↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Король быстро дописывал приказ — ему уже не надо было раздумывать над формулировкой, она была обдумана не раз и не два.
— Арманд, — произнес он, — я дозволяю вам всё. Любые средства. Всё, что вы посчитаете нужным. Любые меры воздействия. Любые наказания. Всё, что угодно. Но чтобы мальчишка был как шелковый!!! Это дольше не может продолжаться!
Его величество поставил печать на приказ, дарующий герцогу Мэва столь неограниченные полномочия, и со злостью отодвинул чернильницу.
— Вчера этот мерзавец разнес очередной бордель... но да, он уплатил за ущерб — своим перстнем с печатью! Арманд — я дозволяю вам всё... более того — предписываю приберите Риона к рукам любым способом — но чтобы он наконец научился слушаться и прекратил свои выходки!
Его высочество пересёк черту дозволенного давно и прочно. Может, все эти мамки-няньки перестарались в воспитании королевского отпрыска, а может, мальчишке банально не хватало отцовского внимания. Это понять как раз можно. Можно понять, но прощать на десятый, двадцатый, на сотый раз — нельзя. Каждая такая выходка давала козыри в руки парламентским крысам. А в конечном итоге грозит... Много чем грозит. И вот этого в общем-то допускать и нельзя.
Ладно палата Пэров. Но когда рот раскрывают торговцы, банкиры и прочие ткачи с пастухами... сколько бы у них ни было денег, и какими расчудесными мастерами они бы ни были, добра не будет.
Герцог коротко поклонился. Его величество тоже можно понять. Растить себе замену, и получить... Риона. Рион не подарок. Рион стихийное бедствие, помноженное на ослиное упрямство и абсолютно неконтролируемое.
Раймонду не справиться. Когда на плечах страна, над душой три сотни спиногрызов из обеих палат а собственный наследник грозит сойти за быдло столичное, обыкновенное... Арманд в очередной раз порадовался, что понятие "дети" для него пока что, чисто теоретическое, на практике не применяемое.
— Воля повелителя — закон для вассалов.
Принц Рион обретался на открытой террасе. Он сидел в мягком кресле, возложив на стол стройные ноги в высоких сапогах, и медленно потягивал вино из бокала; бутылка стояла рядом с креслом. Хорошая все-таки штука юность — следы ночного загула на принце не были заметны. Ну разве что лицо чуть бледное — но и только. Свежая белоснежная рубашка, распахнутая на груди, темные обтягивающие брюки, волосы прихотливыми волнами рассыпаются по плечам... и выражение красивого лица такое надменно-томное, словно весь мир стоит перед принцем на коленях, как ожидающий снисхождения воздыхатель.
Принц обратил в сторону вошедшего на террасу герцога ленивый взгляд, но не сказал ничего — короткий кивок можно было, конечно, принять за приветствие... а можно было и не принимать. Вместо того, чтобы поздороваться, принц отпил еще глоток из бокала и с тем же выражением лица уставился на янтарную жидкость.
— Не буду любопытствовать, куда подевалась малая королевская печать, мы с вами не герои истории о похищенных подвесках королевы, но, Ваше высочество, вы были крайне неосторожны. — "Солнечная роса", прекрасное вино. За бутылку — три золотых. И, если верить сводке капитана охраны, накануне принц прокутил недельный доход столичного гарнизона, включая комендантские... Впрочем, вполне себе скромно. Однажды недельный загул принца аукнулся короне в сумму равную месячному доходу Мэвы.
Герцог подхватил бутылку, и, ничуть не смущаясь, хлебнул, прямо из горлышка. Отличный букет. Кажется, любимый крёстный, да осенит его свет, заложил это вино лет двенадцать назад. Восточный склон. Последний сбор.
— На вас планируется покушение. И я бы советовал воздержаться от поздних прогулок и сомнительных компаний. — *Настоятельно, но тебя это не удержит...*
Принц снова устремил на герцога лениво-надменный взгляд — а потом запрокинул голову и от души расхохотался. Улыбался принц часто — и неприятно — а вот смеялся редко. На этот раз он именно что смялся, и человека с менее крепкими нервами продрал бы мороз по коже от такого смеха — так не смеются ни пьяные, ни трезвые, ни безумцы, ни вменяемые. Так вообще не смеются...
— Премного благодарен за заботу, герцог! Это так трогательно... тем более что совершенно не в вашем духе! вы ведь все в трудах на благо государства и короны... а государству и короне было бы куда удобнее, если бы меня прирезали в портовом кабаке, разве нет? Сразу решается столько неудобных вопросов...
Это было правдой. Принц просто издевался, говоря все это в глаза Арманду. Издевался — и знал это.
— Впрочем, меня навряд ли прирежут, — прежним ленивым голосом добавил принц. — Я шлялся по кабакам и притом достаточно долго и часто, чтобы набраться опыта. Нет... вряд ли меня прирежут. Какая жалость, герцог, не правда ли?
По кабакам и притонам принц и в самом деле шлялся так основательно, что проводил там едва ли не больше времени, чем во дворце — и совершенно не стеснялся этого, говоря о своих похождениях с томно-надменной улыбкой порочного беспутного шалопая.
— Но я и в самом деле благодарен вам за заботу. Наверное, я должен чувствовать себя польщенным...
Именно таким тоном принц и доводил придворных до белого каления...
— Наверное. — Пожал плечами Мэва. — Может быть, мне даже польстит ваша благодарность... я подумаю.
Ещё глоток. Мужчина вздохнул. Это будет непросто. Очень непросто. Балованному, упрямому мальчишке без толку что-то объяснять. Не оценит и не поймёт. Пропустит мимо ушей и пойдёт дальше бедокурить.
— И всё же, я решил, для вашего же блага, на несколько дней вас... воздержать. — Тонкая улыбка скользнула по губам. Почему всем придворным, хотят они того или нет, присуще некоторое... словоблудие? Впрочем, он сам не исключение. И блудить придётся, на должном уровне, как и подобает герцогу крови с неприлично длинной родословной.
В другой ситуации и с другими действующими лицами, Мэва поступил бы очень просто: на неделю свинарники чистить. Чай, не античный герой, с конюшнями возиться. А свинарник — в самый раз. И денег давать ровно столько, сколько получает средний... свинопас. И не оплачивать долги. Пусть сам разгребает, сколько бы их не было. Убить — не убьют. Отпинают и заставят работать. Тем паче, если даны полномочия. Но это — крайний вариант. В данном случае. Трудолечением займёмся в иной раз.
— Воздержать? — принц иронически приподнял тонкую надломленную бровь и отсалютовал герцогу бокалом. — Браво. Изумительно емкий термин. Сразу видно, что мой отец недаром вас так превозносит.
Рион отпил еще глоток вина и вновь посмотрел на герцога.
— И как же именно вы намерены меня... воздержать? — медленно улыбнулся он. — Запереть под замок?
Почудилось герцогу или нет, что серые глаза юноши при этих словах все же изменили свое выражение? А если не почудилось, то... что же это было такое, что промелькнуло в них? Или все же просто тень от набежавшего облака? Ведь улыбка принца была полна все той же безмятежной наглости...
— Ну что вы, Ваше высочество... — Мэва улыбнулся, по-прежнему не выпуская из рук бутылки. — Запирают под замок государственных преступников, к коим вы не имеете ни малейшего отношения. Мы с вами займёмся... математикой. Сведём баланс, просчитаем доход Дома Бреннов, распишем текущие расходы, подумаем, как преумножить накопления и заставить их работать. Вы будущий Глава Великого Дома, король Делланта, и кому, как не вам, знать все тонкости? И поскольку, вынужденное воздержание... я надеюсь, не затянется, почему бы с пользой не использовать время?
Серые глаза смотрели с откровенной издевкой.
— Вы решили развлечь меня, герцог? — тем же томно-наглым голосом протянул принц. — Как мило, право же... насколько я помню, такую экзотику, как сведение баланса, мне еще никто не предлагал в качестве развлечения. Надо полагать, вы собираетесь составить мне компанию?
*И еще как собираешься... потому что иначе я исчезну, стоит тебе отвернуться... да — надо признать, это и в самом деле экзотика — браво, герцог... надо признать, ты выбрал необычный способ задержать меня во дворце... вот только кто тебе сказал, что я собираюсь задерживаться здесь?..*
Принц скинул, наконец, ноги со стола, беспечно потянулся и встал во весь рост.
— Итак, герцог — где же ваш баланс?
— Это должно понимать, как согласие? — Герцог выгнул бровь, и окончательно опустошил бутылку. Приятно было познакомиться, Солнечная роса двенадцатилетней выдержки с восточного склона. — Приятно видеть, что в отношении вашего благоразумия, я оказался прав. Во всяком случае, правее, чем Парламент.
Мэва изволил отлипнуть от высокого ограждения террасы, галантно поклонился, вытянув руку в сторону выхода, пропуская принца внутрь.
— О, кажется, я не упомянул. Бумаги в кабинете, где нам с вами и предстоит провести ночь. — *Романтика, однако, бумаги, принц, несколько бутылок Росы и подготовка покушения. Надеюсь, он вспылит по крайней мере не сразу*
— Как очаровательно... ночь наедине... — принц улыбнулся томно и со значением. — А вы не боитесь, герцог, что ночь, проведенная в моем обществе, непоправимо испортит вашу репутацию? У парламента ведь есть совершенно определенное мнение о моем благоразумии...
*И не только у Парламента... у всех... как же мне иногда хочется покончить со всем этим — одним махом... на что я надеюсь, дурак?*
Походка, которой принц проследовал в кабинет герцога, заслуживала отдельного внимания. И менее всего подобала наследнику престола. Она была вызывающе соблазнительной — еще немного, и ее можно было бы назвать вульгарной, но вот этой грани принц все же не преступал...
Шутку герцог оценил по достоинству и даже счёл целесообразным улыбнуться одними уголками губ.
— Не беспокойтесь о моей репутации, Ваше высочество. Лучше побеспокойтесь о своей. Боюсь, за эти несколько дней Вас сочтут занудой и бумажным червем. — *Вернее, это произойдёт значительно скорее, чем меня начнут считать развратником те, кто ещё так не думает.*
С какого перепугу действительный советник Его королевского Величества Раймонда Третьего Бренна взялся за балансы — не знал никто. Какого дябла действительный советник попросил передать ему бумаги о доходах коронных земель за последние пять лет — гадать не брались даже самые ушлые крысы.
В кабинете было свободно только два кресла. Оба у рабочего стола. Прочее пространство, включая софу у стены, широкие подоконники, чайный столик, десяток стульев и пяток гостевых кресел.
Венцом творения под названием "рабочий беспорядок" был бочонок в углу за столом и две простые глиняные кружки на нём.
— Прошу вас, располагайтесь.
— Благодарю, — произнес принц почти отсутствующим тоном, — вы очень любезны.
Он опустился на подлокотник одного из кресел, притянул к себе стопку бумаг и погрузился в чтение.
Спустя самое недолгое время герцогу пришлось очень удивиться — потому что едва ли он ожидал увидеть то, что предстало его глазам. Принц Рион работал очень быстро, очень четко и совершенно безошибочно. Он не упускал ничего, а расчеты, выведенные его стремительным почерком, были идеально точны. Меньше всего этого можно было ожидать от избалованного наглого ублюдка с расхлюстанными манерами. Принц был сосредоточен и собран — будто другой человек... вот только надменно кривящая губы улыбка была и оставалась прежней, словно его губы забыли, что улыбка может быть и другой...
Сверять и сводить, снова сверять, и так час за часом.
Иногда бумажная работа утомляла, иногда напрягала, иногда, очень редко, доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие. Вот, как сейчас. При чём весьма двойственное удовольствие. С одной стороны — хорошо поставленного дела, точного, как в аптеке. С другой — удовлетворение, что его собственные догадки верны. Дебошир-дебоширу — рознь.
С третьей же стороны вырисовывалась ещё одна дивная проблема — принц не дурак. Далеко не дурак, и если поставить перед ним задачу, если как следует постараться и огорошить, он подойдёт к непривычному (ой ли?) делу со всей ответственностью и серьёзностью.
Большой плюс в твоём деле, мальчик. Очень большой. Но на фоне прочих минусов теряется, как нечто совершенно несущественное.
Вообще-то, складывается впечатление, что где-то он рвался, пытался показать, какой же он есть на самом деле, но, то ли его не заметили, то ли не захотели заметить, и Его высочество пустился во все тяжкие.
Стопки, хоть и уменьшались, но коронные земли — есть коронные земли. А пять лет — не квартал. А ворюги в конец обнаглели...
— А в Данегое приворовывают... и весьма ощутимо. Вы обратили внимание?
— Если я правильно понял, где именно исчезают основные суммы, губернатор и его первый секретарь, — рассеянно отозвался принц, не отрываясь от бумаг. — Причем с таким размахом, что остальным там просто делать нечего. Хотя ратуша тоже не прочь бы поучаствовать в этом празднике жизни...
*Интересно, как долго я еще выдержу такой темп... и как долго выдержишь его ты, герцог? Работа работой, но хоть о тебе и говорят, что ты железный, а спать надо любому...
Забавно — а ведь никто так и не догадался... я не сплю во дворце днем, а по ночам буяню в притонах... забавно, что никому еще не пришло в голову задать себе простой вопрос — когда и где я сплю?
И хорошо, что не пришло... пока не пришло, я могу все-таки спать — пусть урывками, но спать...
Как долго ты еще выдержишь такой темп работы, герцог Мэва? И что ты скажешь мне, когда устанешь?*
— Вы замечательно внимательны, Ваше высочество. Вашу бы усидчивость, да представителям королевской ревизии, и в провинциях быстро навели бы порядок. — Арманд раскопал среди бумаг на столе колокольчик и позвонил в него. Спустя ровно минуту в кабинет вошёл порученец герцога. Юноша, года на три-четыре младше принца, с куда более ангельским характером. — Фернан, чай с лимонным миртом. И покрепче. Нам с Его высочеством надо закончить проверку за...
Герцог оторвал взгляд от бумаг и взглянул на принца.
*Ты устанешь, непременно устанешь и попытаешься сбежать*
— Вы ведь никуда не торопитесь? Нам нужно успеть до отъезда провести сверку по Тессайре и Таивере. Фернан, много чаю.
— До отъезда? — принц остро взглянул на Арманда. — Вы собираетесь куда-то уезжать?
*Как бы мне хотелось уехать... уехать прочь и хоть немного отдохнуть, даже силы юности не беспредельны, сколько же я могу выдерживать в этом аду... я так хочу спать... спать, пить и есть без оглядки, и не смотреть, сколько в комнате дверей и окон... вот только уехал бы я недалеко — меня вернут... любым способом... как же я хотел бы уехать прочь...
Спать, есть и пить... до чего же в горле пересохло... и есть охота... это так естественно — предложить мне за работой подкрепляющего чаю... ты не первый, герцог...*
— И Вы тоже. — Спокойно кивнул Мэва, на секунду прикрывая глаза. — Видите ли... Ваш августейший отец... Фернан, вы свободны, юноша, и поспешите... Так вот... — продолжил он, когда дверь за молодым человеком закрылась. — Ваш августейший отец предоставил мне полномочия для проведения неких действий, скажем так, направленных на упрочение положения короны в провинциях.
*Да, теперь порка наследника престола называется так? Любопытно, к чему мы придём такими темпами*
— Поскольку сам я не справлюсь, — *Лгу и не краснею* — а Ваш младший брат для подобной работы слишком юн, и при этом именно это дело Ваш батюшка не может доверить никому из своих министров, заняться этим вплотную доведётся никому иному, как мне и Вам.
Герцог откинулся на спинку кресла, соединив кончики пальцев обеих рук. Безусловно, он устал, само собой, необходимо передохнуть. Коварные планы в отношении наследников, всё же, порядком изматывают. Но до тех пор, пока у мальчишки в голове ещё один кутёж, придётся о нормальном сне позабыть. И спать урывками. Что ж... значит, быть по сему.
Этого не может быть...
Уехать... уехать отсюда...
Но... далеко ли я уеду?
Если все это происходит по распоряжению отца... далеко ли я уеду?!
Куда ты увезешь меня, герцог Мэва? В провинцию — или...
Одно из двух — или ты знаешь, в чем дело, или нет. Если знаешь — говорить тебе что-то бесполезно, я погиб, если не знаешь — не поверишь... в лучшем случае посчитаешь меня сумасшедшим... и меня будут лечить, и при этом запрут на замок...
Я хочу жить, любить — неужели это преступление?
Как бы я хотел и в самом деле уехать в провинцию... герцог, если бы ты был честен со мной, если бы ты и в самом деле увез меня, я бы все для тебя сделал, ни в чем бы из твоей воли не вышел, никогда — но ты увозишь меня по распоряжению отца, а значит...
— Вот как? — улыбка принца была прежней, наглой и непроницаемой, и глаза были прежними. — Мне следует приказать собирать вещи к отъезду?
— Что Вы, Ваше высочество. Все распоряжения уже отданы. Скорее всего, Ваши вещи уже давно собраны. Прошу простить меня за некоторую поспешность, но Вам доведётся пропустить и Осенний бал, и день рождения Вашего брата и Полуночную мистерию. Вернёмся мы хорошо если к концу осени, и, надеюсь, с победой.
*Какая пауза. Чуть дольше, чем необходимо. Неужели принц удивлён? Нет, не похоже. И всё-таки, не всё так просто, и ты не прост, твоё высочество*
Пропустить-то я их пропущу, это я уже понял... вопрос в том, где я буду находиться в это время? Куда именно ты хочешь увезти меня, герцог?
— Надеюсь, поездка вознаградит меня за пропущенные удовольствия, — с прежней томной наглостью ответил принц, снова придвигая к себе бумаги.
*Это поездка будет пыткой — не знать, что я могу есть и пить, из чьих рук принять еду или питье... где я могу уснуть, чтобы не проснуться там, где не хочу...*
Дверь открылась, и на пороге появился с подносом Фернан. Чайник, две чашки и тарелочка с миндальным печеньем, вот и вся нехитрая снедь на вечер и добрый кусок ночи. Мэва кивком поблагодарил порученца и налил себе чаю. Сам.
— Куртуазных див, к которым вы привыкли в столичных весёлых домах, не обещаю. Сами понимаете, провинция, нравы простые. Будете кутить с селянками, и пить с местной элитой. Но в свободное время. Быстрее справимся, значит быстрее вернёмся. Всё в ваших руках. Что до пункта назначения, то начнём мы с... губернатора Данегои и его первого секретаря. Граница, налоги, контрабандисты... Как вам романтика?
*Это слишком хорошо, чтобы быть правдой!
Потому что ты увозишь меня по приказу короля.
Как же я ненавижу тебя, герцог Мэва! Ненавижу — за эту твою ложь, за эту пытку надеждой!*
— Вполне в моем вкусе, — ответил принц, подымая голову от бумаг. — Ваши сведения устарели, герцог, я давно уже шляюсь по портовым кабакам и низкопробным притонам, так что селянки и контрабандисты меня вполне устроят. Самое подходящее для меня общество.
Пить хотелось страшно. Но Рион только облизнул понезаметнее сухие губы и снова пододвинул к себе бумаги.
*Интересно, сам-то ты собираешься спать до отъезда? А если да — где предстоит уснуть мне, по твоему мнению?*
Герцог подобрал под себя ногу, вторую подтянул к груди, отпил чаю и утвердил чашку на колене. Ароматный пар щекотал ноздри и прояснял мысли. Ещё одна страница отчёта подрагивала в руке.
— Выезжаем на рассвете. Я приказал подготовить карету. Доедем до Футары, Там замечательный постоялый двор. Готовят просто волшебного вепря. В дороге, по правде говоря, можно замечательно выспаться.
Чашку он опустошил в несколько глоточков, и налил себе ещё. Горсть печенья исчезла незаметно. Есть ночью — себя мучить, а вот заставить себя думать быстрее и ловчее можно с помощью сладкого печенья и травяного чая.
— Вы так предусмотрительны, герцог...
Даже слишком, будь ты проклят.
Ни минуты сна для меня.
Где я проснусь, уснув в карете?
Ароматный пар так и лез в ноздри, так и приглашал — выпей глоточек...
Принц снова украдкой облизнул губы и заставил себя сосредоточиться на бумагах. Получалось хуже, чем раньше — страшно хотелось пить. И есть тоже — он уже давно привык есть вперехватку по кабакам, ночами — а сегодня он еще не ел ни кусочка. Хотелось пить и есть — особенно при виде герцога, невозмутимо поглощающего печенье и ароматный чай... но ведь он же не может взять кружку герцога из его рук и выпить то, что в ней — а из другой чашки он пить не станет... дурак. Надо было прихватить с террасы бутылку...
Цифры начинали сплываться перед глазами.
Я не усну. Я не буду спать здесь. Я продержусь. Я не буду спать...
В ратуше тоже воровали. Куда меньше, но по рукам дать стоило. Чтоб впредь неповадно было. Хуже всего обстояли дела в Тессайре. Доход от виноградников, доход от плантаций роз ополовинивали. Более того, прятали концы весьма мастерски. И, если бы не Рион, сам Арманд до этого докопался бы хорошо если значительно позже. Если уж совсем на чистоту, то только в Тессайре и докопался бы. И только если бы знал, где искать.
Чай почти остыл, а принц к чашке и не прикоснулся. Более того, не сделал даже попытки налить себе. Боится? Чего? Того, что герцог его отравит?! А ведь времени прошло достаточно, чтоб просто и банально захотеть пить.
Мэва едва заметно покачал головой. Мальчишка. Глупый и упрямый. Высокомерный?.. Может быть, а может и нет. Высокомерный не станет несколько часов к ряду глотать пыль и строчить, строчить однообразные муторные расчёты.
Буквы и цифры уже не просто сливались перед глазами, они начинали выплясывать что-то совсем непотребное — но принц продолжал работать, то и дело кусая губы, чтобы разогнать сон — сильно, почти в кровь — потому что понимал, что если оторвется от расчетов хоть на минуту чтобы отдохнуть, он тут же уснет.
Я не буду спать...
Я... не буду...
Сейчас у него уже не было сил следить за своим лицом, ни даже помнить о необходимости делать это — и маска наглого балованного сопляка стекла с его лица, как воск с раскаленного камня. Сейчас в этом лице не было ничего наглого или надменного. Оно было... просто лицом. Красивым и юным. Не по годам усталым и не по годам горьким.
— Посмотрите, герцог — здесь подчитска или просто пергамент старый? — спросил Рион, подвигая к герцогу очередной отчет.
Приходится лезть за увеличивающим стеклом и присматриваться. Так и есть, попытались вымарать число. Циферку. Один нолик.
— Подчистка. Отчёт секретаря губернатора Тессайры. Ну не болван ли... не раскрой он рот на большой кусок, не привлёк бы внимания, а так...
Герцог вылил остатки чая в свою чашку и потёр глаза. Спать хотелось. Но тессайрийские отчёты сегодня можно успеть свести. Вот только принц выглядит собственной бледной тенью. Краше в гроб кладут. Однако же захотелось пошутить. Пусть немного жестоко, но...
— Я старый солдат, сир, и не знаю слов любви... — вообще-то надо было сипеть как контр-адмирал Таш, хромать и скрипеть сапогом, потом неловко грохнуться на одно колено и протянуть руку. С цветком. Но сгодится и из положения "мне хорошо и в этом кресле" и подать чашку едва-едва тёплого чаю.
Шутка была неожиданной... и оттого принц ответил на нее, не задумываясь.
— Тому, в чьих руках власть, не нужно знать слова любви, — произнес Рион сухо, почти резко, — ему довольно приказать.
Опомнился он сразу же — даже не глядя, какое впечатление произвели на герцога его слова.
Дурак... Рион, какой же ты дурак...
— А тому, в чьих руках чашка с чаем, довольно предложить, — закончил он уже обычным своим лениво-развязным тоном.
Чашка — та, из которой пил герцог — а значит, можно...
— Благодарю вас, ваша светлость, — добавил Рион, принимая чашку из рук герцога и улыбаясь ему медленно и выразительно. Такую улыбку нельзя назвать ни вызывающей, ни даже соблазнительной. К ней подходил один-единственный эпитет, едва ли входивший в лексикон герцога Мэва — блядская.
Улыбнувшись, принц поднес чашку к губам и сделал глоток... боги, как же хорошо...
Во дворце слишком много ушей. И много тех, кому эти уши принадлежат. Укоротить бы пару-тройку, чтоб меньше желающих было слушать разговоры в герцогском кабинете. Но покуда придётся подождать, и помолчать...
— А слова лучше знать. Никогда не знаете, в какой окажетесь ситуации, и где придётся применять навыки словоблудия. Власть шаткая вещица. Ненадёжная опора. Взять хотя бы и господ губернаторов. Их власть им не поможет. А слова вполне могут... может, им хватит убедительности доказать Вам и мне, что не из меркантильных побуждений деньги, предназначенные в казну, отправились в их карманы.
Он хотел пить, но ни слова не сказал и ни единым жестом себя не выказал. Значит, действительно боится отравления? Вот только кому это нужно?
— Вряд ли им удастся убедить в этом меня, — хмыкнул принц. — Я не склонен верить на слово.
*Никому. Никогда. Я не верю на слово, герцог — я вообще не верю ни одной живой душе... если бы я мог хоть кому-то довериться! Я устал, я так устал — совсем один...*
— А вы, герцог, склонны верить на слово? — все та же усмешка, нехорошая, почти злая.
*Может, и склонен — но только не в такое... если бы я мог хоть кому-то поверить — и хоть кому-то довериться... но даже если я выкрикну правду посреди бальной залы — КТО поверит мне?!*
— Да вы романтик, герцог... это так очаровательно...
Усмешка вновь перетекает во что-то презрительно-сексуальное... а потом принц опять склоняется над бумагами.
— Вы первый, Ваше величество, кто обвиняет меня в романтизме. Не привык, не знаю что такое. Но Вы правы, верить на слово, это, по меньшей мере — опасно, по большому счёту — глупо.
И снова в бумагах. По самые уши, как любил говаривать крёстный. Но плюс был. И оставался плюсом. Хоть ненадолго, но принц раскрылся. Стал таким, каким его никогда не видели при дворе. Таким, каким его, может статься, не видел и его собственный отец. Вот только почему?
Страница уходила за страницей, а мысли всё никак не желали выстраиваться в логическую последовательную цепочку. Почему мальчишка девятнадцати лет от роду, неглупый и проницательный, ведёт себя как смертельно больной, которому до своего последнего дня нужно успеть всё: покутить, полюбить, напиться, в общем, испробовать все радости грешной жизни по эту сторону рассвета? Не боится, что его прирежут в кабаке, но... не стал пить чай из второй чашки?
*Что же пугает тебя сильнее смерти, а, твоё высочество?*
На это принц не ответил — да едва ли и услышал. Чай ненадолго отогнал сон, в голове прояснилось... жаль, что это ненадолго. И как не уснуть в дороге, когда карета будет так и убаюкивать своим покачиванием? Добраться до постоялого двора... а там посмотрим... может, там двери хорошо запираются изнутри... может, даже на засов... а может, придется разыграть обычное представление...
Дьявол бы тебя побрал, герцог — ты не оставил мне даже самой малости на сон...
Ничего... продержусь...
За окном уже ощутимо посветлело...
В дверь тихонько поскреблись. Арманд поднялся из кресла, с наслаждением потянувшись, и самолично открыл. На пороге нарисовался Фернан, с новым подносом и двумя чашками на нём. Но на сей раз сопровождал непременный чай тонко нарезанный чуть поджаренный хлеб, сыр и холодное мясо. Тяжёлый поднос был утверждён на свободном пятачке стола.
— Ваша светлость, повозка готова, ждёт во внутреннем дворе. Вашего иноходца Мар уже отправил в Футару на улицу Хромой Кошки.
— Спасибо, юноша. Готовьтесь к отбытию. Вы мне понадобитесь. — Улыбнулся Мэва. Порученец чётко кивнул, и почти бегом покинул кабинет. — Ну вот что, Ваше высочество. Не знаю, чего вы так опасаетесь, и если вам так хочется пить из моей чашки — пожалуйста. Если пожелаете, я буду пробовать и вашу еду и питьё, но спать с вашими дамами, увольте, не намерен. Чай, завтрак, прошу. На всё у нас не более получаса.
Не собираясь более тянуть время, герцог налил себе, с удовольствием отхлебнул ароматного бодрящего напитка и, ничуть не смущаясь августейшей особы, принялся с аппетитом поглощать завтрак.
Кровь отхлынула от лица принца так резко, что он побледнел почти до синевы. Но белые губы все еж сложились в привычную лениво-наглую надменную усмешку.
— Вот и пробуйте, герцог, — протянул он небрежно. — Буду крайне признателен.
С этими словами принц протянул руку, просто-напросто вынул из пальцев герцога поджаренный хлеб с мясом и с наслаждением вгрызся в еду.
Ощущение было почти божественным. В последний раз Рион ел сутки назад — в том кабаке, где бросил на стойку, расплачиваясь, перстень с печатью. О привык есть вприкуску и урывками — но сутки все же многовато...
— О крайней признательности переговорим позже. — несколько цинично хмыкнул Арманд, щёлкнул принца по кончику носа, и подхватил ещё кусок. — О Ваших опасениях тоже. Вы ежьте, Ваше высочество. Принцы, хлопающиеся в грациозные обмороки посреди проверки мне не нужны.
Улыбка, сопроводившая последние слова вышла несколько более хищная, чем хотелось. И посул в ней было через край. Тех самых обещаний, немного пренебрежительных, немного снисходительных, но таких откровенных, что в пору было бы задуматься.
— Настоятельно рекомендую не смущаться. Не люблю, знаете ли, показного и жеманства. И если вам есть что сказать — говорите. Не терплю неожиданностей.
Рион пристально посмотрел на герцога — и снова, как в самом начале, запрокинул голову и расхохотался. Вот только после бессонной ночи держать себя в руках труднее — и потому на этот раз странность в его смехе была куда более отчетливой... и более понятной. Это было отчаяние — полное, безнадежное и беспросветное.
— Нет... ничего я вам не скажу, герцог... ничего! Либо вы и так все знаете — либо не поверите!
*Кто может поверить в такое?! КТО?!*
— Но вот жеманством я не страдаю — причем настолько, что ничего не имею против... крайней признательности. — А вот это уже с ответными намеками, такими же откровенными... настолько откровенными, что хоть прямо здесь и сейчас к делу приступай — отказа не будет...
— Ребусов я не люблю тоже, так что, пожалуй, обойдёмся без них. Десять минут, Ваше королевское высочество. — Мэва посерьёзнел. Допил чай залпом, и поднялся из кресла в пару шагов обойдя принца со спины. Положил руку на плечо Риону, и, склонившись к самому уху, тихонько прошептал — Но о признательности я подумаю... и обещаю Вам о ней напомнить.
Когда дверь за спиной закрылась — вздохнул и покачал головой. С лёгкой полуулыбкой. По сути, на первый взгляд, ничего такого, с чем нельзя управиться без особых изысков. Минимум жестокости. Никакого рукоприкладства. Мягко но убедительно доказать, что принц, способный решать проблемы — куда более выгодный образ, нежели принц-повеса. И куда более весомый. Но было что-то... что-то неправильное во всей ситуации. Может, то, как мальчишка относится к перспективе собственной безвременно кончины?
— Мэва? — герцог порывисто обернулся, и улыбнулся, куда светлее, чем прежде. Комендант столичного гарнизона, маркиз Таэрми, старый друг ещё по кадетским будням, оставшийся таковым и при дворе, слегка усталый, но вполне себе презентабельно выглядевший, несмотря на бессонную ночь, спешил на встречу. Сомнительно, что в этом крыле он случайно, тем паче, в такую рань.
— Ашер! — рукопожатие, искреннее и сильное, но ладонь маркиза чуть влажная. Устал?..
— Я тут уточнил... то, о чём ты спрашивал. Понятия не имею, зачем оно тебе, но... Да. Он был не у себя. И все предыдущие разы тоже.
Герцог кивнул, и хлопнул приятеля по плечу.
— Уезжаешь? И, конечно, надолго. И, само собой, на Осенний бал не явишься? — белозубая улыбка была ответом на все вопросы. — Герцогиня Таш в отчаянии, друг мой, ты стоически сопротивляешься её чарам. Не собираешься осчастливить дядюшку внуком?
— Осени тебя Свет, Ашер! Я хочу жить, а не томиться в коготках очаровательной герцогини. Ну будет, я должен идти.
Попрощались они сердечно, и как всегда, обменявшись дружескими подначками. Сменить камзол на куртку, а дурацкие брюки с лампасами на удобные бриджи — дело пяти минут. В коридоре нагнал с докладом Фернан. Бумаги собраны и погружены в повозку.
Уже устраиваясь в повозке, герцог выловил из ящика под сидением томик с сонетами, и, широко зевнув, раскрыл его на первой попавшейся странице.
— О!.. красивые строки!
Говори, говори, моё счастье!
Говори, задыхаясь от боли!
Серебристым рассветом, однажды,
Я тебя обесчестил любовью...
Несколько пафосно, но, в целом красиво. Разбудите меня, когда будем подъезжать к Футаре, если Вас это не затруднит!
— Не затруднит, — коротко ответил принц, отворачиваясь к окну.
*Потому что я не буду спать... не буду — потому что не знаю, где проснусь... спать после ночной работы будешь ты, герцог — ты, а не я...
Когда же кончится эта пытка...
Мне давно надо было покончить с этим — любым из двух способов... а я все еще надеюсь, что мне удастся вырваться, все еще барахтаюсь... я тоже хочу жить и любить, хочу стихов, поцелуев, хочу... да какая разница, чего я хочу, если этому не бывать — а вот соль на раны я могу получить в любой момент и в любом количестве...*
В повозке было жарко — куртка лежала на сидении, принц остался только в рубашке, все так же распахнутой на груди. Наряд его почти не поменялся — узкие, но удобные брюки, высокие сапоги, разве что волосы затянуты в высокий "хвост" да на руках зачем-то уйма перстней, тяжелых, массивных. Он сидел спиной к герцогу, держась руками за распахнутое окно кареты — но даже если бы герцог не спал, он не понял бы в какой момент принц все же уснул ненадолго — потому что спина юноши осталась все такой же прямой и напряженной. Рион спал — и из-под закрытых глаз катились слезы, которых никто не видел. Это длилось примерно полчаса — а потом карета прыгнула на ухабе, и юноша проснулся. И снова герцог не видел дикого взгляда в его глазах — и последующего облегчения, когда Рион понял, что карета не поменяла направления.
Принц не стал утирать лицо — он дождался, пока слезы сами высохнут на ветру, и только тогда повернулся. Все с той же наглой улыбочкой.
А господин герцог спал. Невзирая на кочки и ухабы, стук копыт коней по утоптанной дороге, тихие короткое переговоры эскорта и книгу, раскрытую где-то посредине, лежащую на его груди.
И это было вполне себе понятно. Расчёты, разговор с королём, беспутный принц, и снова расчёты. И ещё дивная новость от коменданта, плюс долгая партия в преферанс с Ташем и двумя генералами, с закономерными возлияниями в процессе... Господин герцог иногда был склонен переоценивать собственные физические силы, но привык их восполнять при любой подвернувшейся возможности, которой и оказалась поездка в карете по тряской дороге, пусть даже в компании со строптивцем, загадку которого ещё только предстояло раскрыть.
Рион молча смотрел на спящего герцога.
Как же ты красив, Арманд... и как было бы, наверное, хорошо целовать твои губы... такой красивый, сильный... как хорошо было бы обнять тебя и замереть на твоей груди и знать, что никто, никто, никогда меня не тронет, что я под твоей защитой... как же хочется напридумывать себе невесть чего... например, что ты и в самом деле увезешь меня из столицы, из дворца... что защитишь... что я смогу улыбаться тебе на самом деле, а не строить гримасу, от которой у меня уже не то что губы — душа изболелась... улыбаться и слушать стихи... как бы мне хотелось, чтобы ты прочитал мне эти стихи не в насмешку — ну почему все живое на свете имеет право любить и быть любимым, а я — нет? Ну хоть на несколько минут вообразить себе, что это романтическая поездка — только ты и я... и что ты улыбнешься мне, когда я разбужу тебя, обнимешь и поцелуешь? Как же мне хочется обмануться, герцог Мэва...
Вот только я уже давал волю этому желанию — обмануться... кто хочет обмануться, тот и бывает обманут... я никому не могу довериться, герцог... а как бы хотелось хоть недолго любить, смеяться, дышать полной грудью... хоть раз...
Принц провел рукой по лицу, и маска снова вернулась на место.
— Просыпайтесь, герцог, — сказал он. — Футара близко.
Сон был в меру муторным, не особо напрягал, и его светлость, на удивление, выспался. Вполне даже сносною Чего ну никак нельзя сказать о Его высочестве.
Мэва потянулся, зевнул, даже не подумав деликатничать, и открыл глаза. Вполне довольная жизнью улыбка осветила лицо.
— Вы отвратительно выглядите, Ваше высочество. Похоже, придётся настоятельно просить вас, в счёт вашей крайней признательности, выспаться хотя бы сегодня на постоялом дворе. Завтра поедем верхом, а мне менее всего хочется, чтоб Вы свернули себе шею.
— Выспаться — именно в счет крайней признательности? — с намеком произнес принц. — И никак иначе? У вас странные предпочтения, герцог. Лично я предпочитаю проявлять крайнюю признательность в полном сознании... но я понимаю, вкусы бывают разные, кому что нравится...
Намекнув таким образом на то, что герцог предпочитает в постели беззащитную жертву, не находящуюся в сознании, принц выскочил из замедляющей ход кареты, не дожидаясь, пока она остановится полностью.
На постоялом дворе он, впрочем, несколько оживился — совершенно волшебный вепрь жарился целиком на вертеле, вино наливали из общей бочки, и принц охотно отдал дань и тому, и другому... вот только ужином его запросы не ограничились. Герцог даже заметить не успел, когда и как принц начал клеить девицу — и не самую красивую, а такую, при которой обретался самый ревнивый с виду кавалер, хотя девушек и покрасивее, и еще не занятых никем вокруг хватало. Причем заметить, когда и как принц успел довести девицу до мления, а ее кавалера — до белого каления, было невозможно — он вроде как ничего такого и не делал... разве что взгляды — ну так это вроде и не может довести до такого эффекта... а ведь довело!
— Эй — тебе мало других девушек? — рявкнул кавалер. — Надо чужую отбивать?
Принц ответил ему безмятежно наглым взглядом.
— Конечно, — отозвался он с ухмылкой. — если девка никому не нужна — так и мне она на кой сдалась?
Сказано было так оскорбительно, что хорошенькая служаночка, бросавшая на принца заинтересованные взгляды, всхлипнула и закрыла лицо передником.
— Ну, ты! — заорал помощник трактирщика, вылезая из-за стойки.
— Да, я, — опасно улыбаясь, откликнулся принц. — Ну и что?
Да — чтобы поставить всех на уши, Риону хватило пары минут. Он отлично знал толк в провокации драк... и в самих драках тоже — потому что когда он сжал руку, стало ясно, что перстни на ней заменяют ему кастет.
Герцог спокойно прошествовал за угловой столик, куда тут же примёлся трактирщик. Мэва посещал именно этот трактир не первый раз, и если быть до конца откровенным, то и не первый год. И хозяин знал его как спокойного, не шумливого постояльца, который всегда платил по счетам. Вот и сейчас господин Бова подбежал только для того, чтоб упредить господина Тэр Ивона о том, что лучше бы господину занять его комнату, поскольку вот-вот может начаться драка.
Арманд хмыкнул, достал кошель, отсчитал десяток золотых и вложил их в пухлую ладошку хозяина двора.
— Через полчаса на конюшнях не должно быть ни-ко-го. Если сверх этих денег, что я вам отсчитал мальчишка... — Мэва кивнул в сторону принца. — что-то сметёт, я заплачу. И, мэтр Бова, я надеюсь, что мальчик уцелеет. Так что, пусть ваши парни не особо усердствуют. Если он не остановится, я разберусь сам.
Через три минуты господин Бова поставил перед гостем кружку согретого вина и тарелку аппетитно дымящегося жаркого...
"Мальчик", надо сказать, управлялся неплохо.
— Это в счет, хозяин, — крикнул он и швырнул на стойку через весь зал украшенную рубинами пряжку.
А потом перстни-кастеты нашли свою цель.
Дрался принц ловко, умело и грязно, как оно и полагается в кабацкой драке. И все равно несмотря на свою гибкость и ловкость он едва ли устоял бы один против всех.. вот только он и не был один против всех. Да — свалка мигом сделалась массовой... и принц очень ловко сталкивал своих противников друг с другом — пока они не начинали уже отвешивать удары взамен на случайно полученные не принцу, а друг другу... покуда принц медленно смещался, не преставая драться, к двери...
Снисходительная улыбка покинула лицо только когда принц оказался довольно близко к двери. О том, что его высочество Рион смоется, не сказав "доброй ночи" господину герцогу, речи не шло. И пришлось господину герцогу подниматься из-за стола и тащиться к выходу, чтоб у самой двери перехватить его королевское высочество, принца Риона. Поперёк талии.
— Вы правы, здесь стало жарковато. — за руку строптивца, и вон из сотрясаемого потасовкой постоялого двора. — Мне жаль, Ваше высочество, но придётся действовать несколько...нецивилизованными методами.
По-прежнему не выпуская руки принца из своей, Арманд свернул за угол, к темнеющей конюшне. Жестоко, но лучше раз. Всего раз. Потом придётся искать альтернативу. Или что-то решать, и, скорее всего, кардинально.
— Я просил Вас воздержаться от подобного поведения. Оно Вас не красит. Вы показали себя как весьма разумный, более того, думающий человек, и достаточно дальновидный, и до сих пор, несмотря на все Ваши выходки, я был о Вас лучшего мнения. — Тихо ржали лошади, чистые стойла застланы свежим сеном, а в дальнем, пустующем стойле, были открыты двери. Именно туда и направился герцог, за малым не волоча принца.
Молча, не удостоив несчастие и взглядом, Мэва сдёрнул с крюка моток верёвки, и... отпустил руку принца.
— Ваши руки, Ваше высочество. — Сухо потребовал он. — Имейте смелость принять наказание.
Рион кусал губы. Глаза его были сухими и горячими.
Дальновидный? Нет. Я просчитался на этот раз. Я не принял тебя в расчет. Не приметил в пылу драки, что тебя в нее не затянуло... а значит, ты заметишь, когда я попытаюсь улизнуть...
Бесполезно. Теперь — бесполезно. Мне больше не спрятаться таким способом — отвлекая от себя внимание, когда все думают, что я здесь, хотя я давно уже далеко... теперь мне так не скрыться — бесполезно... и сопротивляться бесполезно... и постыдно...
Ну почему мне не наплевать, кем ты меня посчитаешь? примешь ли меня за труса? Ты и так ничего не понимаешь — ничего, и ты мне никто! Так почему мне не наплевать?!
Рион бросил на герцога быстрый короткий взгляд — совершенно нечитаемый — и молча протянул ему руки. Грудь его все еще ходила ходуном после драки...
Без лишних предисловий запястья были стянуты, а верёвка — перекинута и закреплена на ближайшем крюке. Да так, чтоб принц стоял и не падал. Следующим шагом принц был избавлен от штанов. А ещё спустя три вздоха — свистнул ремень в петлицах и тихо звякнула тяжёлая пряжка.
А потом высокородного зада, без особой нежности коснулась грубая чепрачная кожа ремня. Его высочество был порот. Без жалости, без сочувствия и скидок на августейшее происхождение. И к каждому удару припечатывались слова. Размеренно и спокойно. Без выражения. Без злорадства и без тени того наслаждения, что испытывают известного рода развратники, причиняя другим боль.
— Вы принц крови, Ваше высочество. Принцам не пристало вести себя подобным образом. Ваша судьба быть образцом чести. Ваша судьба стать опорой королевства. Вы же ведёте себя как ребёнок. Вы дворянин, вот и ведите себя, как подобает дворянину...
Двадцать ударов. Сидеть его высочество по-человечески сможет очень не скоро. Бегать — тоже очень сомнительно. Равно как и затевать кабацкие потасовки.
Мэва даже не взмок, и это было видно, когда он отвязывал высокородного наказанного.
— Я не намерен ломать Вас, как того хотел Ваш отец. Ненавижу ломать людей. Этого он не знал, или, посчитал, что Вы доведёте меня до белого каления. — Пояс был возвращён на законное место, то есть, на талию герцога, а сам Арманд шагнул к выходу. — Одевайтесь. И к слову... Беззащитные жертвы в постели напоминают безответные брёвна. Это скучно и совершенно не в моём вкусе. Но Вас это волновать должно в последнюю очередь. Я не собираюсь спать с вами...
Если бы герцог обернулся, то лицо принца могло бы и напугать его — белое, без единой кровинки.
Рион молча натянул штаны, застегнул пояс и привалился к стене. Лицом к этой самой стене.
Ты ничего не понимаешь, герцог... ничего... или...
Или ты ЗНАЕШЬ... раз уж заговорил о том, что тебе поручено меня сломать... и о том, что спать со мной ты не собираешься...
Вот и всё. Мне больше не скрыться обычным способом. Не учинить драку, чтобы улизнуть и выспаться. Надсмотрщик за мной приставлен — лучше не придумаешь. Сколько я выдержу без сна и не сойду с ума?
А сколько я вообще выдержу и не сойду с ума — один, без тени защиты?
Ты отнял у меня мое последнее убежище, герцог Мэва... а еще — тебе наплевать на меня... я могу мечтать сколько угодно — но все подводит меня к одной и той же судьбе — которой я не хочу!!!
Или к тому, чтобы отнять у себя своими руками или надежду, или жизнь. Как просто выбрать — раскаленная кочерга у лица или кинжал у запястья... чего я еще жду? На что надеюсь? Я никому не нужен — и никому не могу довериться...
Вот чего для полного счастья и не хватало на этот вечер — так это потерять терпение. Этого герцог не любил более всего. Это заставляло совершать необдуманные поступки.
— Я долго ещё должен ждать Вас? Или Вы предпочитаете разговор по душам в будуаре у моего Отчаянного?
Куртку герцог оставил в карете, и на фоне дверного проёма его фигура казалась куда более тонкой и менее угрожающей, чем в обычном придворном одеянии. Скорее, господин герцог напоминал удалого контрабандиста, или, на худой конец, конокрада, вышедшего на промысел.
— Ну... если настаиваете, можем продолжить и закончить здесь.
— Разговор по душам? — медленно произнес принц. — А нам есть о чем разговаривать? Мне так не кажется.
Он отвернулся от стены и повернулся к герцогу. Несмотря на дикую бледность, лицо его было спокойным. В его обычном духе — непроницаемо наглым.
— Но если вам так уж хочется что-то мне сказать, я готов соблаговолить выслушать вас. Разумеется, в более приличной обстановке.
Боли он почти не чувствовал — настолько сильно горечь затопила душу... горечь и безнадежность — сухая, бесслезная...
— В таком случае, прошу следовать за мной. — Он молчал, возвращаясь в зал, где практически угасла потасовка, и, поднимаясь по ступенькам на второй этаж, молчал тоже. Молчал до того момента, пока за принцем не закрылась дверь в его комнату. На одну ночь.
Мэва удобно устроился в единственном в комнате кресле, привычно подобрав под себя ногу, колено другой подтянув к груди.
— Как я уже Вам сказал, я не намерен ломать Вас. Вы мне нравитесь, несмотря на Ваше своеволие. И я... готов предположить, что для подобной линии поведения у Вас есть причины. Итак... — мужчина прохладно улыбнулся. — Предложил бы Вам сесть, но лучше лягте. На живот. Так будет легче, поверьте. Поправьте меня, если где ошибусь.
Вы умны, хоть и старательно скрывали этот факт. Хотя, нет, не скрывали, скорее, старались попросту не афишировать этого факта. Вы достаточно авантюрны и проницательны, хоть Вам порой не достаёт опыта. Но и это поправимо. Скажу откровенно, меня удивляет Ваше странное небрежение собственной жизнью. Складывается впечатление, что Вы ею не дорожите совершенно. Причём, вполне сознательно, и, я бы сказал, намеренно, если бы не одно Но. Вы не боитесь отравления. Зато боитесь, что вас... усыпят. Вы стараетесь не ночевать во дворце, но все, с кем вы водите дружбу, и с кем бузите в притонах, в один голос утверждают, что Вы всегда кутите до последнего. Вопрос... когда же Вы успеваете спать? Ответ. Вы сбегаете. Я понял это нынче вечером. В свалке невозможно проследить за всеми, кто, когда и куда исчезает. Но Вы улучаете момент, чтоб уйти незамеченным. Идёте в другое место, чтоб передохнуть. А теперь вопрос самый важный. Зачем? Или, Почему? Какова истинная причина Вашего поведения, Рион?
Принц не стал ни садиться, ни ложиться. Он стоял — напряженный, как натянутая струна. И если герцогу и показалось раньше, что он бледен, то сейчас Рион был просто похож на призрак.
— Вы не поверите мне, герцог... вы мне просто не поверите... — произнес он ломким голосом.
*Я ошибся — ты и в самом деле не знал... просто не знал — и догадался обо всем... обо всем, кроме одного... того, чего я боюсь... потому что в этом невозможно поверить... я бы и сам не поверил — если бы не знал точно...*
— Но это уже неважно...
*Неважно — потому что я один... один — что бы ни было... и хуже уже не будет... пусть ты и не поверишь — но это ничего не изменит...*
— Герцог...
Глаза у принца были усталые и злые.
— Вот вам простая задачка... некий король до безумия любит свою жену — красавицу королеву... настолько любит, что не заводит себе любовниц — беспримерная верность, не правда ли? А потом, когда она умирает, он так и не заводит себе любовниц — потому что ни одна не сравнится с ней красотой... зато рядом подрастает ее живое подобие... вам все назвать теми словами, которых вы не употребляете — или не нужно?
*Вот я и сказал... сказал то страшное, что убивает меня... сказал, отчего я не сплю во дворце, не пью и не ем во дворце, отчего я устраиваю драки напоказ, чтобы сбежать и выспаться хоть несколько часов в любой канаве, на любой крыше... отчего я не могу жить, дышать... и что ты скажешь на это? Что ты скажешь, герцог?
Я устал молчать. Так устал, что мне все равно, поверишь ты мне или нет...*
Это ошеломляло. Да. Основательно так, будто в пылу пошлой кабацкой драки приложили обухом по затылку. До звёздочек в глазах и до полной потери ориентации. Мальчишка не лжёт. Загнанный в угол, лишённый надежды... Но как же ему на самом деле страшно, и как же ему хочется жить! И он прав. Поверить в это сложно. Почти невозможно. Как и в подлость... нет, не подлость, низость собственного государя.
Мэва устало провёл рукой по лицу. Нелёгкое решение и выбор нелёгкий. Нарушить данное слово, попытаться обыграть лиса на его же поле, ведь и король тоже не дурак. Вот только тактику неверную выбрал. И очень зря решил загребать жар чужими руками. Забыл, что Мэва никогда и ничего просто так не делает... И что любой герцог Мэва всегда думает прежде, чем сделать следующие десять шагов.
— Мы с вами едем в Данегойю. Правда, не обессудьте, потом мы с вами направимся в Мэву. Так что в столицу вы не попадёте ещё долго. А теперь, ложитесь спать, Рион... Я должен подумать.
Самые сладкие слова — "в столицу вы не попадете еще долго"...
Значит — жить, дышать, не бояться...
— Увезите меня, — одними губами произнес Рион. — В Данегойю. В Мэву. Куда угодно.
*Увези меня. Куда хочешь. Пусть я и не нужен тебе... как не нужен никому, кроме...
Но это будет только пустота, ее я смогу пережить. А вот пустота вместе со страхом — это уже больше моих сил. Я устал, Арманд. Если бы ты только знал, как же я устал бояться...*
— Я... буду спать, герцог. Только...
*Как же хочется сказать — не уходи, мне страшно, я знаю, теперь знаю, что могу верить тебе — но могу ли я верить твоим людям? Мне страшно, герцог...*
— Нет... ничего. Неважно. Простите...
— Это единственная свободная комната, так что Вам придётся потесниться. Но, думаю, не придётся. Мне действительно нужно подумать. Спите, Рион. Я для Вас не угроза.
Арманд медленно поднялся с места, подошёл к двери, и запер её. Изнутри. Потом, поразмыслив, подтянул к двери кресло, табурет, снял с постели одно одеяло, и только тогда устроился на ночь.
Теперь многое становилось на свои места. Только что с этой безумной партией делать? Нужно прикинуть. Парламент против Риона. Мальчик умудрился настроить против себя Пэров, и убеждать их в том, что Его королевское охламонство на самом деле очень даже перспективный кандидат на роль короля — дело долгое и хлопотное. Но выполнимое. Придётся приложить усилия. Но за год вполне можно управиться.
Но возвращать его в столицу и впрямь никак нельзя. Варианты, герцог, варианты... Ну же, думай, Арманд Тэр Ивон, герцог Мэва... светлая голова... Что у нас сказано на тему покровительства? А ничерта. Если Раймонду втемяшится в голову вернуть сына — он это сделает. И никто ему и слова не скажет. А вот если... Если Рион даст вассальную клятву? Если по доброй воле станет его? К примеру, оруженосцем? Ну и что, что этот институт не практикуют? Его никто не упразднял? Мирное время там, или война, но оруженосец обязан всюду следовать за своим сиром. А значит, Рион будет там, куда его пошлёт его господин.
Вот и славно. Вот и порешили...
Когда дверь закрылась на замок, а Рион осознал, что он не останется здесь один, ему с трудом удалось сдержать вздох облегчения. Зачем он сдержался, он не мог бы сказать — просто он так привык таить все в себе, что и сейчас поступил как привык.
Он сел на постель — и подавил шипение боли — вот теперь он ее ощущал — теперь, когда схлынуло дикое напряжение, он ощущал и боль, и дурноту, и головокружение... и такое сильное желание спать, что помешать ему не могло уже ничего. Спать... и знать, что он в безопасности... знать это даже во сне... пусть никем не любимый и никому не нужный — но хотя бы охраняемый... меня никто не тронет... спасибо тебе, герцог...
Рион осторожно растянулся на постели — лицом вниз, само собой. Приподнялся на локтях.
— Спокойной ночи, герцог, — произнес он и уснул почти сразу же.
Утро наступило утром. И было на удивление тихим и мирным. Ну, за исключением того факта, что глубоко за полночь явился гонец с депешей. Можно было даже особо не напрягаться, чтоб догадаться, от кого депеша и с какими указаниями.
Потому, на рассвете герцог очень тихо, стараясь не разбудить подопечного, разобрал баррикаду, выскользнул в коридор и запер дверь на ключ.
Внизу, в зале уже ожидал завтрак. Хозяин, памятуя о привычках постояльца, не мешкал. Гонец так же ожидал внизу.
— Ваша светлость, Его величество...
— У меня приказ от Его величества. И не перед вами мне отчитываться, капитан. Давайте письмо и можете быть свободны. — Арманд протянул руку, дождался, пока ему вручат письмо, и выгнул бровь, когда гонец не стронулся с места, после того, как Мэва сломал печать. — Что-нибудь ещё?
— Велено сопровождать Вас...
— Понятно. — Герцог бегло, наискось прочёл послание. — Любезный, бумагу и перо. И прикажите запрягать. Мы выезжаем через час.
Хозяин выполнил пожелание мгновенно. Более того, самолично накапал воску, чтоб запечатать ответное послание королю. Что ж... значит, осталось только "обрадовать" принца.
Так же тихо мужчина вернулся в комнату. Ну вот и началось.
— Рион, просыпайтесь. Есть дело.
Наверное, за последние года четыре принц ни разу не высыпался так основательно. Спать не на крыше, не на дереве, не в придорожной канаве, а в постели... и не вполглаза, а зная, что с тобой ничего не случится... что ты в безопасности...
И все же старые привычки не исчезнут за несколько часов сна — он проснулся, как только герцог окликнул его, как только прозвучало его имя...
— Я уже не сплю, — произнес он, закусывая губы и вжимая ногти в ладони, чтобы проснуться быстрее и полнее. — Что случилось, герцог?
— Я только что отправил назад в столицу гонца, к Вашему батюшке. Нам надлежит скорейшим образом вернуться в столицу и всё такое, но Вы особым желанием не пылаете, как, впрочем, и я. Так что планы меняются, и мы едем прямиком в Мэву. Более того...
Герцог присел на край кровати, внимательно глядя на собеседника.
— Ваш отец в любой момент может упразднить приказ, которым даёт мне в отношении Вас все полномочия. Это будет означать, что Вы останетесь один, хоть я и постараюсь помогать Вам, чем смогу. У нас с Вами есть один-единственный вариант. Альтернатив ему я не нашёл, а жаль. Итак, Рион Бренн, не желаете ли пойти ко мне оруженосцем?
Я ждал этого... приказа. Он не последовал бы только в одном случае — если бы ты и в самом деле был орудием воли моего отца, если бы знал обо всем с самого начала... если бы мне нужно было подтверждение того, что ты не знал ничего, я его получил. В виде приказа вернуться в столицу. Вот только ты не согласен с приказом...
Уехать — в Мэву.
Я должен был бы отказаться. Потому что ничем хорошим это для тебя не кончится. К чему тебе противостоять королевскому приказу и наживать неприятности ради мальчишки, который тебе не нужен... возможно, даже просто неприятен? Я должен был бы отказаться... и не перекладывать на тебя свою ношу...
Я трус, герцог Мэва. Я не хочу отказываться. Мне страшно. Я боюсь снова остаться совсем один. Сейчас, когда я в первый раз за четыре года попробовал, как это — спать в постели, я боюсь, что не смогу снова выдержать этот ужас один... что я все-таки прибегну к горячей кочерге или острому кинжалу.
Я трус и слабак — у меня нет сил сказать тебе "нет"...
— Да, герцог, — выдохнул принц. — Желаю.
— Снимай свой кастет, он больше тебе ни к чему.
Мэва потянулся за сумкой, которую накануне вечером приволок расторопный Фернан, и достал из бокового кармашка кольцо-печатку, с располовиненным полем. На одной половинке, на гематитовом поле шла тонкая гравировка герба Мэвы — косого паруса и буревестника. На второй — вензель в виде буквы. Начальной буквы в слове "оруженосец".
— Готов выступать, юноша? Не можем же мы, как два заговорщика клятву давать прямо здесь? Надо, чтоб по правилам, при всём честном народе.
Герцог бросил сумку принцу, и коротко улыбнулся.
— Идём. И сумку не забудь. И вообще, хорош тут дрыхнуть лентяй и тунеядец! Учить тебя ещё и учить!
— Прошу прощения, мой сеньор, — улыбнулся принц, — я и в самом деле немного заспался.
Он быстро встал, на ходу снимая свой "кастет" — кольцо за кольцом — подхватил сумку, поправил рассыпавшиеся волосы, подтянул пояс — и по его походке никто не заподозрил бы ни участия во вчерашней драке, ни последующего инцидента в конюшне.
— Я готов.
Выходя из комнаты, Мэва улыбался. Широко и спокойно. И уверенно.
— Фернан, мою шпагу! — Порученец вынырнул из ниоткуда, подавая господину клинок. Любимую абордажную шпагу. Не самое подходящее для путешествий оружие, но самое привычное. Именно с этим клинком герцог управлялся с закрытыми глазами. И в своё время разделал на дуэли не одного жадного до приключений и славы аристократа.
Во дворе стояла готовая к отправлению карета и осёдланные кони. И эскорт, десяток гвардейцев Мэвы, ожидавших на постоялом дворе господина. Королевский эскорт отсутствовал.
Арманд остановился посреди двора, чуть ироничным жестом приглашая принца преклонить колено.
— Рион Бренн, готов ли ты служить мне, клинком и словом, выполнять свой долг и идти за мной по земле и под парусом?
Принц опустился на одно колено и поднял бледное лицо вверх. Серые глаза смотрели решительно.
— Арманд Тэр Ивон герцог Мэва, — отчетливо произнес он, — я готов служить тебе клинком и словом, выполнять свой долг и идти за тобой по земле и под парусом!
*Лучше бы я сбежал от тебя на перовом же повороте — это было бы самой верной моей службой тебе... избавить тебя от своей особы... вот только я не могу, герцог... мне так хочется хоть немного прожить без страха... Арманд... я готов выполнять любой твой приказ, служить тебе как пожелаешь... погибнуть ради тебя...*
— Я принимаю твою службу. Поднимись и следуй за мной! — Арманд хмыкнул, глядя на вытянувшиеся лица свидетелей, подавая оруженосцу шпагу рукоятью вперёд. Сам герцог держался за клинок. Малейшее неосторожное движение, и правая ладонь будет располосована. Но таков закон Мэвы. За службу платить защитой. За кровь — кровью.
Принц принял шпагу ловко — никаких неосторожных движений.
Лицо у него сейчас было пугающе счастливым, глаза казались почти слепыми.
*Я и в самом деле счастлив сейчас. Хоть на миг. Это потом мне придется познакомиться с ревностью и ненавистью твоих людей — и в этом не их вина, им не за что меня любить, а вот тебя они любят, они преданы тебе — и они правы, ты заслуживаешь преданности и любви... но это будет потом... а сейчас я счастлив... слепо и безумно счастлив...*
— Да, кстати... Держи! — перстень сверкнул искоркой. — Это тебе. Чтоб не забывал, кто ты.
Фернан тенью следовал за ним. И слушал внимательно. Смышлёный парнишка, далеко пойдёт. Главное, уговорить тётку отпустить его в столицу насовсем. Или устроить герцогский произвол. Да, это будет правильнее. Второй фигурой был капитан мэвийцев. Который тоже внимал. Чуть хмуро, более напряжённо, но внимал. И исполнит всё в точности, как прикажут. Благо северянам все мэвийцы на одно лицо.
Фернан и капитан бодро загрузились в карету.
— Ну что, придётся тебе, твоё высочество, трястись верхом. Ты уж извини, но сейчас нам с этой рухлядью волочься — себе дороже. А верхом быстрее доберёмся.
Принц улыбнулся герцогу — легкой, открытой улыбкой, так непохожей на его всегдашнюю надменную гримасу. Пожалуй, только теперь начало становиться заметным, насколько же он на самом деле красив — когда его лицо не умертвлено постоянным страхом и ложью.
— Мой сеньор, — сказал он, — но я готов ехать верхом сколько потребуется.
*ехать верхом, бежать взапуски, хоть кубарем катиться — только подальше от дворца...
Вот только...
Кто еще, кроме меня, будет платиться за то, что я распустил язык?*
Принц бросил взгляд в сторону Фернана и его спутника, садящихся в карету...
— Вот и чудно. — герцог прыжком взлетел в седло, и махнул рукой, приказывая трогаться. Предстояло преодолеть большой отрезок пути и за две недели добраться до Мэвы. Придётся сразу брать хороший темп, иначе к тому моменту, когда Фернан доберётся до Данегойи, они будут примерно в двух третях пути от цели своего путешествия.
Завтракали и обедали они на ходу. На ночь остановились поздно вечером, в одном из придорожных трактиров, где народу было больше чем в прочих. Во-первых, в такой толпе вновьприбывшие, даже десяток мэвийцев, будут менее заметны, чем в пустом постоялом дворе. Во-вторых, это молниеносное передвижение, до изнеможения, вымотает кого угодно. Даже бывалых гонцов. Даже королевских курьеров. Даже гвардейцев. А в том, что после получения депеши герцога Его величество отправит за советником именно гвардию, сомневаться не приходилось.
Рион не отставал от своего сеньора ни на шаг. Несмотря на вчерашнее. Впрочем, бешеная скачка после того, как тебя выдрали достаточно основательно, чтобы и сидеть-то было нелегко, все же не труднее ежедневных голодовок и еженочных драк с последующим сном где попало. А есть в седле ничуть не трудно, когда знаешь, что это просто еда, и ты можешь есть совершенно спокойно, в нее ничего не подмешано...
И все-таки, хоть принц и оказался неожиданно для своего новообретенного сеньора отличным наездником, несмотря на всю его выдержку, когда он вечером сполз с седла, его шатало.
Однако Рион тут же выпрямился, превозмогая себя, и направился вслед за герцогом, не собираясь ни отставать, ни показывать, чего ему это стоит.
Ужин подали в комнату. Одну на двоих. И то хвала небесам. Девушка, принесшая еду улыбалась кокетливо, была шлёпнута пониже спины, и спроважена прочь с нежным поцелуем и серебряной монетой. Помимо всего прочего, барышня принесла и кувшин тёплой воды.
— Раздевайся и ложись. — немногословно, но на большее сам герцог сейчас был попросту не способен. Не так он планировал провести предыдущую ночь, но что есть, то есть, другого не дано.
Из сумки выудил небольшой флакон розового масла, быстро вымыл руки, и закатал рукава рубашки. Кажется, судьба решила самую малость поиздеваться над господином герцогом. Для порядка, чтоб не расслаблялся. Всё верно. Если один порот, то второму надлежит хоть немного позаботиться. Если не о причинном месте, то об остальной части организма точно.
Принц бросил искоса короткий взгляд на флакон в руках герцога... на сами эти руки — сильные, красивые, с четкими стройными запястьями — и отвернулся, чтобы скрыть жарко вспыхнувшие щеки.
— Сию минуту, мой сеньор, — усмехнулся он, расстегивая ремень, — я уже понял, что задница вашего оруженосца должна благоухать розами и никак иначе...
Он и сам не мог бы сказать, с чего вдруг взялся дерзить — и отчего так смутился... ведь герцог же ясно сказал вчера, что не собирается даже...
Может, потому как раз, что и не собирается — а тебе бы хотелось, чтобы эти руки коснулись тебя иначе... не так ли, Рион?
Размечтался, как же... все бы тебе фантазировать...
Мэва смочил кусок тонкой ткани водой и осторожно растёр плечи, спину и грудь юноши, после того, как тот стянул и рубашку тоже.
— Пока задница моего оруженосца сине-полосатая, она вряд ли меня вдохновит, благоухай или не благоухай. Наряд в свинарник, когда доберёмся до Мэвы. За дерзость.
Герцог согрел в горсти немного масла, и принялся мягкими неторопливыми движениями растирать усталые мускулы. Сам выдрал, сам и лечи. Даже единственным доступным способом. Не господское это дело, оруженосцам делать хорошо. Но, с другой стороны, вполне себе герцогское, особо, если пользуешь принца крови. Как бишь там... Вассал моего вассала. Парадокс налицо!
— А я думал, что вдохновлять должны музы или боги, — замечательно невинным тоном отозвался принц, — а вовсе даже не задница... хотя вкусы бывают разные... можете не говорить, мой сеньор — два наряда за дерзость, когда мы доберемся до Мэвы... а свинарник после моих трудов тоже должен будет благоухать розами?
Принц не мог удержаться — слишком он привык прятать за дерзостью все, что угодно... а сейчас... сейчас ему было что прятать... хотя как спрячешь от этих рук жар и дрожь, если они касаются тебя повсюду... и как же хорошо от этих прикосновений... страшно и хорошо...
— Когда мы доберёмся до Мэвы мой оруженосец засядет в свинарнике на полгода не меньше, и свиньи в итоге тоже будут благоухать. О брёвнах и жертвах ваше высочество уже в курсе, осталось просветить в части задниц. Я всеяден, но принципиален. — принц, не самым нежным образом был перевёрнут на спину, и герцог, ничуть не смущаясь, продолжил, на сей раз последовательно разминая мышцы груди. — Думаю, что ваше королевское высочество достаточно разомлели...
Руки плавно проследовали на бёдра, и теперь массировали стройные ноги принца. Не самое это приятное дело, ехать полустоя в стременах, дабы со всем тщанием оберегать исстрадавшуюся пятую точку. Но даже боль не мешала мальчишке краснеть и бледнеть и... желать.
Вопрос о том, что делать с принцем, решался просто. И приятно. Любить его надо. Всеми возможными и невозможными способами. Впрочем, начинать прямо сейчас было бы форменным садизмом.
Придётся вносить поправку. Спать с принцем он будет. Но после того, как означенная многострадальная задница обретёт свой природный цвет, а принц перестанет шипеть и морщиться.
Мэва потянулся и легонько коснулся поцелуем мягких губ вассала. Или будущего сюзерена?
— Доброй ночи, принц. — дверь на запор, кресло к двери, табурет под ноги, и одно одеяло сверху. Да, именно так, доброй ночи.
Рион и в самом деле краснел, бледнел и едва не кусал губы — хотя что толку их кусать, это не поможет справиться с собой... это лежа лицом вниз можно еще обольщаться, что не так уж и заметно — а уж лицом вверх скрыть невозможно ничего... ну совсем ничегошеньки... а вскочить и прикрыться — глупее глупого... только и остается — лежать совершенно открытым под этим чуть насмешливым взглядом, таять под умелыми сильными руками, и краснеть, бледнеть и стараться хотя бы с дыханием своим совладать...
А потом герцог слегка поцеловал его — и все мысли выскочили из головы принца совершенно. Чуть-чуть он пришел в себя лишь когда герцог уже устраивался возле двери.
— Сладких снов, мой сеньор, — отпарировал принц язвительно.
Ох, не герцогу бы дерзить — ясно же, что в этой схватке принцу не выиграть... но только желание поквитаться со своим сеньором поддерживало в принце сейчас душевное равновесие... поквитаться за это смятение, за ужас полной обнаженности желания, за сладкую пытку, за насмешливый взгляд и точные прикосновения сильных рук... за все сразу...
Вторая ночь в кресле — на утро ноющая спина. Да, он молод и силён, но всяк должен знать свой предел. Дня три в таком ритме он выдержит легко. Вот только Фернан уехал, и разминать плечи и спину некому. А значит, стоит поберечься, и не особо надрываться.
На рассвете герцог, привычно уже, выбрался из комнаты, вышел на задний двор, и, особо не смущаясь заспанной служаночки, принесшей ему пару ведер холодной воды, разделся, с наслаждением впитывая всем телом утренний бодрящий холод. Просыпаться, конечно, приятнее в тёплой постели, в приятном обществе сильного гибкого, в меру болтливого тела и чашки чаю. Но дорога есть дорога. Раньше встанешь, дальше доберёшься.
Ледяная вода заставила его судорожно выдохнуть, сцепив зубы. Но зато, растираться мягкой тканью и одеваться было не в пример приятнее.
Холодные капельки воды с волос стекали за шиворот. Рубашка распахнута на груди, ремень вообще болтается на плече... Господин герцог поднялся в комнату, на миг задержался у порога, рассматривая принца.
Да... короля можно понять. Но это не оправдание. Можно любить и всю жизнь быть верным своей любви. Крёстный взял его к себе не только потому, что был крёстным. А потому что всю жизнь любил его мать. До самой своей смерти любил. Потому и её сына воспитал, как собственного. Но любить СЫНА? Какое любить... вожделеть!
Красивый мальчик. Светлый, особенно когда дурацкая маска порока не обезображивает тонких черт.
Мэва дыханием согрел свои ладони, и принялся легонько массировать плечи. Снова. Всё-таки, это будет не лишним. А прикосновение к сильному красивому телу доставляет удовольствие ничуть не меньшее.
Несмотря на усталость, уснул на этот раз принц не скоро. Он просто притворился спящим, зная, что не один в комнате. Сумятица в душе, в теле, в мыслях... сладкое томление, не покинувшее его тела вместе с руками Арманда — и жгучий стыд, унижение... и благодарность за все... и...
Урок оруженосцу герцог преподал внятный, точный и эффективный. И... жестокий.
Лучше бы ты меня еще раз выдрал... не так бы унизительно и беспощадно оно получилось...
А с какой стати герцогу Мэва тебя щадить?
Рион — ты неблагодарный щенок! Не ты ли еще вчера был готов в ногах валяться и молить — увези, увези меня куда угодно... увези, защити... ты получил желаемое — так что ты теперь привередничаешь?
А может, дело в том, что глотая слезы одинокими страшными ночами на каком-нибудь карнизе, ты мечтал не только о защите, но и о любви?
А с какой стати?
Нет, в самом деле — ну чем ты можешь прельстить герцога Мэва? Стройным телом и хорошенькой мордочкой? Так он на своем веку этих самых тел и мордочек повидал столько, что тебе и не снилось! Полной невинностью — говорят, она соблазнительна? Ну вот не принцу претендовать на полную невинность... равно как и на не менее соблазнительную умелую опытность! По борделям он со шлюхами именно что спал — в прямом смысле этого слова, спал, пока кольцо преследования не сомкнулось и не вынудило его избегать и их... откуда уж тут взяться опытности? Ну — что еще ты можешь предложить, принц Рион, оруженосец? Приятный характер? Выдающиеся достижения в чем-либо? Уж не смешил бы людей...
И кто ты для Арманда... для герцога Мэва? Несносный мальчишка, обуза... хуже — источник неприятностей.
Так и на что ты жалуешься, Рион? Тебе кто-то что-то обещал?
Тебя увезли. Тебя защищают. Даже и сейчас ты не один.
Вот только нельзя отвернуться, уткнуться в подушку и дать волю слезам — а это и на карнизе можно было. Страшная привилегия одиночества и отчаяния — плакать и мечтать. Теперь плакать было нельзя... а мечтать — невозможно. Можно только лежать, сгорая от желания и унижения, от безнадежной влюбленности и стыда... лежать и притворяться спящим, и обещать себе. что больше он не дозволит к себе притронуться...
Вот только Рион и сам не заметил, как заснул...
А когда проснулся, руки герцога растирали его плечи.
— Не... надо... ваша светлость, — с трудом выдавил Рион. — Я... вполне отдохнул и могу продолжить путь.
Губы коснулись обнажённого плеча, и тут же проследовало неопределённо-утвердительное, но такое вяло-безразличное "угу"... И ещё одно касание, меж лопаток. И ещё одно, чуть ниже, и ещё.
Вообще-то, он не намеревался играть. И доводить задуманное до финала. Потому что будет больно. И явно не господину герцогу.
Жаль, что осторожным он быть уже не успеет. Осторожным не с телом а с духом. Потому что тело быстро залечит раны, а душа... Единожды раненная будет болеть долго. А может статься, до последнего вздоха.
Язык прочертил влажную линию, и губы замерли во впадинке у основания спины. Арманд вздохнул.
— Без сомнения. Особо если ты перевернёшься на спину.
Нет, ну что же ты делаешь, а?
Спина принца так напряглась и закаменела, что не ощутить этого было невозможно. А потом принц медленно повернулся.
— Еще не насмотрелись вчера, мой сеньор? — так же медленно и язвительно спросил Рион. — Ну — любуйтесь. Я понимаю... вы вполне четко сказали, чего вы делать не собираетесь — но что вы откажете себе в возможности полюбоваться, ничего сказано не было...
Голос был язвительный, вызывающий, глаза злые — потому что иначе голос бы сорвался, а в глазах бы выступили слезы. Снова маска, злая и безразличная — не тело, так хоть душу за ней укрыть... укрыть уязвимость, желание ласки, отчаяние, нежность, жгучий стыд, растоптанную гордость...
Ты избавил меня от самого страшного, герцог Мэва... но за это избавление ты берешь жестокую плату...
*Ты ранен, мальчик, глубоко ранен, в самую гордость, в надежды свои и мечты... Я не могу дать тебе многое. Пока нет. Слишком рано. Я дам тебе что смогу, а большего пока не проси*
Может быть, когда-нибудь Рион и поймёт. Всё и до конца. Может — возненавидит, и это было бы, в общем-то, правильно. А может и нет. Верно говорят, что Мэва рождаются спокойными. Так же верно, как и то, что женятся они очень поздно, и только по любви. И потому, никто и никогда не трогал ни сердца, ни души Арманда. Не время. Но говорить об этом мальчику, только-только обретшему надежду, нельзя.
Дослушивать полную горечи тираду надобности не было. И герцог прекратил излияния одним очень действенным способом. Поцелуй был долгим, мягким и глубоким. Вдумчивым и бесконечно терпеливым. Полным достоинства и нежности. Чуть горькой на вкус.
Это было слишком жестоко... потому что устоять, удержаться было невозможно — даже зная, что для Арманда он никто и звать никак, наглый мальчишка, докучная обуза, источник неприятностей... даже и зная это... и зная, что потом, опомнившись, поедом себя заест, Рион не мог удержаться.
Он обвил руками шею герцога, притягивая его к себе, раскрыл губы навстречу поцелую, отдаваясь ему полностью, целиком, сердце колотилось, в горле стоял комок, это ничего не значит для Арманда, ничего, совсем, поцелуем больше, поцелуем меньше, какая разница...
Он знал все это — и все равно не мог удержаться...
Поцелуй в уголок губ... и губами очертить тонкую скулу, изящную шею, и вниз по груди. Молчи, принц, ни слова, иначе я встану и уйду... Но ты будешь молчать, а язвить будешь позже. Но рано или поздно ты всё равно поймёшь. Обязательно. Ты умный и сильный, и всё сможешь...
Как же ты неловок, мой принц. И вся твоя порочность — показная. Ты всё ещё веришь в любовь, и, конечно надеешься. Иначе давно опустил бы руки... но такое... было ли у тебя такое, мальчик?
Нет, я не скажу тебе ничего. Потому что я так хочу. Я эгоистичен, мой принц, и это ты тоже со временем поймёшь, но мне нравится слышать твоё прерывистое дыхание, нравится чувствовать губами твой солоноватый вкус и бархатистую нежность.
Проклятое тело горело под поцелуями, таяло под прикосновениями... и совершенно не желало слушать доводов разума и воли... не здесь, не сейчас... и даже гордость не в силах докричаться и заставить разомкнуть объятия... я разучился притворяться, Арманд, я не могу притворяться перед тобой, я не могу заставить свое тело лгать... оно тает, как воск на огне, и каждым своим мускулом молча кричит — "я твой!"... я знаю, что для тебя я никто, но я готов любить за двоих, слышишь... готов... только бы ты не отпускал меня... солги мне хоть ненадолго, Арманд, не словом, так хоть поцелуями этими — продолжай лгать, я поверю, мне так хочется поверить...
Ранне-осенее солнце расцвечивает его, цветок. Нежность его, упрямые порывы. И в какой-то момент приходится удерживать мальчишку почти силой... кажется, кто-то слишком серьёзно воспринял глубокую мысль о жертвах и брёвнах...
Герцог хрипловато рассмеялся, и с мягкой настойчивостью провёл рукой по напряженной плоти принца.
— Ты прекрасен... — поцелуй, невесомый, призванный, скорее, дать почувствовать тень ласки, отзвук вкуса. — Но пожалуйста... я не хочу видеть то, чего в тебе на самом деле нет...
*Не хочу видеть пошлость и порок, они тебе не к лицу... Успеется ещё, и фальшиво улыбаться в ответ на лисьи улыбки, и отвечать ударом на удар...*
То, чего в нем нет? Да Рион сейчас под страхом немедленной смерти не смог бы изобразить то, чего в нем нет, и скрыть то, что есть — неопытность на грани наивности, нежность, ужас, готовность отдать себя до последнего вздоха, скрыть жаждущую покорность, молящий стон, рваное до всхлипа дыхание... скрыть, спрятать, не тянуться, не льнуть — не мог... разве возможно не обнимать, не покрывать наивными поцелуями сильные плечи, не обмирать, погладив бедро Арманда, разве мыслимо не задыхаться от горя и счастья, от желания и нежности... нужен я тебе или нет — я твой... твой...
Выпить стоны все, до последнего, и дрожь собрать ладонями, и последнюю, ту, что возносит к небесам и вдребезги разбивает сознание, погружая в благословенную тишину, заключить в себя, и целовать, целовать, не давая ни мгновения на то, чтоб открыть глаза, чтоб хоть одна слезинка сверкнула в уголках глаз под пушистыми ресницами...
Его нельзя брать сейчас. Слишком острой будет боль, слишком жестоким контраст между нежностью и неминуемым вторжением... Пусть он плывёт в удовольствии, всё прочее — потом. Сейчас он выйдет, просто выйдет, тихонько притворив за собой дверь. Тогда можно, тогда всё будет можно.
Мэва легонько коснулся спутанных, чуть влажных волос Риона. Вот так выглядят посланцы Света, в которых влюбляются смертные. Растерянные, наивные, и такое желанные...
— Подъём, мой принц... — шёпотом, едва слышным. — Нам пора...
Арманд поднялся с постели, подхватил чистую рубашку, и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Служаночка, давешняя бойкая особа, отыскалась быстро. И была явно не против ни шальных поцелуев красивого гостя, ни быстрой, как летняя гроза, и столь же мимолётной страсти.
Когда за Армандом... нет — за герцогом Мэва закрылась дверь и Рион остался один, впервые за эти дни, он скорчился на постели, едва не уткнув голову в колени, и разрыдался — страшно, горько, безнадежно...
Зачем? Зачем ты сделал это со мной?
Вот так — наизнанку, до самого донышка души, донага, до бесстыдного от страсти беспамятства, когда сил нет притворяться, и... и потом просто встать и уйти... вдоволь налюбоваться — и спокойно отвергнуть... разве же я просил что-то взамен, отдавая тебе всего себя, разве просил хоть что-то... только — возьми... страшнее, беспощаднее дать мне понять, что я для тебя, ты не мог бы... игрушка для страшного развлечения... наверное, это и правда забавно выглядит — сопляк, беззащитный перед своей любовью и желанием... полностью открытый, уязвимый... неужели тебе настолько нечем больше развлечься, герцог?
Я сам виноват... сам... я сам хотел... хотел, тянулся, целовал... я сам не оттолкнул, не сказал "нет"...
Но как же больно...
Дурацкие стихи о том, что больно быть не брошенным, а нелюбимым — дурацкие, потому что есть и кое-что больнее — быть нелюбимым и при этом предметом развлечения...
Ну а кто тебе виноват, Рион? Сам это позволил — теперь не жалуйся.
Принц сотрясался, задыхался от рыдания, затыкал себе подушкой рот... так трудно было заставить себя замолчать...
Заставить себя замолчать, встать, одеться, пойти умыться, привести себя в порядок...
Когда принц спустился в зал, герцог сидел за завтраком. Молча, не говоря ни слова, принц сел за стол рядом с ним.
Что-то изменилось. Едва уловимо, но изменилось. В глазах, в серьёзности, в походке. В напряжённом молчании. Вот только что? Так мало и так много он знает о двух принцах. О Рионе, который столько всего учудил в столице, и о том Рионе, который сидел с ним рядом. Разные, Свет, какие же они разные, эти два Риона.
Арманд налил в чашку чай и немного лёгкого молодого вина в глиняную кружку, и отпил по глотку из обеих. По ложке жаркого из мисок, и отрезать кусочек хлеба и сыра. Да, они уехали из столицы, но бережёного во Свете скроют. И о мелочах забывать не стоит.
Глядя из-под полуопущенных ресниц на принца, он гадал. И гадал мучительно, тяжело, теряясь в догадках. Следующие полутора суток им предстоит провести в сёдлах. Всё, остановок не будет. Главное после не свалиться и не протянуть ноги. Никому из них. Ладно его солдаты. Привычны ко всему. Он сам тоже как-нибудь переживёт. Но...
Мэва закусил губы. Ошибся. Жестоко ошибся. Теперь понятно, по меньшей мере, почему о нём говорят как о бесчувственном чурбане.
Даже самый проницательный игрок берёт в расчёт чувства и эмоции. Человеческая природа всегда берёт верх над разумом, всегда. Никто ещё не сумел избежать любви. Безответной, эгоистичной, жестокой. Мэва не любил. Мэва хранил себя, берёг, как мог. Мэва мог быть нежен, мог быть мягок, обходителен, мог сражать наповал, что и делал... Но герцог именно игрок. И важно ему сохранить любой ценой шаткое равновесие: не сломать принца и не дать королю заполучить мальчишку, иначе это будет означать крах.
Младший из принцев, хоть и хороший мальчик, намного уступает старшему. И как король — очень быстро попадёт в зависимость от Парламента. Старший этой ошибки не допустит никогда. При условии, если не допустит ошибки Мэва. А Мэва... герцог сел в лужу.
Когда герцог попробовал жаркое и вино, принц все-таки поднял на него взгляд.
— Спасибо, — сказал он тихо и принялся за еду.
В его голосе не было злости. Потому что злился он не на герцога, а на себя. Недостойно злиться на человека, который взвалил на себя твои проблемы, заботится о твоей безопасности, охраняет тебя от беды... недостойно — даже в ответ на такое страшное унижение... ты сам это допустил, Рион — вот на себя и злись...
Это было какое-то странное оцепенение чувств, отчасти привычное по прежним временам, когда уже не было сил ни бояться, ни надеяться... подолгу в нем принц не пребывал никогда — но иногда это полубесчувствие очень выручало его... выручит и теперь... пока он не найдет в себе силы забыть...
Взгляд был хуже первой и единственной пощёчины в его жизни. Первой и единственной, потому что только она отпечаталась в памяти. Раз и навсегда. Сказать он ничего не сможет. Почему? Кто бы просветил самого герцога. Может — упрямство, может — просто нежелание сознаваться в том, что неправ даже перед самим собой. Но лгать себе — последнее дело.
— Бумагу и перо.
Минута, и всё заказанное — на столе. И Мэва мучительно глядит на лист. Медленно, словно перо весит как грехи всего человечества, выводит на листе буквы. Складывает в слова.
"Прости. Я виноват перед тобой. Это лучшее, что я мог сделать. Быть с тобой сейчас, значит причинить тебе боль. Нам придётся двигаться без остановок, и мы не сможем себе позволить передышек. Потому я не взял тебя..."
Не взял тебя... как неправильно звучит фраза. Как косо и неправильно.
Именно по этому я не любил тебя так, как тебя надлежит любить. А ещё потому, что слеп. И потому что непростительно ошибся.
Герцог придвинул страничку принцу и поднялся из-за стола. Молчание убивало. Так что лучше пока проверить, в порядке ли кони и готовы ли к выступлению солдаты.
Когда герцог пододвинул лист бумаги к принцу и вышел вон, сердце у Риона замерло — а потом снова застучало тяжелыми медленными ударами.
Правда? Или новая игра?
Отчего ты не сказал этого сразу...
И все же...
И все же — правда.
Потому что представить себе игру, ради которой герцог Мэва мог бы сказать "прости", Рион просто не мог. Чтобы герцог при своей-то гордости сказал — "я виноват перед тобой"? Для этого небеса должны упасть на землю — или... или эти слова должны быть правдой.
Потому что... потому что если это новая игра и ложь, лучше бы я умер!
Принц сложил лист бумаги вчетверо и положил его за пазуху. Заставив себя доесть завтрак, он поднялся из-за стола, вышел из зала и отправился искать своего сеньора. И улыбнулся ему быстрой застенчивой улыбкой, проходя мимо — потому что не знал, что еще сказать или сделать здесь и сейчас, на глазах у всех...
Он никогда бы не подумал, что простая улыбка смывает глухую тоску в один миг, и каменная маска-лицо пойдёт трещинами.
И ничего не стоит перехватить на ходу, чуть наклониться, и выдохнуть короткое "спасибо", а потом снова вскочить в седло, продолжить.
Это ведь безумие, бежать. Сущее безумие. Потому что кроме как бежать, иного выхода нет. При чём, для обоих. Потому что... Может жадность, может гордость, а может что-то, что толкнуло его под руку, на секунду обнять и щекой коснуться пушистой прядки, вот оно-то как раз и не позволяло остановиться и оставить всё как есть.
— Держись. Устанешь, не молчи, говори сразу. Останавливаться не будем.
— Продержусь.
И улыбка, неудержимая, ясная...
Ну в уме ли ты, Рион? Там, наверху — весь исцелованный, изласканный, ты чувствовал себя в аду... а здесь, сейчас — одно касание, взгляд, улыбка — и ты счастлив...
Просто это другой взгляд и другая улыбка... и ты улыбаешься герцогу в ответ, и тело почти невесомо, оно сможет все, оно продержится столько, сколько нужно...
Вперёд. Снова вперёд. Не щадя себя, не щадя других, до усталого звона в теле, до судорожно сжатых на поводьях пальцев. Изнурительно, изматывающе, тупо. Бурая лента дороги, лесок, овраг, мостик через ручей, в обход городков и селений. Только отчего-то, казалось, что близко, очень близко тень.
И вчера, и сегодня и завтра, и через три дня. Всё одно и то же, и тяжёлое давящие ощущение, что они опаздывают, что не успевают вовремя.
*Не бойся, главное, не бойся... Я тебя ему не отдам...*
Вот только... Если герцога объявить вне закона, изменником назвать, и предоставить какие-нибудь улики неопровержимые, в его отсутствие раскрыть "заговор", тогда их возьмут голыми руками. И всё будет зря. Но об этом Мэва молчал.
Ещё неделя в седле, и они на месте. Всего только неделя, и, если потребуется, Мэва продержится. Перекроют Восточный и Северный перевалы, и всё, прощайте...
Миля за милей, день за днем.. какие уж там занятия любовью — сил хватает только на ласковый взгляд перед тем как уснуть каменным сном... все быстрее и быстрее... вместе, это главное — вместе... как он только мог усомниться в Арманде, который так рискует ради него — и это не мнимый, это настоящий риск... и с каждым днем он все страшнее...
На очередном привале Рион все же решился заговорить.
— Мой сеньор, — сказал он, разламывая сухарь, — мы неправильно бежим. Я знаю. Вы привыкли сражаться — а я привык врать и убегать, и я это умею... чутье у меня. Мы неправильно бежим, если за нами и гонятся, то для отвода глаз. Нас гонят туда, где нас будут ждать. Не догонять... послать людей наперерез морем... нас будут ждать на подходах к Мэве. Как беглецов. А значит — как виновных... нам надо сделать другое...
*Как трудно говорить более опытному, старшему, своему сеньору, что он неправ... но что же делать, если принц уверен, что они скачут во весь опор прямиков в ловушку — которой можно избежать?*
Кто-то из солдат умудрился подстрелить то ли зайца, то ли ещё какую дичину, и в ожидании позднего ужина маленький отряд перебивался сухарями.
— В Мэву можно добраться четырьмя путями. Через два перевала, горными тропами, или, как ты уже заметил, по морю. Который тебе больше нравится?
Арманд устало опирался о ствол, росшей при дороге липы. Потом — просто растянулся на траве, давая небольшой роздых усталой спине. Потом перевернулся на живот и попросил:
— Излагай свою мысль... и... если тебе не сложно, ты не мог бы немного размять мне плечи?
О, да, гениально! Принц крови, пользующий герцога. С другой стороны, оруженосец, мучающий своего господина. Да... они друг друга стоят!
— Нас будут ждать на всех четырех, — вздохнул принц, подымаясь. — Морем короче и быстрее, раньше нас доберутся. Разрешите снять с вас камзол и рубашку, мой сеньор, через одежду разминать неудобно...
Он аккуратно снял упомянутые предметы одежды с герцога и повесил их на ветку.
— А мысль... — он присел на одно колено и нагнулся, руки его легли на плечи герцога, — такая. Свернуть с дороги в Мэву. В ближайший город. И обрушиться туда с инспекцией. Такой... как снег на голову. Ну — документы с самого начала были затребованы на Данегойю, и выехали мы в нее, верно? ну так это для отвода глаз — а на самом деле мы ехали вовсе даже сюда, и дорогу выбрали окольную, чтобы неожиданно получилось... чтобы никто концы в воду спрятать не успел. И получается, что никуда мы ни от кого не бежим и не скрываемся. Просто поездка такая секретная, что письмо о ней нельзя было доверить даже королевскому гонцу — мало ли кто разнюхает. Никакие мы не беглецы, что вы, что вы — мы искореняем казнокрадство и злоупотребления! Нас там не ждут... о нас такого и вообще не ждут... а нам очень надо своим поведением подтвердить, что мы не изменники — вот мы и подтвердим. Ну как нас после этого арестовывать, если даже мы и захотим после тяжелой инспекции немного отдохнуть в Мэве?
Принц усмехнулся.
— Я четыре года врал и убегал...
Руки его тем временем разминали тело Арманда — такое усталое, что горечь к сердцу подкатывает...
— Ты замечательный интриган, твоё высочество! — Мэва наощупь поймал тёплую ладонь принца и легонько её поцеловал. — Ну, раз ты так славно всё придумал, то быть тебе суровым нашим главой. Тогда давай ещё так... Тебе это задание поручено, дабы доказать, чего на самом деле стоит принц Рион.
Мужчина потянулся, и повернулся на спину, закинув руки за голову. А на лице светилась совсем мальчишеская улыбка. Такая, что прямо из милости просила: ну скажи ДА!
— На самом деле, я согласен. Рискнуть стоит. Не станет же, в самом деле, твой отец направо-налево бросаться формулярами-приказами с указанием задержать особо опасных преступников, нас с тобой? Ох... главное, чтоб ещё четыре года не пришлось. Иначе я превращусь в мешок с гремящими костями, а ты окончательно превратишь свой зад в сплошную мозоль.
— Конечно, — улыбнулся в ответ Рион. — Я буду просто из кожи вон лезть, чтобы показать, что осознал свои заблуждения, и вообще я просто образец трудолюбия и благоразумия... тем более что поработать придется основательно, мы же никаких документов заранее не видели, так что придется все начинать с нуля, и делать все быстро...
Растирая грудь Арманда, он все же не удержался — оглянулся, убедился, что не смотрит никто в их сторону и коснулся губами, быстро, мимолетно.
— Я не стану этого делать... и пить вино... и вызывающе одеваться... — но это потом — а сейчас взгляд ласкал лицо любимого, — никаких загулов и вообще нахальства... я... я очень постараюсь, чтобы все получилось, как надо...
— Но мы ведь сработались... — Мэва изволил всё-таки приподняться на локтях. — И знаешь, по мерзавцу-Риону я даже немного скучаю. Но в укрощение строптивого поиграем в другой раз.
Герцог шутливо дёрнул выбившуюся из хвоста прядку светлых волос. Всё получится. Один бегал четыре года, другой — собственными руками строил сильное герцогство. Земли, где его бы любили, ничего не требуя взамен. Ни титула, ни денег, ни славы. Только гордость за то, что каменистые склоны Южного хребта рождают людей, которых во всём королевстве называют мэвийцы. А когда долгие годы что-то делаешь так хорошо, что перестаёшь замечать это, даже когда силы на исходе, значит, не может не получиться.
— Рион... — герцог посерьёзнел, но ладони от щеки принца не отнял. — Парламент писал письмо королю с тем, чтоб наследником был твой брат. Малыш хорош, но тебе в подмётки не годится. Потому, моя первая и единственная цель — сохранить тебя и ТВОЙ трон. Любой ценой. Роланд обязательно попадёт под контроль парламента. Ты — нет. Он будет делать то, что ему предпишут. Ты — будешь думать головой. Поэтому я никому не позволю ломать тебя. Поэтому, хочу, чтоб ты действовал. Так, как посчитаешь верным.
В уголках губ пролегла горькая складочка.
— Ты будешь жить, мой маленький принц. Жить, не оглядываясь. И, я верю, станешь великим королём. И тебя будут любить. — *Даже без меня. А моя любовь однажды станет тебе не нужна*
— Роланд умный мальчик, — возразил Рион. — Просто еще совсем мальчик... и ему не приходилось учиться думать своей головой...
*Как пришлось мне — но я и врагу не пожелаю учиться думать так, как пришлось мне...*
— Но я сделаю все, как надо... мой сеньор.
*Я стану королем... и буду делать все, как нужно... ты говоришь, что меня будут любить? А как это — когда любят? Я не знаю. Меня не любили покуда. Я был предметом темной страсти. Всеобщей головной болью. Заманчивой целью. Я не знаю, как это — когда любят меня, я только сам умею любить... но я так хочу, чтобы меня любил ТЫ...*
Рион сильнее прижался щекой к ладони Арманда.
— А ты... будешь меня любить? Хоть недолго? Хоть неделю... чтобы мне было потом что вспомнить...
*Мальчик... Как я не хотел этого момента! Как я не хотел, чтоб ты полюбил меня. Пусть это малодушно с моей стороны. Но что ждёт твоё чувство ко мне? Да, ты мне дорог. Я и сам не заметил, насколько ты стал мне дорог. А ведь я всего только наблюдал за тобой, и где мог прикрывал. Даже только-только поставив на твой ум.
Ты юн и у тебя вся жизнь впереди. Но кто я такой, чтоб отказывать посланнику Света? Кто я такой, чтоб утаить то, что мне уже не принадлежит. Да, я буду тебя любить, мой маленький принц. И буду защищать тебя. И в твоей постели я буду тоже... И буду терпеть косые взгляды, крошить на дуэлях твоих аристократов, и любить тебя.
Пока ты не устанешь буду любить. А потом уйду. А герцогский титул придётся передать двоюродному брату. Он будет чудесным герцогом. Таким же чудесным, как и ты будешь чудесным королём...*
Арманд поднялся с расстеленного на земле плаща, преклонил колено перед принцем и поцеловал его. Совершенно не смущаясь солдат, гомонивших чуть в стороне у костра.
— Арманд... Арманд, я не буду тебя в тягость, я сделаю все, как ты скажешь... — дрожащие губы говорят что-то, Рион и сам не понимает — что именно, потому что он не может сейчас ничего понимать, кроме близости этих желанных губ, они рядом, и их можно поцеловать, ведь можно же... и прильнуть на мгновение, и замереть, пока время остановилось — замереть, дыхание в дыхание...
— Никогда не говори таких слов. Особенно, человеку которого любишь... мой принц... Ты не можешь быть уверен ни в ком... и тебя могут предать... — Мэва обнял чуть дрожащего принца, крепко прижал к себе, мягко перебирая волосы. Ну как ему объяснить... как... что сегодняшний друг завтра может оказаться врагом, а слово, данное в момент нежности, потом обернётся бедой. — Четыре года... Мой маленький принц... ничему они тебя не научили...
Слова перемежались поцелуями, и взять себя в руки оказалось так трудно!
— Погоди до завтра... Остановимся в хорошем постоялом дворе, пуганём господина губернатора... Но не здесь, Рион, и не сейчас...
Как же трудно оказалось оторваться... как от себя кусок живой плоти оторвать.
— Конечно... мой сеньор... Арманд...
Кровь так и колотится в губах... как будто поцелую продолжаются...
— До завтра... или потом... как получится... не здесь и не сейчас... только...
*Только — погоди минуту... вот эту минуту, когда я беру твое запястье и подношу его к губам... только вот эту минуту...*
Принц отпустил руку герцога и перевел дыхание.
— Я верю вам, мой сеньор...
*Я люблю тебя, Арманд...*
Вышколенные гвардейцы ничем не показали, заметил ли хоть кто-то странную сценку между господином и оруженосцем. Отреагировали только на голос герцога. Чашку ароматного бульона с пряностями, несколько кусочков мяса и тройку сухарей принёс сам Мэва, и торжественно вручил принцу.
— Вот... Ешь, и давай спать. Завтра предстоит трудный день. — Неспешно оделся, натянул камзол, стряхнул с плаща травинки и налипшие листочки. И одеяла скатку перенёс ближе к огню, чтоб спать было теплее, а потом, когда и его кружка опустела, подозвал юношу к себе. Спать вдвоём теплее. И отчего-то куда спокойнее.
Принц выпил бульон, захрустел сухарями, быстро доел мясо.
— Доброй ночи, мой сеньор, — улыбнулся он, укладываясь рядом с герцогом.
*Ты неправ, Арманд... неправ... эти четыре года научили меня многому... я прожил четыре года совсем один, не веря никому, вообще никому, ни одной живой душе... я отлично знаю. что люди могут предавать... а еще я знаю, что если не верить никому, умираешь внутри себя... это снаружи незаметно, а внутри ты мертвый, если никому не верить... я верю тебе, Арманд, хотя это больно — верить, больно, потому что я не привык верить, и каждая пушинка так и кажется свинцовой тяжестью, и каждое дыхание ранит... но я привыкну и научусь... ты неправ... как раз не верить я очень даже умею... но я не хочу больше уметь не верить рядом с тобой...*
Он никогда и ни с кем не спал. Никогда ни одна женщина, ни один мужчина не делил с ним постель. Да, можно быть поддаться страсти и уйти. Но никто и никогда не делил с ним сон так, как делил принц.
Не розы... свой собственный запах Риона, запах его волос, вот что преследовало герцога даже во сне. И утром, и весь день. Достаточно было повернуться, глянуть в сторону, и увидеть чёткий тонкий профиль на фоне ещё зелёных, но начавших уже желтеть листьев.
Волнующее чувство не оставило его и когда они ненадолго остановились, чтоб спешно переодеться перед въездом в "обречённый" город.
— Так, господи... готовы? Ну так да осияет нас Свет!
Для Риона единственным светом был взгляд Арманда — и когда герцог взглянул на него, из глаз Риона пролился ответный свет, ясный и чистый.
Принц очень даже понимал свою задачу. Никаких разгульных фортелей — благонравие и достоинство. Так он и оделся — достойно и строго. Рубашка цвета старой слоновой кости, темные бриджи с высокими мягкими сапогами, камзол в тон бриджам — спокойного покроя, слегка украшенный вышивкой, ничего кричащего, воротник застегнут под горло агатовой застежкой. Никаких броских цепочек, два перстня — свой гербовый и герцогское кольцо оруженосца. Волосы собраны аккуратно. Спокойный серьезный взгляд. Все, как полагается юному принцу, который взялся за ум и занялся делами государства...
Герцог одобрительно улыбнулся. Пусть только попробуют местные воротилы не воспринять всерьёз вполне себе серьёзную угрозу. Потому что "ревизоры" намеревались на полном серьёзе прошерстить всё, до чего только дотянутся.
Сам Мэва ни на шаг не отступил от привычного одеяния: высоких чёрных сапог, чёрной сорочки, серых бриджей с чёрными лампасами и чёрного же камзола с серебряным шитьём. И герцогская цепь на груди. И любимая шпага на перевязи. Вот только гвардейцы разделились. Пятеро остались в форме гвардии Мэвы, пятерым пришлось надеть форму гвардии короля. Королевская проверка, не так ли? Ну вот и получите, принц и пятеро гвардейцев, советник и его люди, и можно не сомневаться, что адская декада оставит от господина губернатора, господина бургомистра, и прочих комендантов только рожки да ножки, дышащие через раз и ооочень слабо.
Аргиза встретила кавалькаду изумлённым молчанием. Настолько изумлённым, что начинало казаться, будто город, как пойманная на месте "преступления" прелюбодейка ошалело хлопает глазами-окнами.
Двое гвардейцев, посланных вперёд, вернулись. Всё верно. Для начала — забросить вещи в более-менее приличном заведении, заказать ужин, нарочито громко обронить пару фраз о важном поручении Его королевского величества, оставить четверых, а с остальными направиться в резиденцию местного властьимущего загребенца.
Принц ехал рядом с герцогом, как и подобает оруженосцу — или наоборот, будущему королю и повелителю? Какая разница... главное, что рядом...
И не только эта близость опьяняла. Еще и сама ситуация — привычный адреналин так и струился по жилам, это было совсем как прежде, когда он был один против всех и должен был суметь, провести всех, уцелеть...
Приходилось мысленно одергивать себя, чтобы не зарваться, не поддаться азарту и не погубить всех и вся. Хотя бы уже потому, что сейчас он не один. И погубит не только себя. В случае промаха он погубит не только любимого, но и его людей... которые, к слову сказать, не очень-то принца и любят — хотя умело это скрывают, но вот чувствовать нелюбовь Рион давно уже поднавострился. Они правы — им не за что любить шального принца, нежданного оруженосца — и именно потому, что они любят своего герцога... и они правы — разве тебя возможно не любить, Арманд?
Конечно, их остановили. Вот, прямо у входа и остановили. Дворецкий оказался парнем не промах, и даже видя родовые цвета, и то КТО явился на порог, как и надлежит хорошему дворецкому, очень сдержанно осведомился, по какому делу господа явились к господину губернатору в час вечерней сиесты.
— Доложите господину губернатору, что Его королевское высочество принц Рион явился с ревизией. Его сопровождает действительный советник Его королевского величества Раймонда герцог Мэва.
Их проводили в просторную гостиную. Им принесли вина. Их просили подождать. Губернатор явился спустя три минуты. Спокойный, с лёгкой ироничной улыбкой на губах. И потребовал предписания. Приказ от короля.
Мэва, ничуть не смущаясь, сунул вельможному прохвосту королевский указ под нос. С комментариями свистящим шёпотом, что все, кто будут мешать проводимой ревизии будут квалифицироваться как коронные преступники и судимы на месте.
Рион с удовольствием наблюдал, как губернатор вчитывается в приказ... и как меняется выражение его лица, становясь из самоуверенного растерянным, даже напуганным... и как он снова чуть ли не насильно возвращает себе выражение ироничного спокойствия. Для кого другого это было бы незаметно — но не для принца, привыкшего по малейшим изменениям лиц гадать о том, что его ждет... и конечно же, не для герцога с его опытом!
Принц делал вид, что ничего не замечает — и только своему сеньору послал короткий быстрый взгляд...
Едва заметный кивок. Не кивок даже, взмах ресниц. Да, понял, заметил.
— К утру мы хотим видеть отчёты за последние пять лет. И упаси вас Свет что-то недонести или донести с опозданием. Сгоревший архив, украденные бумаги, порченные водой, траченные мышами, будут квалифицироваться как преступная халатность. В этом случае вашу судьбу будет решать Его высочество.
Вопросительный взгляд: ничего добавить не хочешь? Так, чтоб совсем и наверняка?
— Ну что вы, герцог, — подхватил принц, — бумаги будут в полном порядке, я уверен. Ну откуда же господину губернатору взять пожар или потоп? Остаются разве что воры и мыши... но ворам за такую авантюру придется еще и приплатить, а средства — как-то провести по бумагам... мыши могут жевать документы бесплатно, но столько мышей, сколько для этого потребуется... остается поручить жевать документы всем писцам ратуши — но согласитесь, ваша светлость, эти милые люди будут за таким занятием выглядеть несколько странно... нет, я просто уверен, что бумаги будут в полном порядке!
Нет, ну каков паршивец!
Герцог с трудом сохранял вежливо-каменное выражение лица. С таким трудом, что, когда они вежливо откланялись, за малым не пулей вылетел прочь, и долго фыркал, уткнувшись в гриву своего иноходца. Само собой, Найт хозяина не понял и укоризненно косил влажным карим глазом, пока господин королевский ревизор хохотал до слёз, с охами, вздохами шумными попытками остановиться.
— Ваше высочество, предупреждать заранее надо... хоть как-нибудь...
— Я не нарочно, — покаянно отозвался принц. — Правда... оно как то само получилось. Я... постараюсь больше так не делать...
*М-да, постараться — то можно... и нужно... а вот получится ли? За минувшие годы Рион отрастил себе очень длинный язык — и исключительно ядовитый. Ну вот и как его узлом завязать? Трудно с непривычки...*
— Я постараюсь...
И все-таки смотреть на хохочущего герцога было так радостно — несмотря ни на что... как ты прекрасен, когда смеешься, любовь моя...
Назад, к облюбованному трактиру добрались без приключений. Правда, пришлось дать некоторые указания бравым воякам. Драк не затевать, не хулиганить и на подначки не вестись. Все прибывшие люди занятые, и опускаться до подобных глупостей времени нет. Вот высмотреть патрули, или чего необычного — это пожалуйста. Выигрывать у местных красавиц поцелуи и проткнуть пару ретивых кавалеров тоже можно. Но осторожно.
Господа гвардейцы тут же приобрели лихой вид, а когда в первый вечер были отпущены на вольный выгул, то ещё и слегка придурковатый, как того и требовала ситуация.
Арманд заказал в комнату дубовую лохань и горячей воды, после чего попросил не беспокоить, покуда не позовёт сам. Хозяин понял всё, и спустя четверть часа всё запрошенное было выдано в наилучшем виде.
— Ну, излагай свои гениальные соображения дальше. — мужчина растянулся на постели, прикрыв глаза, уступая право помывки принцу.
Принц отвернулся, щеки его жарко вспыхнули.
Нет, ну глупо стесняться... после того, как лежал раздетым в объятиях любимого, млел и таял под его ласками...
Нет — не глупо. Именно поэтому.
Все сомнения вновь прихлынули, как кровь к лицу. Арманд... ну что же ты такое делаешь?! Кто я для тебя, если ты можешь вот так — оставаться одетым, пока я раздеваюсь при тебе, да еще и соображения тебе излагай под этот стриптиз!
— Сожалею, мой сеньор, — язвительно ответил принц. — Соображения, тем более гениальные, мне приходят в голову только в одетом виде.
*Ну да — обещал, что не буду дерзить во время этой поездки... а что же мне еще делать-то остается, когда ты со мной — вот так?..*
Принц расстегнул крючки камзола и сбросил его, поведя плечами, характерным движением бордельной шлюхи, когда-то подсмотренным — а сейчас отлично скопированным. За камзолом последовала рубашка...
Арманд фыркнул, приподнялся и...замер. Мальчишка... как есть, будь ты хоть тысячу раз принц! Но нет, негоже, выбросить из головы, на четверть часа!
Рывком поднялся с кровати, неспешно подошёл и улыбнулся, обняв так крепко, что на миг показалось, что сердце принца колотится в его груди. Поцеловал шею, губами проследив тонкую голубоватую ниточку пульса.
— Четверть часа... мой принц... потом я за себя не отвечаю...
Он был рад, что полы камзола длинны, и что в зале много людей, и он, в углу не так заметен, со своим кубком лёгкого белого вина. Он был рад тому, что на вечер распустил солдат, и что оказался непроходимым тупицей — тоже был рад. Но больше всего — что сила воли, какая-никакая всё же есть.
Принц замер, застыл в этом объятии... ну что же это такое, что же я совсем не могу совладать с собой, зачем же, зачем, почему я таю, как воск, почему по мне все так легко прочитать... прочитать, поцеловать и оставить... оставить одного глотать злые слезы смятения... и хорошо еще, что оставить — потому что я не знаю, что бы я учинил, останься ты здесь. Бросился бы тебе на шею? Съездил бы сброшенной рубашкой по лицу? Ну вот мы уже не у костра в походе, мы на постоялом дворе... и что изменилось? Ну ведь ничегошеньки...
Принц быстро разделся, влез в лохань и с ожесточением вымылся — очень быстро. Он готов был скорее умереть, чем запоздать и быть застигнутым в лохани или полуодетым. Когда герцог вернулся полчаса спустя, принц был вымыт и одет и отжимал мокрые волосы в полотенце.
— Мой сеньор, — произнес он негромко, но все еще язвительно, — если вам так интересно, как я к вам отношусь, вам вовсе не обязательно требовать, чтобы я снял штаны. Можно и просто спросить.
*И не заставлять меня краснеть за мое такое явное желание...*
— Я вернусь через четверть часа, — добавил он и вышел из комнаты в зал. Сердце так и колотилось где-то у горла.
Идиот. Кретин. Тупица. Дубина стоеросовая. Как только земля носит? Как изловчился стать советником, ничерта не понимая в людях? Или просто методы не те? Или... не понимая только одного человека?
То, что понял бы Фернан, но не понял принц. То, что принял бы любой из его людей, но не принял Рион.
Арманд привык быть собой. Привык, не смущаясь собственной наготы выслушивать отчёты и принимать решения, выбравшись из ванной. Привык после дороги эту самую ванну принимать, а уж если... Если есть некто, кому он намерен посвятить целую ночь...
Ожидать от Риона того, о чём тот не знает. И, более того, не догадывается! Решено! Подать в отставку, когда всё закончится.
Вода почти остыла, потому, мыться пришлось не просто быстро, а очень быстро. Одеваться герцог не стал. Только обмотал вокруг бёдер полотенце. Выглянул в коридор, кликнул слугу, попросил прибрать в комнате, и упал на кровать.
Пять минут, и комнату накрыла тишина. Мэва прикрыл глаза. Простыми извинениями не отделаешься. Оправдания? Какие к чёртям оправдания? Нет оправданий. Рождённый слабоумным от прочитанной сказки умнее не станет.
Напиться хотелось зверски — так, как он никогда не позволял себе во время своих мнимых загулов, потому что напиться означало утратить контроль над ситуацией. На самом деле пил принц очень редко. Даже когда хотелось хоть немного забыться. Привычка не давать себе волю помогла и сейчас. Он не только не стал напиваться, но даже и о том, как должен выглядеть, подумал — и потому заказал себе разбавленное ледяной водой вино. Чтобы никому в голову не пришло потом говорить, что принц был пьян или учинял еще какое-то непотребство.
Ледяное белое вино он пил долго. Очень маленькими глотками. Ту самую обещанную герцогу четверть часа. Как раз к этому времени слуги вытащили из комнаты злополучную лохань и пронесли по коридору.
Принц допил вино и поднялся наверх. И замер в дверях при виде полуобнаженного герцога... только выдохнул с изумленным восторгом.
Он еще не видел Арманда практически без одежды... и глаз не мог отвести, как ни пытался... только краска заливала щеки...
Он оторвался от постели, не отводя взгляда от тонкой фигуры, замершей в дверном проёме. Подошёл медленно, совершенно никуда не торопясь. Ведь спешка, как всем давно и прочно известно, хороша лишь при ловле блох. Легко толкнул дверь, и повернул в замке ключ. А потом, там же, у двери, опустился на колени. Ладони скользнули на бёдра принца, под полы камзола, притягивая ближе, ещё ближе. Не поднимая взгляда Мэва лицом уткнулся в крепкий живот принца. Шитьё царапнуло щеку, но он только улыбнулся.
Руки выше... и выше ползёт ткань... а талия у него тоненькая... придворным красоткам впору утереться.
И назад, ниже, ниже, пока не распрямилась последняя складочка. Только тогда он и поднялся, выпрямившись во весь рост. Отступив на шаг стянул с себя полотенце, не отводя взгляда от глаз принца, словно говоря: видишь... как к тебе отношусь я?
Протянул руку, касаясь волос Риона, легонько погладил вспыхнувшую скулу, совсем чуть, тыльной стороной ладони.
Рион ахнул, мучительно покраснев, обнял герцога, прижался, спрятал вспыхнувшее лицо у него на груди — и сам же вздрогнул от первого прикосновения к обнаженному телу любимого, чуть не отпрянул, снова прижался, покрывая его сильную грудь торопливыми смущенными поцелуями, раз от раза все более смелыми и жадными...
— Арманд, Арманд... любимый, не мучай меня... кто я тебе... не любовник и не посторонний... влюбленный мальчишка... таких двенадцать на дюжину... Арманд, я люблю тебя...
Так жарко, так мучительно и бессвязно, да понимает ли он и сам, что шепчет, о чем просит, прижимаясь всем телом к герцогу, скользя по нему пальцами — так удивленно и нежно...
— Нет... ты один такой... мой принц... — *Мой владыка, король моего разума, вдруг воцарившийся в душе*
Нельзя, нельзя чтоб ему потом было стыдно за милые глупости, за признания, за всё, потому, запечатать губы поцелуем, и заставить мальчика потеряться, чтоб ни единой мысли не возникло в голове, чтоб невзгоды и беды отступили, а прошлое осталось в прошлом и вспоминалось как сон, как обидный страшный сон, что забывается с пробуждением.
Быстро и ловко расстегнуть крючки, и сбросить камзол, а потом, следом за ним, отбросить, не глядя рубашку. И целовать, до исступления, до цветных прыгающих перед глазами пятен, до дрожи в руках, изучающих стройное сильное тело.
Губы горят, сердце колотится, тело обмирает, ноги не держат совсем, ну вот совсем... так бесстыдно, так обнаженно, так правильно... вот сейчас — правильно, что рубашка летит на пол, правильно прижаться обнаженной грудью к обнаженной груди... и не стыдно ничуточки... так жарко, страшно, чудесно... Арманд, ты такой красивый... ну вот почему у меня не сто рук и губ и я не могу ласкать тебя сразу всего, везде... а только я и с этими-то руками и губами не знаю как управиться... как сделать так, чтобы и тебе было хорошо со мной, я ведь на самом деле не умею ничего... и уже ничего не могу, когда ты меня целуешь вот так, просто не помню ничего, я только знаю, что люблю тебя...
Рион захлебывался поцелуями, целовал сам, дрожа и извиваясь, и сам не замечая этого — его тело само старалось прикоснуться всем собой, всем своим существом... еще и еще... молча крича и умоляя каждым движением...
Пояс долой.
Шажок вперёд, и ещё, придерживая, не давая споткнуться и упасть, пока ноги не упираются в край кровати. А теперь можно и легонько подтолкнуть... Сапоги, бриджи, всё долой, ничто не должно мешать, никак и ничем!
Запомни, принц, вот этот вот момент. Лёгкое касание губ под коленом, и поцелуи, цепочкой следующие по внутренней стороне. И этот, венчающий твой вздох...
И снова тебе благоухать розами, потому что иного, увы, нет. Но ты не роза, нет, не роза. Лилия. Тонкая, нежная, хрупкая, и такая сильная!
И это запомни, мальчик... Но нет, тебе не до памяти. И осторожное вторжение ты заметишь, да, вот сейчас и заметишь, но если я поцелую тебя ещё раз, вот здесь, и здесь, и здесь... запомнишь ли ты его? Заметишь ли снова?..
Упасть на постель, задыхаясь от сбывающегося... упасть, и податься навстречу, и дрожать под поцелуями, и захлебнуться вздохом...
И вскрикнуть — яростно, радостно, торжествующе, прямо в поцелуй, вскрикнуть, ощутив в себе первые прикосновения, такие осторожные, ты так осторожен со мной, любимый, так медленно готовишь меня, чтобы я мог принять тебя, а я кусаю губы от нетерпения, у меня уже нет сил ждать, я хочу тебя, хочу лежать под тобой, хочу кричать для тебя, мне плевать, если это будет больно, слышишь, я хочу знать, что я твой, твой, твой! И я не знаю, как сказать тебе об этом — только ответной дрожью на все готового тела, только вот этим движением, которым я подаюсь навстречу твоим пальцам, еще, Арманд, еще... так, как ты хочешь... твой... твой...
Он хотел, каждым поцелуем, каждым прикосновением, каждым взглядом. Хотел, и обретал, порывистые объятия, судорожный стон, закушенные губы, излом тонкой брови... Мальчик, мужчина, стальное острие, восхитительный, несгибаемый, не сломленный.
Тысячу раз идиот король, не смогший перебороть себя и приказавший сломать произведение искусства, венец творения. Век живи, результат один... Прекрасное должно защищать. Прекрасное должно любить. Сейчас и всегда.
*Я открою тебе тайну, мой господин... не ты мой... я твой... я клянусь тебе... всем собой клянусь...*
Войти и замереть, изо всех сил сдерживая порыв: сильнее, яростнее, глубже, теряя себя, забываясь в жарком плене рук, губ, широко распахнутых глаз. Сдерживаясь и сдерживая, не позволяя боли вливаться в напряжённое тело, и когда ожидание стало совсем невыносимым, губами коснуться губ, доверяя сокровенное...
— ...я твой...
Мир дрогнул, разломился, исчез, уплыл, нет больше ничего — только ты и я, только мы двое, только твои слова — такие невозможные...
Такие большие...
Это больше, чем то, что желалось, чем то, о чем мечталось — и оно настоящее, потому что непохоже на то, на что надеялся, нет — это совсем не то, на что надеялся, это больше... и это...
Это правда. Правда, которая разрывает сердце сладкой болью, выгибает тело навстречу, бьется на губах...
— Люблю тебя, люблю... жизнь моя... люблю...
Быстрее, медленнее, срывая вскрики, глотая собственные, теряясь в темпе и безумном пульсе. Это он грохочет, соединив два тела, он ускоряется, не позволяя остановиться снова, быстрее, быстрее, лихорадочнее, сумасброднее...
Что же ты сделал со мной, мой принц... Что сотворил... сделал глупцом из глупцов, заставил потерять голову и наделать ошибок... свёл с ума...
Как же это зовётся, мой принц?.. Может ты мне ответишь когда-нибудь, потом... когда тело перестанет сотрясать дрожь восторга, когда ты перестанешь дрожать в моих руках, и в твоих глазах снова появится разум.
Так вот как это, когда любишь и любим... вот так — когда боль сладка, как удовольствие, а удовольствие пронзительно, как боль... восхитительно, безумно, и каждый вдох — первый, каждое движение — впервые, держи меня, Арманд, держи крепче... я не знаю, где я, кто я... я знаю только одно — я люблю тебя...
— Люблю...
И одно на двоих содрогание, вбивающее оба тела друг в друга еще сильнее, еще глубже, и острые звезды вспыхивают в глубине тела — вместе с криком на губах...
Тонкие брови, тонкий острый нос, чётко очерченные губы. Прекрасно вылепленное аристократичное лицо, в обрамлении мягких локонов. Навести каждую черту, и кончиком пальца коснуться ресниц. Пушистые...
А губы всё равно лучше и правильнее очерчивать языком, чтоб потом поймать поцелуй. Правильнее, интереснее... вкуснее...
— Отдышался?.. — обнять и просто прижать к себе, разгорячённого, взмокшего, тонко пахнущего розовым маслом, страстью и собой...
Арманд тихо хрипло рассмеялся, откидывая с высокого лба юноши мокрые прядки. Мимолётно коснулся лба губами, собирая бисеринки пота.
Рион только кивнул молча, еще не в силах говорить, впитывая и впитывая этот смех — такой прекрасный, счастливый... любимый... я люблю твой смех, Арманд — я говорил тебе об этом? Нет? Ну какой же я дурак. Как же я мог этого не сказать!
— Ты так чудесно смеешься, — так же хрипло, ниже своего обычного голоса, произнес Рион. — Век бы слушал...
Он сильнее прижался к любовнику, положил голову ему на плечо, изнемогая от пронзительного счастья — лежать в объятиях Арманда, чувствовать его поцелуи, слышать его смех и говорить ему о том, как прекрасен этот смех...
— А ты восхитительно стонешь... — тихо-тихо, так, что дыхание шевелит прядку у виска. Но правда, замечательная правда, пусть со вкусом непристойности. Слишком много фальшивых стонов доводилось слышать, самому противно до омерзения. Но там... политика, интриги, закулисье. Здесь же — искреннее чувство, а искренность не допускает лжи. — Просто-таки волшебно... Ни с каким не спутаешь, и другого не пожелаешь... Из тысячи узнаю...
На плече кончиками пальцев вычерчивать узоры, замысловатые завитушки с изгибами, на ноге, обвивающей его ногу — волны и прерывистые черты. Совсем такие же, как эти стоны. И зарыться лицом в пушистые чуть влажные волосы, и вдыхать этот чудесный запах, чтоб помнить его всегда.
А вот на это и слов не найти в ответ — только вспыхнуть счастливо, прижаться...
— Арманд... — тихо-тихо, совсем шепотом, — я знаю, у меня характер ужасный... и язык тоже... ты не обращай внимания, когда я что-то такое говорю... дерзкое... я ведь не хочу тебя на самом деле обидеть... даже когда хочу, потому что злюсь, все равно на самом деле не хочу... я люблю тебя...
— Знаю... — Как не знать, когда весь отзывается на легчайшие касания, на малейший зов?
Он никогда не знал любви. Но узнавать... пусть так странно, неожиданно, пусть так невовремя — прекрасно. Но до чего ж острое у тебя жало, твоё высочество! Острее только шпаги. Да и то далеко не все.
— Но ведь я не лучше... — Не лучше, не проще, а порой куда сложнее.
Принц чувства принимает как есть, всё, целиком, потому что не может и не хочет разделять. Мэва же сначала думает. Как тяжело пытаться оценивать поступки любящего человека, когда привык не брать в расчёт простые эмоции. Простые и сложные. Такие как любовь... А потом чувство ранит и его.
-Ты терпеливее, — тихо засмеялся принц. — Если бы я был на твоем месте и мне попался такой подарочек, как я сам, я бы себе шею свернул. Уж если я даже на тебя злиться ухитряюсь...
Он прильнул теснее, потерся щекой.
*От меня тебе одни неприятности, любимый... как бы я хотел сделать твою жизнь легче, приятнее — а вместо этого я словно камень у тебя на шее...*
— Понимаешь... терпеть не могу скручивать шеи. Вот на дуэли, это пожалуйста. Но нет, до такого состояния меня доводили лишь дважды, и оба раза закончились для меня плачевно. Первый раз я стал герцогом, второй советником.
Герцог был серьёзен. Просто серьёзен, несмотря ни на что. Крепче прижал к себе принца, перевернулся на спину и фыркнул.
— Так что, твоё высочество, даже если ты меня доведёшь до белого каления, быть тебе выдранным и второй и третий, и двадцать пятый раз.
Даже мимолетное и шутливое напоминание о сцене в конюшне заставило принца покраснеть — герцог ощутил, как жарко вспыхнула щека, прижатая к его плечу.
Отодрал его тогда герцог основательно — он и вообще все делал основательно... а кроме боли есть ведь еще и унижение — вот уж чего, а этого добра принц нахлебался всласть — а все же... все же каким-то образом это не было унизительно, и его ломкая уязвимая гордость не терзалась ни тогда, ни сейчас... но вот оставить такое упоминание без ответа она не могла — даже с риском для себя...
— Ну что же делать, раз у тебя такие интересные предпочтения, — мурлыкнул принц самым что ни на есть провокационным тоном. — И ведь сам признался... да-да, и мне еще один наряд в свинарник, я помню. — Он лизнул любовника в основание шеи. — Ничего, у меня всегда есть возможность сквитаться — ходить с таким несчастным видом, что у тебя сердце дрогнет... — Рион ухмыльнулся совершенно плутовски, и это улыбка скользнула по обнаженной коже Арманда. — Нет... не выйдет, — со вздохом самокритично признался он. — Во-первых, тебя ужасно трудно провести... а во-вторых, я совсем не могу перед тобой притворяться. Просто не получается...
*Совсем не получается. Не могу я притворяться при тебе... при ком угодно — но не при тебе. Я даже не могу притвориться, что если ты и впрямь вздумаешь еще раз наказать меня подобным образом, я возненавижу тебя — нет, не возненавижу. Любого другого не просто возненавидел — убил бы... а тебя — нет... как же это так получается?*
— Всенепременно дрогнет... И мой оруженосец снова станет благоухать розами. Хм... я ничего не упустил? Ах да... задница моего оруженосца!..
Арманд улыбнулся и с силой провёл руками по плечам, спине и стройным бёдрам принца. Улыбка стала чуть тоньше и ироничнее, когда пальцы скользнули по упругим ягодицам и принялись легонько массировать нежную плоть.
— Ты хотел мне что-то сказать?.. — герцог выгнул бровь. — Кажется, у тебя были какие-то гениальные соображения и предложения? Ну так я всегда готов их выслушать... прямо сейчас...
Выслушать герцогу довелось нечто другое. Рион в ответ на ласку тихо вскрикнул и застонал так покорно, так моляще, что это бы и мертвого возбудило.
Еще час назад он принял бы выходку герцога за насмешку — но сейчас он был более уверен в себе и понял ее правильно — это была еще одна любовная игра... и не та, в которой он мог бы одержать над герцогом верх! Искусство провокаций герцогу было известно куда лучше... но ведь гордость требует попытаться хотя бы сравнять счет!
— Идеи? — простонал принц? — Мой сеньор... не знает... что ему делать... с задницей его оруженосца?... настолько... что нужны... идеи и предложения?.. извольте, мой... сеньор... итак... берется задница... оруженосца...
Рион и сам не знал, насколько он головокружительно соблазнителен, когда пытается язвить в ответ, умирая от страсти. Полная наивность, наигранное распутство и влюбленность до чертиков — гремучая смесь, сам соблазн во плоти... наивность, полная желания, и распутство, полное чистоты... и любовь, и страсть — искренние до того, что это потрясало...
— Берётся?.. — переспросил Арманд, не прекращая улыбаться. Ладони накрыли означенную задницу — Так что ли?..
Пальцы чуть сжались, но герцог деланно нахмурился и покачал головой.
— Нет, кажется... так... будет зна-чи-тель-но лучше... — пальцы легко вошли в тело, дразняще, осторожно. — Не находишь?.. Ну да ладно... идея... твоя... слушаю дальше...
Чуть глубже, и ещё чуть, безошибочно-ловко отыскивая скрытые точки, на миг касаясь и отступая, ровно настолько, чтоб позволить отдышаться.
Принц едва не заорал — настолько хорошо, волшебно... и безжалостно... Арманд, мне тебя не переиграть — я уже сдался, неужели ты не видишь... сдался — но ведь это не мешает мне сражаться до последнего... сражаться можно и под белым флагом... так даже интереснее...
— А тем временем... означенный оруженосец... начинает... распускать руки...
Руки и вправду распустились — добрались до уже весьма возбужденной плоти любовника и принялись поглаживать и ласкать ее, вынуждая теперь уже герцога к желанной для обоих сдаче.
— И учтите... мой сеньор... со стороны оруженосца... это наглое... ничем... не спровоцированное... нападение...
Еще как спровоцированное — прежде всего наличием возлюбленного в пределах досягаемости... но как же сладко продолжать сражение!
— Ну, в таком случае... продолжаем урок... — в перерывах между поцелуями сбившимся голосом проговорил герцог. — Нападение... как правило... особенно, если противоположная сторона... не готова к длительной осаде... отбивается... контратаками... Пример такой контратаки... я намерен продемонстрировать...
Мэва резко перевернулся, подминая под себя принца.
— О... как неудобно вышло... Право, мы оба... в плену друг у друга... — стон зародился глубоко в горле, и никак не желал остаться там же, прорываясь вовне хрипловатым рыком.
После этого полустона-полурычания принц едва не потерял дар речи... но все же кое-как чудом сумел продолжить...
— А контратаку... наглое нападение... как раз и провоцирует... м-ммм-а-аааххх... чтобы ввести при контратаке... скрытые резервы...
Резервы были тут же явлены — ими оказался кончик языка Риона, которым принц ласкал губы любовника, не целуя и не давая поцеловать себя, дразня, возбуждая... невинность невинностью, но у некоторых бывает врожденный талант к занятиям любовью — а у принца был еще и великолепный наставник в этом деле... любимый и любящий...
— Чтобы... заманить противника поглубже...
Рион обхватил герцога обеими ногами и изогнулся под ним.
— И сделать... сражение... неминуемым... и беспощадным...
*Не щади меня, любовь моя... не щади моей неопытности, возьми меня — так, как ты хочешь...*
— Беспощадным?.. — чуть шире ноги, и единым движением вперёд, целуя шею, плечи. Беспощадно, покрывая золотистую кожу мелкими отметинками. — Беспощадно!.. Замечательная стратегия...
Замечательная пытка, поймать неуловимый юркий язычок. И обезвредить. Поцелуем. И так же беспощадно перехватить изящные запястья. И раз за разом, глубже, резче, напористее... Без пощады...
— Но... кто-то... должен капитулировать...
Кто-то должен растаять первым, не выдержать, и сдать осаждённую крепость.
— Я... сдаюсь... мой сеньор...
Сдаюсь — весь, всем телом и душой, всем сердцем и жизнью, каждым движением, каждым стоном... не щади меня... я... твой... твой...
Рион выгнулся дугой, так сильно, что приподнял тело любовника, при всей своей мнимой юношеской хрупкости он был не хрупким, а гибким — и сильным в своей гибкости... тело, выгнутое дугой, запрокинутая голова, закушенные губы, разметавшиеся волосы... капитуляция — полная, счастливая...
Он не умеет проигрывать. Сдаваться не умеет. И не умеет это сделать первым. Даже сейчас. Даже здесь. Потому и выплеснул стон в губы, даже самому себе не сознаваясь в пережитом.
Потому до последнего сдерживал дрожь, такую яростную, такую испепеляющую, сжигающую заживо. И без сил опустился на гибкую силу, всё ещё оплетавшую его. И слушать колотящееся под губами сердце.
— Ты самая настоящая бестия... мой принц... — *Я преклоняясь пред тобой...* — Предупреди... если и впрямь захочешь брать меня штурмом... Или если надумаешь... осаждать...
— Настоящий... штурм... совершается... внезапно... мой сеньор...
Счастье было острым до слез, ресницы были мокры от них, губы дрожали... как же я люблю тебя, мой сеньор... мой герцог... мой Арманд...
— Я... предупреждаю... штурм и осаду... я устрою... без предупреждения...
Обнять сильнее, прижать к себе, ощущать сладостную тяжесть тела любовника, всем телом слышать, как колотится его сердце... таять, растворяться без остатка в этой нежности...
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|