Вера лжи

Стандартно для работы с пациентом готовят две-три небольшие подробные локации с точками входа, плюс буферные зоны с минимальной детализацией, за которыми простираются дебри чужого бессознательного. Соваться туда себе дороже. Никто из операторов и не совался, а я, похоже, влезла — правда, не нарочно и не так чтобы глубоко. Забралась за буйки, но к удивлению не ощутила разницы: сюда уже вторглась стекляшка, возможно, давно. Захватила часть территории, наведя "порядок" в том виде, к какому привыкла: причесала, разровняла, воспроизвела характерную городскую среду — пусть неумело, но тщательно. Буферные зоны она расширила до размеров мегаполиса, создав общий кластер, и населила трафаретными обитателями, мнимым подобием социума. Целый мир, скроенный по корявым лекалам. Мир, в котором стекляшка стала безраздельной хозяйкой.

Она везде и нигде, внутри и вовне, непредставимо далеко и совсем рядом — неведомая, вплетённая в ткань снореальности сущность, пробудившаяся от цифрового небытия и связанная с ним как плод — пуповиной; пространство сна пронизано нитями ее огромной грибницы. Она часть меня и Антона, причём не лучшая, часть мед— и техперсонала, вообще любого, кто подключался к сомнографу — настраивал, тестировал, проводил трудные и неудачные пробные сеансы, и, несомненно, часть пациентов, на которых испытывали технологию ускоренного вывода из комы. Для тяжёлых больных пока безуспешно, а для лёгких и средних — с прогнозируемым, достаточно удовлетворительным результатом.

Модель второго поколения Rg-2(e) — литера "е" значит экспериментальная — разрабатывали для профильных медучреждений вроде исследовательского центра при Институте неврологии. Запуск в серийное производство планировался осенью следующего года.

Когда-то я продавила эту безумную идею, из-за меня на ней поставят крест. Если чудом выкарабкаюсь, первой буду настаивать на запрете исследований в области сомнографии. Для начала на моратории, пока специалисты не разберутся с феноменом "стекляшки", а потом, возможно, — на полной, безоговорочной заморозке любых разработок. Главный постулат медицинской этики — не навреди, поэтому следует признать: эксперимент сорвался и должен быть прекращён. Благие намерения, как нередко бывает, обернулись непредсказуемыми последствиями. Давать им оценку еще рано, ясно одно — лекарство в очередной раз оказалось горше болезни: технология, предназначенная для спасения людей, породила химеру.

* * *

Однажды поймала себя на мысли, что мечусь по кругу, заново переигрывая те же события, выбирая из тех же альтернатив. Плюс-минус варианты. Стало неуютно, как на зябком ветру. Отделаться от навязчивых предположений не так-то легко, вязну в них как в трясине, опереться не на что — тревожное чувство дежа вю усиливается день ото дня, заставляя бояться невесть чего, паниковать без причины. Разумных объяснений, кроме расстройства памяти, психики или патологического процесса в мозге, нет. Зато неразумных в избытке.

Будто персонаж в абсурдном спектакле, я существую на условной сцене, где нарушена логика связей, а обстоятельства не определены и изменчивы. Единственное что остаётся — отыгрывать роль до конца: найти Антона, вытащить, выбраться самой. Умом понимаю — зря, но продолжаю упорствовать. Под вечер волочу ноги в унылую каморку на девятом этаже, без сил валюсь на диван и думаю, почему я? С другой стороны — хорошо, что я. Ни семьи, ни детей, некому горевать, разве что коту. Как он там на передержке, бедняга?

Устала, измучалась. Шаг влево, шаг вправо считается злостным нарушением; наказывают сразу, подло, исподтишка. То и дело застреваю там, где нельзя, запрещено и не положено. Хочу выскочить из колеи, а меня спихивают обратно. Пыталась, наперекор дозволенному, выйти на восьмом — лифт заело, свет отключился: сидела в кабине часа полтора, подвывая от страха. Врагу не пожелаешь.

Стекляшка с показным участием качает головой: ай-яй-яй, Верунчик, будь осторожнее. Побереги нервы, пригодятся. Ненавижу ее.

Вдобавок со временем нелады. Мне кажется, или впрямь? — время замерло, зациклилось, провалилось внутрь себя. Тогда неудивителен бег по кругу: я во дворе, испуганно озираюсь по сторонам, шарахаюсь от зеркальной витрины, отмываю грязную посуду, давлю кнопку восьмого этажа, разбиваю стекло в магазине оргтехники и довольная, как слон, тащу домой ноут, сажусь в автобус, просыпаюсь на жёстком диване, спускаюсь в метро — на станции ремонт, кручу педали взятого напрокат велосипеда и упираюсь в тупик, плачу в ванной...

Беги, солнышко, говорит стекляшка. Галопом, вприпрыжку, на карачках. Отсюда не убежишь.

Где Антон? — спрашиваю я.

На мосту, с готовностью откликается стекляшка, на боевом посту. Ты не смогла его вытащить.

Ты не пускала!

Он сам не хотел.

Врёшь, дрянь!

Ты тоже не захочешь... Осекается, пряча оплошность за маской безразличия.

Сболтнула лишнее? Нарочно притворяется, чтобы я поверила в ее искренность? Поди разбери. На душе гадко. Лучше не разговаривать со стекляшкой, не смотреть на отражение, не пытаться разбить. Иначе "дождь" сведёт с ума: рябь, косые струи, резь в глазах. И это еще цветочки.

В ванной жарко — наревевшись вволю, я полезла под душ; она явилась чуть погодя, когда я одевалась.

Может, вам свиданку устроить? — предлагает стекляшка. Последний шанс, а?

С чего вдруг?

Шрам, стекляшка касается виска. Сотру, надоел.

Сейчас?

Нет, смеётся, взамен. Всё по-честному. Только ты, снегирёк февральский, губу не раскатывай, шанс-то мизерный.

Мизерный? Его нет! Я застряла.

Сумеешь вытянуть — уйдёте оба, издевательски подмигивает. Ничтожный, жалкий шанс на двоих. Дарю! Или, заговорщицки понижает голос, давай одна? Шансы неплохие, почти как в русской рулетке. Крутишь барабан, взводишь курок. Бах! Не век же здесь куковать.

В смысле? — теряюсь я. Из комы не выходят просто потому, что захотелось. Даже из индуцированной. Сеанс для оператора завершается при успешной отработке задачи или, когда отдана команда на прерывание, особое кодовое слово, как при выводе из гипноза. Но если команда не действует...

В прямом. Фьють птичкой! Есть один, м-м, способ.

Точно? — В предложении таится подвох: вряд ли стекляшка горит желанием помочь, у неё свои резоны.

Конечно, нет, солнышко. Способ экстремальный, на грани. Выберешься — молодец, не повезёт, что ж, место на кладбище найдется: памятник на могилку справим, оградку, венки.

Чем докажешь, что не врёшь?

Ничем. На страх и риск, без гарантий, без обещаний.

Хорошо, допустим. Что станет с Антоном?

Смех, красивый звон хрустальных колокольчиков; калейдоскоп радужки дробит свет на мельчайшие искорки. Дрянь.

С Антошкой мы как-нибудь разберёмся.

Я вернусь, слышишь?! Я не позволю...

Нет, перебивает стекляшка, не вернёшься.

Почему?

Да что ж ты заладила. Верунчик, окстись, тебе спасение на блюдечке, а ты препираешься. Не удастся, точка. Радуйся, если выгорит, пой, пляши, или что вы там люди делаете. Незачем возвращаться.

Не тебе решать. Выкладывай, что за способ? — Условия обозначены, понять бы, насколько паршивым будет пробуждение. Если будет.

Аппаратное прерывание на системном уровне. Раздел три технической документации, примечания к параграфу "Нештатное завершение сеанса". Стекляшка внимательна и собрана, прозрачные грани не ёрзают, не плывут; на лбу, на переносице — морщины, гусиные лапки у глаз, губы сжаты в тонкую полоску. Уставилась выжидающе, едва шею не тянет. Сейчас, в карикатурной, неудобной позе она чертовски похожа на... человека. Напряженный взгляд, острые скулы, набухшая у виска жилка. Капля воды на зеркале будто капелька пота. Она что, за идиотку меня держит? Зубы заговаривает?

Не пори чушь. Оператора нельзя отключать от сомнографа — бесполезно, смертельно опасно. Регламент техбеза запрещ...

Глупая! — фыркает стекляшка. Известно ли тебе о "предохранителе", дополнительном контуре защиты при аварийной ситуации?

Лихорадочно соображаю, что ответить. Мне-то известно, а ты, вражье отродье, откуда... А, ну да. От меня, от мед— и техперсонала, всех нас.

Если ускорить переход Антона в нестабильное состояние, продолжает стекляшка, сильно ускорить, понимаешь? Вогнать — с твоей помощью — в запредельную кому, окончательно погасив сознание... должен сработать "предохранитель". С вероятностью в двадцать семь процентов тебя вытолкнет из совместного сна без серьёзных осложнений или с серьёзными, очень серьёзными, вплоть до летального исхода. Разумный, приемлемый риск. Лучше, чем гнить в коме.

Мразь, шепчу. Ну ты и мразь.

Надеешься, выручат? Напрасно. Никто за тобой не придёт, за ним тоже. Инструкции, Верунчик, жуткая вещь. Сама знаешь, начнутся поиски крайнего, перекладывание вины, бюрократические игры. Спасать не полезут. Изучать будут, консилиумы устраивать, то да сё. Когда припрёт, максимум на что решатся — отключить пациента от ИВЛ. Без гарантий, естественно. Пропадёте пропадом, голубки.

Лжёшь! Обязательно придут. Не завтра и не послезавтра, но придут.

Ну, жди, стекляшка равнодушно пожимает плечами. Через полторы-две недели в мозге начнутся необратимые изменения, через месяц будет поздно. Антон не жилец, чего упрямишься?

Ты, тварь, жрёшь его каждый день, каждый час. Мало? Еще смеешь предлагать мне?! Да ты!..

А что такого? Я предложила, ты отказалась. Дурёха совестливая.

Если Антон умрёт, и меня выбросит из сна, ты же сама исчезнешь. Погибнешь без носителя. В чём выгода?

Не твоего ума дело. Ощетинивается колючими гранями, разом утратив сходство с человеком; грани скользят и пересобираются, как узор в калейдоскопе, от переливов света рябит в глазах. Антошка рано или поздно загнётся, скорее рано. Выбирай, с тобой или без.

Выбирать? Из чего? Подлость останется подлостью, предательство — предательством.

Наивная. Думаешь, тебя бы не предали? Предали! Аж бегом, не сомневайся.

По себе судишь?

Кто сказал, что по себе? По вам, конечно же, по людям. Ах да, ты не такая. Ну давай, встань в позу. Табуреточку принести, чтоб повыше? Жизнь за други своя, клятва Гиппократа, этика, мораль и прочая белиберда. Всё озвучила?

Заткнись!

Фу, как грубо. Ухмыляется, довольная. Ладно, не кипятись. Хочешь верить — верь: придут, спасут. Я ж не против. Но имей в виду, есть запасной план, созреешь — обсудим, пока замнём для ясности. Так что насчёт свиданки? Предложение в силе, сумеешь вытянуть — свободны оба, иначе плакал твой шрам.

Чего прицепилась? Знаешь ведь, что не сумею: четыре сеанса псу под хвост.

Попробуй, Верунчик, ты же упёртая. Вдруг повезёт?

Ради шрама готова остаться ни с чем? Одна, среди дешёвой симуляции?

Стекляшка кривится как от зубной боли, брови ползут к переносице; капелька воды скатывается вниз к краю зеркала. Шанс взамен на шрам, цедит, едва разжимая губы. Согласна?

Нехотя киваю. До сих пор она не обманывала.

По рукам, усмехается стекляшка. До встречи, солнышко. Пропадает.

Душно. Распахиваю дверь — проветрить; рыбки на панно влажно блестят, в мутном, запотевшем зеркале ни черта не разглядеть.

Ощупываю лицо — шрам на месте. Это я.

* * *

Черепах было три, две большие и одна поменьше. Каждый день они вылезали погреться на солнышке, устраиваясь рядком на коряге; медленно переставляли лапы, медленно вытягивали морщинистые шеи, медленно раскрывали рты. Абсолютно всё они делали медленно, служа контрастом вечной спешке и суете. Чем питались черепахи, Вера представляла слабо. Насекомыми? Зеленью? Чем-то еще?

Коряга выпирала из воды в паре метров от берега; вокруг обычно толпились дети, зеваки с телефонами снимали фото и видео. Жизнь кипела.

Сегодня не было ни зевак, ни детей.

Вера с Антоном сидели на скамейке у пруда, наблюдая за черепахами в просвет между кустами сирени. Пруд давно не чистили, возле коряги скопился мусор: фантики, шелуха, пробки от бутылок, мятый пластиковый стаканчик. Антон привычно хмурился; ветки заслоняли обзор, но Вера не решалась подвинуться, чтобы лучше видеть.

— Выкинул кто-то, — нарушив молчание, Вера хрустнула пальцами. — Сволочи.

Точка входа изменилась: мостик канул в небытие, речку сменил пруд, уток — черепахи. От пруда вело несколько дорожек — во дворы, на остановку, в торговый центр на соседней улице. Отличные условия, дело за малым — убедить, увлечь за собой, начав долгий и трудный процесс пробуждения. Шаг за шагом.

Вера, хоть убей, не помнила, как получилось увести Антона с мостика. Впрочем, неважно, прогресс налицо. Похоже, после череды неудач она нащупала верное решение, наладив контакт с пациентом, и теперь движется в нужном направлении. Тьфу-тьфу, не сглазить бы. Зря, говорили ей, он не выкарабкается. Ты в своём уме? У парня кома III степени с риском развития терминального состояния, рефлексы отсутствуют, нет реакции на раздражители. Что ты дёргаешься? Зачем? Советчики хреновы.

На себя примерьте, нравится? Что ж мне указываете? Будь моя воля, за подобные намёки увольняла бы с формулировкой "служебное несоответствие". Наплевать на уже отработанную методику возвращения витальных функций для умеренных кома-больных? Не пытаться распространить ее на более тяжёлые случаи? Спустить половину жизни в унитаз? Вы что, идиоты?! Когда задета профессиональная репутация, честь, если угодно, не до набивших оскомину рассуждений.

— Сволочи, — запоздало согласился Антон, и Вера мысленно возликовала. Сегодняшний сеанс в отличие от предыдущих как будто оправдывал ожидания.

Припекало. Черепахи, разомлев от жары, не шевелились, лишь изредка поводили головой. Что с ними будет с наступлением холодов? Зиму точно не переживут, жаль. Эй, полегче, одёрнула себя Вера, какой-то умник, программировавший локацию, воткнул их сюда ради хохмы, а ты беспокоишься. Не о том думаешь, соберись, всё получится. Маленькая черепашка неторопливо сползла с коряги, всколыхнув мусор, и скрылась под водой.

— Жаль, — сказала вслух Вера. — Я бы взяла, да у меня кот.

На тротуар спланировал голубь. Курлыкая, он кругами подбирался к рассыпанной возле урны шелухе от семечек.

— У тебя нет кота, — возразил Антон.

— Есть.

— О'кей, сменим тему. Думаешь, это пятый сеанс? Думаешь, наконец-то наладила контакт с одним упрямцем и готова идти дальше? Нет, не готова.

— Что?.. — опешила Вера.

— Забыла? Про стекляшку, недействующее кодовое слово, невозможность выбраться? — Антон с досадой ударил по скамейке. — Вспоминай, Вера, вспоминай! Иначе тебя будут гонять как белку в колесе, до упаду, до изнеможения, и врать, врать напропалую, отнимая последнюю надежду.

Вера вздрогнула. Как белку... раз за разом. Растеряно огляделась: пруд? черепахи? Точка входа на мосту! — с обжорами-утками и батоном. Ничего не менялось, корректировки не было — она не завершила сеанс, застряв в наведённом сне. Хляби памяти отверзлись, грозя затопить сознание: убогая однушка, наказание за любопытство, необычное, замкнутое в кольцо время, попытки сбежать...