Новая прода Рубей

Джонатан проделал путь до своего места — весьма почетного, рядом с семьей именинницы, у края стола — имея возможность осмотреть всех присутствующих на празднике. Сама Кали, Гира, Блейк — напротив него — Сиенна, министр обороны Менажери и главнокомандующий сил Менажери...

Она лояльна Менажери, но не Гире. Если предоставить ей подходящие аргументы — она способна последовать за другим лидером — или взобраться на этот трон сама. Не из интриганского желания власти — а из собственных представлениях о будущем Менажери и фавнов. Весьма умна и даже амбициозна, но не жадна...

Рядом с ними — чета Албейнов — влиятельные магнаты Менажери, если не неформальные лидеры всего крупного капитала Менажери...

А этих вовсе и убеждать не нужно — они уже наши верные союзники. Албейны знают, где находятся деньги — и следуют на зов купюр. И в Гленн всегда есть чем поживиться...

Чуть дальше сидел профессор Озпин — спокойный, кажется, почти недвижимый — если бы не его внимательный взгляд из-под очков и аккуратно лежащие на столе ладони, чуть скрещенные перед ним, можно было бы подумать, что он и вовсе был статуей...

Судя по тому, как далеко он сидит — Гира решил не демонстрировать свою дружбу и союзничество с ним.... Либо для того, чтобы не провоцировать тебя — либо потому, что никакой дружбы с Озпином у него и вовсе нет.

Джонатан сидел к Кали значительно ближе Озпина — за углом стола, фактически, на соседнем месте от него, сидел сам Гира — жест доверия и дружбы...

Дружбы, хах?

Джонатан взглянул на выложенный перед ним салат, шикарно сервированный и положенный на большой белоснежной тарелке, маленькое произведение кулинарного искусства, созданное руками самых выдающихся поваров Менажери — как и полагается на банкете высшего общества, великолепный образчик кухни Менажери — к тому же не столь экзотичный, чтобы заставить кого-нибудь из высоких гостей полностью отказаться, по крайней мере от пробы. В иных условиях Джонатан был бы рад подобному...

Но сейчас Джонатан мог только отвести взгляд, после чего аккуратно поднять бокал с шампанским, сделав глоток, практически не вспоминая о том, какой по счету бокал он уже выпил на этом "празднике".

В других условиях, пожалуй, Джонатан бы озаботился своим имиджем. В конце концов его появления на публике не были ежедневны или даже еженедельны — да, он часто появлялся на занятиях в академии, однако существовало не так много источников информации о его личной жизни... По вполне понятной причине того, что Джонатан предпочитал, чтобы его личная жизнь оставалась его личным делом — к тому же некоторые момента его личной жизни требовали... Определенной "подготовки почвы" в обществе.

Поэтому несколько репортеров, допущенных до съемки дня рождения Кали — в краткие моменты — могли вывести наружу кадры Джонатана, выпивающего уже пятый — или шестой? Бокал шампанского — а Джонатану определенно не очень хотелось прослыть любителем алкоголя — особенно учитывая то, что он таковым не являлся.

Однако именно в текущий момент Джонатану было плевать на возможные фотографии — в его горле стоял неприятный ком со вкусом желчи, уничтоживший его аппетит, и именно алкоголем Джонатан пытался смыть тот.

Безуспешно.

На ум Джонатану, привычному к тому, чтобы обдумывать столько вещей раз за разом, не шли никакие мысли — ни о Гире, ни об Озпине, ни даже о нем самом — только летающие в пустоте обрывки слов и фраз, не складывающиеся в единую канву.

Что-то о государствах, дружбе, политике и светлом будущем для всех... Кто будет достоин этого будущего.

Джонатан сделал еще глоток, прежде чем практически через силу потянуться к салату и насильно впихнуть в себя салат, не чувствуя никакого вкуса. Только механическое движение челюстей.

Джонатану хотелось бы сейчас думать о чем-то. Об Озпине, Гире, планах, дипломатии, магии — о чем угодно. Хотелось бы забить свою голову вновь десятком вещей и рассуждений, погрузиться с головой в новые и новые теории и стратегии — что угодно, способное утянуть его разум вновь из это бессмысленной пустоты, перезапустить его мыслительный процесс, вновь заставить его работать...

В этом и проблема, Джонатан. Неважно, что думать — лишь бы думать. Cogito, ergo sum.

Но в его голове была пустота. Неприятная, пугающая, холодная пустота — как будто бы кто-то насильно выбил все его мысли, оставив его словно бы без его возможности познания этого мира. Как тишина могла быть оглушающей без единого звука на фоне, заставляющей думать о том, будто бы уши перестали действовать — точно также его разум. Лишенный возможности думать — Джонатану казалось, будто бы он лишился сознания — или пребывал в каком-то делирии, неспособный связать ни единственной мысли...

Рационально, конечно же, он понимал, что он был в полном порядке — и просто столкнулся с неожиданной сложностью возможности "не думать", однако его рациональное понимание не могло помочь ему с тем, как он чувствовал себя.

Джонатану хотелось думать. Хотелось заставить себя размышлять о будущем, о Гире и Озпине — но он... Просто не мог. Какая-то часть в его сознании будто бы вышла из строя — и не давала ему вновь запустить рабочее колесо, бессмысленно прокручивающееся на месте.

Джонатан перевел взгляд с успевшего смениться за время его молчаливого размышления без мыслей салата на Гиру, после чего вернул свой взгляд обратно и сделал глоток шампанского.

Почему только здесь не подают виски...

* * *

Гира насильно пропихивал одну порцию за другой в свой рот, стараясь улыбаться перед гостями и своей женой, но судя по виду его жены, смотрящей на него с тревожностью, актер из него был плохой...

Что, впрочем, было ожидаемо. Ложь, политика, интригиа, актерское мастерство — все это было звеньями одной цепи — цепи, за которую ему никогда не удавалось толком ухватиться...

Взгляд Гиры непроизвольно пытался соскользнуть с лиц сидящих вокруг него элит на лицо Джонатана, однако каждый раз Гира отчитывал себя за подобные действия, возвращая свой взгляд обратно... И каждый раз вновь обнаруживал свой взгляд соскальзывающим назад.

Джонатан выглядел... А, в общем-то, что мог сказать Гира — откуда ему было знать, как выглядел Джонатан?

Довольно долгое время Гира считал себя хорошим судьей характера, разбирающимся в людях — на эту мысль его натолкнул тот факт, что он смог собрать Белый Клык, удержать тот после ухода его отца, найти ценного союзника в виде Джонатана, однако в последнее время он неожиданно понял, что является довольно посредственным эмпатом. Решение Джонатана нанести удар против Мантла оказалось для Гирой не просто неожиданностью, а самым настоящим ударом, выдержать который Гира едва смог, неожиданно вынужденный вновь пересмотреть заключенные с Джонатаном и Гленн когда-то соглашения, теперь с куда более критичным взглядом. Пересмотреть кандидатуры своего ближнего круга — и, с каким-то "ожидаемым удивлением" обнаружить, что его круг был полон неплохих людей... Но "неплохой" и "верный" составляли собой разные шкалы. И последнее открытие стало для Гиры неожиданностью.

Джонатан был великолепным образчиком подобного — но не только он. Сиенна, чета Албейнов — все они...

И Озпин.

Конечно же Гира не желал появления Озпина на празднике его жены — Гира, может быть, и не был великим интриганом, но он все же был не глуп — и особенно не настолько глуп, чтобы позволить главному политическому противнику Джонатана и возможному новому политическому союзнику Менажери, в случае раскола с Гленн, появится неожиданно и без всяческого предупреждения перед лицом Джонатана — особенно в данный момент. Озпин фактически... Пригласил сам себя. Гира даже сам не смог заметить тот момент, когда его рука подписала приглашение — друг семьи жены одного из приглашенных на праздник Кали людей послал поздравление, из-за чего Гире пришлось ответить, а после этого связаться с братом друга семьи, а через него с дочерью дяди ученика — и вот, совершенно незаметно для самого Гиры, приглашение на имя Озпина было отправлено — и даже сам Гира не был до конца уверен, почему он это сделал — перед его лицом при попытке вспомнить о подобном просто возникала какая-то размытая неясная пелена взаимных услуг, знакомств и социальных связей...

А что еще ожидать от Озпина?

Гира даже не был уверен в том, зачем именно Озпин появился на праздновании дня рождения Кали — не для поздравления той, не так ли? И маловероятно, что Озпин планировал провести тайные секретные переговоры с Гирой относительно его дальнейших шагов и политических планов — даже если бы Озпин действительно желал подобное — он сделал бы это не в текущий день и не в текущих обстоятельствах — и тем более не с текущей компанией...

Нет, Озпин прибыл на празднование преследуя собственную цель — и цель эта, если и совпадала с Гирой, то только касательно. Главной целью Озпина являлся Джонатан — но... Гира совершенно не знал, чего именно добивался Озпин в данный момент.

Если Гира мог прекрасно предсказать, что Джонатан не отреагирует положительно на присутствие самого Озпина — то было бы просто глупо предполагать, что этого не знал сам Озпин. Озпин знал об этом — и либо его действия были настолько важны в данный момент, что он был вынужден смириться с подобным... Либо, что было куда более вероятно, именно на этот вариант и рассчитывал.

Вывести Джонатана из себя — зачем именно? Планировал ли Озпин бросить Гиру под колеса Джонатана — и... И что? Показать всему миру готовность Джонатана пренебречь своими союзниками в погоне за выгодой для его государства? Джонатан самостоятельно справился с этим в Мантле.

Может быть нарушить какой-нибудь план Джонатана, о котором прознал сам Озпин? План Джонатана, полагающийся на выжидание и длительную работу, что должны были нарушить действия Джонатана? Теоретически это было возможно, но это казалось Гире также маловероятным — почему-то Гире казалось, что план Озпина должен был быть куда глубже и изящнее, чем это...

Однако Гира в последнее время выяснил, что он являлся плохим судьей характера — и потому не стал бы так уверенно утверждать в данный момент, что это не было планом Озпина...

Салат сменились супом, затем вторым блюдом, а после этого — еще одним раундом закусок, прежде чем перейти к десерту — но то, что в прошлые дни Гиры заставило бы того улыбнуться, после чего свалиться безобразно на спинку своего стула и, похлопывая себя по животу радостно, вглядеться в Кали, просто пожимающую плечами с легкой улыбкой, словно бы говоря "ничего страшного, я люблю тебя и таким" — не лезло в рот Гиры. Аппетит и наслаждение едой было в данный момент далеко от мыслей Гиры — вместо этого Гире казалось, что все его тело было наполнено мыслями и переживаниями, не оставляющими в нем места для обеда.

Взгляд Гиры поднимался вновь и вновь к Джонатану, сидящему на своем месте, так же едва притрагиваясь к собственной еде, и вновь сползал вниз, только чтобы подняться вверх спустя секунду. В иных условиях Гира бы мог подобрать какое-нибудь забавное сравнение его действиям, что он смотрел на Джонатана подобно робеющей школьнцие — однако в текущий момент все чувство юмора Гиры было выжато из него, замещенное переживаниями.

К чему придет Джонатан? Что сделает Озпин? Стоило ли Гире ждать "разговора" — или сразу же агентов КРСА?

Может быть Джонатан отступит? В конце концов Гира являлся вроде как его другом...

А сможет ли отступить сам Гира?

Было бы слишком глупо, неправильно даже, требовать от Джонатана уступок там, где сам Гира не планировал уступать Джонатану. Ведь Гира не планировал отступать от своего народе в Менажери, от своих последователей и лоялистов...

Но что, если Джонатан заставит меня отступить?

Гира всегда старался поддерживать не только свой образ, но и свою жизнь в ключе честности и неподкупности. Он был сыном своего отца, и, возможно, ему не передался весь ум Ка — Гира всегда считал, что если он будет честен, открыт и несгибаем в своих убеждения — он не посрамит наследства Белого Клыка...

Но Гира уже не был тем самым парнем, впервые прочитавшим свою наполненную эмоциями речь на похоронах Ка.

С тех пор прошли годы — Гира обзавелся друзьями, связями, семьей...

Что, если передо мной встанет выбор — Менажери — или семья?

Гира всегда был уверен в том, что он был человеком, полным если не решительности, то по крайней мере воли — несгибаемой силы духа — но что насчет его семьи? Гира был готов погибнуть ради Белого Клыка — ради тех, кто до сих пор верил в него — но был ли он готов пожертвовать Кали и Блейк?

Его любимая жена, до сих пор терпевшая постаревшего и поднабравшего пару десятков килограмм тюфяка, до сих пор предлагая ему массаж каждый день, после длинных рабочих совещаний? Или его очаровательная дочь, думающая, что она была умнее всех, перебираясь через забор их резиденции для того, чтобы смешаться с простыми людьми...

Гира был верен Белому Клыку, Менажери и всем фавнам — но он был также верен своей семье...

И Гира совсем не хотел узнавать, чему же он был верен больше по итогу...

Гира вновь поднял взгляд на Джонатана, после чего столкнулся взглядом с ним.

На немые мгновения между ними словно бы завязался диалог — длительный обстоятельный диалог без слов, полный невыразимых эмоций, размышлений, аргументов...

После чего Гира отвел взгляд и прикрыл глаза.

Ну же, Джонатан. Пожалуйста...

* * *

Что есть... Мир?

Сколь эзотерический и обширный вопрос, Джонатан — мне стоит начать беспокоиться или поздравить тебя?

Нет, просто я...

Джонатан перевел взгляд с бокала шампанского на стоящий перед ним десерт, после чего на бокал шампанского вновь и сделал глоток.

Я не знаю.

Джонатан всегда считал себя весьма знающим и образованным человеком. Может быть не одним из тех, кого называют "гениями" общественность и учителя, но человеком не только неглупым, но и весьма качественно образованным. Джонатан не только обладал всеми теми навыками, которыми должен был владеть любой человек в обществе, вроде письма и чтения, но и великолепно решал тригонометрические уравнения, мог процитировать несколько классических сонетов Шекспира, и, судя по тому, что его правление Гленн не окончилось восстанием, по крайней мере на минимальном уровне разбирался в социологии и экономике.

За время своего правления Джонатан создал несколько революционных изобретений, но и сумел внедрить те, не вызвав неконтролируемой катастрофической реакции государств и народов на его необдуманные шаги.

Иными словами, Джонатан считал себя человеком с весьма значимым багажом знаний — и даже с жизненным опытом — и все же...

Я ничего не знаю.

Джонатану было тридцать лет. Его нельзя было назвать старым, но и назвать его молодым также уже было нельзя — по крайней мере без отметки о том, что он был "относительно" молод. Многие люди к тридцати годам обзаводились семьей — женой, детьми, стабильной работой и начинали задумываться не только о своей выдающейся карьере, но и о том, что последует за ней — кто-то впервые писал завещание, а другие в первый раз, ради собственного интереса, пересчитывали свою вероятную пенсию. Люди начинали мыслить категориями "годов" и даже "десятилетий" а фразы "это будет скоро, всего пара лет" превращались из насмешки в совершенно обыденные размышления...