Учебка. Глава 2. Трудно быть неписем

Глава 2. Трудно быть неписем

Генералы поездами не ездят, даже за счёт казны. Тем более, не ездят они в "таком сраном угробище". Это был самый безобидный эпитет, которым Бугор наградил наш вагон, когда на дуге поворота его смахнуло с горшка. Сидел неустойчиво: держался одной рукой, другой самокруткой затягивался.

А в вагоне курить нельзя. Начальство не дозволяет. Такие ж как мы старики, но жлобьё. И гонора в них — куда тому генералу! На все наши претензии отвечают параграфом из Устава или пунктом контракта. Наизусть, сволочи, выучили! Их, как и нас, трое: Доктор Проводник и Стратег. Кто главный, хрен разберёшь. Все как один, не курят, а нюхают табачок. Чтоб они, гады, как Черкашин сказал, похмельную водку по утрам нюхали с расстояния десять метров!

В общем, с самой первой минуты наша служба не задалась. Не успели зайти в тамбур, разнести чемоданы и сумки, Док взял меня за пуговицу пиджака и сказал, чтобы слышали все:

— Слышь, капитан-лейтенант, ты на подъёмные... а-ап-чхи!!! получил сто семьдесят пять штук? Погасил кредиты? Тогда передай по команде: начнут не по делу гавкать... ап-чхи говорю... сядут на голый оклад. Тебя это, кстати, тоже касается.

То, что вагон нестандартный, а только сделан под старину, это мы поняли сразу. Титан для горячей воды, угольный бункер, печь, пепельницы в коридоре и каждом из тамбуров — это картинка для дураков. Пассажирских купе всего шесть, в каждом по одной койке, а все остальное — служебные помещения. Часть из них заперта на ключ и опечатана, в остальных живут и работают эти ироды.

Судя по быту, они здесь экипаж постоянный и служат не по железнодорожному ведомству, а в отделе Грача. Парнокопытный как-то обмолвился, что успел рассмотреть за одной из неплотно закрытых дверей нечто вроде лаборатории, за другой холодильник со встроенным баром, плазменный телевизор "и много ещё хрен знает чего", а в сортире "для несралей" есть биотуалет.

Это я немножко сумбурно рассказываю, слегка забегаю вперёд. Несралями мы их прозвали чуть позже, после случая на станции Краснодар. Там двое дрыщей в полицейской форме пытались взять под уздцы нашу Слепую Лошадь за курение в общественном месте. Там же они и облизнулись. Доктор такую бумагу им предъявил, что к нашему прицепному вагону без номера никто и нигде больше не совался. А Сашке сказал, указуя перстом на бутылку пива в его руке:

— Пока просто предупреждаю. Пьянствовать водку и алкоголь будете на гражданке, а здесь... в общем так, неписи! За территорию по одному ни ногой! По ночам двери тамбура не открывать, если даже будет ломиться сам министр обороны. И это... хрен с вами, курите в сортире, но только не забывайте проветривать помещение. Всё ясно? По раскладушкам!

С тех пор и пошло: неписи — несрали. Они нас не различают и мы их тоже. Сашка даже не стал заморачиваться, придумывать для каждого персональную кличку. А насчёт курева, тут можно сказать, повезло. Вспомнили школьное детство, когда от завуча прятались в туалете. А по-другому как? Переходного тамбура нет. С одной стороны почтовый вагон, с другой — вся страна. Скорый поезд, к которому мы были прицеплены, назывался "Адлер-Чита".

Пока наливалось из фляжки Терентия Тихоновича, мы ещё как-то общались, разгадывали кроссворды, пробовали играть в карты. Потом окончательно разбрелись по разным купе. Встречались на долгих стоянках, где изредка пополняли запас сигарет и покупали у станционных старушек что-нибудь из жратвы.

На третьи сутки я убедился, что монотонность дальней дороги на каждого человека действует по-разному. Парнокопытный запил. Сашка Черкашин стал раздражительным, злым. Судя по красным глазам, не высыпался.

— Знаешь, профессор, — как-то признался он, — крыша у меня начала подтекать. Когда на ногах, ничего, а лягу на шконку, цифры зелёненькие начинают бегать перед глазами и буквы ненашенские. А потом будто в бездну проваливаюсь. Пробовал ночевать на полу, холодно. И дует со всех сторон...

— Ко мне перед сном заходи, — усмехнулся Тэтэ. — Есть у меня от этой беды надёжный рецепт. Двести грамм чистогана — и никаких цифирок.

— А выхлоп?

— Забудь про такое понятие! — Терентий Тихонович вытащил из кармана красную банку с вьетнамским бальзамом "Звёздочка" и гордо сказал. — Во! Мазнул дэцэлок на язык и никакого выхлопа.

Как все одно зубы почистил зубной пастой "Лесная".

— Во гад! — оживился Бугор. — Шило то где берёшь?

— Аист приносит в клюве.

— Не, а серьёзно, где?

Тут даже я засмеялся. Лет десять профессионально не пью, а до сих пор знаю, что у вокзальных бабушек, которые ходят от вагона к вагону и продают жратву. У самых что ни на есть благообразных на вид.

Насчёт цифирок с буквами я тогда промолчал, но кое-что на ум отложил. Потому как такую же хрень давно за собой замечал. Комп у меня старенький, самодельный. Корпус нашёл на помойке, мамку и жёсткий диск шопнул в электросетях, когда заведовал складом (у меня программисты свои неликвиды хранили), кулеры с планками памяти купил за гроши на "Авито". А вот блок питания наматывал сам. Стыдно капитан-лейтенанту запаса, бывшему командиру БЧ-4 кораблей первого ранга, в лавку бежать по таким мелочам.

Как я потом ни лелеял своё угробище, раза четыре в день оно у меня зависало. На какие сочетания клавиш только не нажимал, но ни "Ctrl + Alt + Del", ни "Ctrl + Shift + Esc" не пропускали меня в диспетчер задач, чтобы разыскать в приложении отмороженную программу и завершить процесс. Помогала только перезагрузка.

Ляжешь потом спать, а перед глазами, как у Сашки сейчас: то мигает курсор — то бегают буковки. И в бездну проваливаюсь с тех пор как выбросил панцирную кровать и начал спать на диване. Лет пятнадцать уже мучаюсь, когда засыпаю на левом боку, или (если на правом) своя же рука на сердце лежит. Аж подпрыгиваю, и пот проступает на лбу! Сейчас-то привык, а тогда было ссыкотно: а ну как медкомиссию не пройду?! С работы ведь выгонят!

По той же причине в поликлинику обращаться не стал, пошёл в медучилище. Там директорствует моя одноклассница, бывший врач кардиолог. Вызвала она из аудитории какую-то молодуху и пошли мы все вместе снимать у меня кардиограмму. В пути побеседовали. Рассказал я им без утайки все свои горести и симптомы. Поставил, короче, в тупик, но заинтересовал:

— А спишь на каком боку?

— Когда разосплюсь, пофиг.

На том распрощались.

— Завтра, — сказали, — придёшь. За результатом.

Результат оказался широкой и длинной бумажною лентой густо испещрённой остроконечными зубчатыми зигзагами. Ещё до меня по нему пробежался красный фломастер специалиста. Отдельные области жирно обведены полукругом, а уже под ними проставлены сразу несколько восклицательных знаков. Что сие значило, могла разъяснить только директрисса, но у неё, как назло, был педсовет.

Сидя в пустом коридоре я совсем было пал духом, но как потом оказалось, переживал зря.

— С сердцем твоим, Михаил, полный порядок, — сказала мне Ольга. — Работает так, будто сделано на пятерых. А вот нервишки неплохо бы подлечить. Рекомендую уколы с магнезией. Заодно и девчонки попрактикуются. Если надумаешь, приходи...

Короче, откровения Сашки дали мне повод для размышлений. Я уже настолько привык к своим еженощным перезагрузкам, что начал считать их чуть ли ни врождённым дефектом. А такая беда оказывается не у меня одного! В общем, как говорил Винни Пух, "кажется, пчёлы начали что-то подозревать".

Вернувшись в купе, я прежде всего обследовал помещение. На морской выпуклый глаз, ничего сверхъестественного. Только окно немного не отцентровано. В отсеке Бугра оно смещено вправо от спального места, в моём почему-то влево. А по другую сторону от него, настолько узкий диван, что неудобно даже сидеть. Зато сама "шконка" — хоть рыжую бабу клади под бочок! — сантиметров на двадцать шире обычных. Ну, тех ещё, сделанных по совдеповскому стандарту, на которых когда-то и мне довелось колесить по стране.

Потолок начинался на уровне верхних (багажных) полок. С одной стороны он давил на сознание своей белизной и объёмом, с другой, создавал уют. Особенно, если верхний свет не включать. Лежишь себе, как мышка в своей норе и всё тебе пофиг. Столик естественно раскладной, стоит под окном, по центру прохода, на плоской косой подставке. Таких я ещё не видел, но пить и на нём можно, когда не сильно качает. Привередничают старики!

Более детальный осмотр не получился. В купе заглянул Сашка Черкашин:

— Профессор, кончай ночевать! Через десять минут Орск. Если тут не успеем, будем с тобой куковать до самого Петропавловска!

Вот за такие фортели его я и недолюбливал. Свои собственные проблемы он всегда подавал как общие.

— Может быть, обойдёмся?

— Шутишь, что ли? Там стоянка на разок покурить. Одевайся, пошли! Будешь меня от несралей со спины прикрывать...

За окошком мелькнул железнодорожный вокзал Новотроицка. Терентий Тихонович в трико и фуфайке, наброшенной на голые плечи, лелеял в руке сотенные бумажки. Из вражеского купе вышел Стратег. Позвякивая связкой ключей, скрылся за дверью тамбура. Сегодня его очерёдность работать проводником в истинном смысле этого слова.

Проходя мимо расписания остановок, я чиркнул глазами по самой насущной строке: "Орск, прибытие 19:23, стоянка 19 минут".

До Петропавловска будут ещё Карталы и Челябинск, но они не про нас. В двадцать один отбой — в половине восьмого подъём. Таков распорядок дня. Это мы уже выучили.

Поезд прибывал на второй путь. Над пригородной электричкой, заслонившей вокзал, медленно проплывали остроконечные башни на сложном рельефе крыши, далёкая телебашня, дымы над трубами ТЭЦ. На перроне ещё лежали рыхлые пятна снега. Как будто и не весна.

И.о. проводника загремел железяками. В тесный мирок тамбура хлынул морозный воздух.

— Бакшает, — сказал Бугор.

— Чё?! — изумился Стратег.

— Маханом, говорю, несёт! (Маханом в мясном производстве называют кусок вырезки, отложенный для себя и подготовленный к выносу).

Не дожидаясь очередного "чё", Сашка выскользнул из вагона. За ним десантировался Терентий Тихонович и затрусил, перебирая копытами, стараясь ступать только на сухие места.

Прикрывать их со спины в этот раз не пришлось. Сочтя себя оскорблённым столь явным пренебрежением, несраль поймал меня за рукав:

— Чё это ты, каплей, — сухо спросил он, — ползаешь по купе и каждый угол поднюхиваешь? Срать что ли негде?

— Дует со всех щелей, — пожаловался я, — вот и смотрю, где их сподручней тряпкой заткнуть.

— Я тебе заткну! Оно и должно дуть...

Повезло в этот вечер нам, непесям. У старушки, добравшейся без потерь до хвоста нашего поезда, лежала на дне корзины полная полторашка неразведённого спирта ректификата. Парнокопытный с Бугром купили её вскладчину. Я тоже урвал что хотел: три порции жареного картофеля, а в каждой кусок "махана" размером с ладонь взяточника. Черкашин по жизни вообще-то скотина брезгливая, но и он в этот раз хавал так, что треск за ушами. Чутьё его, кстати, не подвело: недалеко от вокзала был мясокомбинат, та самая бабушка просветила. Поэтому, мол, так дёшево...

Перед отбоем я продолжил исследования. Бросил на пол газету с кроссвордами — страницы едва шевелились. Лёг на кровать — её потащило к дивану. Свесил руку — ладонь охватило прохладным потоком, который постепенно теплел. Под распластанным телом не чувствовалось ни малейшей вибрации. Если что-то там и работало, то настолько тихо, что слышался только шелест страниц.

Стараясь не делать подозрительных телодвижений (кто знает, что у несралей на уме?), я встал, размял сигаретку, со скучающим видом поднял газету и выглянул в коридор.

Мои сослуживцы толпились в прихожей возле сортира — там, где мусорный бак. Я бы не выразился так, будто их по нескольку экземпляров, если б друзья не размахивали клешнями за пятерых.

Для Сашки это могло означать только одно: забился под жвак и ему уже хватит. Он из ведь породы людей, которые, вмазав, любят решать производственные проблемы с подвернувшимся под руку начальством. И чем оно выше, тем сильней в одном месте свербит.

— Черкашин! — не раз говорил изумлённый директор, — десять часов утра, а ты уже никакой?!

— А я что, виноват, Павел Петрович?!

Тот только руками разводил. Многие не поверят, но Бугру всё сходило с рук. Монтёр он был знатный, лучший специалист по десятке. Только успеет "вышкарь" подвести его к высоковольтной траверсе — изоляторы на ней сидят как влитые, вся линия надёжно обвязана, а излишки алюминиевой проволоки рассованы по карманам...

Разогнал я, короче, этот парламент, а на остатки шила наложил мораторий. Нашёл в сортире за унитазом ополовиненную бутылку и перепрятал. А чтобы не доставали, заблокировал дверь купе.

* * *

Той ночью я долго ворочался, подпрыгивал и потел. Колонки зелёных букв и математических символов перемежались красными строками. Бездна подкралась, подстерегла. Срываясь в неё, я успел матюкнуться и подумать: амбец, Михаил, отблядловал...

Странное, я вам скажу, состояние. И лёгкие вроде бы дышат, и сердце колотится чаще чем надо, а перед внутренним взором моё лицо. Причём не такое как в зеркале перед бритьём, а какое-то, мля, одухотворённое. Смотрю я в это лицо, а оно меня не замечает, типа ему западло. И меняется на глазах, как видеофильм, поставленный на обратную перемотку: лысина заросла, морщины разгладились, усы потемнели, второй подбородок исчез... А скорость всё быстрей и быстрей, уже не успеваю следить, что там и как...

Ох, как я пересрался! Ну, думаю, крышка! Сейчас дело дойдёт до сперматозоида, потом, как рассказывают в сети, будет вспышка и бесконечный тоннель, по которому я улечу. Зажмурил глаза — и вырубился.

Проснулся от дискомфорта. В желудке басовито урчит, фановая система давит на клапана. Танцуя на месте нащупал защелку двери, разблокировал её — и гайда! А навстречу мне, со стороны сортира, какой-то рыжий ссыкун. Волосы, как одёжная щётка, торчат под прямым углом в разные стороны. Щёки и нос в частых веснушках, харя опухшая, вместо глаз две узкие амбразуры. Идёт по коридору, покачивается, видно что спит на ходу. Остановился напротив меня, вроде как удивился:

— Ты чьих, волосан?!

Хотел я ему на ходу ответить подсрачником, да побоялся, что клапан с резьбы сорвёт. И ножками, ножками... изловчился, донёс! И пробило меня на корпус по трём фазам. Спасибо тебе, бабушка!

Пока восседал на горшке, продрогнуть успел. В темпе аллегро вернулся в купе и уснул, закутавшись в одеяло, кажется, на левом боку. И дверь закрывать не стал.

Сашка меня растолкал за час до подъёма:

— Ох, тяжко... есть что-нибудь пожрать?

Не открывая глаз, отдал я ему всё, что положила жена, собирая меня в дорогу: плавленый сыр и два бичпакета "Ролтон"...

Утром насыпал в бадейку ложечку кофе, кинул кусочек сахара, наладился к титану за кипятком. Слышу, за дверью тамбура Сашка бодается с Проводником.

— И в ресторан нельзя?

— Сказали тебе, не положено!

— Ну, дай что-нибудь пожрать.

— Потерпишь до Петропавловска!