужных смежников, то результат окажется несравним с затратами".

А в каких смежников лучше всего было вкладывать эти самые копейки, Николаю Феликсовичу и предстояло разобраться. Но в том, что это у него получится, губернатор Юсупов и не сомневался...

Первого сентября двадцатого года в школах по всей стране начался новый учебный год. Все, как обычно — но все совершенно иначе. Просто потому, что начался этот учебный год в совсем уже другую эпоху.

Дочь наша "первая догадалась", зачем мне нужно столько циркония: первая печь с огнеупорами из окиси этого самого циркония у нее отработала уже четыре года без единого ремонта. Электродуговая печь — и теперь она в своем производстве только такие и ставила. Конечно, электричества эти печки жрали как не в себя, но в результате сталь почему-то получалась даже дешевле, чем при "традиционном" способе ее добычи.

Хотя — понятно почему. Многочисленным Машкиным металлургическим заводам дорогой кокс был вообще не нужен: газовые заводы "добывали" светильный газ из легкодоступного бурого угля — точнее, из остающегося после "химии" практически мусорного буроугольного кокса, газом этим руда (точнее, окатыши) восстанавливались до чистого железа, которое как раз в электропечах и перерабатывалась в сталь: в печку, после расплавления железа, просто добавляли заранее рассчитанное количество "австралийского" чугуна — так что ни уголь, ни кокс там вообще не требовался. А нужное для печей электричество — оно тоже добывалось "из того же материала". Бурого же угля теперь было много: его и в Подмосковном бассейне копали, и вокруг Красноярска, а после того, как "Северная железная дорога" перешагнула Енисей, и с Тунгуски его возить стало довольно недорого.

Но уголь — это все же еще не электричество, так что Марии Петровне пришлось заняться и выпуском генераторов. "Хреновых, но дешевых" — как сама Машка их называла. Хреновых потому, что обмотки генераторов делались алюминиевыми, а дешевых — потому что меди для их изготовления не требовалось. И "стандартный хреновый генератор" мощность имел всего в сотню киловатт (то есть "по паспорту" двести, но, чтобы он не сгорел...), да и весил почти тонну — зато выстроенный Машкой в Семипалатинске завод выпускал их по дюжине в сутки.

Еще один завод — который все же дочь наша поставила поближе, в Яхроме, делал для этих генераторов паровые турбины. А заодно — и разнообразные котлы с разнообразными же топками, поскольку "в разных местах и топливо разное". Так что котлы можно было топить чем угодно, хоть дровами. То есть теоретически можно было их и дровами топить, но никто этим пока не занимался. Ну, я так думаю... однако на чем работала "Машкина" электростанция в Верхоянске, я не спрашивал. Впрочем, эти электростанции в качестве "городских" больше нигде, вроде бы, и не использовались, их для электрификации разных местпромовских фабрик ставили "в далеких селеньях". Поначалу даже бывало, что с одной электростанции до десятка фабрик электричеством снабжалось — ну да поначалу и мощности фабрик были невелики, чаще всего им и электричество-то требовалось только для освещения.

Потом уже, когда фабрики начали оснащаться всякими станками... Машка даже поначалу хотела еще парочку заводов выстроить для производства таких генераторов, но — передумала. Потому что "хреновым" генератор был не из-за алюминия, а из-за малой мощности. И он, работая "в локальной сети", очень нервно реагировал на потребителей. Ведь один-единственный трехкиловаттный мотор токарного станка — это уже три процента роста или падения потребления, причем "в идеальном случае", а если генератор вообще на треть загружен... Поэтому и вырабатываемое им электричество было хреновым: напряжение скачет, частота плывет. И если с напряжением как-то справлялась ламповая схема управления возбуждением, то с частотой было очень плохо. Но, как говорится, "для сельской местности сойдет": лампочки светят, моторы как-то крутятся... фабрики оснащаются передовым оборудованием.

Но чтобы это оборудование не ломалось до срока, местпром постепенно (по мере зарабатывания потребных средств) подключал деревни к общим электросетям. Новый алюминиевый завод в Усть-Каменогорске дал возможность делать это относительно безболезненно для "планового хозяйства": и провод для ЛЭП стал доступен, и трансформаторы... тоже с алюминиевыми проводами, но всяко лучше чем никакие.

Для меня самым важным результатом этого было то, что многочисленные местпромовские предприятия стали очень быстро делать стране много... денег, в конечном итоге. А если в стране есть много денег, то можно гораздо большему числу рабочих платить зарплату. Причем — гораздо большему, чем их в стране было! Слава еще весной пришел с мудрым предложением зарплату всем рабочим повысить — ну чтобы было за что продавать сделанные местпромовцами "товары народного потребления" и было чем платить местпромовским рабочим зарплату. Правда, формулировка предложения оказалась еще более "мудрой":

— Саш, у меня вопросик... я с чем пришел-то... Сейчас у нас в промышленности работает шестнадцать миллионов человек, из которых шесть — в местпроме. То есть у нас перекос в сторону производства товаров народного потребления изрядный: для сбалансированной экономики из семи промышленных рабочих один должен их производить, а у нас каждый третий потребительские товары выпускает. И у рабочих не хватает денег, чтобы эти товары купить.

— И что в этом плохого? Общий-то промышленный рост мы получили уже сильно за тридцать процентов в год? Причем уже три года подряд, да и нынешний, мне кажется, не хуже будет?

— Этот будет не хуже, точнее не сильно хуже: в прошлом году выпуск промпродукции вырос на сорок процентов, в этом ожидается около тридцати шести... максимум. Но это в основном потому, что почти все предприятия перешли на двухсменную работу.

— Ну и что ты такой грустный ходишь? Тридцать шесть все равно почти вдвое больше того, что мы ожидали. Радоваться же нужно!

— Я и радуюсь. Пока радуюсь, потому что уже в следующем году если мы получим прирост в двадцать процентов, то это будет просто чудом. Но я предполагаю, что чуда не случится и прирост будет процентов семь...

— Почему это? Ведь развитие промышленности так хорошо идет, я причин столь резкого падения не вижу...

— А я вижу. И ты видишь, просто внимания не обращаешь. У нас последние три года, почитай, прирост в основном шел за счет увеличения сменности работы оборудования. А нового уже почти и не было, если в процентном отношении смотреть. Потому что да, заводы работают, выпускают всякого разного все больше — но выпускают-то они все больше запасные части к тому, что было на заводы раньше поставлено!

— Не совсем понял...

— Поясню. У нас сейчас амортизация основных фондов в промышленности составляет около двадцати процентов в год. То есть каждый пятый рабочий занят тем, что ремонтирует выходящее из строя оборудование. Из десяти миллионов "наших" рабочих два миллиона просто поддерживают работу оставшихся восьми, ну свою собственную тоже... а еще миллион — они заняты в ремонте того, что ломают рабочие Марии Петровны.

— Ну, допустим... хотя я думал, что амортизация идет процентов на семь в год. Однако остается семь миллионов, чем ты не доволен?

— Еще у нас на транспорт завязаны три миллиона человек. А там амортизация уже превышает тридцать процентов! Грузовик в год пробегает больше пятидесяти тысяч километров, после которых он отправляется на капитальный ремонт — и в автотранспорте амортизация получается больше пятидесяти! На железной дороге, конечно, поменьше, но не очень-то заметно меньше, про гужевой транспорт я умолчу, там амортизация на общую картину влияния особого не оказывает. Но итог выходит довольно грустный: несмотря на наличие уже семи авторемонтных заводов у нас выбытие полностью непригодных даже для ремонта автомобилей приближается к объемам выпуска новых, а рельсовые заводы сейчас уже работают исключительно на замену выходящих из строя рельс. И на все это у нас работают еще два миллиона человек.

— Понятно...

— Мне кажется, еще не совсем понятно. У нас, кроме всего прочего, имеется и армия, потребности которой в мирное время удовлетворяет почти два миллиона рабочих. Я даже не столько про оружие говорю, ведь солдатам нужны хотя бы кровати в казармах, одежда, белье... много чего еще. Остается вроде бы три миллиона на последующее развитие — но миллион мы вычеркиваем просто потому, что этот миллион уже у нас делает товары народного потребления для остальных рабочих, потому что местпром эти товары не делает.

— А оставшиеся два миллиона могут создать рабочие места для полумиллиона новых рабочих в год, при том, что работой обеспечить нужно миллиона четыре.

— Если бы хоть так! Сейчас строители возводят за год чуть больше миллиона квартир и домов в деревнях... то есть в этом году будет столько. А в ближайшие пять лет нам нужно будет строить минимум по миллиону с четвертью — это чтобы только прирост населения компенсировать. А это, помимо всего прочего, ванны чугунные, батареи отопления, раковины с унитазами, краны водяные... что еще забыл? Сейчас вместо пиленого камня или кафеля для отделки влажных помещений в квартирах придумали глиняную плитку обливную делать, тут тоже рабочих рук немало требуется... я к чему: из оставшихся в твоих подсчетах двух миллионов человек полтора работают в производстве подобных строительных материалов. И стекла, в этом-то Мария Петровна производство большей частью в наши руки передала. Еще полмиллиона работают в энергетике. А оставшиеся тысяч полтораста работают по твоим закрытым программам, в которые мне вмешиваться явно не стоит. Вот теперь все понятно?

— А за счет чего же мы все-таки развивались-то? Ведь по-твоему, на развитие некому работать вовсе получается.

— Мы развивались на треть, можно сказать, "на старых запасах" — то есть на оборудовании, срок свой еще не выработавшем: новые-то заводы поначалу не ломаются... то есть не очень быстро ломаются. А на две трети, как я уже говорил, за счет повышения сменности работы станков. Но заодно мы и рост скорости амортизации получили, так что тем самым мы, фактически, только приближали день, когда все начнет разваливаться.

— Ладно, ты меня убедил. А теперь расскажи, как ты будешь из этой задницы выбираться.

— Ты выбираться будешь, а я так, сбоку постою, посмотрю.

— Планы ты составляешь, так что и выбираться тебе придется.

— Я — человек маленький. Просто работаю за небольшую зарплату, а управляет всем у нас канцлер. И мне просто интересно будет посмотреть, как ты управишься и подготовишься к двадцать седьмому-двадцать девятому году.

— А с чем связан выбор столь примечательной даты?

— А с тем, что тогда работу запросят миллионов десять человек сразу, из родившихся в двенадцатом. Я, конечно, арифметику в школе прогуливал, но почему-то мне кажется, что рабочие места им должны будут создавать уже миллионов так тридцать пять рабочих, причем в основном рабочих тяжелой промышленности. Ну что, слабо тебе такой социализм выстроить?

— Как говорил один мудрый я, критикуя — предлагай. В противном случае я впаду в депрессию и попрошу девочек из охраны тебя побить. Бить будут больно и долго, пока я из депрессии не выйду. А без твоих предложений сделать это будет очень сложно!

— Пиши расписку!

— Какую?

— Что не будешь меня бить после того, как я предложения изложу. Или впадай в свою депрессию, девочки — они все же слабый пол, бить будут не так сильно как ты, я лучше с ними время проведу.

— Даю честное слово!

— И ведь знаю, что обманешь, но так уж и быть, пользуйся моей простотой и доверчивостью! У нас через месяц школы выпустят уже четыре миллиона человек...

— А ты знаешь, мы все же зарплату рабочим повысим. Избыток товаров у нас имеется...

— Я приготовился мудрость изречь, а ты сразу ахинею понес.

— Старших, по крайней мере по должности, нужно выслушивать молча и с выражением глубокого восхищения высшей мудростью на лице. Мы просто ограничим рабочий день восемью часами, и рабочим платить будем сколько и раньше, просто за меньшее время. А выпускников возьмем работать в третью смену на этих же станках. Смена, конечно, короткой окажется, и зарплата поначалу у рабочих поменьше будет, зато таким нехитрым образом загрузку оборудования с двадцати часов в сутки доведем до двадцати двух, или даже до двадцати трех...