Звезда пленительного 41

Евгений Иванович волновался, конечно, сильно, но виду старался не подавать: все же должность обязывает. Как там Волков говорил про бегающих генералов? Вот-вот... и именно поэтому он внешне внимательно прочитал бумагу до конца, положил ее в папку — и лишь потом поднял глаза на вошедших. Те стояли молча, сами испугавшись собственного нахальства — но ведь человек-то делом занят, негоже его прерывать! Знали бы они, что читал, да еще столь внимательно, Евгений Иванович всего лишь вчерашний отчет заводской столовой о расходе картошки и прочих овощей...

— Я слушаю...

— Господин директор, вы уж извиняйте...

— Давайте к делу.

— Ну, эта... тут у Потехина, помощника мастера с инструментального, брат, значица, писарем при штабе... говорит, приказ пришел войскам нашим отступить...

— И что?

— Так это, завтра отступать приказано... а нам что тогда делать? Опять же, склады провиантские наши...

— И?

— Мы тут с обчеством подумали, опять же с профсоюзом... Прикажите оружейные комнаты распечатать. И патронов вы уж у господина Волкова попросите поболее. Со Старого Оскола али с Воронежа...

— Зачем?

— Войско то уйдет, а мы уж заместо него встанем. Иначе-то как быть-то?

— Тоже мне, вояки... Стрелять-то вы хоть умеете? Себя не постреляете?

— Так обучены ж, в дружину почитай все записаны. Да и не одне мы встанем. Харьковский ополченский полк решил остаться, четыреста сорок девятый. Генерал Будзилович давеча кричал, что военного министра-жида он не знает и знать не хочет и его полк уходить не будет... вот только патронов у них маловато. Опять же четвертый уланский... мы им поможем только. Кроме нас-то кто еще?

Евгений Иванович внимательно — и, как ему показалось, по-отечески — поглядел на стоящих перед ним рабочих. Вздохнул, снял трубку телефона:

— Будьте любезны, соедините меня с Александром Владимировичем... да... я жду.

А затем, положив трубку на место, нажал кнопку на новомодном аппарате-"селекторе" и попросил:

— Екатерина, подготовьте приказ: оружейные комнаты распечатать, оружие выдать рабочим под роспись.

Когда рабочие покинули кабинет, он снова тяжело вздохнул: "Как дети, ей-богу. Но если не они, то действительно — кто?" . А затем, молча посидев в кресле еще несколько минут, вдруг встал, вышел в приемную:

— Катя, приказ готов? Спасибо. А теперь беги домой и чтобы через час с мамой и Сережей вы уже выехали в Воронеж, остановитесь в заводской гостинице. Возьмете голубую "Чайку", а я вас догоню через день. Если завтра к вечеру я не приеду, не ждите, отправляйтесь в Сталинград... и не спорь с отцом! Беги, время пошло! — добавил он любимую присказку Волкова.

Станислав встретил меня незатейливо:

— Привел?

— Кого?

— Ну, смерть. Тебя же за ней посылали?

Да, я обещал зайти к Славе, но немного задержался. Недели на две, не больше — потому что уже по пути из дому до конторы навалились новые дела.

К глубочайшему удивлению Временного правительства оказалось, что в России нет не только продовольствия, но и топлива. То есть где-то там в Донбассе уголь ковыряют, а в Баку еще и нефть из земли качают — но это далеко. Вдобавок донецкой уголек почти весь на месте и тратится, и до столицы мало что доезжает. Печки, конечно, можно и дровами топить — но ведь дрова из лесу сами в город не идут, а мужики возить отказываются, говорят, что лошадки с голодухи сани таскать не в состоянии. В Первопрестольной было еще не совсем грустно, все же дровами первая столица запасалась сильно заранее, а Петербург большей частью углем отапливался — к тому же из Англии привезенным. Последние три года — через Мурманск, но даже из Мурманска он "сам" только до Званки добирается — и двухмесячная "блокада" железных дорог наглядно показала, что сани готовить нужно исключительно летом. Народ в домах не замерзал все же, однако заводов в столице позакрывалось процентов восемьдесят — и рабочие, понятное дело, оказались без зарплаты. А провиант подорожал...

Князь Львов, видя полный развал, заявил "я так больше не играю" — и правительство возглавил уже Керенский. Кстати, немало меня удививший. Нет, вовсе не тем, что занял пост премьера, а тем, что на посту министра финансов повел себя очень грамотно. Хотя "керенки" и выпустил.

Царский рубль был валютой вполне конвертируемой, поэтому за границей российские бумажные купюры вполне принимались. Ну а так как в войну закупалось очень много всякого разного кой-чего, то в стране просто не стало хватать денег для наличных расчетов. Физически не стало — и Керенский напечатал четыреста миллионов "неконвертируемых" рублей. Имея золотой запас больше чем на миллиард, этим он эмиссионную инфляцию не породил (тем более, что под эмиссию он еще и депонировал соответствующее количество золота в нескольких госбанковских хранилищах), а свободный обмен новых денег на золото пообещал по окончании войны. Очень разумный шаг — вот только цены-то уже вверх поползли, и с эмиссией он слегка запоздал. Но не очень опоздал, а уже в должности премьера и по совместительству военного министра он тут же начал наводить порядок в войсках. Первым делом отменив выборность командиров и восстановив смертную казнь (например, за дезертирство).

Восстановить-то он восстановил — но и командиров старых стало меньше, и солдатикам многим это очень не понравилось. Да и то, что германское наступление почти тут же захлебнулось, тоже кое-кому поперек горла стало. И я, откровенно говоря, не очень-то и удивился, когда шестого марта шестнадцатого года телеграф разнес по стране известие о свержении Временного правительства Петросоветом. Поспешили ребята — ну как они теперь октябрят называть будут? Впрочем, придумают как-нибудь... фантазии у большевиков хватает. Немножко, правда, удивило, что "в этот раз" Советы не стали придумывать "комиссариаты" и Ленин был назначен "председателем Совета министров". А множко удивило то, что в правительстве именно большевиков оказалось всего двое: сам Ленин и, конечно, Троцкий. Член Центрального комитета РКП(б) и не член этой партии...

Народ в губернских городах и на Временное правительство особого внимания не обращал, а уж на "правительство Советов" вообще начхал — и совершенно напрасно, как я вскоре понял, это сделал. Под "народом" в данном случае подразумевались различные управляющие структуры губерний — и игнорирование нового "правительства" вышло им боком. Потому что ширнармассы — в отличие от "представителей власти" — правительство Ленина массово поддержали. Так как это правительство первым делом опубликовало два декрета:"Декрет о земле" и "Декрет о мире" — то есть то, о чем эти ширнармассы мечтали.

Понятное дело, что "декреты" эти мне почитать стало очень интересно — все же "исторические документы"! Думал, увижу в них истинную "государственную мудрость" — но все оказалось очень печально. "Декрет о мире" был всего лишь ни к чему никого не обязывающей писюлькой с благими пожеланиями (если не замечать явно отмеченного в тексте права "любой нации по решению партии на создание отдельного государства"). Что же до "Декрета о земле"...

Такое впечатление, что составители его воспользовались тем простым фактом, что большинство крестьян просто читать не умеют. Да, в первых строках было большими буквами заявлено, что "помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа". Вот она, сбылась вековая мечта крестьянина! И дальше можно не читать — там и буковки поменьше, и что-то слишком много этих буковок... зачем они нужны, если и так все ясно?

Поэтому-то крестьянские ширнармассы так и не узнали, что " Вся земля: государственная, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая, общественная и крестьянская и т. д., отчуждается безвозмездно", а решать вопрос, сколько земли крестьянину теперь можно обрабатывать, какую землю и в чью пользу — это будут решать специально назначенные люди...

Если человек вдруг потерял способность землицу обрабатывать — то немедленно земли лишается, и кормить его после этого должны будут соседи — но строго на добровольной основе. Если земли всем не хватит, то лишние люди будут переселяться нафиг — причем и перечень "лишних", и места переселения будут определять опять же власти.

И — самое главное. "Весь хозяйственный инвентарь конфискованных земель, живой и мертвый, переходит в исключительное пользование государства или общины, в зависимости от величины и значения их, без выкупа". Поскольку крестьянам оставляют этим декретом лишь землю под дом и огород (размер огорода тоже государство определяет), а тот же плуг, сеялка или борона на огороде — явное излишество... да чего там говорить, огород и лопатой вскопать нетрудно, лошадь для этого дела тоже не требуется.

Но крестьяне, прочитав первые строки Декрета, поняли все "правильно" — и приступили к дележу помещичьей земли. Ну и "мертвого хозяйственного инвентаря" — включая обстановку помещичьих усадеб, одежду, обувь... и довольно часто — и жен и дочерей помещиков. Ведь все равно им предстояло стать "мертвым инвентарем" — так чего же добру зазря пропадать?

Хороший декрет получился, очень нужный — для смены власти. За всеобщим бардаком ну кто там будет обращать внимание на указы Ильича о том, что "не справившегося с обязанностями" министра земледелия надо с должности уволить и поставить "более надежного товарища"? Разве что я — да и то чисто из этимологического интереса: "старик Крупский" настолько искусно прятал смысл своих придумок за словесными кружевами, что большая часть населения вообще не понимала, о чем идет речь...

Но меньшая — вполне себе поняла. На начавшихся — в полном соответствии с "Декретом о мире" — в конце апреля переговорах с Германией мгновенно всплыла тема "независимости" отдельных территорий, и большевики первым делом "признали" независимость Финляндии. Очень странно как-то признали: я понимаю, что раз получилось такое "независимое государство", то внезапно ставшие "оккупационными" войска нужно было оттуда вывести. Но почему эти войска сначала требовалось разоружить и оставить все оружие и амуницию "освободившемуся народу", для меня было непонятно. Тем более непонятно, что в числе вооружений финнам оставлялись и боевые корабли Балтийского флота. Интересно, куда вновьобразовавшиеся "северные соседи" пристроят крейсер "Аврора", на свою беду оказавшийся в Гельсингфорсе?

Впрочем, пока дело ограничилось Финляндией, а если были еще какие-то поползновения, то я их просто не заметил. Потому что своих проблем хватало — собственно, для прояснения некоторых вопросов я и договорился со Славой встретиться. Правда, по дороге к нему меня перехватил Василий — ну и пришлось немного задержаться.. так что пришлось оправдываться:

— Начальство не опаздывает, а задерживается, между прочим. А у меня к тебе вопрос: ты вроде в Петербург ездил, что у нас с деньгами? Я имею в виду армейские долги...

— Обещали оплатить, и очень скоро. По нынешним временам скоро, так что я бы на эти деньги вообще не рассчитывал. Там министром финансов некий Менжинский назначен... человек образованный, грамотный, девятнадцать языков знает. И опыт финансовой работы есть: два месяца клерком в "Лионском Кредите" проработал — Слава нехорошо засмеялся.

— А что, поопытнее у большевиков никого не нашлось?

— Да откуда? У власти собралась банда мелких лавочников, авантюристов всех мастей и откровенных бандитов. Менжинский хотя бы думать способен... хотя все равно ничего хорошего он не сделает. Он уже начал печатать деньги...

— Как "печатать"?

— В типографии. Хорошо еще, что не царские банкноты, на них просто бумаги верной не нашлось. Но с нами он собирается рассчитываться именно своими бумажками, так что...

— Понял. Предложения есть? Постой, какие лавочники? Ведь большевики — это же рабочая партия?

— Ну конечно рабочая! — Станислав не скрывал сарказма: я уже успел уточнить, что сам-то он раньше состоял в меньшевиках и команду Ленина вообще за людей не считал. — Дворянские бездельники и обычные уличные грабители. А теперь еще и Бунд всем кагалом срочно переписался в большевистскую веру. На полтыщщи активных большевиков двадцать девять тысяч бундовцев из "левого крыла" — то есть двадцать девять тысяч мелких лавочников и корчмарей. Но нам придется это принимать как есть, посему и предложения я подготовил. Пока у нас на складах запас провианта и хозяйственного товара имеется, нужно на заводах свою расчетную систему вводить — рабочим-то платить нечем будет. Я вот что предлагаю...

Следующие четыре месяца пронеслись для меня как один длинный день. В смысле и ночь тоже шла за день: всякие совещания начинались тогда, когда я приезжал в очередной город, невзирая на часы — а "приезжать в города" мне приходилось иногда по два-три раза за сутки. Станислав был прав в одном: экономистов у большевиков не было. Была лишь удивительная тяга к справедливости — вот только эту "справедливость" они понимали как-то странно. Например, одной из форм проявления "справедливости" стало уравнивание зарплат всех рабочих.

Правда, подобная уравниловка не прошла на железных дорогах, поскольку организованный еще зимой профсоюз железнодорожных рабочих заявил, что без оплаты поезда никто не поведет. Так что локомотивные бригады не только не потеряли в окладах, но и стали получать жалование исключительно в металлическом виде, серебром и золотом. Но почему-то данное "исключение из справедливости" практически не коснулось рабочих в железнодорожных мастерских. Почти всех — кроме мастерских моих (все еще частных) железных дорог. Так что трасса от Новороссийска до Мурманска работала бесперебойно — и вот по этой трассе мне мотаться и приходилось. Уговаривать рабочих "не заниматься политикой", обеспечивать поставки продуктов и прочих товаров в "станционные" магазины, организовывать охрану станций, станционных складов и даже путей — а затем проверять, как выполняется все намеченное. Спать удавалось лишь на коротких перегонах между станциями — но, к моему же величайшему удивлению, измотанным я себя не чувствовал. Поначалу думал, что это меня "революционный энтузиазм" заразил, но чуть попозже подсчитал, что хоть урывками, но часов по девять поспать все же удавалось...

Хотя — тоже не всегда, время от времени "срочные дела" доставали меня и в вагоне. Например, в лице Васи Никанорова, который перехватил меня в Калуге, по дороге в Воронеж:

— Добрый вечер, Саша... — Вася поприветствовал меня на платформе, когда я уже собирался ехать дальше. — Я хочу тебя познакомить с одним... товарищем, он, кстати, член австралийской партии социалистов.

— Это так важно? Я имею в виду, познакомить его со мной?

— Думаю, что очень важно. Есть вопрос, который кроме тебя никто не решит, а дело очень срочное.

— Ну тогда знакомь. Надеюсь, мне не придется для этого в Австралию ехать?

— Нет, он здесь ждет, на вокзале, только ты скажи своей охране чтобы его тоже пропустили. Сергеев его фамилия...

Вопрос действительно оказался важным и не терпящим отлагательства. Федор Андреевич — так представился отрекомендованный Васей человек — действительно был австралийским социалистом, но всего лишь "по совместительству". А "по основной работе" он все же оказался как раз большевиком и, более того, председателем Харьковской организации. Вот только, как оказалось, по поводу творящегося в стране у него было свое, отличное от ленинского, мнение. Например, товарищу Сергееву очень не понравилось то, что Ленин поспешил признать объявленную пару недель назад "независимость Украины" — и тут же провозгласил "независимость Малороссии" — независимость как раз уже от Украины. Правда в Херсонской и Екатеринославской губерниях реальной властью обладал лишь генерал-лейтенант Корнилов со своей полумиллионной армией "Южного фронта", а в Полтавскую уже — "по приглашению Центральной Рады" — входили германские и австрийские войска...