В Д

25.

Как же прекрасно просыпаться в своих же собственных хоромах. Никто не будит спозаранку на молитвы. Спал бы так и дальше, если не княжьи обязанности. Моего пробуждения дожидались Агафон и витязи. Новый слуга Кошак полез помогать мне одеваться. Я уже отвык от такого сервиса и чувствовал только неудобство.

С управителем обдумывали разные вопросы, прежде всего добывание денежных средств и варианты переброски набранного административного аппарата и прочей челяди в предполагаемую столицу моего княжества. Решил оставить этого парня на своей должности. Предложенные боярином Фоминичем кандидатуры не впечатлили.

До Волегова от Галича легче и быстрее можно добраться водным путём на насадах по рекам Нее и Нельше с двумя небольшими переволоками. Расстоянием примерно в семь поприщ. Места заселённые, кроме конечной части. Можно получать питание и безопасный ночлег. При следовании через Чухлому кратно повышалась безопасность при наличии собственного войскового подразделения, зато значительно увеличивались затраты, а перемещаться предстояло по владениям князя Жеховского. В итоге приняли решение ехать всем вместе с использованием затратного варианта. Женщин, детей и семейных холопов придётся оставить пока на попечение Агриппины.

Моя заготовка для герба Волежского княжества стараниями Мироши претерпела значительные изменения. Он как-то тёрся возле Агафона и узнал случайно о моём поручении. По факту мне теперь вполне годилась для стягов и печати символика Вятского государства. Там где красный лук со стрелой на жёлтом фоне. Но, если энтузиазм так захватил человека, то почему бы не дать ему проявить свои таланты. А они обнаружились у Мирона не только в музыке. Моего рыжего и крылатого зверика он превратил в льва золотого цвета, поставив на задние лапы в стилистике европейской геральдики. Язык и когти у него стали красными, фон лазоревым. Корону на голове, хвост витиеватый и крылья он также сделал золотыми. Чувствовалось, что парень владеет геральдической тематикой. Поохал, конечно же, восторженно, над творением, вогнав в краску художника, но попенял, что не согласовал со мной рисунок. Я вообще-то на рысь надеялся. Теперь поздно было чего-либо менять. Холопки Агриппины сработали стяг. Кроме того, для себя и брата Мирон заказал гербовые нагрудные накидки поверх военного снаряжения как у настоящих рыцарей в Европе.

В оставшееся до смотра время я хорошенько потренировался со своими гвардейцами, преподавая искусство метания ножей. Дождавшись Дорошки с его послужильцами, сразу же выдвинулся со своим воинством во дворец.

Манеж был ещё пуст. Послал ярко расшитого в восстающих львах Треню к сотнику Семёну, узнать, почему войска задерживаются. Витязь мой вернулся огорчённым. Облаяли его в кремеле и прогнали.

Подготовленный Жеховскими воинский контингент появился в манеже только через час. Солнце уже высоко стояло в небесах. Хорошо, что крыша манежа давала тень. Мой личный сотник поставил бойцов в общий строй. Кроме сына боярского Дорошки ещё одним десятником по желанию Акима был назначен его боевой собрат — Трифилий Сипяга. Бойцов старшего брата не наблюдалось. Пришлось идти в гостевые апартаменты, занимаемые князем Вышегородским.

Брата застал в самый пикантный момент. Он полулежал на лежаке абсолютно голый в похабной позе. Обрабатывали его усердно три пышные матронессы из отцового гарема с очень довольными мордахами. Здесь же стояли и выступали молодые до безбородости гудцы в красно-белых расцветках братова княжества. Целый вокально-инструментальный ансамбль молодняка с домрами и трещотками, с бубнами и сдвоенными жалейками.

— А, Митка! — заорал он, увидев меня, — Поди семо и сымай порты.

— Не до того сейчас. На смотре надо нам быть, — кинул ему укоризненно.

— Ми ненать быти овамо. Отич ми несть старей, — расслабленно проговорил тёзка.

— Ты же обещал мне быть со мной в походе! — завопил я.

— Прости, братка. Не поиду я с тей на Чухлому, ворочусь в Москву, — услышал в ответ, — Отич ми не пособит гобиной.

Постоял столбом, переваривая малоприятную новость. Голые и жирные тётки изгибались телесами, трясли тяжёлыми грудями и крутили необъятными задницами, призывно подмигивая. Музыканты лихо наяривали весёлые погудки. Я отдышался кое-как и сказал брату, что ни капельки не обижаюсь на его отказ, хотя кошки скребучие не преминули материализоваться возле моей трепетной души. Его дуболомы были бы серьёзным подспорьем в общении с Осиной. Побаивался я слегка предстоящих разборок с заносчивым сотником.

К смотру готовились где-то около восьмидесяти человек, вооружённых мечами, пиками, щитами каплевидными, одетых в кольчужные амуниции. Ратники были при своих конях, иногда со вторыми про запас. Кольчуга, аналог рыцарских доспехов, имелась у всех разная. У одного пластинчатая, у другого кольчатая. Кое у кого обнаруживался эрзац кольчуги — тегиляй — стеганный кафтан из войлока, наполненный конским волосом. Сотник Семён, картинно прогуливался вдоль строя. Я рассчитывал, что он подойдёт ко мне и хотя бы извинится, но молодой мужчина будто не замечал меня, впрочем, как и все остальные. Шлындает по двору какой-то мальчишка в знатной одежде, любопытствует. Развевались красные стяги Звенигородского княжества со святым Георгием, поражающим крылатого змея, и мой лазорево-золотой с крылатым львом.

Собранное Жеховскими войско состояло, кроме сотника, из пяти детей боярских, семи друзей в свите Ивана Ивка, тридцати шести повольников в качестве конных и пеших кметов и около двадцати пеших чадей. Остальные приходились на так называемых боевых холопов детей боярских.

Кстати, дети боярские — это всего лишь сословный ранг ниже боярина. Возможно, название произошло от того, что боярские регалии обычно наследовал только старший из сыновей, остальным доставался чин пониже. Также назывались лица, получавшие поместья и прочие кормления в награду за службу от правителя, в отличие от бояр, владевших поместьями по отчине.

Пока гулял со своими рыцарями мимо подготавливающихся к смотру воев, натыкался глазами на знакомые лица. Вот самый младший из сыновей тысяцкого Ивок гарцевал во главе своего десятка. Увидел меня в приличном одеянии и выпучил зенки до предела. Ну, да. Не только вам можно рядиться в чужие одежды. А по поводу предательства ещё пообщаемся как-нибудь в укромном месте более плотно. Рядом с ним красовались на конях почти вся его банда мажоров. Даже Фонька с перевязанной рукой здесь присутствовал и поглядывал на меня с интересом. Смерил друзей презрительным взглядом и двинулся дальше. Однако, боевых холопов и чади у младшего сына князя Бориса было гораздо больше, чем у других десятников. Ещё за одно знакомое лицо зацепился взгляд. С трудом узнал Тюху в воинском наряде. Он тоже меня увидел, но, видать, не захотел поверить своим глазам — оборванец вдруг превратился в богато одетого знатного вельможу с гудцами совместно. Глазастый Мирон его тоже усмотрел и, забывшись от волнения, схватил меня за рукав и принялся тормошить, приговаривая:

— Зри, княже, вон Тюха, израдник брыдлый, стое (ст.русс.: Смотри, князь, вон Тюха, предатель вонючий стоит).

— Вижу его хорошо, Мироша. Пусть он себе стоит, родине служит.

— Деи ты его за израду велию и досаждения изведаны не покараеши (ст.русс.: Разве ты его за большую измену и испытанные обиды не покараешь)? — вытаращился на меня парень.

— Бог велел прощать врагов своих. Пусть он сам там на небесах разбирается — кому и что положено, — заявил я елейным голоском, следя за тем, чтобы мой витязь вдруг снова не брякнулся на колени перед моей неимоверной святостью.

Решил пока не объяснять Мирону, кто на самом деле на нас донёс.

Знакомые по харчевне вои вдруг засмущались и засуетились при моём приближении. Их старшина Никодим произнес, опустив глаза долу:

— Ты не серчай на нас, княжич Димитрие. Не ведали мы тя и зазрили напрасно.

— Коль вину свою признали, сие есть гуд. Как говорят всякие загнивающие немцы. Проставитесь выпивкой мне и моим друзьям в харчевне, так и быть прощу вашу оплошность.

Вои закивали и разулыбались облегчённо. Раздался возглас:

— Строй!

Заиграл горн. Ратники забегали и повскакивали на своих коней, выстраиваясь в чёткую линию. Пешие кметы и чади обосновались отдельной группой в конце строя. Причина этого переполоха стала понятной, когда на парадном крыльце показался князь Юрий в корзне багрового цвета и в сопровождении дьяков. Отец увидал меня и отдал распоряжение сопровождающим. Ко мне подбежали двое холопов, ведя под узду гнедую лошадь. Витязи помогли мне взобраться на неё, а сами заняли место в строю на лошадях позади Сыто. Я пристроился к отцу, сидевшему на своём любимом белом кабардинце.

Государь, тысяцкий и я выехали на середину строя. Вои восторженно приветствовали своего правителя, которому такое проявление чувств закалённых в бранных делах мужчин приносило заметное удовольствие. Далее наш кортеж медленно объехал строй. Навстречу выезжали последовательно все десятники и докладывали государю о состоянии своих команд. Князь хвалил их и знаком возвращал в строй. Закончив осматривать воинов и вооружение, удовлетворённый князь снова выехал на середину строя и произнёс:

— Головным воеводою учиняю вам сына маво Димитрия, князя Волежска. Аще мя любы, же любы и его. Указую пешити не косно на град Чухлому и извести крамолу. Воевода, прави.

Я распорядился дать команду "вольно", которая интерпретировалась в:

— Расстрой!

Воины потянулись с манежа за ворота дворца под водительством десятников, а наша троица проследовала на совещание по предстоящему походу в малый тронный зал с большим дубовым столом посередине. Добавились сотники Осина и Сыто, а также дьяки с моим Агафоном. Я не отказал себе в удовольствии на правах воеводы пропесочить сотника Семёна и его папашу за подготовку к военной операции. Меня интересовала каждая мелочь в предстоящем походе: шатры, снабжение едой, лечение, вооружение, тягловая сила. Государь одобрительно покрякивал, а Жеховские пучили глаза и не могли понять, что я до них вдруг докопался с разной ерундой. Вои, по их мнению, сами всё себе организуют и питание, и лечение, и ночлег. Короче, тыловое обеспечение здесь отсутствовало, как явление. Еду намеревались реквизировать в попадающихся по пути селениях. Спать собирались где придётся. Кое-кто из детей боярских желал устроить из похода увеселительное мероприятие с гулящими девками и возами хмельного пойла. Категорически запретил любой разврат и пьянку, пока не будет выполнена державная задача.

Неожиданно для меня выяснилось, что воинство временно передано под управление тысяцкому для решения некоторых пограничных вопросов. Бойцы в полном вооружении побродят вблизи вражьей крепости Унорож, погоняют поджигателей стогов, посекут некоторые тиунские задницы и снова перейдут в полное моё распоряжение. Странно как-то. Я разве не сумел бы с этой операцией сам справиться? И почему меня об этом ставят в известность в самый последний момент? Вот пусть со своими шестью десятками оперируют там вдосталь, а моих бойцов не трогают.

Меня постарались убедить о наличии неких нюансов, с которыми может справиться только князь Борис. Ну, бате виднее. По мне использовать Жеховского для урегулирования конфликта с москвичами, всё равно что тушить пожар бензином.

Следующее совещание состоялось с Осиной по его инициативе в переходах между палатами. Он на древнем диалекте посоветовал мне не лезть под руку знающим людям. Перед своим отцом я могу красиво соловьём распеваться, а вдали от столицы лучше бы мне заткнуться и не изображать из себя военачальника. В противном случае мне было обещано сильное огорчение. Если же я буду хорошо себя вести, то мне так и быть дадут покомандовать каким-нибудь десятком. Наглость этого кренделька меня потрясла настолько, что я не смог ему ничем возразить.

Заглянул на княжескую кухню к повару Ермаку. Мне нравилось беседовать с многосведущим в своём деле профессионалом, пробовать и одобрять его придумки. Кстати, благодаря моим подсказкам с кофием мужчина значительно повысил свой рейтинг среди дворцовой челяди. Однако, мою просьбу он выполнять не спешил. Жмотничал отдавать кого-либо из своих учеников.

В средние века подготовка специалистов в любом ремесле была очень трудоёмким процессом. Приобретённые знания и умения мастера старались передавать только самым близким людям. Мастерство позволяло его обладателю чувствовать себя значимым. Диктовать свои условия. Я непринуждённо сообщил Ермаку, что уже нашёл для себя личного повара и собираюсь его научить приготовлению настоящего фряжского мороженого. В Европе этот продукт умели делать исключительно только итальянцы. И как секрет муранского стекла, хранили ноу-хау этого продукта под страхом жесточайшего наказания. Даже не ожидал от обычно флегматичного мужчины такого вулкана страстей, какой он выдал, умоляя меня отказаться от своего намерения. Ушёл, злясь на себя. Получилось, что я зачем-то тупо протроллил повара.

Из усадьбы прискакал на лошади помощник Агриппины с сообщением, что в моих палатах вдруг одновременно померли две собаки. Казалось бы, мало ли когда животное надумает сдохнуть. Но, почему тогда сразу обе? Прискакал поспешно в свою резиденцию и прошёл к месту трагедии. Два мохнатых трупика лежали возле лужицы с разбившейся склянкой святой воды. Её мне передал странный лекарь. Ещё и денег тогда вытребовал, скотина.

По телу волнами забегали мурашки. Послал своего холопа в кремель за Варфоломеем. Он прибыл незамедлительно с двумя дьяками, сразу приступив к обследованию места преступления: трогали собак, обнюхивали почти высохшую лужицу. Я постарался описать приходивших ко мне дьяка и лекаря. С дьяком было сложней всего. Они все для меня были будто бы на одно лицо. Монах получился несколько выразительней.

Договорились с итальянцем, что государя в это дело не будем посвящать, пока не проведён в полной мере розыск. Наломать дров может в ярости босс. И так посматривает искоса из-за отсутствия результатов в деле об изнасиловании Евпраксии. Я высказал сомнение, что кто-либо смог такую обширную девушку обидеть. Она сама кого хочешь огорчит до невозможностев. А княжеские винные погреба пограбили дьяки дворецкого под шумок. Всё просто. Никаких шишей со стороны и в помине не было.

Не понимаю я иногда нового тайного министра. Чего ему стоит прижать какого-нибудь изворовавшегося путного дьяка к стенке и навесить на него изнасилование заодно. Варфоломеюшка желал разобраться в этом деле тщательно, предполагая какой-то политический подтекст. Пришлось поведать ему всё так, как было на самом деле, доверяя свою судьбу в руки новому другу. Сам знаю по паркуру, что когда под тобой ощущается твёрдая почва, то можно без опаски маневрировать.

До обеденной трапезы надумал претворить план мести повару Ермаку. Кухонными делами в моей усадьбе ведал некий холоп по имени Смирной. С ним самим, как и со многими обитателями кикинской усадьбы пока ещё не доводилось пересекаться, но блюда его по моим впечатлениям были ничуть не хуже ермаковских.

В просторном помещении с широкой печью по центру и множеством столов с кухонными принадлежностями трудилось шестеро холопов. Тщедушный и лысый мужичонка с окладистой бородой чертил что-то кусочком угля на дощечке, одновременно рявкая свирепо на трёх поварят примерно моего возраста, носящихся по залу торпедами и таскавших из кладовки продукты. Дородная женщина и молодая девица в глубине кухни совместно щипали и потрошили птиц. Меня не заметили, или просто не удосужили вниманием.

Внезапно мужичонка разразился отборными ругательствами, подскочил к самому старшему поварёнку, схватил и оттаскал его за ухо. Какими только эпитетами, надо признать красочными, не награждал он провинившегося. Безрукое и бесполезное существо всего лишь просыпало соль. На этом пыл у ругателя не угас. Он что-то скомандовал пареньку, и тот, ещё ниже склонив пылавшее от стыда лицо, поплёлся к скамейке у окна, снимая на ходу штаны. Захотелось вмешаться, спасая бедолагу от позорной расправы:

— Повара Смирного могу лицезреть?

Мужичонка грозно повернулся ко мне и с недоумением уставился.

— На кой ляд я те требен, мухоблуд? — недружелюбно выразился повар, угрожающе помахивая прутом.

Не узнал, или забыл, или всё сразу... И чего это сразу мухоблуд? Может быть, тут у меня на усадьбе уже вовсю протекает классовая борьба. А я чего-то не в курсах. Хотел было что-то шутливое отморозить, как из глубины кухни выскочила баба и запричитала:

— Батюшка мой, се есть Димитрие-княже, господине наш!

Почему-то ей сразу поверили и повалились передо мной на колени. Похмыкал глубокомысленно, показывая, что воспринял должным образом холопское приветствие и жестом предложил всем принять рабочее положение. Повар весь искланялся и умолял простить своего раба, то есть себя. Обещал об этом подумать позже, а сейчас попросил обсудить со мной одну задумку. Вернее, две.

На просьбу выделить мне в поход лучшего своего ученика, Смирной указал на поварёнка, которого собирался только что отхлестать прутом, и принялся его отчаянно расхваливать. Старшим сыном оказался он повару, по имени Гуляйко. И младшие поварята тоже оказались сыновьями Смирного. Узнав, что князь берёт его с собой в поход, пацан чуть не разревелся от счастья. Упал в ноги отцу и благодарил его горячо с целованием рук и прочих действий в патриархальном ключе. Братья его не скрывали лютой зависти. Затем Гуляйко переключился на меня, но я решительно остановил излияния пацанячьих благодарностей, заявив, что хочу поначалу испытать его мастерство. А именно — он должен сотворить продукт под названием "мороженое". Повар Смирной понял меня немного иначе. В зимнее время русичи замораживали молоко, смешанное с мёдом. Затем соскребали получившуюся сладость в виде стружек и лакомились.

Увы, этот вариант не годился, так как работал только в зимой, когда и так холодно. Интересней мороженым угощаться в жаркую пору. Я вкратце обрисовал ситуацию вокруг этого продукта. За рецепт его изготовления короли в Европе готовы были отдать любые сокровища. Ингредиенты для мороженого в запасниках боярина Кикина имелись. Требовались тростниковый сахар, лёд, яйца куриные. Сахар хоть и был невероятно дорог и доставлялся купцами из далёкого Леванта, пользовался популярностью у высоких особ. А льда ещё много оставалось с прошлой зимы. Рассказал поварам примерно технологию производства, взяв с холопов клятву сохранять её в тайне. Отцу и прочим родным помогать не запретил. Велел сделать мороженое до вечерней трапезы.

Как раз подошло время дневной. Выехал вместе с витязями во дворец. Отца нашёл прогуливающимся по галерее. Он меня подозвал и ласково поинтересовался здоровьем. Пришлось покривить душой и вознести хвалу чудотворной щепке за скорое выздоровление. Батя наставительно произнёс:

— Сам чуешь, яко Господь силу сею явле, аще с молитвою и смирением к нему притекати.

Упросил его перенести наши посиделки куда-нибудь наружу из душных палат. Поглощение еды должно приносить не только пользу, но и удовольствие. По незнакомым переходам и лестницам добрались до прихожей перед основательной дубовой дверью, напугав дремавших здесь холопов. Откуда-то сбоку появился пожилой дьяк и отпёр дверь. Я впервые находился в этом кабинете и поэтому с интересом оглядел его. Сводчатые стены были большей частью заняты шкафами с полками, заполненными различными бумажными документами, книгами из пергамента и свитками. Остеклённые малыми фрагментами окна размещались со всех сторон, заливая помещение светом. Одно из таких окон было расположено на двери, возможно ведущей на какой-нибудь балкон, или гульбище по-нынешнему выражаясь. Оставалось предположить, что любящему комфорт бате захотелось устроить один из своих кабинетов в самой верхотуре своего особняка. Теперь понятно, куда он пропадает, когда никто его не может отыскать.

У одного из окон стоял письменный стол, назначение которого угадывалось по письменным принадлежностям из бронзы и белым листам бумаги. Ещё более необычно смотрелся стоявший в другом углу круглый стол со стилизованными под звериные лапы ножками. Вокруг него располагались стулья с резными спинками. Батя, знать, наслушался от странствующих сказителей историй про короля Артура.

Немного не угадал с местом трапезы. Нашу компанию ближников вывели наружу за раскрашенную дверь. За ней обнаружился не балкон, а целый парадиз с резными колоннами, увитыми вьющимися растениями. Здесь же располагались небольшие деревца и кусты роз в деревянных кадках. Точка обзора возвышалась над крепостными стенами примерно на четверть высоты, и за ними красиво смотрелись пригородные лесистые холмы. Сам город был весь внизу, как на ладони. В дальней части балкона виднелась уютная беседка, больше похожая видом на пряничный домик. Туда мы все и направились за государём.

Пришлось немного подождать, пока носившиеся с подносами озабоченными лосями холопы накроют стол. Ближники и государь прогуливались по балкону, наслаждаясь окружающими красотами. Витязи мои расположились у беседки и наигрывали спокойные мелодии. Отец заинтересовался их красочными накидками. Рассказал ему, что произвёл своих музыкантов в сан рыцарей, а на их накидках изображён герб княжества Волежского. Про рыцарей правитель Галицкий знал много сказаний, начиная с легенд о короле Артуре, которую ему доводилось слыхивать в детстве. А я был впечатлён познаниями культуриста в литературе и в исторических событиях. Никак не вязался его образ громилы с широкой образованностью.

С овеваемой ласковым ветерком верхотуры хорошо просматривались выходящие через западные, рыночные ворота ратники. Колонна двигалась мимо торжища по улицам посада и выходила затем на дорогу к поселению кожевников. В конце двигались обозные телеги. Ратников провожали толпы зевак. Наверное, побросали все свои дела и высыпали на улицу. Не каждый же день по улицам города маршируют войска. Воспользовавшись отсутствием Жеховского, Чешок и Варфоломей предприняли новую попытку уговорить государя отказаться от лобовых военных столкновений в порубежье, предлагая дипломатию вперемежку с рейдовыми нападениями на враждебную территорию мелкими отрядами охочих людей. Батя упирался, рассматривая действия московских людей как оскорбление своей чести. Скрытая война казалась ему чем-то низменным, недостойным делом.

Стол в беседке был уже сервирован, но ближники не спешили занимать за ним свои места, следуя примеру государя. Хотелось и дальше прогуливаться по красивому балкону, держа в одной руке фужер с вином, в другой — куриную ножку. Один только боярин Турок залез в беседку и активно поглощал жареную репу с грибами. По моему настоянию уставших витязей зазвали за стол и угостили. Впрочем, они уже не так сильно смущались, как прежде. Сидели свободно, поблескивая глазами и внимая во все уши державному разговору.

Боярин Данила, чтобы разрядить возникшую напряжённость, стал рассказывать содержание очередного письма, доставленного голубиной почтой из Вильно. Корреспондент, скорее всего, был из числа приближённых литовского князя, потому что излагал события как очевидец. В городе поляков повсюду бьют. Раздаются звуки сабельных ударов, матершины, крики раненных и карканье ворон. В воздухе сильно пахнет войной. Сам государь Витовт с досады рукою державной на лик епископа Краковского печать постыдную возложил, отчего тот сразу же впал в великое смущение, печаль и бегство. Отец развеселился и стал обсуждать с главным дипломатом варианты развития событий в Литве.

Ближники стали расходиться, прощаясь и благодаря поклонами государя. Меня он снова задержал. Вместе мы спустились в его кабинет при тронном зале. Там мне была вручена грамота о даровании Вятского княжения. На бумаге уже имелись его подпись и подписи бояр Чешка и Турка. Я со своей стороны подписал новые грамоты по признанию вассальных обязательств и получил костохрустный обниманс с поцелуями взасос. За такой роскошный дар можно позволить немного поглумиться над собой.

Закончив с протокольными делами, отец огорошил меня новостью:

— Сыне, не взлази на верховодство ратью. Позволь княжборисову сыну утишити крамолу в Чухломе. А ты побывай в сея уделе. Аще похочешь, буде в рати с бережением. Кажи се мастроту ратну. Последи Чухломы поимешь всю дружину в собину се.

Обломилось моё военачалие. Мог бы сразу намекнуть про потешное назначение, не позорился бы тогда с дурацкими вопросами на военном совете. Интересно, а постольничество моё тоже будет таким же потешным? Заметив мою кислую мину, отец снова прижал к себе и высказал:

— Преду тянулся к библам, войны детели гонзах (ст.русс.: избегая). Не тужи, приспееши поборати. Мнозе котор на веку теим сбудется.

И чего я так распереживался, действительно? По сути, мне государя благодарить нужно, что не придётся биться задами о всякие осины. Трепать друг другу нервы. Своих дел предостаточно.

Батя посоветовал мне выступить в поход только после воскресенья, если останется желание поучаствовать в карательной операции. А ещё лучше, после праздника Крестовоздвижения, что в понедельник. Неизвестно, сколько дней Жеховские будут замирять порубежных селян. К тому же, мне следовало дождаться своих посыльных из Чухломы с правдивой информацией, чтобы выстроить правильную стратегию. Сведениям подлого Единца я не доверял абсолютно. Ещё отец сообщил о приезде на днях давнего его приятеля — Ярославского князя Фёдора Васильевича. Вместе можно будет поохотиться на медведей. Всё равно как разнообразить своё время — с медведями, или без оных.

Бандюганы мою просьбу исполнили и слегка притормозили дьяка Варфоломея на выходе из дворца. Объяснил тайному министру, что желаю кое-что показать. Варфоломей, наверное, подумал, что я опять стану терзать его всякими следственными идеями и с кислой миной последовал за мной. Сели на лошадей, выехали за княжеские ворота и остановились возле каменного храма Рождества Пресвятой Богородицы. Служба в это время обычно не проводилась, но несколько горожан там тусовались, бурча перед иконами свои молитвы. Дьяк удивлённо вскинул на меня свои выпуклые глаза. Я жестом и улыбкой показал, что его ожидает нечто необычное.

Прошли ближе к алтарю. Почему-то подумалось, что в этом месте акустика должна работать лучше. Дал сигнал Мирону начинать. Раздались первые ноты "Аве Марии". Мирон пел а капелло взволнованным Бочелли, и лишь во втором акте Тренька осторожно подгрузился ему в помощь флейтой. Голос певца взлетал ввысь под своды храма ярко пылающей жар-птицей и опускался с высоты потерянным опереньем. Казалось, сам воздух в храме сгустился так, что стало трудно дышать. Люди вокруг падали на колени и рыдали. Варфоломей весь облился слезами и что-то шептал про себя. Не ожидал, что меня самого сможет потрясти этот концерт.

Пение закончилось. Я подождал, когда итальянец более-менее придёт в себя и поволок за собой на выход. В полном молчании мы вышли из храма. Гудцы были тоже под сильным впечатлением. Боярин будто потерял способность соображать. Возможно, он был в глубочайшем шоке. Мне с витязями пришлось провожать его до усадьбы и сдавать на руки челядинцам.

Вернулись к себе. Витязи проводили меня до опочивальни и сами ушли отдыхать. Не спалось. Чем бы себя развлечь? Звать гудцов постеснялся. Пусть герои этого дня хоть немного отдохнут от меня. Поднялся и подошёл к распахнутому окну. Духота и скукота. Надо уезжать отсюда поскорей. Отравят тут, или прирежут как Алимпия, если раньше сам не умру от тоски зелёной.

Кошак с самого утра был каким-то вялым и неразговорчивым. Послал его за мячом. Опочивальня не такая обширная, как во дворце, но тоже просторная. Попинали с ним мяч друг другу. Потихоньку он начал оттаивать, даже улыбнулся пару раз. Понимаю паренька — самому пришлось пережить ужас княжьей пытошной. Заинтересовался он кругом своих обязанностей. Я предложил ему не заморачиваться на сей счёт. Иногда нужно что-нибудь сделать несущественное, но в остальном я пока что сам себя могу обслужить. Слуга мне в большей мере нужен только для статуса. Спросил у него, как он воспримет, если его я буду звать Кошаком. Парнишка благодушно согласился.

Тихий час в который раз вышел динамичным. Селиван показал себя ловким и сметливым в играх. Дальнейшие с ним развлечения прервал неожиданный визит брата. Никакого желания принимать каких-либо гостей, пусть даже родственников, у меня не было. После полуденного сна собирался снова просвещать своих рыцарей. Поспешил в свои покои переодеться в знатное бельё, бурча под нос матерные междометия.

26.

Вышел вальяжно на крыльцо, соблюдая положенные церемонии. Обязанности подателя ендовы с хмельным мёдом возложил на распрекрасного в своей накидке Мирона. Не буду же я подсовывать разлюбезному братцу старую экономку. А холопка встретит — вообще урон чести. Тёзке же на все условности и традиции было абсолютно наплевать. Он сделал только один глоток и отставил посуду. Целоваться к Мирону, к счастью, не полез. Пошли не в хоромы, несмотря на мои уговоры, а принялись гулять по двору. Старшому хотелось осмотреть мою резиденцию, заодно и холопок заценить. Я малость запереживал и предупредил гостя, что не позволю у себя в доме озорничать. Брат отмахнулся от меня, как от назойливой мухи и заявил, что приехал вовсе не за этим.

Позади усадьбы располагался небольшой садик с беседкой и высохшим прудиком. Прошли туда, расположились в тени яблонь, и брат озвучил цель приезда. А хотел он поменять своих семерых музыкантов на моих двух.

— Тебя батя ко мне послал с этой миссией? — захотелось сразу прояснить моменты.

Пробурчал что-то неопределённое и продолжил упрашивать. Мои враз побледневшие витязи напряжённо следили за нашими переговорами. Успели что ли забыть, что получили уже свободу? Перед беседкой появились музыканты брата и принялись наигрывать что-то довольно сносное.

— А не будет жалко с такими умельцами расставаться? — прозондировал их близость.

— Пошто дряхлствовати (ст.русс.: беспокоиться) о людях работны, — удивился старшой, — Овы явнут.

Меня очень заинтересовал необычный инструмент с мехами и деревянными трубками, звучащий как орган. Собственно, это и был орган, только ручной, прообраз шарманки. Одной рукой музыкант нагнетал воздух, другой нажимал на клавиши, извлекая звуки. Чего-то меня заставило обратить на этот инструмент своё внимание? Какая-то искра мысли озарила мою черепную коробку и затерялась где-то между извилин. Попросил брата показать вещицу поближе. По приказу своего повелителя ко мне с поклоном приблизился изящный паренёк и вежливо подал инструмент. Показал его действие и встал неподалёку, ревниво следя глазами за моими манипуляциями.

Его товарищи продолжали увеселять пирующих, пока я мучил клавиатуру, подбирая известные мне композиции. Простые звуки действительно напоминали шарманку и были гораздо сочней и глубже, чем у остальных инструментов. Никак не получалось изобразить что-то величественное, похожее на композиции Энигмы и Эры. Психанул и проиграл мелодию Интернационала. Ну, там где "Вставай, проклятьем заклеймённый...". Вот эта вещь почти с первого раза получилась. Увлёкшись новой игрушкой, не заметил, что приезжие гудцы прекратили выступление. Все теперь слушали только мою музыку. Витязи притиснулись ко мне ближе и внимали звукам, затаив дыхание.

— Яко мнишь, Митко, сменишь сеих гудков на моих? — снова начал зудеть брат, разрушив очарование момента.

Меня потихоньку начала доставать назойливость этой тёмно-рыжей гибсоновской репродукции. Высказался резко в том ключе, что гудцы мои уже нисколько не холопы. Им выдана вольная грамота.

— А из писцовы библы вычерк содеян бысть? — вкрадчиво поинтересовался Дмитрий старший, — Поелику (ст.русс.: Поскольку) мзда за них в казну отичеву не дана, явнут оне в холопах и очепья им на вые лещити требно, иначе течны суть.

Я кинулся спорить с братом, но он всё же оказался прав. Как в сказке — карета превратилась в тыкву, а моё княжение — в игрушечное королевство в песочнице. Таким же фейком оказалось, как и воеводство. Мне предназначалось выполнять всего лишь функции наместника отца, а не правителя на своих землях. Все мои решения не должны даже с гулькин нос противоречить отцовым указаниям. По сути, я просто должен немного подрегулировать денежные потоки, чтобы получать что-то в свой карман и кормиться c этого.

Брат со знанием описывал ситуацию, потому что когда-то в ней сам побывал. Юридическая формула "детищ княжескы" предполагала такие же права, какие имелись у обычного боярина. Государь мог в любой момент что-либо сделать с собственностью такого вассала, и даже забрать себе всё обратно. Теперь понятно стало, из-за чего в большей степени произошёл конфликт старших сыновей с отцом. Боярин Морозов нагло вмешивался в дела их княжеств. Перейдя под крыло Московского князя, они оба получили статус "брата меньшего" с большими правами.

Мда, обломились мои вожделения слегка покуролесить правителем лесистого края. Мирон и Треня с посеревшими лицами стащили с себя накидки. Оказалось, что я по-прежнему держу в руках музыкальный прообраз шарманки. И вдруг вспомнил, из-за чего захотелось рассмотреть эту вещь. Почему бы не создать звуковое оружие. Нет, я не замахиваюсь на библейские масштабы с иерихонскими трубами. Достаточно отпугивать лошадей. В битвах со степняками такой прибамбас очень даже пригодится. Показал гудцу забрать его от меня. А братец огорошил меня ещё одной сентенцией:

— Холопы теи без очепий с тамги хождеют. Сие есть воровство и порушение княжеска права. Торговая казнь им прещае (ст.русс.: грозит). Отич тей мочен абие слати семо воев и имати теих гудков. Дажди ми их и упасешь от стразей мнози.

Я почувствовал, будто мне прилетело по голове здоровенной дубиной. Как же я так лоханулся?! Сам собственными руками подставил верных друзей. Брат что-то говорил, но я его уже не слушал. Появился Агафон. Он внимательно выслушал моего тёзку, многозначительно кивая. Затем он подошёл ко мне и сообщил, что мне нужно отдать витязей брату, иначе их заберут стражники в узилище и подвергнут жестокому наказанию, как беглых холопов. Управитель обещал подключить все свои связи и спасти моих друзей. Пришлось с ним согласиться.

Мирон и Треня понуро ушли собираться, Агафон поспешно отбыл во дворец, а я убрался в свои покои, чтобы не видеть продолжение своего позора. Через некоторое время со двора раздался женский крик. Я подскочил к окну и выглянул. Моя челядь собралась во дворе у ворот и провожала бывших витязей. В Мирошу с рыданиями вцепилась Соболица, а он целовал её и гладил рукой, успокаивая. Их с усилиями разняли вои брата.

Захотелось дико напиться, чтобы заглушить в голове мрачные мысли. Представляю, как прикалывались надо мной Морозов с Жеховским, наблюдая церемонию моего вокняжения. А друзья-министры почему меня не захотели предупредить? Велел Кошаку принести бутыль вина. Посадил его возле себя и битый час ему доказывал, что глупее меня никого на свете не сыскать. Слуга почему-то упорно не соглашался с этой гипотезой. Признался, что с нашей первой встречи я ему понравился, хоть и показался немного странноватым. А после он увидел меня в богатом платье с главным сыскарём и пожалел, что помог мне когда-то. Теперь, видя, как княжий сын переживает о простых людях, он снова меня полюбил, как раньше любил только дьяка Алимпия. Очень Селиван сожалел, что враги погубили его бывшего хозяина. Обещал тот парню свободу дать.

Кошак рассказал мне о том, о чём умолчал в узилище. Он знал про тайный схрон Алимпия и после его гибели слазил туда, надеясь найти грамоту о своём освобождении и какие-нибудь деньги. Однако, там лежало только много свитков. Грамоты парнишка не знал и решил перепрятать сундучок со свитками, чтобы потом найти надёжного человека и с ним не торопясь разобраться в написанном. Кошак был готов мне теперь довериться и показать новый схрон в лесу за городом.

Поневоле в разговоре коснулись темы убийства Алимпия, и кому это было выгодно. Кошак вспомнил о взаимоотношениях дьяка со своим бывшим пасынком Агафоном. В последнее время они часто ругались. Пасынок обвинял Алимпия в преждевременной смерти своей матери и в своих бедах.

Вот уж никогда бы не подумал о такой версии дела. Агафон не из таких. А впрочем, почему я его так идеализирую? В произошедших проблемах с гудцами именно он виноват больше всех. Ни один руководитель не в силах держать в поле зрения все детали контролируемых процессов и поневоле зависит от тех, кому делегирует часть своих полномочий. А если Агафон действует в моих интересах, то должен хотя бы предупреждать о таких правовых коллизиях. Ведь ездил же в поместную палату оформлять сделки. А что, если...?

Меня вдруг поразила одна догадка. Я даже подскочил с лавки от возбуждения, немного напугав Кошака. В психологии имелся занятный пример, когда обитатели Карибских островов не видели приближающиеся к берегу колумбовы каравеллы только потому, что их мозг отказывался фиксировать непонятные вещи. Я вспомнил, что видел во время пира на Агафоне рубашку, вернее, выступающий из зипуна воротник, украшенный жемчугами и серебряными шариками. Он её редко надевал, только по особым случаям.

Позвал Акима, приказав ему обыскать комнаты управителя и найти рубашку с жемчугами. Пяти минут не прошло, как я уже держал в руках праздничную рубашку Агафона. Моя версия подтвердилась. На краях воротника, в окружении мелких жемчужинок в виде двух цветочков, располагались пресловутые серебряные бусинки нужного размера. Имелась только одна. Вместо второй — пустое место. Распорядился арестовать управителя, как только тот вернётся из дворца. Его помощников-подьячих, рекрутированных из числа холопов Кикина, тоже велел посадить под замок. Кто знает, насколько они сблизились с Агафоном?

Навязанные мне музыканты так и стояли столбами там, где я их оставил. Велел сотнику взять на себя заботы по размещению новиков, а паренька с органом попросил задержаться и рассказать о принципе действия инструмента. Должен же человек, любящий своё дело, разбираться в них. Напрасные ожидания. Свёл тогда его со своим плотником Тихомиром и попросил срочно изготовить большие по длине органные трубы. Методом тыка им предстояло отыскать такую конструкцию органной трубы, при которой звук не станет слышим, но будет чувствоваться.

Теперь появилась возможность обратить всё своё внимание на сундук мертвеца. Взяли с Селиваном лошадей и в сопровождении двух воев поскакали к западным городским воротам. Тайное место им было устроено в лесу на склонах холма, позже названного Шемякиной горой, изобилующего норами и даже небольшими пещерками. Поблизости отсюда я когда-то валялся одурманенный и спасённый им же. Воев оставили на опушке, сторожась лишних глаз. Кошак сунулся в одну, неприметную снаружи среди кустов, пещеру и через минуту выбрался с деревянным ларцом примерно в две пяди длиной, лакированным, с резным декором в арабском стиле. Открыли его, и я сразу принялся перечитывать документы. Грамоты на освобождение Селивана здесь не хранилось, зато среди расписок и малозначимых писем, нашлись письма некоторых ближайших сподвижников боярина Морозова, свидетельствующие об их преступной деятельности против бати, вплоть до измены в пользу Москвы.

Один документ хранился отдельно, обвязанный шелковой тканью. У меня даже руки затряслись, когда разобрался. Нашлось утерянное завещание великого князя Московского и Владимирского Василия II, в которой брат Юрий Дмитриевич благословлялся всей его вотчиной, за исключением Коломенских земель, московской части и некоторых промыслов, которые отписывались сыну Василию и жене Софье. Перечислялись также предметы и убранство типа икон, поясов и посуды, имеющих высокую ценность, и кому их требовалось отдать. На документе стояли подписи митрополита Фотия и бояр Юрия Патрикеевича, Романа Александровича, Ивана Фёдоровича, Александра Борисовича и Фокия Зосимовича. Последнее имя мне показались знакомым. Писана сия грамота была дьяком Алексеем Стромиловым.

Сидел некоторое время в растерянности, не зная, что предпринять. В мои руки попал джокер, и им требовалось грамотно распорядиться. Если бы не эксцесс с гудцами, не задумываясь отвёз бате найденные документы. Теперь же решил подождать и посмотреть на его последующие действия. Пусть как хочет, так и возвращает мне друзей, тогда вернёт и моё расположение.

Сидевшему возле меня притихшему подростку сообщил, что грамота обельная на него не нашлась, но попросил его не расстраиваться. Пообещал, что после Чухломы самолично подарю ему свободу, если он сохранит тайну об этих свитках. Оставлять такое сокровище на волю случая посчитал неразумным. Решил перевести ларец в усадьбу, хотя и там хранить его было небезопасно. Кто знает, сколько соглядатаев вокруг меня крутится и нюхает воздух.

Прежде чем покинуть тайное место, взобрался с Кошаком на Шемякину гору. В голову влезла одна странноватая мысль. Хотел её проверить. Зачем Кошак, когда меня спасал, притащил именно сюда? Мог ведь оставить гораздо ближе. Загадка разрешалась просто — подземный ход. Спросил об этом напрямую. Парень сильно испугался и упал передо мной на колени, умоляя не губить его.

Ход под землю он обнаружил давно, в подполье усадьбы, проследив за хозяином. Когда дьяк ушёл на службу, Кошак взял масляную лампу и проник в тайный лаз. Внизу обнаружился тесный погребок, а в дальней его части стена была заделана плинфами, через щели которых просачивался тяжёлый воздух. Мальчик разобрал плинфы и обнаружился ещё один лаз. Любопытство погнало его дальше. Худенький Селиван пролез в эту дыру и очутился в тёмном коридоре, высотой со взрослого мужчину. С тех пор Кошак по возможности стал путешествовать по подземелью, выбираясь на поверхность в неожиданных местах.

От Алимпия он однажды услыхал, что под городом тянутся подземные ходы, но простому люду знать про них запрещено под страхом смерти, и чтобы его господин не узнал о его проделках, придумал заходить вниз от колокольни храма Рождества Богородицы. Иногда в подземелье встречались люди, и мальчишка пытался не попасться никому на глаза. Я успокоил слугу и обещал сохранить его тайну, но попросил его впредь быть со мной честным.

Перепуганный Агафон уже дожидался меня под стражей. Увидев меня, бросился в ноги с воплями:

— Господине, пошто люди тея безвинно мя имут?

— Потому что мой управитель, пользуясь доверием, обманул своего господина и не оформил должным образом ближних его людей.

— Несть вины ми! — утробно взвыл Агафон, — Рядцы холопьей палаты запяша сладити вычерк, о коем речах бе. Гудцы поскору будут с тей, ово Господи поразит мя молоньей.

Управитель принялся лихорадочно креститься, продолжая страдать в голос и клянясь в верности мне.

— Ты убил дьяка Алимпия? — резко наклонился к нему, — Говори, не лги.

Мужчина отчаянно затряс головой, вопя слова отрицания. Я поднёс рубашку с бусинками и рассказал, что такую же бусинку нашёл возле трупа Алимпия. Глаза Агафона суетливо заметались. Как же я мог так обмануться в человеке?

Поняв, что отпираться бесполезно, мужчина стал рассказывать захлёбываясь слезами и соплями:

— Во соботу пришед к дьяку Алипу последи трапезы полуденна рядитися, зане володеша промысел рыбны. Очим бысть во гневе и хмеле, понеже стареем сотвориша ина, виняху в сем боярина Семёна. Тщился месть ему сотворити, свитки зазорны государю казати. Я пошед к дворецку и рех ему о сем. Преди суда зашед в палаты, зрел сына боярска Воронца Лобана с холопом сеим. Они бияша Алипа. Я потек к ним спасати очима, обаче содеяти не мочно бе. Семён Фёдорович обещаху ми чин вящ и к те послал наятися.

Стал разбираться с ним по Чухломе. Предчувствие меня не обмануло. Никакого мятежа не существовало и в помине. В городе том лишь когда-то какие-то монахи-стригольники из Новгорода проповедовали своё еретическое учение, но жители не устраивали ничего предосудительного против властей. Морозов с Единцом явно задумали какую-то провокацию против Жеховских и, возможно, меня. Какую именно, Агафон не знал.

Посланные в Чухлому от моего имени люди на самом деле являлись морозовскими подручными. Велено им было затихариться, не показываясь на мои глаза, а потом сообщить мне известную уже версию событий.

Распорядился позвать Агриппину и её помощников, поручив им немедленно провести полный аудит агафоновской бухгалтерии. По результатам станет понятно, что делать с отступником. Ясно было только одно, что Агафон своего бывшего отчима не убивал, но невольно содействовал преступлению. Надо будет обсудить с Варфоломеем возможности перевербовки шпиона.

Мысли вернулись к ларцу с взрывоопасными свитками. Я его пока спрятал в прикроватном сундуке с бельём. Можно было целиком довериться Кошаку, но сердце было не на месте. Люди Морозова тогда просто не успели вытянуть важные сведения из подростка. А если вновь на него надавят, или подкупят? В усадьбе документы тоже нельзя было оставлять, а довериться кому-либо из своего окружения теперь уже не решался. Вывезти их, но куда? Пока ничего не придумывалось.

Пришли Тихомир с Нечаем, тем самым органистом. Сокрушённо сообщили, что сделали несколько труб, одну даже в две сажени, и всё равно идёт звук. Мда, очередное фиаско в прогрессорстве не добавило мне оптимизма. Велел прекратить попытки.

Ужинать во дворце не планировал. Настроение не способствовало аппетиту. Однако, пришлось туда тащиться, получив напоминание от присланного рядца. Кроме бати и меня, на трапезе присутствовал тёзка. Государь заявился на ужин в самом прекрасном расположении духа и болтал со старшим Дмитрием об охоте. Я вяло жевал кашу конопляную с лосятиной, с нетерпением ожидая окончания трапезы и готовясь к тяжёлому разговору с батей. На душе было так паскудно, что хотелось выть.

Неожиданно и тихо появились в трапезной Мирон и Треня, одетые довольно нарядно. Поклонились и заиграли что-то медленное и печальное. На меня они даже не взглянули. Шеи их были свободны. От сердца отлегло — хоть не мучают моих друзей в узилище, но вопросов к государю прибавилось. Попросил жестом, чтобы мне дали свирель. Треня с поклоном поднёс мне инструмент. Исполнил рыбниковскую лирическую тему, выбросив из себя все накопившиеся эмоции. Когда закончил играть, в трапезной не было никого.

Отца нашёл в его любимой комнате с птицами. Вся его поза говорила о нежелании обсуждать со мной что-либо. Попросил его только прояснить для меня статус моих витязей.

— Сии холопы дарены ми сыном Димитрием старшим, — лениво пророкотал батя, трепля порыкивающую Русану за ухо, — А Димитрие младший отичу родшу отказал.

— Друзья они мне..., — высказался я, преодолевая спазмы горечи.

— Будут оне в сытости и достатке проживати у ми в хоромах в дьяцком чине. Со временем выслужат у мя и волю, и чин вящ, и поместьица. О сём с тей толковали единою, — не меняя тона и позы проговорил государь.

Дальше разговаривать на эту темы стало бессмысленным. Вспомнив допрос Агафона, закинул кое-какие мысли по Чухломе. Пытался убедить отца в ненужности военной операции против жителей города.

— Крамола хождет меж людёв чухломских. Аще они невинны и воле моей покорны, то ратитися противу воев моих не станут, — убедительно изрёк государь.

А вдруг он прав, а я нафантазировал себе то, чего может никогда не случится. Государь ведь обязан беречь жизни своих подданных. У сотника Осины, надеюсь, хватит ума не разорять город, если не окажется мятежа на самом деле. А крамолу пусть потом доводные дьяки Варфоломея расследуют. Коли так, то можно уже не спешить к своему войску.

Отвесил отцу прощальный поклон и удалился. Обиднее всего было из-за того, что я невольно обманул доверие близких мне по духу людей.

Во дворе у крыльца встретил прогуливающегося со своими дуболомами полупьяного братца. Глаза бы на него не глядели. Подошёл ко мне с наглой улыбочкой и принялся хвастаться, что отец обещал оказать ему помощь с женитьбой на Боровской княжне. Кто бы сомневался? Поздравил его и хотел идти дальше, но тот продолжил приставания, навязываясь со всякими идиотскими предложениями, вроде участия в групповушке сегодняшним вечером. Я, с трудом сдерживаясь от желания заехать ему в пятак, просил по-человечески отвалить от меня. Придурок заслонил мне путь и принялся пьяно требовать, чтобы я на него не обижался, обещал помощь с походом на Чухлому. С трудом вырвался к ожидавшим меня у коновязи гвардейцам.

Группа Агриппины Харлампиевны, к моему возвращению успела завершить проверку деятельности бывшего управителя. Обнаруженные растраты составили столь незначительную величину, что их смело можно было отнести к случайностям. Понятно, крендель не воровать ко мне нанялся, а шпионить. В моём бюджете накопилось всего двадцать два рубля, составленные из выигрышей в таврели и заначек кикинской экономки. Маловато будет! А может быть, и нет... Никакое правительство теперь никуда не требовалось перевозить и платить им зарплаты. Столица княжества станет простой боярской усадьбой и обойдётся обычными тиунами и прочей челядью. Только с содержанием воинов и холопов нужно будет чего-то решать.

Попросил добрую женщину взять на себя обязанности Агафона. Отказалась, но просила оставить её на хозяйстве городской усадьбы. Вместо себя предложила холопа Завьяла, верного и грамотного своего помощника. Мужчина был в годах и роста невеликого, но крепкий и лицом благостный. Особого желания стать управителем он не испытывал. Вот и хорошо. Назначать на властные должности нужно только тех, кто не рвётся их занять.

Из головы не выходил разговор с отцом. Зря я не рассказал ему о признаниях Агафона. Переиграл меня боярин Морозов в кулуарных комбинациях. Если не ехать, перебьют чухломцев ратники, как еретиков. Надо ехать. Отдал распоряжение готовиться к походу завтра с утра и послал гонцов к Дорошке и Варфоломею. К дьяку, чтобы оповестить того о своём скором прибытии к нему. Забрал с собой Агафона под охраной и выдвинулся к усадьбе главного сыскаря.

Варфоломей не удивился почти ночному визиту. Привык уже к неожиданностям с моей стороны. Но моё восклицание прямо с порога его заметно ошеломило:

— Готовься стать боярином, друг мой Бартоломео!

Я коротенько в паре фраз поведал всё, что накопал на Морозова и его ближников, умолчав только о Кошаке и его кладе. Думаю, что показаний Агафона будет вполне достаточно вкупе с умением галицких сыскных дел мастеров добывать информацию. Кстати, поделился мыслями насчёт использования моего несостоявшегося боярина в наших общих интересах. И без того выпуклые глаза итальянца стали как у мопса. Агафона поместили в поруб, где раньше до него томились холопы Алимпия.

Думаю, что на этот раз промаха не случится и коварный дворецкий сам угодит в волчью яму. Любишь расставлять ловушки для других — попробуй то же самое на своей толстобрюхой шкуре. В истории боярин Семён успел много чем напакостить моему отцу, пока его самого не прирезали мои старшие братья в набережных сенях кремлёвского дворца в Москве. Это произойдёт года через три, но игра уже будет проигранной. Вскоре Василий мелкий возвратит себе великое княжение. Надеюсь, теперь такой вираж в истории не повторится.

Перед сном прошёл к Акиму и попросил отрядить мне двух бойцов, и чтобы они меня подняли до зари, со вторыми петухами. А ещё ко мне вдруг напросилась Соболица. Теряясь в догадках, согласился принять её. Ничего не имел против того, чтобы взаимно утешиться в постели. Однако, девушка быстро подошла к мне и опустилась на колени, умоляя взять её в послужильцы. Хочет де с господином своим в бой пойти. Если бы нормально соображал, то, может быть, и отказался. Пускать девицу-красу в воинский коллектив, всё равно, что курицу в вольер с лисами. Ошалевший от всего произошедшего в этот день, согласился.

С первыми брызгами рассвета я уже подъезжал со своим эскортом к воротам города. В руках держал обёрнутый полотном ларец и пару просмоленных палок. Город ещё спал, но на посаде уже стартовал очередной трудовой день. Было довольно туманно и неожиданно холодно. Расстался с провожатыми примерно в том же месте, когда посещал Галаню, велев им возвращаться в усадьбу. Направил коня в другую сторону, убедившись, что за мной никто не следит. Нужно было объехать город по восточной стороне и где-то у кремельского холма разыскать то место, где мы с Фокой выбрались на поверхность. Помнились там разрушенные хозяйственные постройки.

В тумане с трудом различались очертания деревьев и рельеф местности. Приходилось подниматься на пригорки и нырять с них вниз, будто в молочные озёра. Заря разгоралась всё сильнее. Ветер понемногу разгонял туман. Постройки увиделись издалека. Немного пришлось полазить по развалинам, чтобы найти полуразвалившуюся печь. Чтобы не пачкать одежду разделся до исподнего и забрался в устье печи. Зажёг факел трутом и спустился вниз по кирпичной лесенке. В прошлый раз успел заметить боковые отходы от основного лаза. Пройдя по одному из них шагов десять, упёрся в тупик. Здесь и запрятал свой клад. Выбрался из тайника и осторожно осмотрелся. Вроде бы никого поблизости не маячило. Вскочил на коня и помчался к месту сбора на поляне за восточным посадом.

27.

Слышал где-то, что начинать большое дело с пятницы не рекомендуется, но ждать ещё хотя бы один день было выше моих сил. Дорофей со своими людьми и обозом уже ожидал в условленном месте. С ним находился его приятель Глеб, хотя я его не приглашал. Раз хочет молодой человек пощекотать свои нервы, зачем ему мешать. Его провожал отец. Приехал в возке с гербом в виде птицы с павлиньим хвостом. Зазвал меня к себе побеседовать. Очень его беспокоило, что я государя не предупредил о своём выезде. Я толсто намекнул, что доброхотов сделать это за меня найдётся во множестве.

Рассказал министру о том, что выведал от Агафона по Чухломе. Морозов готов пожертвовать тысячами безвинных русичей, чтобы только свалить своего конкурента. Данила был вынужден согласиться со мной. Зачем-то пожаловался старшему другу на произвол отца, отнявшего у меня самых близких друзей. Выслушав все обстоятельства, боярин обратил внимание, что рабские ошейники холопы носят только по желанию господина. Многие дворцовые подьячие и даже некоторые дьяки, являясь княжьими холопами, символы рабства на себе не носили. Получается, что меня нагло обманули.

Данила поинтересовался наличием в моём воинстве священников. Когда я растерянно развёл руками, он показал на бочонкообразного попика, сидящего на телеге глебова обоза. Будет де кому нас духовно окормлять. Переживать по поводу дополнительного рта боярин не дал, сообщив, что снабдил обоз съестными припасами на неделю вперёд и передал мне в руки мешочек с пятью рублями на непредвиденные расходы, безвозмездно.

Подъехали мои гвардейцы. Агриппине пришлось расстаться почти со всеми лошадьми, командировать восьмерых боевых холопов и отрядить в моё пользование боярский возок с кикинским гербом в виде полумесяца вверх рогами. Среди моей команды неожиданно обнаружились Ждан с Устином. Агафон всё-таки успел их выменять, а я в вихре вчерашних событий не заметил возвращения своих слуг. Соболица в мужском одеянии выглядела миловидным стройным юношей. На всякий случай предупредил воев, что охолощу любого, кто к ней сунется с кобелиными намерениями.

Вот уж кого совсем не ожидал видеть, так это родного братца со своими олимпийцами во всеоружии. Подъехал ко мне с виноватым видом на боевом коне и деловито поинтересовался моим взглядом на его участие со своими людьми в походе. Ответил, что не возражаю, если он сообщит о том, кто слил ему информацию о моём отъезде.

— Калики синдски, — пошутил в ответ тёзка.

Кажется, что о моём отъезде не прознала только какая-нибудь глухая, тупая и парализованная собака под забором. Не удивлюсь, если из тумана не явится провожать меня обширная батина фигура. Набросился на брата с обвинениями в обмане. Брательник поначалу ушёл в отказ и несознанку, а после стал каяться. И так забавно он канючил, что поспешил согласиться, чтобы только прекратить представление для чужих глаз. Брат меня успокоил, когда высказал надежду, что отец наиграется новыми игрушками и сам согласится мне их вернуть.

Сотник Аким доложил о готовности выступать. Я пригласил бояричей и брата в свой возок, и колонна начала движение. Первое время ехали молча. Я представил спутников друг другу, но напряжённость не спадала. Бояричи посматривали на князя Вышегородского, старше их всего-то на три-четыре года, благоговейно и робко, как фанаты на рок-звезду. Тогда как он взирал на них, как рок-звезда с бодуна на надоедливых фанатов. Вчера, ясен пень, нажрался на радостях.

Решил спасать компанию анекдотами, ибо знал их много. А толку? Хроноаборигены в трудом что-либо вкуривали. Без вводной лекции о презервативах, гаишниках, пидорах, вовочках, минетах и прочих приметах моего времени, излагать основной материал было сложновато. Да и с абстракцией у них наблюдался заметный напряг. После анекдота о мыши, вышедшей замуж за слона, который сдох, вместо смеха долго выясняли саму возможность половой жизни мыши со слоном. А в анекдоте про крокодила, которого звери судили за изнасилование и приговорили отрубить хвост до самой шеи, задумчиво похлопали ресницами.

Вспомнил детство и смехотворные загадки:

— Что можно снять с полностью голой женщины?

Глеб выпучил глаза, Дорошка залился краской, а тёзка громыхнул оглушительным смехом. Ещё сильней он заржал, когда узнал про ответ — голого мужчину. Стали просить ещё дать загадки.

— Что можно снять с полностью голого князя Вышегородского?

Старшой озадаченно поперхнулся.

— Пуд шерсти!

Мой возок чуть не развалился от оглушительного ржания трёх глоток, а брат даже вывалился на ходу из него. Поразвлекал соратников ещё несколькими загадками подряд и потребовал, чтобы все тоже участвовали. Вскоре это занятие меня изрядно утомило. Загадки попутчиков были какими-то дебиловатыми. Например:

— Маленький Дорофейко подпоясан коротенько.

Что означало — сноп. Какой признак даёт этот ответ? Пояс. Бред!

Мои загадки в свою очередь не догонялись уже их интеллектом. Три, три, три и три... Что будет? Неужели так трудно догадаться, что будет? Тем не менее, сверхзадача была выполнена. Общение наладилось. Каменные лица смягчились.

Из-за желания сохранить лошадей доехали до Тушебино только к обеду. Село было большим, богатым, принадлежащим боярину Аникею Турку. Здесь имелся храм и постоялый двор с харчевней. Я со своей свитой, братом и его дуболомами сразу же завалились туда обедать. Как раз у хозяина недавно побывали охотники и продали ему много всякой убоины. Нам досталась жареная на огне лосятина, разнообразная дичь и тушёная требуха. Запивалось всё это вполне сносным вином. Как потом выяснилось, это была сикера местного производства. Ещё здешний хлеб показался мне очень замечательным. Велел Завьялу запастись им в дорогу.

Наевшись, мне вдруг захотелось спать. Гостинник предоставил всем желающим комнаты. Брат потребовал женщин в постель. На это хозяин заведения только сокрушённо помахал руками. Разъярённый тёзка пообещал, что тот сам окажется в его постели, если не пригонит женщин. Мне лично хотелось только спать, и я не стал ожидать завершения этой драмы. Уплёлся в своё логово.

Разбудил меня Селиван с озабоченным лицом. Солнце уже опускалось за горизонт, оставляя после себя рдеющий закат. Я проспал до вечера. Но не это беспокоило. Упившиеся сикерой братовы дуболомы, устроили в селе дикий погром с сексуальными оргиями. Пьяные, потные и полуголые жеребцы с оскаленными мордами вламывались в жилища селян, выволакивали оттуда сопротивляющихся женщин и дрались с местными мужиками. Где-то занялся пожар, освещая в нарастающей темноте беснующиеся фигуры. Отовсюду раздавались крики, ругань, детский плач.

Кинулся будить брата, дрыхнувшего одиноким в соседнем номере. С трудом его удалось растолкать. Он прочухался, глотнул ещё корчажок напитка и... присоединился к своим. Я снова его нашёл, когда он пыхтел над круглоликой молодкой. Ему помогал боец, удерживая женщину. Она молчала, но смотрела на всех с ненавистью.

— Брат мой, нельзя же так. Русичей ведь обижаете. Останови своих людей. Не дай Бог, кто-нибудь погибнет, — подскочил к нему.

— Пошед, Митка, отсель в собачье нырище, — рявкнул он и кинул в меня валявшуюся поблизости палку.

Вот, он — гондон штопанный! Как же я снова обманулся? Поняв, что его не образумить, кинулись оборонять местных жителей от остальных озверевших бойцов. Бились кулаками и чем придётся. Не хотелось пускать в ход железо против своих. Дорошку ранили в плечо, сильно разбили лицо. Продержаться долго без подмоги против отборных атлетов было немыслимо. Последнее, что запомнилось — салют в тёмном небе из крутящихся искр.

Очнулся на лавке в зале харчевни с замотанной в посконь головой. Заметив, что я зашевелился, подскочил Селиван. Заулыбался как-то вымученно. Поправил подушку. Раненый Дорофей с бравым видом стоял здесь же, перевязанный лоскутами полотен. Глеб тоже был потрёпан изрядно. Их бывшую нарядной одежду теперь смело можно отдавать нищим. Голова моя была готова расколоться на куски от боли. На лбу нащупался огромный шишак. Попросил попить. Ждан тут же поднёс мне деревянный корчежец с холодной водой, будто бы знал заранее о моём желании. Стало немного легче.

— Эти где? — спросил тихим голосом.

Слуга понял меня и ответил:

— Ушед они. Смерды их прогнаша.

За открытым окном раздавались звуки позднего утра. Парень рассказал мне дальнейшие события после того, как из меня вышибло сознание прилетевшим камнем в лоб. Местные вдохновились нашим примером и стали активней сопротивляться пьяным насильникам. Молодые смерды ловко использовали пращи с увесистыми камнями. От одного косорукого мне прилетело. Не выдержав, бравое воинство обратилось в бегство. Погиб один смерд и с десяток было ранено, не считая изнасилованных женщин. Обыкновенными сволочами оказались олимпийские боги.

Головная боль понемногу отступила. Пора было отправляться в дорогу. Нас провожали всем селом, кланяясь и благодаря за помощь против лихоимцев. К счастью, они думали, что я со своими людьми не имел к буянам никакого отношения. Жаль, что братец убрался, а то бы высказал ему пару ласковых. А лучше бы треснуть князюшку по его наглой морде, пустить из его носопырки рюрикову сволочеву кровушку.

Обозные с попом схоронились на ночь в лесу, так что поклажа и лошади не пострадали. Я с бояричами теперь ничем от них не отличались, только поясами и сапогами. Красавчик Дорошка откровенно стыдился подлой одежонки и корил себя, что в спешке не сообразил взять подмену. Ехали далее неспешно, притихшие после вчерашних событий. Подростков расстраивало, что нас стало меньше. Если не считать обозных, то в строю осталось тридцать восемь штыков, то есть клинков. Да нас трое неплохих, как оказалось, вояк. Поблагодарил ребят за храбрость и решил их порадовать искусством. Потребовал у новых музыкантов домру. Долго нарабатывал руку для малознакомого инструмента и затем разродился задорной песенкой от Песняров — "До третьих петухов", почему-то вспомнившейся сейчас. После пережитых неприятностей захотелось чего-то жизнеутверждающего. Мои компаньоны заулыбались.

До Бушнево произошла мелкая стычка с лесными шишами по классической схеме с перегороженной упавшим стволом дорогой, молодецкими посвистами, коварными стрелами и звоном сабель. Сами виноваты, оторвались от обоза с основным отрядом и спровоцировали разбойничков на грех. Возок сопровождали всего шестеро бойцов с сотником и стягоносцем. Двое воинов были сразу поражены стрелами, остальные, спрыгнув с лошадей и обнажив мечи, бросились на врага. Я тоже выполз из возка размяться и уделал парочку сиволапых мужланов, непроизвольно используя новый тип борьбы — сабельно-рукопашный. Напавшие рассеялись по лесу, не выдержав атаки моих гвардейцев. Подъехала наша основная группа. Мы оправились, перевязали раненых, расчистили путь и двинулись дальше.

Деревня оказалась невеликой. И, хотя здесь также имелся постоялый двор с корчемней, задерживаться не собирались, надеясь заночевать в селе Глазунове, принадлежащем отцу Дорошки боярину Ивану Степановичу Глазунову. Когда проезжали мимо постоялого двора, заметил стоящего у крыльца невысокого худощавого мужчину. Что-то показалось в нём жутко знакомым. Он оглянулся на короткое мгновение и вошёл в избу. Не поверил своим глазам — очередная моя рыжеволосая копия. Макашка в Галиче остался, а здесь гуляет какой-нибудь Ивашка, или Петрушка. Потрудился мой папа-карло на славу, настрогав кучу моих клонов. По одеянию на нём трудно было судить о статусе. Скорее всего, его семья принадлежала к деревенским богатеям. Князюшка согрешил с какой-нибудь местной селянкой и оставил ей на прокорм бастарда мешочек серебра.

За деревней не утерпел и остановил колонну. Захотелось поболтать со своей новой репродукцией. Договорились с Акимом, что дружина доберётся до Глазуново, дождётся меня там, отъестся, отбанится и заодно проведёт разведку обстановки у Чухломы, до которой осталось добираться совсем ничего. Я, взяв Кошака с собой, возвратился на постоялый двор.

В зале насыщалось наваристой похлёбкой и духовитой кабанятиной несколько проезжих разной сословной принадлежности, судя по одеяниям и осанкам. Копии моей уже не было. Корчемник подошёл к нашему столику и со странным смешком выразился:

— Яко борзо ты, Макашко, Паранку отъял и во трезвие взошед.

Значит, всё-таки Макашка? Тогда чего он здесь околачивается? Вопросов появилось ещё больше. Узнал, где его апартаменты, прошёл туда и нашёл абсолютно пьяного и голого рыжика, лежащего ничком на кровати. Мда, разговора с ним явно не получится, и никакой Парани поблизости не ощущалось. Однако, спина у парня иссечена была также неслабо. Ещё одна удивительная деталь совпадения. Тварь Единец поработал однозначно. Чтобы его черти на том свете в микроволновке жарили. Вернулись обратно в трапезную с намерением дождаться там Макара, и заодно подкрепиться. Только с Кошаком обнажили клыки, чтобы впиться в кабаньи бока, как кто-то нас окликнул. Двое хмурых, крепкого вида мужиков, одетых добротно, подзывали нас жестами.

— Ихати требно, — безапелляционно распорядился один из них.

Я немного растерялся. Доказывать, что я — не Макашка, неизвестно чем могло обернуться.

— Кой сей отрок есть? — строго спросил другой.

— Дружок мой лучший, Селиван, — проблеял в ответ.

— Комонь един вама полеще (ст.русс: Конь боевой один вас двоих повезёт), — кивнул мужик утвердительно.

Во дворе прислужник подвёл трёх лошадей. Я с Кошаком взобрались на рыжую кобылку и потрусили вслед за мужиками в лес. Я уже не сомневался, что попал к лесным разбойникам. Ехали шагом, километра с два, по едва заметной тропе.

Лагерь разбойников представлял собой глухую деревеньку, состоящую из беспорядочно разбросанных землянок, прячущихся среди холмов и деревьев. Поражало, что ни у одного жилья не было видать даже намёка на хозяйственные постройки, только общая конюшня, кузня, да столовая под навесами, и собаки вокруг лениво прогуливались. Будто на турбазу попал.

Стал слезать с коня и чуть с него не упал. Ко мне спешил воскресший Фока. Или это тоже какой-нибудь клон его, всего лишь? Подскочил ко мне и радостно обнял с расспросами:

— Макарко, потешил сею удольку? А пошто в ины порты нарядился?

Не дожидаясь ответа, обернулся к сопровождающим:

— Сказывай погляд, Хлюст.

— На Чухлому прошед дружина болярина Кикина, мужей в три десятка. В Бушневе не остояшася..., — начал докладывать мой спутник.

Забавно звучала в его устах слово "чухлома" с ударением на первую гласную.

— Кикин Алфей усоп бездетен. Эх, дублий воевода бысть. Истинно его возок? — недовольно перебил его главарь.

— Роги овновы на дверце, — подтвердил разведчик.

Надо же, а я считал этот странный герб изображением чего-то мусульманского.

— В возке иный езде, — высказался после раздумья Фока, — Корчемник иже рече?

— Угрим людёв спрошае сторожко. Не ведают оне, егда Деригуз дорогой сей поезде, ватаман.

— Добре, — отпустил мужиков Фока и кивнул на Кошака, — А сей унот кой есть?

— Друже макашков. Срешася в корчемне, — пояснил Хлюст.

Фока уставился на Кошака и вдруг воскликнул:

— Селиванко, и ты зде! Ведомо ми, иже помер тей господин, друже мой. Зрю, не обелил он тя, очепье лещиши?

— Сбежал он, а ошейник снять не успел, — вклинился я в опасные расспросы.

— Ладом, огольцы, пешите в кузню, оттоле в мовню, — распорядился главарь, — Я последи подшед к ми.

— А кто такой Деригуз? — неосторожно поинтересовался.

— Тартыжи мнее (ст.русс.: меньше), Макаша. Боярин се мразны Морозов есть, — ухмыльнулся Фока, — Плаче по емо вые топор мой.

Кузнец недолго возился с рабским ошейником Селивана. Вскоре он был выброшен с моей тамгой вместе в кучу мусора. Потопали затем искать баню. Деревянный сруб возле ручья был здесь, наверное, единственной наземной постройкой. Из щелей и приоткрытой двери валил пар, запах пота и густые мужские голоса. Возле дверей валялась всякая одежда, обувка и нехитрое разбойничье вооружение. Как-то не вдохновляло лезть в этот душистый натюрморт. Заробевший Кошак тоже не торопился раздеваться. С другой стороны, какая-никакая баня всё же нужна человеку. Не хотелось в ближайшее время начать издавать неэстетичные запахи.

Вздохнув, мы с Кошаком обнажили свои тощие телеса и забрели внутрь. Маленькие оконца, затянутые животной плёнкой, едва пропускали свет. Поначалу ничего нельзя было разглядеть. Когда глаза понемногу привыкли к темноте, проявились голые бородачи, моющиеся сидя на лавках и стоя. Они натирали себя чем-то тряпками и омывались потом водой из кадок. Периодически кто-то из них исчезал в устье большой печи.

Моющую смесь в посудине по запаху хозяйственного мыла определил как щёлок. Потянулся к ней, чтобы приступить к помывке, но рядом сидящий мужик посоветовал сначала пропотеть в печи. Кошак уже туда улез, меня не дождавшись. Оказалось, что мест там больше не имелось. Пришлось дожидаться, когда из горячей полости кто-нибудь выползет.

Сунулся в дышащее жаром отверстие. В печи было темно — глаз выколи и жарко невыносимо. Ориентировался на ощупь и весёлую ругань сидящих на корточках и парящихся мужиков. Слышалось тяжёлое дыханье и шлёпанье веников по телу. Жар исходил от каменных стенок и потолка, а под ногами располагался деревянный настил.

Нагревшись до точки закипания, решил выбираться из импровизированной преисподней. В помывочной поискал глазами Кошака, он раньше должен был выбраться. В дальнем углу происходила какая-то возня. Просунулся туда и почувствовал, что меня кто-то вздумал ощупывать. Оглянулся и увидел маслянисто-лыбящуюся бородатую рожу. Мужик сильно пнул меня под зад, и я оказался возле лежащего на лавке Кошака, удерживаемого и насилуемого сразу несколькими бородачами.

В бешенстве заорал истошно и, схватив первый попавшийся под руку предмет, кажется деревянный ковш, принялся колошматить им всех вокруг себя. Прилетало ответно по разным местам, очень сильно и больно, пока окончательно не потерял сознание. Очнулся от потока обрушившейся на меня ледяной воды.

— В буесть взошед Макашко. Пся бешена кусила его, поди, — послышался виноватый голос.

— Балия семо зовите поскору, — громыхнул голос Фоки.

Я еле разлепил веки. Всё лицо было в крови. Подвигал конечностями. Болели, но нормально слушались. Без переломов обошлось, кажется.

— Зри-тко, шелохаетеся, — обрадованно воскликнул кто-то.

Меня осторожно обмыли и вынесли из бани на травку. Лекарь общупал всего, дал чего-то глотнуть и рекомендовал отнести в хату отлежаться. Оказалось, что Макашка квартировал в землянке атамана. Адьютантом что ли при нём прислуживал?

Долго отлёживаться в землянке побоялся. Фока может разговорить Кошака и случайно что-нибудь нежелательное узнать. И вообще, пора рвать отсюда когти. Погостили, побанились и будет. Выполз наружу. Кошак разгуливал неподалёку, беседуя с молодым рослым бородачом. Увидев меня, подошёл и спросил:

— Яко ты, господине, чуешь ся по здраву?

— Не называй меня господином, Кошак. А состояние моё — средней степени хреновости.

— Пошто, Димитрие, боронитися в мовне зачал?

— Спасал я тебя, как и ты меня когда-то от стражников Единца. Мы же друзья, — не скрыл удивления я.

— Не нать мя спасати бесте. Нешто содеется с ми, с холопом, — как-то странно выразился он.

— Я же обещал тебе по возвращении из похода вытребовать у поместных дьяков грамоту обельную..., — принялся оправдываться, но вдруг стало как-то пасмурно на душе.

Возможно, я сам для себя выдумал нового Кошака, наделив Селивана всеми его чертами характера, а он, быть может, с гнильцой в душе. Бывает так, что воспитанный в холопстве человек иногда не может изжить из себя мораль раба и воспринимает некоторые нормы извращённо.

— Тебе понравилось..., — проговорил, с трудом подбирая слова, — Здесь находиться?

Селиван промолчал.

— Можешь оставаться. Я поговорю о тебе с атаманом.

Я взобрался на один из холмов. Разбойничий лагерь копошился в обычных житейских заботах. У меня закралось в душе подозрение, что здешний контингент по численности будет не меньше моего отряда, а, возможно, и воинства сотника Осины. По первым прикидкам выходило где-то около трёх десятков голов. А ещё на разведке, или в селе под боком пышнотелых красавиц, рассредоточены. Если, конечно, они ещё кого-нибудь здесь вдохновляют.

Фома только что закончил совещание со своими главными подручными и сидел на лавке, опершись на колени и задумавшись, спиной к столу. Я подошёл к нему, ожидая, когда он меня заметит.

— Иже требно еси? — наконец послышалось от него.

— Почему ты к шишам подался? Хотел ведь в Смоленск вернуться.

Вскинул удивлённо глаза, но ответил спокойно:

— Сведал, кои мужи в погибели семьи моей винны. Дондеже не покараю лиходеев, не утишуся.

— Морозов, что ли, Свербигуз который?

Фока криво ухмыльнулся:

— Деригуз его кликоша, но тей глагол такожде леп. Его и полюбника она...

Судя по моим устоявшимся впечатлениям, от этого боярина можно было нечто подобное ожидать, но представить эту тушу в качестве объекта чьего-либо вожделения было сложновато.

— ...Князя нашего Юрия Димитриевича.

Вот уж не ожидал, что Фока произнесёт имя моего отца. Свечку что ли возле них держал? Хотя... Словцо могло иметь значение любимца, фаворита, но всё равно в неблаговидном контексте.

— Не знаю, кто тебе такую чушь мог в уши наплести, — взорвался я, — Дружок твой Алимпий выдал меня Единцу, а ты ему веришь. Спроси Селивана.

— Не Алип ми сие рече. Ял я Кирияка людьми сеими чрез подземье и вызнал вся. В томлениях вор поведал, иже государь сам повелел злодеяти. После казнил скнипу злокозну умертием томны. Аще живый буду, отомщу погубителям, и Морозову злохитренну, и Юрию, князцу погану, и вся роду Калитину, аспидову, — произнёс бывший боярин.

Говорил он, силясь, будто с трудом выдавливал слова из гортани выдыхаемым воздухом.

— Сочувствую твоему горю, Фока, но верить наветам Кирияка нельзя. Он мог злонамеренно опорочить своего государя, — решительно возразил ему, — Может быть, твоя семья всё ещё жива. Надо верить в лучшее.

— Несть боле моей семьи..., — изменившимся голосом проговорил Фока, — Всех порешили убивцы. А ты, Макаша, ступай в опочивальню. Глава болит, чай?

И правда, передавать благую весть озлобленному человеку бесполезно. Не поверит. Оставаться в лагере шишей представителю семейства Калитиных становилось опасно. Макашка истинный может в любой момент нарисоваться. Прошёл к коновязи. Я ещё раньше заметил, что любой житель поселения мог спокойно отвязать любую лошадь и отправиться куда-либо на прогулку. Никаких постовых и сторожей не имелось. Запрыгнул на облюбованного конька и медленно поехал из лагеря. Найдя лесную тропу, припустил скотинку. Попадались едущие навстречу шиши, приветствовали. Просто поражаюсь беспечности военизированного подразделения. Вскоре выехал на дорогу. Вдали завиднелись домишки селян.

Корчемник участливо ахнул, увидев мою рожу. Я вякнул чего-то несущественное, специально упомянув его имя Угрим. Как я понял, мужчина видел меня заходящим в номер и снова упитым в стельку. Вдруг я являюсь трезвым, хоть и немного помятым. Хорошо же им живётся, людям Фоки — дорогое вино, бабы, адреналин. Всё — бесплатно.

Прошёл в номер. Макашка дрых, на этот раз приодетый нижней портью. Вернулся к корчемнику и попросил бумагу и перо. В письме Фоке сообщил, что его семья жива и здорова и ждёт встречи с ним в уделе князя Вышегородского. Подписался — твой друг княжич Дмитрий Юрьевич. Ещё приписал, что Селиван действительно является беглым холопом и попросил позаботиться о нём.

Ждать, пока мой двойник просохнет, не стал. Решил больше не тянуть кота за фаберже и растолкал его. Ошалевшему от сна подростку растолковал о чрезвычайной важности записки, которую требовалось передать атаману Фоке.

Пацан попытался некоторое время словить фокус и затем выдал что-то на тему пользы трезвости, а также опасности раздвоения личности. Я оставил его приходить в себя и прошёл к своему коню. У вертевшегося во дворе мальчишки выспросил маршрут к селу Глазуново и вскоре пылил на резвой кобылке по грунтовой трассе.

27.

Слышал где-то, что начинать большое дело с пятницы не рекомендуется, но ждать ещё хотя бы один день было выше моих сил. Дорофей со своими людьми и обозом уже ожидал в условленном месте. С ним находился его приятель Глеб, хотя я его не приглашал. Раз хочет молодой человек пощекотать свои нервы, зачем ему мешать. Его провожал отец. Приехал в возке с гербом в виде птицы с павлиньим хвостом. Зазвал меня к себе побеседовать. Очень его беспокоило, что я государя не предупредил о своём выезде. Я толсто намекнул, что доброхотов сделать это за меня найдётся во множестве.

Рассказал министру о том, что выведал от Агафона по Чухломе. Морозов готов пожертвовать тысячами безвинных русичей, чтобы только свалить своего конкурента. Данила был вынужден согласиться со мной. Зачем-то пожаловался старшему другу на произвол отца, отнявшего у меня самых близких друзей. Выслушав все обстоятельства, боярин обратил внимание, что рабские ошейники холопы носят только по желанию господина. Многие дворцовые подьячие и даже некоторые дьяки, являясь княжьими холопами, символы рабства на себе не носили. Получается, что меня нагло обманули.

Данила поинтересовался наличием в моём воинстве священников. Когда я растерянно развёл руками, он показал на бочонкообразного попика, сидящего на телеге глебова обоза. Будет де кому нас духовно окормлять. Переживать по поводу дополнительного рта боярин не дал, сообщив, что снабдил обоз съестными припасами на неделю вперёд и передал мне в руки мешочек с пятью рублями на непредвиденные расходы, безвозмездно.

Подъехали мои гвардейцы. Агриппине пришлось расстаться почти со всеми лошадьми, командировать восьмерых боевых холопов и отрядить в моё пользование боярский возок с кикинским гербом в виде полумесяца вверх рогами. Среди моей команды неожиданно обнаружились Ждан с Устином. Агафон всё-таки успел их выменять, а я в вихре вчерашних событий не заметил возвращения своих слуг. Соболица в мужском одеянии выглядела миловидным стройным юношей. На всякий случай предупредил воев, что охолощу любого, кто к ней сунется с кобелиными намерениями.

Вот уж кого совсем не ожидал видеть, так это родного братца со своими олимпийцами во всеоружии. Подъехал ко мне с виноватым видом на боевом коне и деловито поинтересовался моим взглядом на его участие со своими людьми в походе. Ответил, что не возражаю, если он сообщит о том, кто слил ему информацию о моём отъезде.

— Калики синдски, — пошутил в ответ тёзка.

Кажется, что о моём отъезде не прознала только какая-нибудь глухая, тупая и парализованная собака под забором. Не удивлюсь, если из тумана не явится провожать меня обширная батина фигура. Набросился на брата с обвинениями в обмане. Брательник поначалу ушёл в отказ и несознанку, а после стал каяться. И так забавно он канючил, что поспешил согласиться, чтобы только прекратить представление для чужих глаз. Брат меня успокоил, когда высказал надежду, что отец наиграется новыми игрушками и сам согласится мне их вернуть.

Сотник Аким доложил о готовности выступать. Я пригласил бояричей и брата в свой возок, и колонна начала движение. Первое время ехали молча. Я представил спутников друг другу, но напряжённость не спадала. Бояричи посматривали на князя Вышегородского, старше их всего-то на три-четыре года, благоговейно и робко, как фанаты на рок-звезду. Тогда как он взирал на них, как рок-звезда с бодуна на надоедливых фанатов. Вчера, ясен пень, нажрался на радостях.

Решил спасать компанию анекдотами, ибо знал их много. А толку? Хроноаборигены в трудом что-либо вкуривали. Без вводной лекции о презервативах, гаишниках, пидорах, вовочках, минетах и прочих приметах моего времени, излагать основной материал было сложновато. Да и с абстракцией у них наблюдался заметный напряг. После анекдота о мыши, вышедшей замуж за слона, который сдох, вместо смеха долго выясняли саму возможность половой жизни мыши со слоном. А в анекдоте про крокодила, которого звери судили за изнасилование и приговорили отрубить хвост до самой шеи, задумчиво похлопали ресницами.

Вспомнил детство и смехотворные загадки:

— Что можно снять с полностью голой женщины?

Глеб выпучил глаза, Дорошка залился краской, а тёзка громыхнул оглушительным смехом. Ещё сильней он заржал, когда узнал про ответ — голого мужчину. Стали просить ещё дать загадки.

— Что можно снять с полностью голого князя Вышегородского?

Старшой озадаченно поперхнулся.

— Пуд шерсти!

Мой возок чуть не развалился от оглушительного ржания трёх глоток, а брат даже вывалился на ходу из него. Поразвлекал соратников ещё несколькими загадками подряд и потребовал, чтобы все тоже участвовали. Вскоре это занятие меня изрядно утомило. Загадки попутчиков были какими-то дебиловатыми. Например:

— Маленький Дорофейко подпоясан коротенько.

Что означало — сноп. Какой признак даёт этот ответ? Пояс. Бред!

Мои загадки в свою очередь не догонялись уже их интеллектом. Три, три, три и три... Что будет? Неужели так трудно догадаться, что будет? Тем не менее, сверхзадача была выполнена. Общение наладилось. Каменные лица смягчились.

Из-за желания сохранить лошадей доехали до Тушебино только к обеду. Село было большим, богатым, принадлежащим боярину Аникею Турку. Здесь имелся храм и постоялый двор с харчевней. Я со своей свитой, братом и его дуболомами сразу же завалились туда обедать. Как раз у хозяина недавно побывали охотники и продали ему много всякой убоины. Нам досталась жареная на огне лосятина, разнообразная дичь и тушёная требуха. Запивалось всё это вполне сносным вином. Как потом выяснилось, это была сикера местного производства. Ещё здешний хлеб показался мне очень замечательным. Велел Завьялу запастись им в дорогу.

Наевшись, мне вдруг захотелось спать. Гостинник предоставил всем желающим комнаты. Брат потребовал женщин в постель. На это хозяин заведения только сокрушённо помахал руками. Разъярённый тёзка пообещал, что тот сам окажется в его постели, если не пригонит женщин. Мне лично хотелось только спать, и я не стал ожидать завершения этой драмы. Уплёлся в своё логово.

Разбудил меня Селиван с озабоченным лицом. Солнце уже опускалось за горизонт, оставляя после себя рдеющий закат. Я проспал до вечера. Но не это беспокоило. Упившиеся сикерой братовы дуболомы, устроили в селе дикий погром с сексуальными оргиями. Пьяные, потные и полуголые жеребцы с оскаленными мордами вламывались в жилища селян, выволакивали оттуда сопротивляющихся женщин и дрались с местными мужиками. Где-то занялся пожар, освещая в нарастающей темноте беснующиеся фигуры. Отовсюду раздавались крики, ругань, детский плач.

Кинулся будить брата, дрыхнувшего одиноким в соседнем номере. С трудом его удалось растолкать. Он прочухался, глотнул ещё корчажок напитка и... присоединился к своим. Я снова его нашёл, когда он пыхтел над круглоликой молодкой. Ему помогал боец, удерживая женщину. Она молчала, но смотрела на всех с ненавистью.

— Брат мой, нельзя же так. Русичей ведь обижаете. Останови своих людей. Не дай Бог, кто-нибудь погибнет, — подскочил к нему.

— Пошед, Митка, отсель в собачье нырище, — рявкнул он и кинул в меня валявшуюся поблизости палку.

Вот, он — гондон штопанный! Как же я снова обманулся? Поняв, что его не образумить, кинулись оборонять местных жителей от остальных озверевших бойцов. Бились кулаками и чем придётся. Не хотелось пускать в ход железо против своих. Дорошку ранили в плечо, сильно разбили лицо. Продержаться долго без подмоги против отборных атлетов было немыслимо. Последнее, что запомнилось — салют в тёмном небе из крутящихся искр.

Очнулся на лавке в зале харчевни с замотанной в посконь головой. Заметив, что я зашевелился, подскочил Селиван. Заулыбался как-то вымученно. Поправил подушку. Раненый Дорофей с бравым видом стоял здесь же, перевязанный лоскутами полотен. Глеб тоже был потрёпан изрядно. Их бывшую нарядной одежду теперь смело можно отдавать нищим. Голова моя была готова расколоться на куски от боли. На лбу нащупался огромный шишак. Попросил попить. Ждан тут же поднёс мне деревянный корчежец с холодной водой, будто бы знал заранее о моём желании. Стало немного легче.

— Эти где? — спросил тихим голосом.

Слуга понял меня и ответил:

— Ушед они. Смерды их прогнаша.

За открытым окном раздавались звуки позднего утра. Парень рассказал мне дальнейшие события после того, как из меня вышибло сознание прилетевшим камнем в лоб. Местные вдохновились нашим примером и стали активней сопротивляться пьяным насильникам. Молодые смерды ловко использовали пращи с увесистыми камнями. От одного косорукого мне прилетело. Не выдержав, бравое воинство обратилось в бегство. Погиб один смерд и с десяток было ранено, не считая изнасилованных женщин. Обыкновенными сволочами оказались олимпийские боги.

Головная боль понемногу отступила. Пора было отправляться в дорогу. Нас провожали всем селом, кланяясь и благодаря за помощь против лихоимцев. К счастью, они думали, что я со своими людьми не имел к буянам никакого отношения. Жаль, что братец убрался, а то бы высказал ему пару ласковых. А лучше бы треснуть князюшку по его наглой морде, пустить из его носопырки рюрикову сволочеву кровушку.

Обозные с попом схоронились на ночь в лесу, так что поклажа и лошади не пострадали. Я с бояричами теперь ничем от них не отличались, только поясами и сапогами. Красавчик Дорошка откровенно стыдился подлой одежонки и корил себя, что в спешке не сообразил взять подмену. Ехали далее неспешно, притихшие после вчерашних событий. Подростков расстраивало, что нас стало меньше. Если не считать обозных, то в строю осталось тридцать восемь штыков, то есть клинков. Да нас трое неплохих, как оказалось, вояк. Поблагодарил ребят за храбрость и решил их порадовать искусством. Потребовал у новых музыкантов домру. Долго нарабатывал руку для малознакомого инструмента и затем разродился задорной песенкой от Песняров — "До третьих петухов", почему-то вспомнившейся сейчас. После пережитых неприятностей захотелось чего-то жизнеутверждающего. Мои компаньоны заулыбались.

До Бушнево произошла мелкая стычка с лесными шишами по классической схеме с перегороженной упавшим стволом дорогой, молодецкими посвистами, коварными стрелами и звоном сабель. Сами виноваты, оторвались от обоза с основным отрядом и спровоцировали разбойничков на грех. Возок сопровождали всего шестеро бойцов с сотником и стягоносцем. Двое воинов были сразу поражены стрелами, остальные, спрыгнув с лошадей и обнажив мечи, бросились на врага. Я тоже выполз из возка размяться и уделал парочку сиволапых мужланов, непроизвольно используя новый тип борьбы — сабельно-рукопашный. Напавшие рассеялись по лесу, не выдержав атаки моих гвардейцев. Подъехала наша основная группа. Мы оправились, перевязали раненых, расчистили путь и двинулись дальше.

Деревня оказалась невеликой. И, хотя здесь также имелся постоялый двор с корчемней, задерживаться не собирались, надеясь заночевать в селе Глазунове, принадлежащем отцу Дорошки боярину Ивану Степановичу Глазунову. Когда проезжали мимо постоялого двора, заметил стоящего у крыльца невысокого худощавого мужчину. Что-то показалось в нём жутко знакомым. Он оглянулся на короткое мгновение и вошёл в избу. Не поверил своим глазам — очередная моя рыжеволосая копия. Макашка в Галиче остался, а здесь гуляет какой-нибудь Ивашка, или Петрушка. Потрудился мой папа-карло на славу, настрогав кучу моих клонов. По одеянию на нём трудно было судить о статусе. Скорее всего, его семья принадлежала к деревенским богатеям. Князюшка согрешил с какой-нибудь местной селянкой и оставил ей на прокорм бастарда мешочек серебра.

За деревней не утерпел и остановил колонну. Захотелось поболтать со своей новой репродукцией. Договорились с Акимом, что дружина доберётся до Глазуново, дождётся меня там, отъестся, отбанится и заодно проведёт разведку обстановки у Чухломы, до которой осталось добираться совсем ничего. Я, взяв Кошака с собой, возвратился на постоялый двор.

В зале насыщалось наваристой похлёбкой и духовитой кабанятиной несколько проезжих разной сословной принадлежности, судя по одеяниям и осанкам. Копии моей уже не было. Корчемник подошёл к нашему столику и со странным смешком выразился:

— Яко борзо ты, Макашко, Паранку отъял и во трезвие взошед.

Значит, всё-таки Макашка? Тогда чего он здесь околачивается? Вопросов появилось ещё больше. Узнал, где его апартаменты, прошёл туда и нашёл абсолютно пьяного и голого рыжика, лежащего ничком на кровати. Мда, разговора с ним явно не получится, и никакой Парани поблизости не ощущалось. Однако, спина у парня иссечена была также неслабо. Ещё одна удивительная деталь совпадения. Тварь Единец поработал однозначно. Чтобы его черти на том свете в микроволновке жарили. Вернулись обратно в трапезную с намерением дождаться там Макара, и заодно подкрепиться. Только с Кошаком обнажили клыки, чтобы впиться в кабаньи бока, как кто-то нас окликнул. Двое хмурых, крепкого вида мужиков, одетых добротно, подзывали нас жестами.

— Ихати требно, — безапелляционно распорядился один из них.

Я немного растерялся. Доказывать, что я — не Макашка, неизвестно чем могло обернуться.

— Кой сей отрок есть? — строго спросил другой.

— Дружок мой лучший, Селиван, — проблеял в ответ.

— Комонь един вама полеще (ст.русс: Конь боевой один вас двоих повезёт), — кивнул мужик утвердительно.

Во дворе прислужник подвёл трёх лошадей. Я с Кошаком взобрались на рыжую кобылку и потрусили вслед за мужиками в лес. Я уже не сомневался, что попал к лесным разбойникам. Ехали шагом, километра с два, по едва заметной тропе.

Лагерь разбойников представлял собой глухую деревеньку, состоящую из беспорядочно разбросанных землянок, прячущихся среди холмов и деревьев. Поражало, что ни у одного жилья не было видать даже намёка на хозяйственные постройки, только общая конюшня, кузня, да столовая под навесами, и собаки вокруг лениво прогуливались. Будто на турбазу попал.

Стал слезать с коня и чуть с него не упал. Ко мне спешил воскресший Фока. Или это тоже какой-нибудь клон его, всего лишь? Подскочил ко мне и радостно обнял с расспросами:

— Макарко, потешил сею удольку? А пошто в ины порты нарядился?

Не дожидаясь ответа, обернулся к сопровождающим:

— Сказывай погляд, Хлюст.

— На Чухлому прошед дружина болярина Кикина, мужей в три десятка. В Бушневе не остояшася..., — начал докладывать мой спутник.

Забавно звучала в его устах слово "чухлома" с ударением на первую гласную.

— Кикин Алфей усоп бездетен. Эх, дублий воевода бысть. Истинно его возок? — недовольно перебил его главарь.

— Роги овновы на дверце, — подтвердил разведчик.

Надо же, а я считал этот странный герб изображением чего-то мусульманского.

— В возке иный езде, — высказался после раздумья Фока, — Корчемник иже рече?

— Угрим людёв спрошае сторожко. Не ведают оне, егда Деригуз дорогой сей поезде, ватаман.

— Добре, — отпустил мужиков Фока и кивнул на Кошака, — А сей унот кой есть?

— Друже макашков. Срешася в корчемне, — пояснил Хлюст.

Фока уставился на Кошака и вдруг воскликнул:

— Селиванко, и ты зде! Ведомо ми, иже помер тей господин, друже мой. Зрю, не обелил он тя, очепье лещиши?

— Сбежал он, а ошейник снять не успел, — вклинился я в опасные расспросы.

— Ладом, огольцы, пешите в кузню, оттоле в мовню, — распорядился главарь, — Я последи подшед к ми.

— А кто такой Деригуз? — неосторожно поинтересовался.

— Тартыжи мнее (ст.русс.: меньше), Макаша. Боярин се мразны Морозов есть, — ухмыльнулся Фока, — Плаче по емо вые топор мой.

Кузнец недолго возился с рабским ошейником Селивана. Вскоре он был выброшен с моей тамгой вместе в кучу мусора. Потопали затем искать баню. Деревянный сруб возле ручья был здесь, наверное, единственной наземной постройкой. Из щелей и приоткрытой двери валил пар, запах пота и густые мужские голоса. Возле дверей валялась всякая одежда, обувка и нехитрое разбойничье вооружение. Как-то не вдохновляло лезть в этот душистый натюрморт. Заробевший Кошак тоже не торопился раздеваться. С другой стороны, какая-никакая баня всё же нужна человеку. Не хотелось в ближайшее время начать издавать неэстетичные запахи.

Вздохнув, мы с Кошаком обнажили свои тощие телеса и забрели внутрь. Маленькие оконца, затянутые животной плёнкой, едва пропускали свет. Поначалу ничего нельзя было разглядеть. Когда глаза понемногу привыкли к темноте, проявились голые бородачи, моющиеся сидя на лавках и стоя. Они натирали себя чем-то тряпками и омывались потом водой из кадок. Периодически кто-то из них исчезал в устье большой печи.

Моющую смесь в посудине по запаху хозяйственного мыла определил как щёлок. Потянулся к ней, чтобы приступить к помывке, но рядом сидящий мужик посоветовал сначала пропотеть в печи. Кошак уже туда улез, меня не дождавшись. Оказалось, что мест там больше не имелось. Пришлось дожидаться, когда из горячей полости кто-нибудь выползет.

Сунулся в дышащее жаром отверстие. В печи было темно — глаз выколи и жарко невыносимо. Ориентировался на ощупь и весёлую ругань сидящих на корточках и парящихся мужиков. Слышалось тяжёлое дыханье и шлёпанье веников по телу. Жар исходил от каменных стенок и потолка, а под ногами располагался деревянный настил.

Нагревшись до точки закипания, решил выбираться из импровизированной преисподней. В помывочной поискал глазами Кошака, он раньше должен был выбраться. В дальнем углу происходила какая-то возня. Просунулся туда и почувствовал, что меня кто-то вздумал ощупывать. Оглянулся и увидел маслянисто-лыбящуюся бородатую рожу. Мужик сильно пнул меня под зад, и я оказался возле лежащего на лавке Кошака, удерживаемого и насилуемого сразу несколькими бородачами.

В бешенстве заорал истошно и, схватив первый попавшийся под руку предмет, кажется деревянный ковш, принялся колошматить им всех вокруг себя. Прилетало ответно по разным местам, очень сильно и больно, пока окончательно не потерял сознание. Очнулся от потока обрушившейся на меня ледяной воды.

— В буесть взошед Макашко. Пся бешена кусила его, поди, — послышался виноватый голос.

— Балия семо зовите поскору, — громыхнул голос Фоки.

Я еле разлепил веки. Всё лицо было в крови. Подвигал конечностями. Болели, но нормально слушались. Без переломов обошлось, кажется.

— Зри-тко, шелохаетеся, — обрадованно воскликнул кто-то.

Меня осторожно обмыли и вынесли из бани на травку. Лекарь общупал всего, дал чего-то глотнуть и рекомендовал отнести в хату отлежаться. Оказалось, что Макашка квартировал в землянке атамана. Адьютантом что ли при нём прислуживал?

Долго отлёживаться в землянке побоялся. Фока может разговорить Кошака и случайно что-нибудь нежелательное узнать. И вообще, пора рвать отсюда когти. Погостили, побанились и будет. Выполз наружу. Кошак разгуливал неподалёку, беседуя с молодым рослым бородачом. Увидев меня, подошёл и спросил:

— Яко ты, господине, чуешь ся по здраву?

— Не называй меня господином, Кошак. А состояние моё — средней степени хреновости.

— Пошто, Димитрие, боронитися в мовне зачал?

— Спасал я тебя, как и ты меня когда-то от стражников Единца. Мы же друзья, — не скрыл удивления я.

— Не нать мя спасати бесте. Нешто содеется с ми, с холопом, — как-то странно выразился он.

— Я же обещал тебе по возвращении из похода вытребовать у поместных дьяков грамоту обельную..., — принялся оправдываться, но вдруг стало как-то пасмурно на душе.

Возможно, я сам для себя выдумал нового Кошака, наделив Селивана всеми его чертами характера, а он, быть может, с гнильцой в душе. Бывает так, что воспитанный в холопстве человек иногда не может изжить из себя мораль раба и воспринимает некоторые нормы извращённо.

— Тебе понравилось..., — проговорил, с трудом подбирая слова, — Здесь находиться?

Селиван промолчал.

— Можешь оставаться. Я поговорю о тебе с атаманом.

Я взобрался на один из холмов. Разбойничий лагерь копошился в обычных житейских заботах. У меня закралось в душе подозрение, что здешний контингент по численности будет не меньше моего отряда, а, возможно, и воинства сотника Осины. По первым прикидкам выходило где-то около трёх десятков голов. А ещё на разведке, или в селе под боком пышнотелых красавиц, рассредоточены. Если, конечно, они ещё кого-нибудь здесь вдохновляют.

Фома только что закончил совещание со своими главными подручными и сидел на лавке, опершись на колени и задумавшись, спиной к столу. Я подошёл к нему, ожидая, когда он меня заметит.

— Иже требно еси? — наконец послышалось от него.

— Почему ты к шишам подался? Хотел ведь в Смоленск вернуться.

Вскинул удивлённо глаза, но ответил спокойно:

— Сведал, кои мужи в погибели семьи моей винны. Дондеже не покараю лиходеев, не утишуся.

— Морозов, что ли, Свербигуз который?

Фока криво ухмыльнулся:

— Деригуз его кликоша, но тей глагол такожде леп. Его и полюбника она...

Судя по моим устоявшимся впечатлениям, от этого боярина можно было нечто подобное ожидать, но представить эту тушу в качестве объекта чьего-либо вожделения было сложновато.

— ...Князя нашего Юрия Димитриевича.

Вот уж не ожидал, что Фока произнесёт имя моего отца. Свечку что ли возле них держал? Хотя... Словцо могло иметь значение любимца, фаворита, но всё равно в неблаговидном контексте.

— Не знаю, кто тебе такую чушь мог в уши наплести, — взорвался я, — Дружок твой Алимпий выдал меня Единцу, а ты ему веришь. Спроси Селивана.

— Не Алип ми сие рече. Ял я Кирияка людьми сеими чрез подземье и вызнал вся. В томлениях вор поведал, иже государь сам повелел злодеяти. После казнил скнипу злокозну умертием томны. Аще живый буду, отомщу погубителям, и Морозову злохитренну, и Юрию, князцу погану, и вся роду Калитину, аспидову, — произнёс бывший боярин.

Говорил он, силясь, будто с трудом выдавливал слова из гортани выдыхаемым воздухом.

— Сочувствую твоему горю, Фока, но верить наветам Кирияка нельзя. Он мог злонамеренно опорочить своего государя, — решительно возразил ему, — Может быть, твоя семья всё ещё жива. Надо верить в лучшее.

— Несть боле моей семьи..., — изменившимся голосом проговорил Фока, — Всех порешили убивцы. А ты, Макаша, ступай в опочивальню. Глава болит, чай?

И правда, передавать благую весть озлобленному человеку бесполезно. Не поверит. Оставаться в лагере шишей представителю семейства Калитиных становилось опасно. Макашка истинный может в любой момент нарисоваться. Прошёл к коновязи. Я ещё раньше заметил, что любой житель поселения мог спокойно отвязать любую лошадь и отправиться куда-либо на прогулку. Никаких постовых и сторожей не имелось. Запрыгнул на облюбованного конька и медленно поехал из лагеря. Найдя лесную тропу, припустил скотинку. Попадались едущие навстречу шиши, приветствовали. Просто поражаюсь беспечности военизированного подразделения. Вскоре выехал на дорогу. Вдали завиднелись домишки селян.

Корчемник участливо ахнул, увидев мою рожу. Я вякнул чего-то несущественное, специально упомянув его имя Угрим. Как я понял, мужчина видел меня заходящим в номер и снова упитым в стельку. Вдруг я являюсь трезвым, хоть и немного помятым. Хорошо же им живётся, людям Фоки — дорогое вино, бабы, адреналин. Всё — бесплатно.

Прошёл в номер. Макашка дрых, на этот раз приодетый нижней портью. Вернулся к корчемнику и попросил бумагу и перо. В письме Фоке сообщил, что его семья жива и здорова и ждёт встречи с ним в уделе князя Вышегородского. Подписался — твой друг княжич Дмитрий Юрьевич. Ещё приписал, что Селиван действительно является беглым холопом и попросил позаботиться о нём.

Ждать, пока мой двойник просохнет, не стал. Решил больше не тянуть кота за фаберже и растолкал его. Ошалевшему от сна подростку растолковал о чрезвычайной важности записки, которую требовалось передать атаману Фоке.

Пацан попытался некоторое время словить фокус и затем выдал что-то на тему пользы трезвости, а также опасности раздвоения личности. Я оставил его приходить в себя и прошёл к своему коню. У вертевшегося во дворе мальчишки выспросил маршрут к селу Глазуново и вскоре пылил на резвой кобылке по грунтовой трассе.