Часть четвертая. Глава 46

Глава 46.

Приходит тут диакон Нифонт в расстроенных чувствах.

— Этот твой ... прости господи ... начальник снабжения, заявку у меня не принимает!

— Нифонт, проходи, садись. Успокойся, рассказывай.

— Да вот. Что тут рассказывать. Не берет заявку мою. "Букв таких не бывает" — говорит.

— Ты что, не по-русский заявку написал?

— По-русский. Почти. Ну там по другому никак.

— По церковнославянский значит. Так он такой не учил, молод еще. Грамоту у нас только и освоил. А простыми русскими буквами написать, значит, нельзя?

— Непонятно будет.

— Как это — непонятно?

— Не гневайся, Командор. Смотри, мне мир нужен, кончается. А у греков хороший, и недалече тут.

— Какой мир?

— Ну для печати дара Духа Святаго. Миропомазания.

— Это как елей?

— Елеем мажут при соборовании. А живых крещенных мажут мирой. Хотя греки продают как едино.

— А ты как написал в заявке?

— Воот. А как мне писать, если в твоей азбуке одна "иже" из всех ижейных букв осталась. Ну напишу я миру через "иже", и что это будет. Это же вот ... — и Нифонт замахал руками перед собой, будто отгоняя дым к небу.

— Что — вот?

— Ну — мир! Покой!

— А-а-а! Понял.

— О! А миро через "ижицу" пишется. Ох! Бесовская твоя писанина...

— С чего это — бесовская? Одно только слово путается, и все.

— Одно!? А этот "мир"? — диакон кивнул на осьмушку глобуса, занимающую немалый объем в углу просторного помещения штаба.

— А, ну да, это тоже "мир".

— Ну тут хоть через "ижеи" пишется, а ее многие знают, она у латинян есть.

— Это "и" с точкой?

— Я же говорю — "ижеи". Нифонт посмотрел на меня как на несмышленыша.

— Да, да, "ижеи", точно. Запамятовал я. Ну три слова только похожих, получается...

— Не спеши. Есть еще же другой "мир", самый важный для простого человека.

— Какой другой?

— Ну мир. В каждой деревне люди. Которые заодно, без извергов и выселок.

— Община?

— Ну можно и так сказать. Мир это тоже. И пишется через "инить". Которая с двумя точками — диакон слегка улыбнулся. Объяснил для тупых, значит.

— Да-а. Четыре слова "мир".

— А у тебя одно. И не четыре их.

— Как? Еще один "мир"?

— Да, еще "мир" — но в этот раз прозвучало как "мйр".

— А это что?

— Самый быстрый кусочек времени.

— Как миг?

— Миг — это как человек мигает. А мйр — еще мельче. Меньше не бывает.

"Ну уж, не бывает" — хотел сказать я, но спросил про другое:

— А тут какая буква?

— "Ижа" это. Редко ныне встречается — Нифонт нарисовал пальцем на столе фигуру. Будто строчные "а" и "е" спинами сложили.

Я задумался. Азбука после 1917 года стала проще той кириллицы, понятнее. Но она стала фонетической, а в кириллице было что-то иероглифическое. Даже названия буквиц — "Добро", "Земля" вносили дополнительные смыслы в слова ими написанные. И диакон мне сейчас на пальцах показал утрату этих смыслов. Но кириллица сократилась не сразу, в свое время Петр Первый много букв вычеркнул. Ту же "ижицу", которую потом дважды восстанавливали. Чехарду с "и" и "i" устроил. Так что тут не одни большевики виноваты.

И что делать? Вернуться в старую кириллицу? А в какую? Их штук пять вариантов выходит, только в восемнадцатом веке — три было. Но ведь у нас уже сколько книг напечатано! Три сборника Пушкина, не считая переиздания "Сказок". Сборник Лермонтова напечатали. Учебников сколько! Типография не останавливается, забирает большую часть производимой нами бумаги. Сейчас набирают четвертый сборник стихов Пушкина.

Заброски наших книг в княжества начали давать первые скромные результаты. Среди московских бояр появился не то чтобы интерес, скорее мода на книги от "русских греков". Книги красивые, дешевле "латинских". И самое главное, что человек умеющий читать на церковнославянском, может прочитать эти книги и понять написанное. К простым людям книги пока доходят с трудом, сначала должна насытиться верхушка.

Несколько бояр собрали полную коллекцию наших книг, и хвастают этим. А это уже более десятка, если считать несекретные учебники и переиздания "Сказок". Осенью в Воронеж прискакал купец из Москвы, с мешком серебра и списком — сколько и каких книг ему надо. Часть ему продали из воронежских запасов, а остальное не исполнили. Поздно было, ушел последний пароход. Сейчас-то пошлем туда сколько надо из того заказа, но ведь у нас за зиму еще три книги появилось: учебник геометрии, стихи Лермонтова, и четвертого Пушкина должны скоро закончить. По триста экземпляров каждого — уйма бумаги.

И это все — отменить? Вернуть? Не, это уже наша новая азбука. Новая литература, новая культура.

Мое молчание диакон понял по-своему.

— Это ижейные буквы были, а еще есть буквы юсы.

— Извини, Нифонт. Пиши в заявке "елей". Я скажу чтобы купили самого лучшего.

Отвлек меня диакон. Я тут над одним донесением думал. Беклемишев и Кокос после Лампедузы отправились в Крым. И там встретились с Менгли Гиреем. О чем они с ним говорили — не известно. Агентурную сеть мы там последние годы не развивали — особой потребности не было. Есть только косвенная информация — говорят, что после общения с Беклемишевым хан был "хорошим", то есть не злым. Значит — новости были хорошие для него. То, что они обсуждали итоги переговоров со мной — это понятно. Но что могло обрадовать Менгли в этих итогах? Неужели они посчитали нашу позицию на переговорах мягкой, слабой? Еремей и Аким тоже об этом говорят. Как бы Гирей не осмелел излишне.

Мы в Крыму присутствуем в двух местах — Каламита и Порт-Перекоп. Вот крепость на перешейке ему как кость в горле. Пошлю я туда Акима с проверкой, а то за зиму расслабились там наверняка. И частичную ротацию личного состава проведем.

Как-то неприятно такое поведение Беклемишева. Ну это я сам виноват — расслабился, соотечественником его посчитал. А он так не считает, и это надо учитывать впредь. Ну вот как помогать России, и при этом не забывать, что они совсем не союзники. Тяжело.

Сижу, думаю, смотрю в окно. Суета какая-то на берегу: люди ходят, всюду заглядывают. Даже в штаб зашли.

— Командор, ты тут пацанов не видел?

— Каких?

— Да троих найти не могут. Утром-то занятий не было, отменили. На обеде их не было, и на трудовые уроки тоже не пришли.

— Большие пацаны?

— Двоим по десять, одному одиннадцать.

— Они дружат меж собой?

— Ну да, лучшие друзья. Мы думали что кур ловить пошли, но, вроде, этой дурью уже никто не мается.

С курами у нас такая история. Мы их пустили в свободный выпас: с острова не убегут, хищников тут нет. Они приспособились при отливе на пляже всякую мелочь морскую клевать. Ну мы еще их подкармливаем, и просто зерном, и лампы вечером вывешиваем. На эти лампы насекомые слетаются и падают — куры их наперебой подбирают, на лету даже хватают. Корма много выходит, зерном можно даже не кормить. Но мы специально даем немного вкусняшек, чтобы они сюда возвращались из дальних походов вдоль берега. Для несушек домиков наделали. Кур стало много, и яиц тоже соответственно. Выходит где-то по два яйца в неделю на каждого, а тем кто на усиленном питание — по пять штук в неделю выдают.

Но некоторая часть кур, в основном петухов, перестали домой возвращаться. Ходят на дальних пляжах, подножного корма им хватает. А может быть, просто вернуться не могут — ума не хватает дорогу найти. Еще куры в темноте не ходят, где их ночь застала там и засыпают.

Мы одно время даже рейды устраивали: бригады пацанов ловили этих петухов и тащили корзинами на "наш" берег. Птица особо не сопротивляется. Часть петухов сразу в суп, чтобы больше не бегали. Но некоторые петухи одичали — убегают, в руки не даются. Да еще вглубь острова уходят. Тут дорог нет, земля каменистая — ходить тяжело. Местами такие завалы из камней — ноги можно переломать. Не набегаешься за такими беглецами. Собрали большую часть птицы — и ладно. Остальные будут местной фауной. Основное куриное стадо стали немного пасти — к вечеру выгоняли с дальних пляжей ближе к дому.

Так пацаны придумали ходить на охоту за этими петухами. Чаек охотить у них не модно: чайка — птица не вкусная, рыбой воняет. У нас считается что чайку едят только одичалые бродяги с голодухи. Так тут еще романтика — забраться вглубь острова, где мы почти не бываем.

На складе у нас довольно много луков валяется, и татарских и османских. Многие пацаны умеют немного из них стрелять. Мы луку специально не учим, этому надо учиться с детства и много. Зачем время тратить, если у нас огнестрел есть. Так, немного только, в целях общего развития. Луки ослабленные, стрелы легкие — охотничий вариант, не для войны.

Но на такую охоту пацанам можно ходить только по разрешению. Во-первых, чтобы порядок был. А во-вторых — они и так довольно сильно загружены. До обеда занятия в школе, после обеда работают — в соответствии с возрастом, когда по хозяйству, когда профессии осваивают.

Но вскоре количество одичавших петухов поубавилось. Чтобы встретить хотя бы одного, надо было бродить часами. Охота на них потеряла смысл и пацаны переключились на другие приключения.

Вот тут-то я и сразу сообразил. Ведь почему отменили занятия утром? Всем островом провожали корвет "Зевс" и балкер "Кронос" на Канарские острова. Вон — их дымы еще видны

— Радист! Свяжись с "Зевсом" и "Кроносом". Пусть досмотрят свои корабли на предмет посторонних.

Не прошло и двадцати минут — сообщение. На балкере нашли пацанов, среди куч угля устроили себе укрытие. Послали "Цербера" забрать их, чтобы "Кроносу" не возвращаться. А то только что торжественно проводили, и возвращайся. Нехорошо.

Через пару часов заходят — четверо! В угольной пыли, чумазые. И сопровождающий протягивает мне револьвер — "вот, нашли у них".

— Чей?

— Мой! Ой, ну это ... У бати ... э-э-э ... взял.

— Без спросу значит. А отец у тебя кто? Мастер? Пятый разряд? — это я легко просчитал, личное оружие у нас положено с восьмого гражданского класса, что соответствует мастеру пятого разряда.

— Инструментальщик пятого разряда! — гордо ответил пацан. О, так я его знаю. Очень нужный мастер, да еще и работает сейчас с утра до ночи. На инструмент у нас идет сталь У8, легированных сталей нет. Изнашивается такой инструмент быстро, инструментальщики еле успевают завод обеспечивать.

— Так это тебя не посчитали? Родители и не знают еще, что ты сбежал? Батя-то на заводе до вечера, а мать что?

— Мамка с сестренкой, народилась та недавно.

— А ты значит утек? И куда вы все подались?

— Туда! На Тенерифу! — загалдели пацаны.

— Будем воевать! Гуанчей из рабства освобождать!

— "Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать". Понятно. Но как вы там воевать собрались?

— Мы же стрелять все умеем!

— Стрелять из одного револьвера будете? А у гуанчей самих ружей не хватает, дадут вам копья. Копья у них тяжеленные — вам точно не управиться.

— Мы сильные!

— Ну допустим. Хотя с виду и не скажешь. Но копейному бою вас не обучали, так что как воины вы — пшик. А наши там в другом помогают гуанчам. Те плохо с кораблями и пушками управляются, вот наши их обучают, помогают. И от этой помощи толку много больше, чем от таких копейщиков, как вы.

Пацаны задумались. А вот мне что делать с мастером инструментальщиком? Наказывать его за то что сын стащил револьвер — нельзя, потому что сейфов для хранения оружия в домах у нас не предусмотрено. Я эту норму с револьверами вводил, чтобы самые передовые и лояльные граждане повышали общественную безопасность в городе своим вооруженным присутствием. Но на Лампедузе в этом надобность почти пропала. Чужих тут нет совершенно, а тому же мастеру идти от квартиры в плавучем доме до завода — метров двести, по пляжу. "Выгуливать" револьвер негде, на работе его носить — мешает, увесистая железяка. Вот и лежат револьверы под матрасами. Но не отбирать же назад.

— Слушай, парень. Вот взял ты у отца револьвер без спросу. А ведь он думает, что у него этот револьвер есть, рассчитывает на него. Вдруг сейчас что случится — враги нападут. Батя твой побежит за револьвером — хвать, а там пусто. Каково ему будет?

Пацан сопит, покраснел — молчит.

— Вот так — не обучены вы еще. С кораблями и пушками управляться не умеете. Даже последствия своих действий на шаг вперед продумать не можете. Так что слушайте приказ Командора — вернуться на места обучения и проживания. Прилежно обучаться всем наукам и умениям. Понятно?

— Понятно!

— Кругом! Шагом марш!

Фуу, еще и воспитателем тут приходится быть. Надо им в школьной программе больше походов сделать. С оружием походы, все равно их стрелять с восьми лет учат. Вот как раз наши самые первые однозарядки под револьверный патрон сюда хорошо подходят. И надо чтобы воспитанием детей и подростков кто специально занимался. Потому как у них учителя — почти такие же подростки, чуть старше. А нужен "дядька", каких ставили и царевичам и княжичам. Надо таких из старых солдат поискать, из тех кто был воинами еще до службы у нас. Есть у меня парочка на примете, надо с ними поговорить.

Ну вот, отправили еще два корабля на войну. Хотя, война — слишком громко сказано. Операция по уничтожению военного флота Кастилии и Арагона. Еще надо такое же провернуть с Португалией, укрепить базу на Канарах, и большую часть задачи по изоляции Америки от Европы можно считать сделанной. Без этих островов добраться европейцам до Америки очень сложно, таковы особенности ветров в Атлантике. И заодно обрезаем португальцам путь в Индию вокруг Африки, нельзя чтобы они тут шастали.

И от этого выигрывает Венеция. Которая в скором будущем станет одним из лидеров капиталистического развития, про это я уже рассуждал. И Россия станет отставать еще больше. Капитализма тут еще нет, но он возникнет уже очень скоро. В ответ на ухудшение условий жизни возникает потребность в более эффективном промышленном производстве, да и не в промышленном тоже. Ухудшение условий вызвано, в основном, двумя процессами.

Первый — это малый ледниковый период, который через сто с небольшим лет устроит катастрофу в России — "хлад и глад", после чего настанет смутное время. В центральной Европе похолодание ощущается тоже — значительные территории стали зоной "рискованного земледелия". Систематические неурожаи. Преимущественно это германские и австрийские земли. Франция ближе к Гольфстриму, а в южной Европе тепла хватает.

Второй процесс — инфляция цен, вызванная ввозом золота и серебра Испанией из Нового Света. Причем, преимущественно, серебра. Золото, конечно, драгоценный металл, но серебро — синоним денег сейчас. Если бы ввозили только золото, оно бы просто подешевело относительно серебра. А так — произошла инфляция. За весь шестнадцатый век цены выросли в шесть раз. Казалось бы немного — в шесть раз за сто лет, мы видели инфляцию гораздо более быструю. Веймарская Германия или Россия в начале девяностых. Но то инфляция бумажных денег, а тут цены растут в серебре и золоте. Подрыв устоев! Это как если бы курс доллара упал раза в два за короткое время относительно других валют.