Неблагодать

Пролог

Трёхлетний Ирек Исмарен сидел на ковре посреди россыпи деталей игрушечного дроида. Император Палпатин внимательно наблюдал за ним, но Ирек не обращал внимания. Решительно упираясь руками в ковёр, он перебирал детали взглядом, пока не остановился на маленькой пушке с краю ковра. Глаза мальчика сузились, плечи слегка напряглись; мгновение спустя игрушечная пушка беззвучно взмыла в воздух и поплыла над ковром к полусобранному боевому дроиду, где, звучно щёлкнув, встала на своё место.

Ирек не пытался действовать руками, он использовал только Силу. Координация у него была ещё ненадёжной, ребёнку в этом плане было далеко до взрослых, и иногда детали у него мазали мимо предназначенных им мест. Но Ирек исправлял эти мелкие ошибки, причём, как правило, самостоятельно. Деталь за деталью его боевой дроид наращивал мощь, приближаясь к своей окончательной форме.

Император Палпатин смотрел, как играет его маленький сын.

Ковёр, на котором сидел Ирек, был плоским и гладким, словно поверхность стола. Для конструкции дроида он подходил идеально. Роганда Исмарен, мать мальчика, сидела по другую сторону ковра, облачённая в зелёный и красный шелк, и наблюдала, как Ирек трудится над конструктором. Приглушённый свет покоев и темнота ковра придавали женщине оттенок нереальности, будто она была голограммой; древний ситхский узор на ковре был ещё черней и, казалось, сочился сквозь её бледную кожу. "Терпение", — подумал Палпатин; фигура женщины, казалось, олицетворяла эту добродетель.

Или: "Контроль". Вот — батарея другой пушки на волосок промахнулась мимо гнезда, задела незакреплённую пластину брони, и та отвалилась с дроида на ковёр. Однако Ирек не дал матери шанса на упрёк: незаметное движение указательного пальца — и пластина укрылась крохотной, но действенной иллюзией. Роганда ничего не видит на ковре, а Ирек потом спокойно вернёт деталь на место.

Женщина смотрела на всё это с понимающей улыбкой. Мальчик был её малой копией, изящный, хрупкий и красивый, словно экзотический цветок. От Палпатина в нём не было ничего, кроме волнистых волос, голубых глаз — и потенциала в Силе.

В Силе Палпатин видел знакомую душу, которая приближалась к Алым гвардейцам за дверью покоев.

Траун.

Пришло время встречи.

Император подал знак рукой. Роганда поднялась одним плавным движением танцовщицы, схватила ребёнка и поспешила прочь через вторую, меньшую, скрытую дверь. Ирек глядел на своего отца через плечо матери, молча, без ревности и без страха. Почти готовый дроид, детали и ящик из-под конструктора плыли за ними по воздуху на поводке Силы.

Мальчика надо отослать прочь, думал Палпатин, когда дверь закрылась за теми, кто был по сути его семьёй. Он уже принял меры для защиты Ирека, позволив Роганде распространить слух о том, что настоящий отец — малозначимый член Имперского Совета, бывший ученик джедая Сарцев Квест. Эта ложь казалась убедительной — насколько было известно двору, за почти двадцать лет Палпатин так и не зачал детей ни с одной из полудюжины своих наложниц. Он улыбнулся; держать двор в неведении вполне окупалось. Он не признает Ирека сыном официально, не станет учить его пути ситхов. Для бэйнита взять сына в ученики означало сделать его либо своим убийцей, либо жертвой. Палпатин этого не допустит; в мелких привязанностях он проблем не видел. Кибернетик Магроди будет наставником Ирека как в науке о машинах, так и в путях Силы.

Император включил голодек. Вызвав к жизни трёхмерные звёздные карты, он про себя отметил тот факт, что радость от непосредственно предстоящей встречи превосходит в его душе радость от наблюдения за игрой сынишки.

На то были причины. Палпатин знал, что его собственная привязанность к матери мальчика отчасти ложна, создана в результате обоюдоострого ритуала, призванного обеспечить ему её любовь и покорность. Роганда предана своему Императору, но преданность эта целиком наколдована, выращена в её душе против её же воли. Его собственное знание об этом бросало на его тайную семью некоторый оттенок неправды.

А вот связь с Трауном настоящая. Палпатин в очередной раз отметил это, когда Алые плащи открыли дверь и чисский воин ступил в покои, спокойный, хладнокровный, полный радости.

— Старший капитан, — приветствовал его Палпатин, с улыбкой произнося новый титул.

Траун остановился, по-военному щёлкнув каблуками и склонив голову, как должно. Он не вздрогнул, когда двери закрылись и оставили его с Императором наедине. Он никогда не колебался предстать перед Палпатином, повернуться к нему спиной или обнажить горло.

— Ты достойно носишь свой знак ранга, — сказал Палпатин.

Траун поднял голову, встретил взгляд Императора и чуть заметно улыбнулся. Он не подал виду, что ему приятен комплимент, но осанка смягчилась — теперь он больше походил на пришедшего в гости друга, чем на солдата, явившегося на доклад. Он перевёл глаза на голодек, и красный их свет сверкнул ярче.

— Ваши планы, милорд? — спросил он с едва замаскированным интересом.

Палпатин снисходительно улыбнулся и поманил рукой. Траун без колебаний присоединился к нему и, изучая, придвинулся к звёздной карте.

— Внешнее Кольцо, — пробормотал он; его взгляд скользил от одного захолустного мира к другому. — Настало время для экспансии.

В его формулировке не звучало вопроса и горделивых намёков на то, что Траун узнал свои собственные советы, вплетённые в развёрнутый перед ним голограммой план.

— Теперь экспансия неизбежна, — подтвердил Палпатин. — Оставаться в пределах подвластных нам территорий, не расширяясь, было бы глупо.

Траун рассеянно кивнул, чересчур поглощённый картой для ответа. Он не вздрогнул, когда Император коснулся его руки — напротив, подался навстречу прикосновению, принимая знак привязанности без возражений, с пылом, который был бы неуместен, будь он чуть более очевиден.

— Скажи, что ты видишь, — потребовал Палпатин.

Траун мельком взглянул на него, затем поднял руку, прокладывая по карте маршрут. Ровным голосом он анализировал последние разведданные о Чужаках Издалека, сопоставляя собственный отчёт с информацией, которую выложил перед ним Император. Очаровательно было видеть, как он целиком погружён в работу, уверен в себе, как бережно старается не стряхнуть с предплечья руку Палпатина.

Император поднял взгляд от карты. Здесь были его личные покои, скрытые от посторонних глаз; вокруг в пространстве располагались артефакты ситхов, каждый на своём особом месте. Они излучали плотную ауру, которой Траун не воспринимал. Он стоял в центре искусной сети Силы, ничего не чуя, не осознавая, не в состоянии постичь, чем окружён.

Гений, да. Родственная, но и безобидная душа, — слепая в Силе — неспособная бросить вызов Палпатиновой власти.

На полке напротив стояла стройная статуэтка. Она казалась почти незаметной, теряясь среди более значимых предметов в зале. Чёрное вулканическое стекло поглощало весь падающий в него свет, скрывало форму и отторгало тени. Невыразительный до безликости лик, лежащие на щеках ладони — женщина кладёт на лицо руки; мужчина поворачивает к свету голову убитого врага. Нежность. Отчаяние.

"Покорность". Таким было древнее ситхское имя и действие статуэтки. Палпатин использовал её с Рогандой Исмарен; использовал с Исанн Айсард. Но его привязанность к этим женщинам не достигала той глубины, что привязанность к нелюдю, который сейчас стоял рядом с ним, умело сплетая в совместный замысел будущее галактики. На Трауна Палпатин силу статуэтки не обращал. Он не видел необходимости — ведь верность Трауна тверда и без нашёптываний Тьмы. Но, что ещё важнее, Император знал — использовать артефакт против Трауна было бы в конечном счёте неразумно. Нет ничего сильнее и надёжнее любви, рожденной доброй волей.

Он сжал пальцы на локте Трауна. Речь капитана споткнулась и оборвалась; Траун обернулся к Палпатину со спокойным любопытством, вопрошая молча — что не так?

Ничего. Всё как должно. Палпатин разжал хватку, кивком велел Трауну продолжать, почувствовал, как ожидание утекает из мышц капитана. Траун обратился назад к карте и возобновил планирование. Свечение его глаз скользнуло по статуэтке — красная вспышка на бездонно чёрном.

Грань между покорностью и любовью тонка, думал Палпатин; этот урок Империя преподаёт немногим. У Трауна вскоре будет возможность обрести этот опыт. Многих людей такой урок сломил бы, стёр бы в прах.

Других он делает сильнее — прочнее, прекраснее, как вулканическое стекло, когда магма стынет.

Палпатин повернулся к Трауну с трепетом предвкушения, выжидая, пока тот закончит говорить.

Настало время рассказать ему про Лотал.

Глава 1

— Он не ходил к другим пленным, — сказал охранник за дверью камеры.

— Других пленных нет, — помолчав, ответил его товарищ, постарше и с ядрёным акцентом уроженца Среднего Кольца. — Из этой ячейки точно. Выжила только тви'лечка.

У Геры сжалось сердце. Она опустила голову назад на койку. Перед глазами возник Кэнан — он протянул к ней руку в крови за миг до того, как пространство вокруг него полыхнуло огнём. Раненая нога Геры отозвалась на воспоминание жгучей болью.

— А предатель?.. — не унимался младший охранник.

— К предателю он зашёл один раз, — сказал второй. — Только чтобы сообщить ему о предстоящей казни. В камере пробыл не больше пяти минут.

Они умолкли, предоставив Геру её мыслям. Память о последней миссии команды "Призрака" тонула в дыму. Гера помнила удар мощной взрывной волны — он встряхнул каждый орган в теле и бросил её наземь истекать кровью. Потом были одни только смутные ощущения: дальнее эхо чьего-то крика, вой бластерного огня, осторожное прикосновение крепких рук — её поднимают с земли и несут с поля боя.

Траун — так звали человека, который разгромил её команду. Охранники его упоминали; Гера почти ничего о нём не знала. Она позволила векам смежиться и зажмурилась крепко, до резкого эха боли в висках — оно заглушило тупую боль в ноге. Спас её не человек, это она знала точно — помнила, как голова её склонилась набок, когда он нёс её, и она мельком увидела голубые пальцы, что держали её под колени. Помнила Гера и тёплую крепкую грудь, к которой её прижали — чувство, взывающее к основным животным инстинктам. Оно обещало безопасность, в то время как мозг заходился криком — сопротивляйся, беги!

Помнила взгляд прищуренных красных глаз, сверху вниз, задумчивый, не враждебный. Но она не была уверена, что это и правда воспоминание, а не просто сон.

— Как полагаешь, чего он от неё хочет? — негромко спросил молодой охранник снаружи. Гера услышала скрип ботинок по палубе — второй солдат переступил с ноги на ногу.

— Говорит, ему нужно её допросить, — ответил он.

— Допросить? — переспросил другой. — Думаешь, тут у босса сидит девчонка-тви'лечка, и он идёт просто её допросить?

Гера так и видела — охранник поднимает брови и понимающе смотрит на сослуживца. У неё скрутило живот. Оглядев своё тело, она увидела, что не скована — но её повреждённую ногу лечили по минимуму, и она сомневалась, что сможет встать, не говоря уж о том, чтобы кому-то сопротивляться.

— Да, допросить её, — коротко сказал другой. — И сообщить о её предстоящей казни... А вот и он.

Они умолкли. Снова стук ботинок по дюрастали — охранники вытянулись по стойке "смирно" — а миг спустя из коридора донеслись до Геры чьи-то мягкие шаги. Он шёл так тихо, что она его практически не слышала, пока он не оказался прямо за дверью. Она приподнялась и с колотящимся сердцем уселась спиной к стене.

Ей осталась лишь секунда, чтобы взять под контроль выражение лица. Потом дверь открылась и вошёл Траун, и мир качнулся, выйдя из равновесия. У Геры закружилась голова.

На нём была форма имперского офицера; знак ранга выдавал в нём старшего капитана, а значит, на каком бы корабле она ни находилась — название ещё не удалось подслушать — это определённо его корабль. Но человеком он не был, хотя и выглядел почти как человек — кожа голубая, а глаза отсвечивают алым.

Это был тот, кто спас её — и он не был случайным прохожим, как предполагала Гера, кем-то, кого имперцы наверняка застрелили, когда он пытался скрыться с раненой повстанкой на руках.

Он был имперцем сам.

— -

У неё была куча времени, чтобы вообразить себе капитана Трауна. Шаблоном служил стереотипный имперский начальник: бледный тип с водянистыми глазами, слишком тощий для рукопашной, зобастый и мягкотелый. А попадал ли он в этот шаблон или же был одним из редких исключений, значения не имело — со временем Гера поняла, что ненавидит подтянутых, красивых имперцев даже больше, чем пухлых. Жестокость красивых мужчин казалась острее, язвила больше. Они знали — им сходит с рук то, чего не простят другим, и вовсю пользовались этим.

Чего Гера не ждала, так это что Траун окажется нелюдем — первый удар по психике.

Вторым ударом стало то, что они с Кэнаном звали тягой.

Гера чувствовала тягу всего несколько раз в жизни — её словно магнитом потянуло к Кэнану, когда она впервые взглянула ему в глаза. То было не влечение по сути, не влюблённость; всё это с Кэнаном пришло позже. Своего рода нутряное узнавание, инстинктивное знание: вот тот, кого ей с рождения суждено было встретить. Гера ощущала эту тягу к каждому в своей команде, за исключением Каллуса. Они были её семьей, и хотя ей потребовалось время, чтобы по-настоящему их узнать, она чувствовала, что понимает их с момента встречи.

Признание. Родство. Как будто здесь и сейчас, через неделю после того, как стало слишком поздно, она нашла шестого члена команды, которого изначально недоставало, а она не подозревала об этом. Сердце её колотилось в груди, рот затопил привкус жёлчи при мысли, что этот мужчина в имперской форме мог бы найти семью и дом в команде "Призрака".

Шаг Трауна дрогнул, как только он вошёл в камеру. Он стоял и с непроницаемым лицом смотрел в глаза Геры. Ни намёка на выражение — и всё же, как показалось ей, колебание своего рода. Он пристально на неё глядел, изучал, не торопясь шагнуть ближе.

Как будто тоже это ощутил. Словно бы он, тот, кто её здесь запер, в ответ испытывал тягу к ней.

Он сел на стул напротив её койки, на достаточном расстоянии, чтобы выдать определённую мудрость, но и достаточно близко, чтобы дать понять — он уверен, что справится с возможной потасовкой сам, без вызова охраны. И это тоже до боли знакомо — Гера бы именно так и сделала, будь она на его, а он на её месте. Он не принёс ни аптечки для её раненой ноги, ни припасов, ни датапада, но, отмечая эти претензии, Гера вынуждена была признать, что он не притащил и дроида-палача и, насколько можно судить, наркотиков для допроса.

Он сел, скрестив ноги, с прямой спиной; лицо бесстрастно, недавний проблеск чувства скрыт без следа. Гера тоже выпрямилась, с неловкостью осознавая условия в камере — стойкий запах болезни, слой грязи на своём теле после недели, не меньше, в жару без чувств. Она присмотрелась к Трауну, пытаясь определить, как ему запах. Если охранники были правы насчёт его намерений, Гера могла надеяться только на то, что состояние её тела его оттолкнёт. Но он будто бы ничего не замечал — ни отвращения, ни осуждения на лице. Геру потрясла скверная догадка: он притворялся, будто запаха нет. Так на его месте сделал бы Кэнан. Он проявлял учтивость.