Ова 4 (часть 2)

Коноховец перевел взгляд на девушку, показывая, что отлично чувствует ее пристальный взгляд. Он всегда замечал ее взгляд, даже когда она это скрывала. Прекрасный миф о том, что любой опытный синоби всегда ощущает, когда на него смотрят. Глупость. Любой опытный синоби может смотреть так, что его взгляд не ощутить обычным чутьем. И этот взгляд. Тусклый свет зрачков. Странный взгляд. Будто взгляд со стороны, спокойный, отрешенный. Будто ему плевать, что происходит вокруг, будто он — сторонний наблюдатель. Стоит признать, в его поведении это тоже отражалось. Кьюджин узнал, что здесь проводятся какие-то эксперименты, и ничего. Как будто так и должно быть. Нет осуждения, нет настороженности. Только интерес, и то слабый. Видимо, у синоби, отправившего на тот свет не меньше тысячи человек, понятия морали, если и остаются, приобретают весьма своеобразные формы.

Коноховец потерял к Рьюзецу интерес и снова уставился в пустоту, над чем-то размышляя. Ее взгляд ему был безразличен.

— Могу я задать вопрос?

— Не обещаю, что отвечу.

— Почему ты сидишь здесь? В тюрьме? Не верю, что тебя действительно можно здесь удержать против твоей воли.

Кьюджин все так же смотрел перед собой.

— Есть причины.

На чем ответ и закончился. Но он и не обещал, что обязательно ответит.

— У тебя есть семья?

— Возможно.

— Завидую твоей жене.

— Звучит, как насмешка, учитывая, где я нахожусь, — сохраняя спокойный голос, отвечал Кьюджин.

— Но у тебя есть причины на это, — напомнила Рьюзецу.

Коноховец кивнул, переведя взгляд на потайную дверь. Ту самую дверь, что вела в лабораторию Муку. Затем перевел взгляд на Рьюзецу.

— Я знаю, кто поднял тревогу.

На то, чтобы сложить два и два, у девушки ушли мгновения. Она вскочила, соображая, что сделать. Броситься к выходу или остаться здесь. В конечном итоге, подопытные не должны были ее атаковать. Вроде. Но раз они снова вырвались на свободу... Параллельно с этими мыслями она материла Муку, у которого в очередной раз все пошло через...

Дверь с грохотом проломилась, и через образовавшееся отверстие вывалился некто. Он не был заключеным, судя по обрывкам одежды. Нет, один из тех, кто работал внизу. Но в остальном... Почти прозрачная кожа, красные круги пропитанной кровью плоти вокруг глаз, черные татуировки, точнее, какие-то символы, появившиеся от вливания чакры. А вот лица Рьюзецу не узнавала, потому что оно немыслимо изменилось. Челюсть выдвинулась вперед, сузилась. Вся голова как-то странно вытянулась. Существо переводило взгляд с сидящего на своем месте Кьюджина на Рьюзецу, будто само еще не решило, что будет делать дальше. Лишь стояло и смотрело, глубоко дыша, отчего расширялась и сжималась грудная клетка.

— А я понял, зачем нужна была сенчакра, — задумчиво произнес Коноховец, рассматривая новое действующее лицо, — она позволяет мутировать организму.

Из прохода вывалились еще два собрата первой твари и зарычали на Кьюджина, тогда как первый рычал на Рьюзецу. Коноховец едва заметно поморщился — этот балаган начал ему серьезно надоедать.

Глава 4/19.

Рванулись с места все практически одновременно. Рьюзецу дернулась в сторону, складывая печати, а Кьюджин выхватил из-под себя стул и швырнул его в того противника, который атаковал девушку. Стул ударил ему по голове, дезориентировав. Второй противник, бросившийся на Коноховца, хотел то ли ударить головой, то ли укусить, но не вышло. Кьюджин перехватил его голову, стукнул лбом о стол и добавил ударом локтя по затылку, отчего голова пробила столешницу, пройдя насквозь по самую шею. Последний противник вскочил на стол и прыгнул на Коноховца сверху, но был перехвачен и выброшен в окно. Пробив толстое стекло, он улетел вниз. Рьюзецу, которую окружили маленькие пламенные шарики, кажется, даже имевшие что-то вроде лиц, выстрелила ими в противника, но попали далеко не все. Псих загорелся, но вместе с ним загорелось и все дерево вокруг. Кьюджин осуждающе глянул на девушку:

— Ну вот, устроила пожар в кабинете любовника.

Не успела Рьюзецу возмутиться, как Коноховец подскочил к ней, подхватил на руки и, взяв разбег, выскочил в разбитое окно. Рьюзецу пискнула лишь во время прыжка, а затем было слышно только свист воздуха. Несколько секунд полета позволили чуть оглядеться щурящимися глазами. Пламя. Во всех корпусах что-то полыхало, а заключенные выбегали на улицу.

Приземлились с негромким ударом. Девушку на несколько мгновений вжало в руки парня, но ощущение быстро прошло, и она встала на ноги. Контролируемый бардак вокруг медленно превращался в откровенный хаос. Все больше заключенных выбегали на улицы, среди них были и надзиратели и даже синоби клана. А еще то там, то здесь, мелькали психи с измененными лицами, хватали кого-то и утаскивали в неизвестном направлении.

— Зачем ты прыгнул? — девушка бросила на Коноховца вопросительный взгляд.

— Туда поднимались еще твари, а у меня не было желания с ними драться, — он оглянулся, проводя по заключенным взглядом, — к тому же, своих надо найти.

Рьюзецу ухмыльнулась:

— Своих?

— Мы в ответе за тех, кого приручили. Ищи, — он тоже ухмыльнулся, — своих. Ваши синоби способны с этим справиться.

И, больше ничего не говоря, побежал к восьмому корпусу. По пути пришлось распинывать и расталкивать самых нерасторопных, да и зеки бежали из медленно разгорающихся корпусов. Точнее, уже не бежали. Все, кто мог, уже выбрался наружу, и, когда Кьюджин подошел к широким створкам дверей, изнутри на него прыгнул противник. Коноховец схватил створку и резко двинул ее навстречу. Тварь с гулким ударом врезалась головой в металл и потеряла равновесие. Кьюджин схватил противника за голову и зажал его шею между двух створок, а затем подпрыгнул и ногами ударил по обеим. Створки ворот сомкнулись, сжав шею между собой и оторвав противнику голову. Проводив взглядом откатившуюся голову, явно мертвую, Кьюджин хмыкнул и зашел внутрь.

Камеры по большей части уже опустели. Кое-где были раненные, где-то бушевали твари, где-то даже еще отбивались обычные зеки. Вечеринка в самом разгаре. Просканировав каморку надзирателей, Кьюджин зашел внутрь и достал из стола кунай. Все же это лучше любого кухонного ножа, и вполне подходящий инструмент для, к примеру, обезглавливания.

Между лестничными пролетами было достаточно широкое пространство, так что Коноховец не поднимался по лестнице. Первым же прыжком запрыгнув на третий этаж, еще двумя он поднялся на свой уровень. Прислушался. В апартаментах никого не было, во всяком случае, он никого не заметил. Вошел, осматривая обстановку, прислушиваясь к запахам. По виду, драки здесь не было, все вещи на местах, ничего не перевернуто и не разбито. Судя по запаху, и Кин и Заку ушли еще до ужина и больше не приходили.

Выяснив все, что его интересовало, он вернулся на лестничную площадку и без затеи спрыгнул вниз. Неожиданно резко на уровне пятого этажа откуда-то сбоку выскочила сжатая в кулак рука. Ударом Кьюджина впечатало в стену. Стряхнув с себя крошку, Коноховец поднялся, сразу блокировав удар подскочившего к нему противника. Этот выглядел крупнее остальных. Высокий, почти два с половиной метра, полноватый — если по-простому, походил на сумоиста, разве что мышцы были отлично видны под кожей. Удар левой руки Кьюджин хоть и блокировал, но снова оказался впечатан в стену. Силы у противника...

Резко отступил, уклоняясь от неприятно быстрых ударов рук. Не то, чтобы совсем быстрых, мог бы уклониться и контратаковать, но не хотел. Пропустив над собой еще один прямой удар, резанул кунаем по сухожилиям, пригнулся, сблизился, уходя от удара второй руки, резанул по ногам и прыжком перемахнул через перила. Приземлившись, но не забывая следить за слегка замешкавшимся противником, пошел к выходу. Однако за дверями корпуса стоял еще один точно такой же сумоист. Открыв дверь и всмотревшись в лицо мужика, Кьюдин отметил его сходство с предыдущим. Братья, возможно, даже близнецы. Разве что один волосы стянул косичкой и носил аккуратную бородку с усами. А у второго волосы отстрижены и усов нет, но есть бакенбарды.

— Вы что, самые умные?

Мужик улыбнулся ему в ответ, кровожадно так улыбнулся:

— Не... мы самые здоровые.

Из-за дверей раздался грохот от приземления второго брата. Кьюджин на миг сосредоточился, отыскивая поблизости синоби. Следовало наконец избавиться от печати. Но сначала...

Дверные створки вылетели от выпрыгнувшего на улицу противника. Тот сразу кинулся на Кьюджина, да и второй ничуть не отставал. Кьюджин успел уклониться от одного взмаха, прыгнуть, уклоняясь от второго, но угодил прямо на третий. От удара его, будто игрушку, отшвырнуло в сторону, заставив пропахать своим телом землю между корпусами. Он даже не успел подняться, когда к нему подскочил один из братьев, нанося удар коленом. Кьюджин блокировал, но не помогло — слишком сильный удар. Он врезался в стену за спиной, проминая кладку, и сразу же в живот прилетел удар от второго брата. Третьего удара Коноховец нанести не позволил, зацепившись руками за стену и перевернувшись вверх головой. Так что кулак сумоиста врезался туда, где его уже не было.

Кьюджин прыгнув, стараясь приблизиться к дверям седьмого корпуса — там еже был живой синоби и даже вполне в сознании, похоже, повезло парню. Но добраться до ворот не дали. На втором прыжке один из братьев схватил его за ногу, замахнулся, как тряпичной куклой, и ударил о землю, а затем еще приложил об угол здания, выбив телом Коноховца пару десятков кирпичей. Третьего удара нанести не успел, Кьюджин вырвался из захвата и откатился в сторону. Присел, сплюнул кровь. Это становилось опасно, сейчас он не мог так быстро блокировать повреждения, не заставляя печать обжигать собственное тело. Следовало избавиться от печати раньше, но Кьюджин стал слишком самоуверенным. Вот и расплатился сполна.

Глянув на кинувшихся к нему братьев, Коноховец вздохнул поглубже и шагнул. Грудь и спину обожгло печатью, но он ввалился в двери седьмого корпуса. Морщась от боли, он топал туда, где лежал синоби, и мысленно надеялся, чтобы никто не оказался на его пути. Лишних сил на то, чтобы держать еще и усиленные чувства, не было. Не повезло — на него выскочил один из психов. Скрипнув зубами, Кьюджин покрепче перехватил так и не выпущенный кунай. Противник двумя прыжками сократил дистанцию и бездумно бросился на противника. И сразу поплатился за это врезавшимся в печень кунаем. Кьюджин перебросил судорожно дернувшееся тело через себя, пнул по голове и пошел дальше, так как двери корпуса уже с грохотом влетели внутрь. Не было времени добивать. Этот псих поднимется и поднимется быстро, регенерация закроет раны за несколько секунд, но это будет уже не важно.

Коноховец ввалился в дежурку, сразу откинув прижавший синоби стол. Тот сначала испугался, но сделать уже ничего не мог, только двигал глазами.

— Сними печать! Давай!

Синоби покосился на переломанную руку. Вторая была зажата мусором. Кьюджин сам поднял руку синоби и прижал к своей груди. От боли в потревоженной конечности синоби едва не потерял сознание, но все же откашлялся, сосредоточился и произнес:

— Катон: Тенро, отмена!

И раньше, чем печать полностью отпустила тело сеннина, синоби увидел горящие, будто звезды, глаза.

— Спасибо, парень, — уже совершенно другим голосом произнес сеннин.

В комнату ворвалась одна из тварей и дернулась к сеннину. Но тот мгновенно встал, развернувшись, и еще успел нанести удар рукой снизу вверх, прямо в грудь гада, отчего тот пробил потолок. Кьюджин чуть пошатнулся, снова сплюнул кровь.

В дверной проем заглянул один из братьев, крикнув:

— Я наше...

Договорить он не успел. От удара в лицо он полетел вперед головой, пробивая все перегородки на пути. Кьюджин шагнул из дверей, и сразу получил удар кулаком по голове. Но от удара лишь слегка отвел голову в сторону. Сумоист даже замешкался на миг, а затем получил ответный удар, от которого полетел туда, откуда пришел. Коноховец потер ушибленную челюсть, заодно проверяя собственное состояние. Несколько недель воздержания от нормального использования чакры сказались негативно, да и полученные парой минут назад удары тоже здоровья не прибавили. Мысленно отметив себе необходимость предъявить Муи требования компенсации за неудобство, Кьюджин несколькими шагами переместился к выходу.

Но сзади снова зашевелились. Братья ожидаемо оказались живучими, и сеннин лишь поморщился. Возиться с ними никакого желания не было. Однако, выбравшись на улицу, они не кинулись в атаку, а лишь утерли один разбитый нос, а другой губу.

— Брат? — прогнусавил тот, что был с разбитым носом.

— Да, брат, — кивнул второй.

Чуя какие-то неприятности, Кьюджин рванулся к ним, чтобы не дать им сделать то, что они собрались сделать. Но не смог. Оба сумоиста держали под языками какие-то капсулы, которые и раздавили зубами. Проглотив содержимое, они оба оскалились. Кожа на их лицах начала быстро бледнеть, а вены, наоборот, темнели, даже чернели. Глаза заволакивало пеленой, и на коже вокруг них появлялся черный рисунок. Сеннин тоскливо выдохнул:

— И что же вы все с собой делаете?

Братья не стали отвечать, бросившись в бой. Двигались они быстрее, чем раньше, но все равно недотягивали до сеннина. Но и Кьюджин, уклонившись от пары ударов, нанес ответный. Был немного удивлен. Удар, от которого в прошлый раз они летали, не задевая пола, в этот раз одного из них лишь пошатнул.

Муи удалось справиться с основной проблемой. Заключенные были загнаны в первые два корпуса и забиты туда битком. Вместе с надзирателями. На улице остался только он сам и синоби клана, способные противостоять тварям. Основной бой закончился, и Муи обвел взглядом прогулочную площадку. Трупы, много трупов. Не меньше трети заключенных лежали здесь вместе с половиной надзирателей. Многие тела просто разорваны, некоторые горели, некоторые уже просто тлели. Запах крови и обожженной плоти лез в нос, но сейчас волновал Муи мало.

У него вообще было всего три вопроса. Где Рьюзецу? Где Муку? И где Кьюджин?

Рьюзецу нашлась сама. Муи опасался, что она не сумеет выбраться из кишащей тварями крепости, но оказалось, Коноховец сделал ему одолжение и вытащил девушку, когда выбирался сам. Так что любовница была неподалеку и старалась не обращать внимания на трупы и запах.

Где сидит сын, Муи догадывался. Но идти туда совершенно не спешил. Судя по тому, что он видел, твари были порождениями артефакта. Слабым подобием того, чем должен был стать его сын, если пришлось бы, усиленные минералом, да и то не все. Но у них была одна слабость. С минералом или без, яд артефакта убьет их всех, может, за несколько часов, может, к утру, а может, и за сутки. Но в любом случае Муи лучше дождется, пока они передохнут сами, чем полезет в подземелье, рискуя людьми.

А вот с сеннином было неясно. Не заметить его было бы сложно, значит, в бою он не участвовал. Да и между заключенными, которых затолкали в камеры, прятаться бы не стал. Значит, либо уже мертв, во что верилось с большим трудом, либо где-то сражается, либо уже сам штурмует подземелья, что не удивило бы Муи.