Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Страда есть страда. Артём уже знал, что это такое: прошлым летом попробовал, но сейчас — совсем другое. Своей земли у бабки не было: продала, пока вдовела да бобыльничала. Аренды весной не сделали: денег не было. Так что они с дедом теперь покосничали за сено: всё дешевле, чем покупать. А работа работой, там тоже страда, отпуска да отгулы никому не положены. Хорошо, что школа кончилась, а то бы совсем хреново пришлось. Сенокос ещё не отошёл, а уже жатва началась. Но тут на своём огороде надо управляться, а с зерном перекрутимся, да и...
— Всей работы не переделаешь, — бабка сама бухнула в чашку Артёма большую ложку мёда. — Нутро за раз сорвёшь, так всю жизнь в болезни будешь маяться.
Артём благодарно кивнул, глотая густой сладкий чай.
— На картошки-то тогда тоже исполу найматься будете? — дав им выпить по чашке, спросила бабка у деда.
Дед мотнул бородой.
— Школа уж пойдёт, чего их с учёбы срывать. А один я много не накопаю. Посмотрим.
Лилька и Санька уже улепетнули на улицу, Ларька само собой за ними, и они сидели втроём. Судили да рядили, как оно теперь будет. Сеновал уже забит, а ещё два стога их доли стоят, надо бы свезти, а и за бесхозное посчитать могут. А куда класть? Навес поставить, так во дворе и вовсе не повернуться будет. А дрова тогда куда?
Обсуждали долго, снова и снова возвращаясь к одному и тому же. Наконец дед пришлёпнул стол ладонью.
— Ладно. Загад не бывает богат, а огород рук ждёт. Айда.
— Айда, — встал и Артём. — Завтра мне в первую, крыжовник оборать надо.
— Готовь банки, бабка, — ухмыльнулся в бороду дед.
— И огурцы поспевают, — обернулся уже в дверях Артём.
— Не пропадут огурцы, — успокоил его дед. — Будет и им в свой черёд.
Пятница — день стрельб. Из-за школы приходилось прибегать на полчаса, много час, но зато теперь... лафа и разлюли-малина! Можно и пострелять, и в тренажёрном зале поработать, и на ринге и ковре оттянуться от души, а если ещё и спарринг найдётся... Обязательно найдётся, его уже здесь знают. Тим невольно улыбнулся, прибавив шагу. Хотя опоздать невозможно: каждый приходит и уходит по своему режиму, когда кто хочет и может, ну, и конечно, когда кому положено...
...Как ему и сказали, он в понедельник с утра пришёл в милицию, чтобы зарегистрировать оружие и разрешение. И всё шло нормально, как положено. Не каждый день приезжают такие репатрианты: раб с полным русским именем, оружием и официальным разрешением от серьёзной конторы. Насколько серьёзна контора, куда случайно попал в поисках работы, он ещё в Алабаме понял, что не простой автобат, и солдаты совсем не простые. И что его сразу к начальнику отправили, и что у того в кабинете штатский сидел — всё понятно, он же не дворовой работяга, видал он таких... в штатском и с выправкой, да не армейской, а... специфической. Но разговаривали с ним вежливо, видя его затруднение с русским, перешли на английский. Проверили документы, осмотрели оружие, и наконец неизбежное:
— Итак, кем вы были раньше?
— Рабом-телохранителем, сэр.
— И что входило в ваши обязанности?
Он пожал плечами.
— Быть рядом с хозяином и выполнять его приказы, сэр.
— Любые приказы?
-За неповиновение смерть, — ответил он, помедлив с секунду.
Они переглянулись, и тот, что в штатском, кивнул:
— Хорошо. Вы работаете шофёром?
Он улыбнулся простоте проверки.
— Пока рабочим в цеху, сэр.
Последовали технические вопросы: каким оружием владеет, на каких машинах ездит. Он ждал уже предложения работать у них, в милиции или у штатского, но вместо этого, к его радости — от таких предложений отказываться опасно, а ему в эту кашу совсем не хочется, нахлебался так, что у горла стоит — его только пригласили на стрельбы и тренировки в милицейский зал...
...Только потом Тим понял, почему его тогда отпустили. Он же русского толком не знает, так, разговорный чуть-чуть, это же сразу заметно, и гражданства нет. Вот ему и дают время выучиться, закончить школу, оформить полное гражданство, и уже тогда разговор скорее всего возобновят. Но это не раньше, чем через три года, а за этот срок всякое может случиться, таи и послушаем, и посмотрим. А пока...
Приземистое серое здание без окон, дверь без таблички, на асфальтовом пятачке три машины: две легковушки и одна армейская, да, их называют "козликами", интересно почему, номера... ижорские. Ну, его это не касается.
Дежурный у входа кивнул в ответ на его приветствие.
— Здравствуй, в тир?
— Да, — кивнул Тим. — Там... свободно?
— Места есть, — ответил дежурный, делая пометку в своём журнале. — Сколько?
— Как обычно, пять обойм.
Патроны можно было бы купить и в городе, но Тим предпочитал покупать здесь: уж точно никаких разговоров не пойдёт. Пока что ни один, с кем он тренировался в тире или в зале, никому ничего не сказал. Если бы пошёл слух, он бы ужен знал. А что Дим нахвастал детворе о папкином оружии, то, кажется, дальше детворы это и не пошло.
Тир, как и положено, внизу, в подвале, и здесь несмотря на мощную вентиляцию пахнет порохом, оружейным маслом и металлом. Стоящий в дверях оружейки Иван Леднев, увидев Тима, улыбнулся. — Привет, сегодня со своим?
— Здравствуй, — ответно улыбнулся Тим. — Да, а то заскучает
— Понятно. Пятый свободен. Тебе сразу подкрутку включить?
Тим вздохнул.
— Нет, одну серию для разгона, а то давно не работал.
-Хорошо.
Проходя к пятому отсеку мимо занятых, Тим вежливо отвернулся, разглядывая плакаты по технике безопасности на глухой стене. Мало ли кто мог приехать пострелять. Ещё в начале своих походов сюда он недоумевал: откуда в тихом полугороде-полупосёлке такое мощное внутри и неприметное снаружи сооружение, здесь милиции-то... меньше взвода со всем начальством и канцелярией. Потом сообразил: заводская охрана, завод-то не простой, так что это и для них, и вообще с запасом, как русские говорят, с заделом. Здесь и охрана, и милиция городская и окрестная, и ещё наезжают, судя по номерам, издалека. Но его это не касается. Здороваются с ним — он отвечает, представляются — называет себя, вопрос по делу — и ответ такой же, а сам он не болтает и вопросов не задаёт.
Ну вот, он привычно зарядил пистолет, надел наушники и встал на рубеже.
— Готов? — спросил в наушниках голос Ивана.
— Да.
Впереди вспыхнул свет, резко выделяя чёрные силуэты мишеней.
Раньше двадцатого августа в методкабинете делать нечего. Это Громовому Камню объяснили ещё на педсовете. И он старательно копил деньги на поездку. Поездом очень неудобно, придётся ночевать в Ижорске, а автобус намного дороже. Джинни на совместную поездку согласилась, так что... ладно, выберемся и прорвёмся, где пробежим, а где и проползём, это по обстрелу глядя. Пока что у него всё получалось, даже в кино сходили. Как раз новый фильм, зал битком и так вышло, что каждый сам за себя платил.
И самое главное — эта пятёрка. Встретились на улице раз, другой, переглянулись, перебросились приветствием. Сначала они приняли его за "асфальтового", но разъяснилось всё быстро. Они работали на заводе и стройке, грузчиками и разнорабочими, жили все вместе в бараке. А потом он пришёл к ним в гости...
...Длинное и от этого кажущееся ещё более длинным деревянное здание. Когда-то его покрасили голубой краской, но это было очень давно. На вытоптанной в пыль серой траве у дома валялись какие-то обрывки и обломки, и кто-то спал, так и не добравшись до своей койки. На крыльце сидел Маленький Филин. Как самый младший он встречал гостя. Увидев Громового Камня, он встал.
— Я тебя вижу.
— И я тебя вижу, — улыбнулся Громовой Камень.
По длинному полутёмному коридору сквозь запахи скисшей капусты, дешёвого табака и перегара они прошли в комнату, где жили заводские.
Три кровати, стол, табуретки, на стене планка с гвоздями вместо вешалки, кровати небрежно покрыты тёмными безузорными одеялами.
— Да будет крепким ваше жилище и удачной охота, — поздоровался Громовой камень, входя в комнату.
— Садись к нашему огню и поешь с нами, — ответили ему столь же ритуальной фразой.
Громовой Камень сел к столу, звякнув медалями. Да, он специально пришёл не в племенном, а в форме. Ему нечего ни стыдиться, ни стесняться. Его медали и нашивки не хуже вражеских скальпов и орлиных перьев с надсечками. За храбрость, за личное мужество, за боевые заслуги... и похоже, если не поняли, то догадались.
После недолгого ритуального молчания Громовой Камень выложил на стол пачку сигарет. Все взяли себе по сигарете, и пошёл неторопливый разговор. Ни об охоте, ни о погоде... ни одна стойбищная тема здесь неважна, и потому говорить о ней не нужно. А о чём тогда? О деньгах? Об этом они говорить не умели и не хотели. Но больше не о чем. Денег мало, тратятся они быстро и как-то... без толку. Вроде и пьют ни... не больше других, скажем так, а...
— Ты пьёшь? Ну, — и по-русски: — с получки?
Громовой Камень покачал головой.
— В праздник со всеми, а сам по себе нет, — и, помолчав, продолжил, поневоле вставляя русские слова: — На фронте перед боем давали, сто грамм на человека. Были такие, что не пили сразу, а копили, чтобы потом сразу много получилось, чтоб напиться. Но таких мало было.
— Ты сам пошёл? Ну, на русскую войну.
— Да, — голос Громового Камня стал жёстким. — Добровольцем. Я думал, что это и моя война.
— И сейчас? — Перо Орла, старший из заводских требовательно смотрит на него сквозь сигаретный дым. — И сейчас так думаешь?
— Да. Русские воевали с империей и за нас. Ты слышал о резервациях?
— Старики рассказывали, — кивнул Одинокий Волк. — И эти, приехавшие. Но... неужели это всё правда?
— А Мороз, — вдруг сказал Маленький Филин, молчавший до сих пор, как и положено младшему, — говорит, что резервация не самое плохое. Бывает ещё хуже.
— А ты больше верь "асфальтовому"! — обрушились на маленького Филина со всех сторон. — Ему-то откуда знать?! Он с Равнины ещё когда сбежал, совсем от племени отбился! Даже языка, видите ли, не знает! Под бледнолицего заделался!
— Язык он учит, — спокойно возразил Громовой Камень. — А насчёт резервации и худшего... может, он как раз и знает.
— Откуда? — насмешливо повторил Медвежонок.
Громовой Камень не говорил с Эркином о его прошлом, но на выпускном заметил, что у всех негров и мулатов были цветные татуировки-номера над правым запястьем. Что в Империи рабов клеймили как скот, рассказывали ещё в школе и в армии на политинформациях, так что... скорее всего Мороз был рабом, потому не знает языка, но знает о резервациях и рабстве. Но объяснять свои догадки громовой Камень не стал: если мороз об этом молчит, то нечего по-женски, нет, по-бабьи трепаться и сплетничать.
Разговор прервал стук в дверь.
— Эй! — крикнул из-за двери насмешливый женский голос. — Индеи, чайник свой спасайте! Он уже ж плавится на хрен!
Перо Орла грозно посмотрел на Маленького Филина, и тот мгновенно вылетел из комнаты, едва — судя по донёсшейся ругани — не сбив кого-то с ног в коридоре. Двукрылый поставил на стол чашки и выложил кулёк с крупным кусковым сахаром.
Одинокий Волк и Медвежонок вышли и тут же вернулись с литровой бутылкой водки, а маленький Филин внёс чайник, обернув проволочную ручку тряпкой. Нашлась и коврига хлеба. Ещё бы мяса, скажем, копчёных оленьих рёбер, чтобы как дома...
— Пишут, этот год лучше будет, — Маленький Филин встряхивает головой, рассыпая по плечам слипшиеся пряди. — А денег просят. Чтоб прислал. Как же так, а?
— А! — отмахивается Медвежонок. — Как весна, так сытого года ждём, а дичи совсем мало стало. У нас...
— Не скули, — бросает Одинокий Волк. — У всех так. И всегда. Послать денег... а самим что жрать? Ты, Громовой Камень, смотри, мы же работаем, а в чём приехали, в том и ходим, всё это, — он широким жестом обводит комнату и сидящих за толом, — в долг взяли, и не расплатиться никак.
— А зайдёшь за чем, швыряют тебе, — Медвежонок жадно рвёт зубами кусок хлеба. — А чем мои деньги хуже?!
— Точно. К чёрным, и то лучше...
Громовой Камень слушал эти жалобы и не знал, вернее, знал, что сказать, но... Нет, не здесь и не сейчас.
Жалобы, похвальба, какие-то старые счёты, угрозы выдуманным врагам — всё вперемешку. Громовой Камень слушал, кивал, особо не соглашался, но и не спорил: всё равно каждый только самого себя и слушает. Себя он пьяным не ощущал, да и полстакана — не его доза, пообедал он хорошо, а по полному желудку водка не бьёт, и вообще... он и раньше замечал, что берёт того, кто хочет набраться. "Огненная вода" — враг индейца, и с ней как с врагом — не доверяя, используя и не подчиняясь.
Водка кончилась быстро, по полстакана пришлось, денег на новую бутылку нет, да бутылки на шестерых всё равно мало, так что в эти же кружки и стаканы налили горячего, заваренного прямо в чайнике крепкого чая, взяли по куску твёрдого желтоватого сахара.
— О! — вырвалось у Громового камня. — Хорош чай.
Медвежонок улыбнулся.
— Это с травами. В Старом городе одна есть, травница, вот у неё и купил.
— Дорого?
— Рубль стопка, по щепотке в магазинный подмешиваем.
Громовой Камень кивнул, подумав, что эту Травницу надо бы найти и поговорить, русские травы он знает плохо, хотя травами вообще всегда занимались женщины, мужчины знали только то, что нужно для охоты или битвы. Маленький Филин снова упомянул о письме домой. Как переслать деньги?
— Пропей лучше, — посоветовал одинокий Волк. — Всё равно на почте зажилят.
— Как это? — поинтересовался двукрылый.
— А просто. Адрес будут тебе писать и наврут. Письмо и пропадёт, а с ним и деньги.
— В тот же раз дошло, — возразил маленький Филин.
— В тот раз ты без денег посылал, а...
— Адрес мне Мороз писал, — перебил его Маленький Филин. — И обратный тоже. Он по-русски здорово знает.
— Ну да, а на родном-то он хоть слово помнит? Или брезгует? — Одинокий Волк резко стукнул стаканом о стол. — кажешь, нет? Постригся, умылся, одежду сменил и я зык забыл. Ненавижу таких! Смог бы, он и кожу поменял.
— А ты это не нам, — Предложил Двукрылый, подмигивая Громовому Камню. — А ему скажи. А мы посмотрим.
— На что? — не понял Одинокий Волк.
Заводские дружно рассмеялись.
— А как он тебя будет по земле размазывать, — ответил Двукрылый. — Только скальп валяться и останется.
Перо Орла кивнул.
— Да, так.
— Пусть попробует, — буркнул Одинокий Волк.
— Ты его в деле не видел, — улыбнулся Маленький Филин. — Перед весной тут, как это по-русски, да, масленица, бои были, так он всех посшибал.
Двукрылый кивнул.
— И там не всерьёз было, а вот на заводе один ему сказал что-то, из его же бригады, так он его взял за горло и поднял. Одной рукой. И подержал.
— И не придушил? — насмешливо спросил Одинокий Волк.
— И за мозгляка бледнолицего в тюрьму сесть? — насмешливо ответил вопросом Перо орла.
Громовой Камень вспомнил Мороза на выпускном, его налитый силой торс, неожиданную для "асфальтового" ловкость в лесу и задумчиво кивнул. Да, он верит, что Мороз мог одной рукой взять за горло и поднять на воздух взрослого мужчину.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |