Игра Владыки (общий файл)

На плечо невесомо опустилась рука. Я повернулся, встретил понимающий взгляд синих глаз.

— Дай им время на акклиматизацию. — Нутарэ улыбнулся. — Девушка намного крепче и гибче, чем ты думаешь. Сейчас закончится установка привязок, и она выйдет из ступора. — тихий смех и легкая улыбка. — Истойя еще не раз удивит.

Она уже удивила. Сперва тем, что поиск подходящей Фигуры показал именно ее. Потом — своими несоответствиями моим ожиданиям и неожиданными, непонятными своим происхождением реакциями на окружающих. На вроде бы привычный для нее мир, на который она смотрела как на нечто... чуждое и неприемлемое. Раздражающе-отвратительное. Это меня удивило и задержало внимание на достаточно долгий срок, чтобы я упустил другие отклики. А потом я нашел аззара и мои поиски завершились.

— Не переживай за нее. — тихо сказал Немион. — В ее случае подобный ступор и ментальный стазис нормальное явление. Они скоро пройдут. Для истойя становление привязок дается намного тяжелее и мучительнее. Ощущения, словно... — он замер, подбирая слова, — весь мир раскалывается и собирается заново. Чуть иначе. С другими приоритетами, даже если они пока неявные. Она сейчас очнется. Перепсихует, может — поистерит, может даже поревёт, давая выход эмоциональному напряжению. И успокоится.

— Надеюсь. — едва слышно произнес я, отводя взгляд от одинокой фигурки на берегу.

На душе было тяжело. От этих двоих разумных зависит не только моя жизнь, но и жизнь моего мира и всех, кто его населяет. А я с ними поступаю так... неправильно. Хуже, что я не знаю, какова будет их реакция на мои действия. Как они поймут то, что я с ними сделал? Как поведут себя?

Я могу предугадать реакцию обычного человека: люди в чем-то довольно типичны и их действия просчитываются. Но мои избранники... Аззар. Его я понимаю лучше. Возможно, я ошибся, но когда я наблюдал за ним, я увидел... зверя. Хищника. Искреннего и честного в своих поступках и мыслях. Он мне нравился, равно вызывая опасение и восхищение. Я здраво опасался привлекать его внимание: аззар непредсказуем в выводах и решениях, жесток и ужасающе практичен. Но я восхищался им, впервые увидев в разумном столь необычное сочетание противоречивых качеств. Истойя же вызывала смешанные чувства. Ее я не понимаю до сих пор. Я не понимаю ее мотивацию и образ мышления, и именно этим она привлекла мое внимание. Своей странностью и дисгармонией с тем социумом, в котором она выросла.

Возможно, Немион прав, и я зря переживаю? Возможно, стоит оценивать ее иначе? Не как женщину человеческого вида? А как... Как кого?

— Тебе следовало более внимательно изучать свои Фигуры. — мягко, с мимолетным укором произнес Нутарэ, словно он видел мои мысли и слышал сомнения. — Не их тело, ауру и энергетику. Всё это вторично. Эти параметры формируются физическим носителем. Они могут подвергаться коррекции и изменениям. Мы можем подобрать артефакты, провести ритуалы и изменить тело, поменять вид и внешность. Но мы не сможем изменить личность без ломки и прямого воздействия, что недопустимо в условиях ан"агарумм и в случае ошибки может стать причиной сумасшествия твоих избранников.

Я слушал и молчал, не пытаясь оправдаться, потому как я и правда ограничился поверхностным наблюдением. Мне было неловко, когда я наблюдал за ними, особенно, когда по случайности наводился в моменты... интимного характера. Хорошо еще, что отсутствием личной жизни мои избранники не доставили мне еще большей неловкости от собственного вуайеризма.

— Что ты можешь сказать про девушку? — спросил Немион.

Друг стоял в пол оборота, разглядывая мою избранницу. Лицо умиротворенное, как бывает у него в моменты довольства ситуацией, но глаза чуть сужены — признак напряженной работы разума. Аналитик. Я знаю его область работы, но до сих пор не знаю, что именно он делает. Удивительно, как много я не знаю про тех, кого искренне зову друзьями. Неужели, я столько же не знаю про тех, на кого надеюсь?

— Чем она занимает свое время? — тихо добавил Нутарэ.

Творец подошел к прозрачной преграде окна, остановился, привычно сложил руки на груди. На меня он не смотрел, но это его нормальное поведение: на моей памяти Нутарэ редко смотрит на собеседника во время беседы и почти никогда — в глаза.

— Она проводит время за чтением и играми. — ответил я, не повышая голоса и не нарушая хрупкую тишину зала. — Иногда рисует. Пейзажи в основном. Редко — портреты. Чаще всего просто какие-то бессистемные и лишенные смысла линии на всем, что попадает под руку. Узоры.

Это я рассказать мог. Я много за ней наблюдал, пытаясь понять причину своего выбора, но так и не получил ответа на главный вопрос: "Почему Ритуал Поиска выдал именно ее?". Но наблюдение ничего не показало. Человек как человек. Одинокая самодостаточная нелюдимая девушка, убивающая свою жизнь в чужих фантазиях. Более всего я не мог понять ее увлечения играми. На мой взгляд — глупое занятие, тратящее огромное количество времени в пустую.

— Во что она играла?

Вопрос Нимуса прозвучал... неожиданно. Я даже на мгновение растерялся от интереса к столь бесполезному времяпровождению, высказанному без иронии.

— Во всякую кровавую гадость. — не скрывая отторжения ответил я. — Взгляд из глаз героя или с его спины. Войны, кровь, монстры, нежить, чудовища. Тяжелые, жестокие миры, которые я бы не хотел увидеть даже в воплощенных реальностях.

— Вот как.

Нимус взмахнул рукой, вытряхивая на экран кадры из сомнительных увлечений истойя. Везде — разруха, кровь, смерти и кошмар.

— Эти?

Я кивнул. Знает же, что эти. Из моих записей выбрал.

— Довольно... необычные предпочтения для девушки, не так ли? — иронично, но удивительно-серьезно спросил эофолец, увеличивая некоторые кадры.

От картинки с нежитью мутантом-младенцем меня вновь неприятно дернуло, повеяло стылой жутью. Придумывают же люди такую мерзость... а потом силой своей веры в то, во что играют, делают ее реальной, и эта... гадость расползается воплощенными реальностями по Мультиверсуму.

— Да. Я был... неприятно удивлен.

— А зря. — ухмыльнулся демон, вновь переключая кадр на страхолюдного монстра с оружием вместо лап. — Предпочтения в подобных вещах лучше всего показывают характер и предрасположенности. Лучше, чем что-либо еще, что можно увидеть в мирное время.

— Что можно понять по подобным... — я покачал кистью, не зная, как правильно сформулировать вопрос.

Нимус убрал беспорядок с экрана, оставив сгруппированные по какому-то признаку кадры.

— Посмотри на ее выбор, Хартахен. Четкое деление. Больше всего — выживание. Различные сюжеты, разный антураж, но всё это объединяет единый жанр — выживание одиночки в агрессивном мире. Неважно, какой антураж: гибель цивилизации, всплеск нежити, древний мир с огромными хищниками, ненаселенный остров посреди океана, дикая природа или чужой мир. Суть едина: выживание в одиночку. То, что у нее начинается сейчас.

Нимус расхаживал возле экрана, активно жестикулируя. Его радовало то, что он увидел за эти дни, его радовала истойя: он улыбался, глядя на нее.

— А остальное? Эти кошмары.

— А тут сложнее. — улыбка исчезла, он нахмурился. — Чаще всего в центре внимания всё, что касается нежити.

Кадры развернулись веером, вытащенные из различных групп.

— Остальное идет по остаточному принципу и надолго ее не задерживает. Истойя цепляет всё, что касается выживания и неживых. Дальше — демоны и мутанты. Монстры различных категорий. И симпатии у нее явно не на стороне людей.

Это я уже сам заметил. Если есть возможность выбора, девушка всегда выбирала сторону чудовищ. Любимые герои, выбор развилок сюжета, комментарии, иногда — довольно язвительные и грубые, что вызывало вопросы в ее адекватности.

Неужели она настолько не любит родной вид?

— Возможно, на ее выбор непроизвольно влияют остаточные воспоминания из прошлых жизней. — произнес Немион, подойдя к экрану. — Слишком узкая выборка, чтобы это могло быть случайностью. Душа не является чистой, следы множественных перерождений на ней есть.

Это я тоже знаю.

— Пока причина неважна! — рыкнул Нимус, прерывая пространные разговоры. — Воспоминания, ностальгия, инстинктивная тяга — несущественно! Важно, что она морально готова воспринимать подобное без критичного вреда для психики. Что может встретиться в мирах, отобранных для ан"агарумм — неизвестно даже Чи"Инару. Не он будет выбирать, а механизм ритуала. Никто из нас не сможет вмешаться в этот выбор. Это убирает возможность подтасовок, когда обе стороны приходят к взаимопониманию еще при активном Праве Последнего Шанса.

— Ан"агарумм — самый древний из базисов Игры. — произнес Нутарэ, вновь подходя к окну и глядя куда-то в горизонт моего мира. — Нам не удалось узнать, какой именно ритуал лежит в его основе. Его первое срабатывание стало неприятным сюрпризом и для того, кто впервые по наитию инициировал Право, и для его противника. Именно незнание механизмов работы ан"агарумм — причина колоссальной смертности и процента провалов. Игроки узнавали эти правила на чужом опыте. Потому за такими... инцидентами всегда наблюдают другие, чтобы вынести для себя хоть какую-то крупицу информации.

— Ну и поднасрать при возможности. — проворчал Нимус.

— Не без этого. — согласно кивнул Нутарэ.

С каждым узнанным фактом и нюансом я все больше понимаю, какой... глупостью было мое решение об ан"агарумм. Куда проще и практичнее было засвидетельствовать свое поражение, уйти и... создать другой мир. А свой — Артэфу — отобрать силой или перекупить за работу. Не так уж сложно мне было бы сделать что-то равноценное для обмена и куда более простое для управления. Я мог хотя бы поинтересоваться причиной нападения и узнать, что я могу предложить в обмен на свой мир.

Но... Сделано что сделано.

— Что мы можем сделать, не нарушая правила? — тихо спросил я.

— Что сможем — то сделаем. А пока план не меняется. К следующей ночи посмотрим, как стоит поступить: снять печати только с истойя или и с аззара тоже.

Немион устало повел плечами, глянул на экраны и текущие по ним сплошным потоком данные, покосился на меня.

— Эти двое суток станут решающими. Пока не увидим действий истойя и ее реакции, особенно — на аззара, что-либо еще планировать бессмысленно.

* * *

Восход солнца — прекрасен. Рождение нового дня под робкие проблески ласковых лучей, разгоняющих тягучий утренний сумрак и укутывающих прозрачным шелком небес острые бриллианты звезд. Привычное, в чем-то естественное зрелище, один из ненавязчивых даров вселенной для тех, кто в состоянии этот дар оценить по достоинству.

Восходящее из безмятежной бездны океана величественное двойное светило слепило глаза яркими, но по-утреннему мягкими лучами, удивительно-многоцветное небо переливалось оттенками лазури и нежного розового шелка, играло золотыми отливами. Прозрачная дымка облаков невесомым пухом окутывала сиреневую красавицу-луну и нечто ослепительно-яркое, поблескивающее на ее фоне, словно где-то там в космосе висел кристалл льда и искрился преломленным светом. Вторая луна скромным серебристым диском выглядывала из-за темного силуэта гор, практически растворяясь в свете двойной звезды. Третья — бледно-розовая в ярких лучах, с отчетливой краснинкой, в ночном мраке нальющаяся кровью и багрянцем раскаленной магмы.

Прохладный ветерок трепал волосы и холодил на мокрой коже, обдувая лицо и пробираясь под одежду, бодрил и смывал отупляющий ступор. Осознание произошедшего пришло как-то легко и естественно, ненавязчиво отметая все доводы так называемого здравого смысла: это — по-настоящему! Это — не иллюзия переклиненного от бесконечности игровых миров сознания, не глюки воспаленного воображения, не психоз, не сбои в работе мозга. Это — реальность!

— Невозможно, да?

Собственный шепот словно подвел какую-то черту в сознании, повернул невидимый рубильник, выбивая из полуобморочного ступора. Разом навалились ощущения и звуки: рокот океана, накатывающего на галечный пляж; шелест травы под порывами прохладного ветерка, еще несущего в себе ночной холод; свист и стрекот насекомых в разнотравье, пение утренних птиц, порыкивание и попискивание, раздающееся где-то совсем неподалеку; плеск воды, разбивающейся об одинокие камни. Глаза слезились, отдавались резью и немым возмущением на такое к себе отношение: долгий неотрывный взгляд на восхитительно-прекрасные светила не прошел даром. По щекам катились слезы, спадая с подбородка, губы непроизвольно подрагивали, а взгляд сам собой раз за разом возвращался к отвесной стене гор, подпирающей небеса.

Совсем недавно мрачная громада, темневшая сгустком мрака на фоне нежного золотисто-лазурного неба, посветлела, блестя золотом на склонах и отливая насыщенной синевой в тени. Мощные горные кряжи простирались на километры отвесными скалами и бездонными ущельями, крепостной стеной поднимаясь из океана и срываясь серией небольших уступов в пологие склоны, милостиво подпустившие к своему подножию разнотравье равнины.

Всхлип вырвался сам собой. В груди что-то сжалось в тугой комок, подкатывающий к горлу и готовый вот-вот прорваться в безобразную истерику с криками, проклятиями и реками слез.

— Если вы "попали", не расстраивайтесь! Могло быть хуже!

Слова сорвались, словно этот комок сам вытолкнул их из горла. Я непроизвольно шмыгнула носом, вытерла текущие слезы.

— Всегда может быть хуже!

Где-то неподалеку громко чирикнула птица. Этот чистый, мелодичный звук выбил из накатывающей истерики и паники, возвращая здравость рассудка и способность логически мыслить. Я словно очнулась, вынырнула на поверхность из мутного омута страхов и паники.

— Все! Хватит! — зло буркнула, вытирая остатки слез с опухшей физиономии. — Что за истерика? Жить расхотелось?

Жить мне хотелось. Очень-очень хотелось!

— Хватит сопли и слезы размазывать, раз уж жить хочется! — я поджала губы, подавляя непроизвольные истерические всхлипы, вновь глянула на вереницу лун в перламутровых небесах, сглотнула тугой ком, подставляя лицо лучам утреннего солнца.

Не так уж всё и плохо. Что с того, что это — другой мир? Я жива, планета вокруг вполне подходит для жизни, территория приятная, природа — красивая, место — удобное. Выжить можно!

— Ну что, Рини? Хотела изменений в жизни? — зло рыкнула я, рывком снимая сумку с плеча. — Хотела! — сумка была аккуратно поставлена на камень. — Мечтала об интересной и полной событий жизни? — еще один язвительный, риторический вопрос самой себе. — Мечтала! — фыркнув, я достала из кармана платок. — Получила? — гадость какая эти слезы и сопли! — Получила! — платок был использован по назначению, сложен и возвращен на место. — Вот теперь радуйся и нечего раскисать! Не с голой задницей попала!

Звуки собственного голоса отрезвляли, позволяя сосредоточиться на смысле и словах, а не на панике и эмоциях. Нельзя мне истерить. Нельзя! Нельзя паниковать и бояться! Страх губит. Он — причина ошибок, ведущих к смерти и фатальным травмам!

Мне нельзя бояться этот мир!

— Выживу. — прошептала я, всматриваясь в золотящийся под лучами солнц отвесный склон. — Не пустыня какая-то, не отравленная химотой свалка, не мутировавшая дрянь и не зомбятник. Мир красивый, живой, гармоничный. Здесь можно выжить.