Звезда пленительного 19

Герасим Данилович определенно почувствовал себя уязвленным, когда Московская компания электрического освещения отказалась покупать его турбину и отдала предпочтение изделию Парсонса. Скорее всего Волков и не позволил бы поставить турбины в Москву, он сам забирал всю продукцию турбинного завода сетуя при этом на малость производства — но сам факт инженера Гаврилова возмущал до глубины души. И самым обидным было обоснование отказа: мол, турбина Парсонса на шесть мегаватт весит двадцать две тонны, а турбина Гаврилова на двенадцать — всего десять тонн — следовательно, она ненадежна.

Как же — ненадежна! Еще как надежна — вон, когда Мария Петровна своим новым методом прочность турбины пересчитала, то оказалось что с нее вдвое больше мощности снимать можно...

Вот только для полного использования потенциала нужно было к турбине добавить второй каскад, работающий на низком давлении — то есть с лопатками большего размера. А так как на старом месте такие просто негде было собирать, завод было решено перенести в Калугу. Очень правильное решение...

Но прогресс науки не остановить — и теперь, когда оставалась самая малость до начала производства установок уже на двадцать мегаватт, этот Парсонс заявил производство турбины на тридцать! И плевать, что она весит целых сто двадцать тонн — он, инженер Гаврилов, в состоянии придумать турбину на шестьдесят! И не просто в состоянии: его инженеры, заразившиеся энтузиазмом руководителя, уже и проект составили. Турбины с одним каскадом, работающей при давлении в пятьдесят атмосфер — вот только где ее строить?

Впрочем, знакомство со строящимся заводом — и, что интереснее, с окрестностями Калуги — натолкнули Гаврилова на простую мысль: место на заводе можно будет найти если убрать с завода производство самой первой его машины. Самой массовой, которую Волков придумал применять в дюжине разных мест — но отработанной настолько, что с выпуском их справится даже молодой и малоопытный инженер. Только вот на старом заводе всю оснастку уже сняли, станки упаковали... и в освободившихся цехах начали подготовку к установке совсем иного оборудования. Если же теперь станки, нужные для выделывания малой турбины, ставить на новом заводе, большую турбину делать будет негде. А если поставит где-нибудь еще...

Инженер Гаврилов успел понять один из принципов, на которых Волков строил свои столь успешные производства: если ты сам не знаешь, как делать правильно, делай так, как скажет Волков. А если знаешь — то делай сам и не тревожь начальство своими сомнениями. Если же для "сделай сам" нужны лишь деньги — кроме собственно работы — то объясни, почему и сколько. И — главное — обоснуй почему именно сейчас.

Как делать правильно — Гаврилов знал. Сколько — примерно подсчитал. А почему сейчас...

Герасим Данилович хмыкнул, и, вызвав машину, оправился к губернатору.

Вот интересно устроены люди! Не в смысле кишок там, или прочих потрохов, а в смысле содержания их мозгов. Я о принципе организации человеков в какие-то группы, сообщества... В деревне два соседа могут друг друга люто ненавидеть, морды чистить при каждой встрече — но если в городе на одного из них наедут чужие, то второй почти непременно вступится: земляк все же. А если те два крестьянина с Собачьей балки увидят, как их обидчика из Царицына метелят местные уже в Ростове, то ростовским придется метелить уже троих: земляки же! Ну а если эта славная троица в Одессе или Харькове, куда занесет из судьба, встретит того ростовского гопника, активно пинаемого уже местной шпаной, то — если иных занятий у них не найдется — тоже не откажут себе в удовольствии и пнут ростовца: чужой он, да и гад к тому же...

Есть у русского мужика какой-то внутренний "дальномер", позволяющий безошибочно определять, достаточно ли близок ближний, чтобы в определенной ситуации счесть ближнего "своим" и заслуживающим помощи. И дальномер этот определяет отнюдь не расстояние между родными домами: донской казак "иногороднего", живущего в соседнем доме родной станицы, своим не признает даже в африканских джунглях, где кроме них двоих никого, если не считать местных негров, и не найти будет. Но и тот, и другой своим посчитают какого-нибудь француза — который, в свою очередь, обоих русских от дикарей не отличит...

За полсотни лет, проведенных в начале двадцатого века, я потихоньку для себя сформулировал некий странный тезис: население становится народом тогда, когда в область действия этого "дальномера" попадает большая часть жителей державы. Тезис вроде бы очевидный, вот только следствия из этой теоремы вылезают более чем странные. Первое — простое: в России начала двадцатого века никакого народа не существует. Население — есть, а народа нет. Русского народа нет, есть москвичи, нижегородцы... калужане есть. Петербуржцев, сколь ни странно, нет — не успели там крестьяне в горожан перековаться.

А дворяне — они в большинстве своем вообще к русскому народу отношения не имеют — и это второе следствие. Нет у них восприятия в качестве "своего" любого человека иного сословия, так какой же это "народ"?

Третье же следствие впору доказывать как отдельную — и очень важную — теорему. Население народом становится не сразу. И не всё. Народом население становится очень постепенно, и среди многомиллионного населения численность народа может составлять тысячи человек. Может и сотни. Или даже десятки. А начинается народ с того человека, который первым своим "дальномером" охватил всю страну. И первым человеком в нашей Державе, кто получил полное право считать себя именно частью русского народа, стал...

В принципе, неплохая теория. По крайней мере, с ее помощью можно не только объяснить текущее состояние России (или вообще любой страны), но и делать определенные прогнозы. Но главное — она, эта теория, дает направление, в котором желательно двигаться, если хочешь сделать свою страну сильной и богатой. Человек, вооруженный хорошей теорией, может заставить всю страну двигаться в правильном направлении — личным примером. А что у меня с этим примером сейчас?

Ну, фактически я калужских разнорабочих просто запугал: вот-де приедут три тысячи разъяренных мужиков — и разъяснят вам политику партии доступными методами. С точки зрения развития промышленности — вполне допустимый вариант действий, но грозит осложнениями в будущем. Небольшими — года через три нынешнее население города станет меньшинством, но затаенная злоба будет потихоньку разъедать социум, а мне такие варианты вовсе ни к чему.

С Борисовым договориться можно — но не мне. Вот с Васей Никаноровым этот Борисов общий язык найдет, поэтому нужно как можно быстрее Василия вызвать в Калугу и с его помощью привлечь этого большевика к профсоюзной работе. Что же до Акимова — мой "дальномер" подсказывает, что тут я встретился с врагом. Не только моим — с врагом всех тех, кого мой дальномер определяет как "своих". У Акимова уж больно "дальномер" короткий...

Представил себе рекламу в газете: "Увеличение дальномера. Не Гербалайф". Да, будем теперь дальномерами меряться...

В целом же визит в Калугу помог мне окончательно сформировать тезис о народе. Не знаю уж, верный он или нет, но внешне выглядит пристойно, да и примерами многочисленными он вроде подтверждается. Начиная с самого первого — по моему "дальномеру" — представителя русского народа: Константина Александра Карла Вильгельма Христофа фон Бенкендорфа...

Похоже, высшие силы решили, что хватит меня испытывать на прочность: Калужской забастовкой список гадостей на тысяча девятьсот седьмой исчерпался. И ей же начался список уже радостей: хотя губернатор был очень сильно на меня обижен (и я понимаю за что), но из всех моих знакомых он данный пост занимал наиболее заслуженно. Поэтому, несмотря на личную обиду, он довольно активно помогал преодолевать всякие бюрократические препятствия при создании различных предприятий в губернии. Прежде всего, конечно, с оформлением документов на новые угольные шахты, а чуть позже мы нашли общий язык и в части сельского хозяйства. Александр Александрович был полностью убежден в том, что сама себя губерния прокормить не в состоянии — и поэтому радовался открытию новых шахт и рудников, рассматривая их как "источник средства для закупки продовольствия". Но первый же урожай капусты и картошки на полях, приобретенных для "подсобного хозяйства" турбинного завода, очень сильно поколебал его мнение...

Мне же в Калуге пришлось задержаться еще на пару недель. Во-первых, в город приехал Гаврилов, несколько возбужденный слухами о возможной задержке с переездом. Но, выяснив у Морозова, что на неделю задерживается лишь достройка жилья и некоторых объектов "соцкульбыта", успокоился — и тут же начал генерировать идеи по расширению производства. Хорошие идеи, жалко, что каждая из них начиналась со слов "а если добавить еще несколько миллионов..."

Впрочем, одна идея Гаврилова выглядела весьма перспективно. Первое изделие завода — турбогенератор на шестьсот пятьдесят киловатт — стал уже своеобразным "промышленным хитом": с него начинался любой новый завод в моей компании. Они делались по три штуки в неделю, производство их было отлаженным и стабильным, а изготавливаемые турбины использовались не только на электростанциях, но и в качестве силовых установок на речных судах, для привода насосов на шлюзах и оросительных каналах — в общем, много где. Но для Гаврилова эти изделия, которыми занимались две трети производственных мощностей, были "неинтересны" — и он предложил для них выстроить отдельных завод в Малоярославце. А заодно там же наладить и изготовление паровых котлов, и, "чтобы два раза не ходить", там же наладить выпуск и электрических генераторов под эту турбину.

Взамен он пообещал, что на заводе в Калуге он утроит выпуск уже мощных турбин, причем без особых дополнительных расходов. По его словам сейчас для больших турбин просто не хватало места. Впрочем, слова — словами, но вроде бы поначалу больших дополнительных расходов на станки не требовалось — да и работать на них пока было некому. Решение же нужно было принимать быстро: два раза перемещать завод явно дороже встанет, а если размещать завод на новом месте, то по крайней мере фундаменты для цехов нужно было закладывать до морозов. Ну и для жилья тоже...

Герасим Данилович — пока я раздумывал, принимать предложение или ну его нафиг — умудрился договориться с губернатором о том, что землю под завод и рабочий городок губерния выделит бесплатно. Невелика выгода, несколько тысяч рублей на приобретение участка ничего не решали. Но Александр Александрович, решив "всячески стимулировать развитие промышленности", выбил для меня очень ценный подарок, который в деньгах оценить было уже трудно.

Железная дорога до Калуги шла от Москвы через Тулу. А дорога, шедшая через Малоярославец, проходила в десяти верстах от Калуги — и хотя с первой пересекалась, рельсы дорог не соединялись. Поскольку рельсы принадлежали разным компаниям — и Офросимов "уговорил" правления обеих дорог разрешить мне построить "рабочие" ответвления от двух станций вблизи пересечения. А в результате, если я выстрою кусок дороги в три километра с двумя стрелками, то получу контроль над прямыми грузовыми перевозками в между Калугой и Москвой. Пока грузооборот был невелик, но что будет потом?

Так что, вздохнув, я подписал выделение полумиллиона рублей на реализацию нового плана. Только вздыхал я скорее облегченно, чем расстроено: неожиданно оказалось, что деньги эти в самое ближайшее время возместятся из "местных источников". Причем источников совершенно неожиданных.

Под Калугой уже добывался "мрамор" — отделочный известняк, серо-коричневатый в Шамордино и цвета "котлового кофе с молоком" рядом с самим городом. Но чуть подальше, неподалеку от деревни Бабынино "в прошлой жизни" при поисках угля добурились до настоящего мрамора, приятного желтого цвета. А еще верст через десять — месторождение уже черного мрамора. Оба месторождения — небольшие, но для отделки домов в Калуге их хватало, да и добывать камень было легко: хоть и шахты требовались метров под двести глубиной, но технология быстрого и недорогого обустройства таких шахт была уже отработана. Вот только точных мест, где эти ценные ископаемые можно ископать, я не помнил — да и не знал, откровенно говоря, поэтому просто выкупил задорого два участка десятин по четыреста. Ну а раз купил — то не пропадать же земельке-то...

С полутора сотен десятин у Бабынино капусты сорта "амагер" в конце сентября нарубили девять тысяч тонн. А с пятисот пятидесяти у Бабынино и Которгино картошки накопали двадцать две тысячи — и по теперешним рыночным ценам это почти покрывало "внеплановые затраты". Не совсем, но на полях еще морковки нарвали полторы тысячи тонн, еще чего-то по мелочи — а всякой ботвы и кочерыжек набралось столько, что тонн восемьсот свининки получится без каких бы то ни было затрат традиционных кормов. Понятно, что продукты выращивались больше для пропитания рабочих — однако было у меня смутное подозрение, что три тонны капусты в одно рыло рабочий за год не сожрет...

Вдобавок внезапно выросший "повышенный урожай" обеспечил мне и "политические дивиденды".

Офросимов о сельском хозяйстве губернии пекся больше кого бы то ни было — из губернаторов, я имею в виду. Постоянно мотался по селам, старался внедрять (иногда и из-под палки) передовой опыт. Создал в губернии опытную станцию с "образцовым хозяйством", провел картографирование почв, причем специальная химлаборатория постоянно вела проверку качества земель. В общем, был не просто в курсе современной сельхознауки, а был одним из ее толкателей и проводников — но то, что он увидел на полях "подсобного хозяйства", поразило его до глубины души:

— Да вы волшебник, Александр Владимирович. Я ведь сколько лет все силы прикладываю, чтобы урожаи в губернии повысить, многого навидался, еще больше читал — но подобного даже представить не мог! Ведь ежели каждый крестьянин будет собирать... ну ладно, хоть полстолько, сколько с ваших полей собрано, то губерния не только себя прокормит, но и соседей провиантом обеспечит!

— Возможно вы и правы. Беда лишь в том, что крестьянину ни полстолька, ни четвертьстолька не собрать — мы как раз стояли у кромки поля, с которого грузовики непрерывно отвозили капусту в хранилища в Калуге, а листья и кочерыги, отдельно собираемые мужиками, к стоящим на краю деревни свинарникам. — Вы сейчас видите лишь последние штрихи захватывающей картины под названием "битва за урожай". А почему она именуется именно "битвой", видно лишь весной, а на картофельных полях и летом. Вот это поле, достаточно небольшое, сто двадцать десятин всего, по весне пахали не лошади или волы, а трактора. Десять тяжелых тракторов, стоимостью тысяч по двадцать рублей каждый. А на картофельных полях на каждых пяти десятинах работал уже трактор маленький, всего-то по тысяче рублей за штуку — и работали все эти трактора без перерыва полных двадцать дней. Сто десять тракторов. Чтобы собирать такие урожаи, нужно только на технику крестьянину потратить минимум рублей по пятьсот на десятину, а затем для машин приобрести топливо, для земли — удобрения. Это уже деньги не очень большие — но кто из крестьян их найдет? Учитывая, что трактор не вечен, хватит его лет на десять...