Под знаком Святой Софии - 2

Глава 2

Те сведения, которые Дан беспорядочно почерпнул — в прошлом-будущем 21 веке — в различных, порой совершенно случайных, исторических монографиях и трудах, посвященных истории Древней — Средневековой Руси и краем касающихся отношений Новгорода и Ганзы... И которые, сведения, он, дав обещание Марфе Борецкой и остальным выдавить из Ганзы деньги, за пару воскресений, более-менее систематизировал, черкая, не совсем понятную для окружающих, цифирь на листе бересты и периодически прямо на земле...

— Господи, — корябая веточкой по земле, думал Дан, — как же не хватает обыкновенной бумаги и самой простой ручки. Хоть ты займись их производством... — к сожалению, не все получалось раскладывать по полочкам в уме, кое-что приходилось выводить и наглядно, на бересте или, хотя бы, прутиком на земле. Лаврин и Седой Хирви, как раз, в это воскресение — где-то через полтора часа, после того, как все вернулись со службы в церкви и Дан со Жданой, да-да, со Жданой, пошли к себе — припершиеся к Дану в усадьбу звать его и остальных жильцов на воскресный обед к Домашу — и заставшие Дана за этим занятием, корябанием веткой по земле, долго таращились на непонятные каракули и слушали его невнятное бормотание... Их даже не отвлекли Хотев, Рудый и Клевец с византийцем Георгием, ударно возводившие, в воскресенье, по рисункам на бересте, в углу усадьбы какие-то странные сооружения — вообще-то, Дан загрузил созданием турников только телохранителей... Чтобы, пока он занят, не сидели без дела, да и потребность в дополнительных гимнастических снарядах уже появилась. А то, что к ним присоединился Георгий, было личной инициативой грека... Ну, и, наверное, совесть взыграла — все что-то, несмотря на выходной, делают, соседка Георгия Антонина ушла в усадьбу Домаша готовить воскресный обед, чуть позже Ждана с дочкой Ярославой пошли ей помогать, Рудый, Клевец и Хотев какие-то тонкие бревна шкурят, только он "бьет баклуши...

Приводя в порядок свои сведения, Дан подумал, что неплохо бы получить и еще какую-нибудь, кроме имевшейся у него, информацию о Ганзе и новгородско-ганзейских отношениях и, желательно, из уст знающего человека... Знающим человеком, скорее всего, мог быть кто-то из новгородской верхушки. После чего Дан и "поперся" в уже упоминавшийся дом на Разважьей улице, где ему подтвердили информацию о "летних" — "зимних" ганзейских купцах, а, заодно, он узнал и имя нынешнего — оказывается, старосты, на подворье Святого Петра, раз в несколько лет менялись — главы ганзейцев в Новгороде... Нынешнего звали — Якоб Барендорп. В конечном итоге, Дан получил весьма убедительный набор аргументов для предстоящего разговора с руководством Ганзейского двора. С которым, он и "приперся" на суд-тяжбу с ганзейцами...

Как Дан и просил, так Дмитрий Борецкий и Василий Казимер и повели суд — правда, для этого Дану пришлось предварительно, на ходу, наплевав на все возможные обиды Дмитрия и Василия... — оно, конечно, Дан, как бы, тоже боярин и, возможно, даже ровня Борецким и тысяцкому, а, может быть и выше — княжеского или королевского происхождения, но это, пока, столь высокое происхождение, ничем не подтверждено и получает Дан средства к существованию в Новгороде совсем не по-боярски, прибытком с земельных угодий и торговли, а черным ремеслом. Иначе говоря, Дан, конечно, тоже боярин, но боярин боярину — рознь... — пришлось быстро и без всякого почтения к их высокому положению, не растекаясь особо "мыслью по древу", объяснить посаднику и тысяцкому, что ему нужно... Ну, а потом слово взял Дан... Учитывая, что все ганзейцы знают словенский язык... — торговавшие с Новгородом купцы начинали его учить "с младых ногтей", будучи еще не купцами, а лишь учениками купцов... — и знают так, что и толмач-переводчик не требуется, Дан не беспокоился о том, что присутствующие ганзейцы его не поймут. А, потому, резко перешел от разговоров о вире за убитых новгородцев и за нападение ганзейских наемников на новгородского боярина к сведениям о количестве, лежащих на ганзейских складах в Новгороде и даже Пскове, товаров, их стоимости и ассортименте. С легкостью оперируя цифрами о дебетах и кредитах, так любимых немецкими купцами, то бишь доходах и расходах ганзейских купцов и новгородской Ганзы в целом, цифрами, которые он, по разумению немцев, просто не должен был знать... — собственно, Дан и не знал их. Эти цифры были украдены Даном из различных монографий, учебников и авторских работ в будущем, которое уже было прошлым, которое могло стать будущим, которое...и так далее и тому подобное... — Дан заставил Якоба Барендорпа, старосту Ганзейского двора — среднего роста, с длинным костлявым лицом и внимательными светлыми глазами, примерно, 40-45 лет. И, естественно, в узких немецких штанах, короткой куртке, шапке конусом и остальном прочем — и других присутствующих ганзейцев не просто "хлопать глазами" и лихорадочно соображать: — Кто? Откуда? — и — Ка-а-кая... "Ка-а-кая падла?" выдала этому словенину всю явную и скрытую бухгалтерию Ганзейского двора? — а и задуматься после вслух высказанных мыслей сего многоуважаемого словенина — пожалуй, даже не столько много и уважаемого, сколько подозрительно много знающего — о том, что Ганзейский двор вполне мог бы помочь Новгороду в предстоящей войне с московским княжеством. Ибо...ибо... — а то что война будет, купцам, да и не знать? Нонсенс... — ибо, в случае поражения в этой войне Господина Великого Новгорода, Ганза очень много потеряет!

Староста и прочие присутствовавшие на "гостином" суде ганзейцы так ошалели от приведенных Даном цифр и собравшихся, как во времена погромов ганзейцев, у ворот церкви — церкви, где происходило действие — людей, часть из которых являлись свидетелями нападения на боярина, что не только выслушали "хамские" намеки Дана на определенное спонсорство, со стороны Ганзы, Новгорода деньгами, пока только деньгами, но и без особых споров согласились выплатить городу виру за убитых горожан. А, заодно, и материально возместить "моральные страдания" боярина Дана, потерявшего, так сказать, "веру в человечество" на вымоле, где было совершенно это нападение... А также пригласили самого Дана и одного, любого, из присутствовавших на суде новгородских вельмож — посадника или тысяцкого, пообщаться более тесно с германским купечеством непосредственно на Немецком дворе. Прямо утром следующего, после воскресенья, дня — поскольку нападение на Дана, все-таки, произошло в шостак-субботу, и следующий день был воскресенье...однако, и немцы, и новгородцы, считая себя добропорядочными христианами, пусть одни из них и являлись католиками, а вторые православными, свято блюли канон "седьмого дня" и в этот день старались не делать ничего важного.

"Прямо утром" следующего, после воскресенья, дня, Дан, опять пребывая на "взводе"... Позавчерашний "запал", конечно, прошел, но Дан, все-таки, "познакомился" со старостой Ганзейского двора и тот, даже, пригласил его в "гости". А теперь уже, как бы и деваться некуда, нужно идти и "трясти" немцев. И сие подстегивало не хуже вчерашних событий...

Итак, "прямо утром" в понедельник, опять пребывая на "взводе", Дан, вместе с тысяцким — ах, как хотела поприсутствовать на этих переговорах сама боярыня Марфа свет Борецкая через сына своего — посадника Дмитрия, однако Дан сумел, пусть и не сразу, объяснить властной боярыне, что с ним должен идти тысяцкий. Поскольку у Дмитрия несколько иной склад характера. Иной, чем нужен на подобном "рандеву" с ганзейцами. Разумеется, Дан не стал рассказывать Борецкой, конкретно, про склад характера и прочих тонких душевных составляющих, как не стал говорить ей и о том, что Дмитрий слишком упрям и заносчив, а это не совсем те качества, что нужны на подобных переговорах. Ведь, на них, порой, требуется засунуть свои личные амбиции глубоко в большую дупу и, не взирая ни на что, продолжать "гнуть свою линию". И, в данном случае, воевода был более подходящей фигурой. Во всяком случае, за то время, что Дан с ним общался, Василий показал себя довольно гибким в общении с людьми — взять, хотя бы, тоже строительство городской стены. Да, еще, подобное мнение Дана о воеводе подтвердил и владыка новгородский Иона... Дан, аккурат в день перед "происшествием" с разбойным ганзейским купцом, ходил к владыке — узнать, помогает ли ему прописанное Даном "лечение" и, вообще, употребляет ли владыка все то, что Дан ему "прописал". Заодно, и "удочку закинуть", насчет, работающего в канцелярии архиепископа красильщика Никифора, сотоварища скульптора Георгия, хотел... К слову сказать, архиепископ новгородский Иона прописанное Даном "лечение" принимал и, пусть, по-прежнему, и редко куда сам выбирался из своих палат, но чувствовал себя уже гораздо лучше и вполне деятельно передвигался по владычьему "двору"... Что же касается тысяцкого — владыка первым сказал Дану, что воевода изменился и с меньшим людом стал чаще общаться...

Итак, еще раз — утром понедельника, Дан, слегка принарядившись по сравнению со вчерашним днем и своим обыденным видом — поменяв простой мятель, как называлась в Новгороде верхняя одежда, подобная кафтану, на новый, зеленый, длинной до колен и с желтыми "буденовскими" поперечными нашивками на груди; повседневные штаны на яркие зеленые; заправив портки в ранее ни ношенные пролетарс...сафьяновые сапоги красного цвета, подпоясавшись своим боярским поясом и пристроив на плечи парадный, в первый раз надетый, черный плащ-опашень с откидными рукавами и отложным красным воротником, ах, да, еще нахлобучив мягкую круглую шапку с отворотами... Все это ему, за исключением пояса и сапог — сапоги пришлось Дану на Торжище самому заказывать, под размер своей "лапы" — ему, буквально, на седмице, подарила Ждана, при этом тихонько прошептав на ушко, что раз он боярин, то должен соответствовать "высокому трудовому...э-э, боярскому званию", а, "...ежели, он не будет надевать ее подарки на всякие встречи и торжественные мероприятия...ну, там, война какая-нибудь, воскресный поход в кино, пардон, церковь, убийство и торопливое закапывание — со своими мордатыми телохранителями — очередного назойливого попрошайки-купца: — Продай, да продай кувшины подешевле... — а также на встречи с Марфой Борецкой, новгородским посадником и прочими новгородскими важными людьми — Ждана уже была в курсе "активной жизненной позиции" Дана" — она его, в спальне, однажды ночью просто придушит!"

— А ведь обещал любить, лелеять, — бормотала она, меланхолично закапывая труп... Где-то, примерно, так.

К слову сказать, Домаш и остальные работники мастерской весьма одобрительно отнеслись к новому, по-настоящему боярскому, виду Дана. Только Рудый, Клевец и Георгий, при этом, саркастически ухмылялись в усы — они слышали, как Дан отчаянно чертыхался, поправляя, спрятанную под плащом, перевязь с ножами, ножами, без которых Дан в последнее время никуда не выходил...

Оставив в усадьбе в качестве охранника Хотева, заодно и второй турник-перекладину доделает, который до сих пор не доделали, Дан, вместе с Рудым и Клевцом, дождавшись у вечевой избы тысяцкого с его телохранителями... — Василий, поинтересовавшись здоровьем -поздоровавшись с Даном, и слова не сказал по поводу нового наряда Дана. Словно, так должно и быть... — дождавшись тысяцкого с его телохранителями, вместе подошли, точнее, Дан и его телохранители подошли, а воевода с охраной, как и положено столь значительному лицу, подъехали на лошадях к воротам, окружавшего Немецкий двор, частокола. Как раз стала портиться погода, с Ильменя подул холодный ветер, нагоняя облака и напоминая, что "на дворе" осень, а в придачу заморосил мелкий-мелкий дождик.

На входе гостей ждал, предупрежденный, сам староста всея Ганзейского двора Новгорода. Ждал не один, а с парочкой "особо доверенных лиц" — секретарем-управляющим и, по-видимому, с приказчиком... — Густава Брокке, мелкого блондинистого секретаря-управляющего Ганзейского двора, Дан уже видел вчера, на суде в церкви Святого Иоанна... — а также с несколькими краснощекими "бугаистыми" стражниками-купцами — Дан был в курсе того, что стражниками у ганзейцев "работают" сами купцы, из молодых.

— Здравы будьте, воевода Великого Новгорода и боярин новгородский! — коротко, как хороших и, в придачу, недавно виденных знакомых, поприветствовал Василия и Дана немецкий староста.

— Здрав будь и ты, Якоб! — поздоровался с ганзейцем тысяцкий и, слегка, "затормозив" — почти 3 месяца Дан в Новгороде, а "тыкать" всем до сих пор "стеснялся" — Дан.

Впервые оказавшись на Немецком дворе, Дан с любопытством рассматривал кусочек Германии, раскинувшийся на территории Новгорода. Однако ничего такого, незаурядного, Дан не приметил. Все было уныло и обыденно. Возможно, Немецкий двор потому показался Дану весьма серым и скучным, что в его памяти, до сих пор, хранились "картинки" красивых немецких городов, ухоженных улиц и нарядных домов 21 века и, подспудно, именно их он и ожидал увидеть. Но реальность была "...множко" иной. В этом времени германский лоскут на территории Новгорода, лоскут, находившийся почти в центре города и занимавший довольно большой участок, мало чем отличался от остального Новгорода.

Как и в усадьбах простых новгородцев, на подворье святого Петра вдоль забора...высокого забора, огораживающего весь двор, притом, забора, в отдельных местах порушенного и слегка обгорелого — следствие последних "разногласий" ганзейцев с новгородцами по вопросу, так сказать, сухого мозоля на седалище святого Иннокентия... А, также, разных других актуальных вопросов. И все эти разногласия и эти вопросы... Порой были, видимо, настолько злободневны и важны...что не только с кулаками, но и со всяким подручным инструментом...

Изнутри, огораживающего двор, забора, располагались обычные деревянные хозяйственные постройки. Из одной постройки — оттуда, куда немцы-охранники повели коней, спешенных воеводы и его телохранителей — доносилось громкое ржание и запах шел конюшни, а из еще какой-то тянуло пивным душком...

Точно так, как и в больших новгородских усадьбах... Дан, как минимум, уже раз 5 или 6 "имел счастье" лицезреть огромный двор бояр Борецких на Разважьей, а также видел — был пару раз — большое подворье соседа Домаша и Дана по посаду, старика Михаля. "Патриарха" того самого, кирпичных дел мастеров, семейства, с которым Дан ближе познакомился в ночь, когда тати пытались ограбить мастерскую... Точно так, как и в больших новгородских усадьбах, на немецком подворье стояли деревянные дома, служившие жильем для его обитателей...ан, нет. Дома стояли не такие. Тут, пожалуй, немцы заслуженно могли бы получить звание — "Жадины-говядины" на каком-нибудь средневековом конкурсе жмотов. Ибо, при возведении данных домов, в своей скупости, они перещеголяли даже тех жителей Новгорода, кто, вообще, кроме жилья и двора, ничего не имел. Эти строения... В общем, это были не дома. То есть, их нельзя было назвать домами в нормальном понятии этого слова. Это были бараки. Средневековые бараки. Строения барачного типа для совместного проживания-общежития обитателей Ганзейского двора! Каменная кирха, к которой примыкали эти бараки, по сравнению с ними была просто верхом расточительства и неумения хозяев распоряжаться деньгами...хотя, тоже, взор не радовала. И то, что она, в отличие от других построек на Немецком дворе, да, собственно, и большинства зданий в Новгороде, была не из дерева, а из камня, вовсе не делало ее шедевром архитектуры и не спасало от внешней убогости. Впрочем, коль учитывать, что — по сведениям Дана — она, не в последнюю очередь, являлась еще и складом товаров для ганзейцев, а также их архивом, казной и весовой, то сие, вполне, объясняло ее "затрапезный" вид.