Ландскнехт. Часть вторая.

* * *

Как наелись, приказываю им, по парам разбившись, по очереди оружие почистить. Заодно проверяю у всех патроны — выкинул несколько штук, в крови заляпанных. Чорт его знает, винтовка, конечно, не автомат — но вдруг тоже прихватит гильзу? Недостатка особого у нас нет в патронах. Чистка оружия успокаивает и дисциплинирует. Только после — разрешаю всем спать. А сам присел у окошка — чего-то сон не берет пока.

— А скажи, командир, а как ты почуял-то их? Чего решил стрельнуть? — это Коля ко мне подсаживается, трубочку набивает.

— Хм.. Знаешь, не пойму толком. Вот как взгляд на себе чужой чувствовал, наверное. А потом уж и не помню толком, чего меня понесло.

— Ага. Вот. Точно. И я так — смотрели они на нас на всех. Нельзя смотреть на людей, когда в засаде. Или не на людей смотреть. Или представлять, что это куклы в балагане на ярмарке. Неживые.

— Наверное... Еще как обычно — загривок дыбом встает, и холодно затылку... Только что-то может и еще было, не вспомню так...

— А я тебе скажу, командир — уверенно говорит Коля — Стеклом блеснул с них кто-то. Командир. Наверное. Я тоже только сейчас сообразил, чего мне не так показалось. А ты, видать, опытный, раз заметил, даже подумать не успев. И про загривок точно говоришь, есть такое.

— Ну... так получилось — не рассказывать же Коле, что в иное время в ином мире действительно приучаются от блика на стеклышке шарахаться иногда — Ладно, чего уж там. Главное — ушли. Обоз только жаль — денег за телегу отдали.

— Жаль. А чего вы ее не забрали-то? Не успели?

— А демоны его знают, Коля. Не то что не успели, а не сообразил я, наверное. Хотя, ее ж там разворачивать, могли и не успеть. Опять же вдесятером на телегу сесть — не уехать быстро было бы, она ж еще и груженая. А оставить кого — так тут бы им и крышка.

— Пару телег взяли бы...

— Так чтоб я был такой умный до, как ты — после, Коля. Я даже по трофеям на битых драгунах не успел разрешить.

— Не, последнее дело трофеи в таком деле брать...

— Та да — усмехаюсь. — 'И польстился корыстью Бородатый: нагнулся, чтобы снять с него дорогие доспехи, вынул уже турецкий нож в оправе из самоцветных каменьев, отвязал от пояса черенок с червонцами, снял с груди сумку с тонким бельем, дорогим серебром и девическою кудрею, сохранно сберегавшеюся на память. И не услышал Бородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий, уже раз сбитый им с седла и получивший добрую зазубрину на память. Размахнулся он со всего плеча и ударил его саблей по нагнувшейся шее. Не к добру повела корысть козака: отскочила могучая голова, и упал обезглавленный труп, далеко вокруг оросивши землю'

— Это что, сказание какое? — интересуется Колян — Ваше, северное?

— Нет — смеюсь уже совсем — Это... южное. Южнее нас жили. Вроде как эти... как бишь их... Вольные. Только те совсем разбойники и ворье были. Вот про них сказ.

— Интересно... А расскажешь?

— Потом, Коля, при случае. А сейчас — давай-ка спать!

Заваливаюсь спать, и засыпаю почти мгновенно. Как в омут провалился.

* * *

...Старенькая девятка, которую, будь она лошадью, давно бы пристрелить пора, елозит на поворотах лысорезиновой жопой. Дождь, надо же поаккуратнее, да на таком барахле. Но надо торопиться. Секундомер снова тикает, а на Киевском шоссе, как обычно, пробка. Не успеваем, не успеваем мы в аэропорт. Значит, огромный самолет, который видно с этой стороны даже из-за Пулковских высот, огромный самолетище, торчащий как выброшенный на берег кит, улетит без нас, и я опять не смогу увидеть могилу сына. Хотя я знаю, что и могилы-то не осталось никакой. Но на самолет надо успеть. Потому что иначе мы просто погибнем — нас обязательно затопит наводнением. Плевать на все, на встречку, через разделительную! Сносим бампером отбойник, как картонный... А Галя все не может найти в бардачке сигареты, перерывает все там, по третьему разу — ну как же нету. Они же там должны быть! Твою мать, Галочка, ну какого ж хрена! Ищи! Мы же иначе опоздаем! 'Ищи, ищи, дура!' — ору я на нее — а у нее губы трясутся, слезы текут... Ну как же так, ищи, миленькая, ищи, эти сигареты — это же наш билет, без них не пропустят! Приходится бросить руль, и помогать ей, только изредка поглядывая на дорогу — умная старенькая машина почему-то сама старательно обруливает встречных... Вот проскочили танки напротив Обсерватории — вот он, виден самолет, и огромный въезд в него, прямо в борту, в который, как в Ковчег, вливается поток машин... всем надо улетать, все хотят успеть... И тут на спуске с поворотом машину вдруг срывает в занос, и мы, как в детстве на горке, закрутившись волчком, вылетаем с трассы... Медленно-медленно летим — прямо в самолет... и врезаемся в него с оглушительным грохотом...

— Твою мать! — дернувшись, с силой провожу по лицу рукой. Первый раз за все время тут мне приснился сон про прошлую жизнь — и надо же, такой бредовый... Выпить надо наверное, и лучше не вина, а покрепче, думаю я себе.

И только потом соображаю — что-то громко у нас стало — стрельба стоит, аж уши ломит.

Глава 11

Утро красит, понимаете ли, нежным светом... Утро, кому доброе, а кому и как обычно. Смотрю я хмуро, на невеликую толпу местных жителей, согнанных моими парнями, и руки чешутся, от того, что огнемета — нету. Ах, же ж, твари, жабы валашские, с какой же радостью я б вас изжарил. Ну, да, ничего, вы мне за все заплатите, и за всех...

* * *

Проснувшись, я спервоначалу и не понял, что происходит. Потом сообразил, раз стрельба, значит бой. Мои не совсем дураки, просто так стрелять не станут. Подхватил карабин, за спину его, и вытягивая с кобуры револьвер, пополз на карачках к выходу. А трескотня выстрелов не прекращается — уже соображаю — и изнутри дома лупят, наши, и снаружи — значиться, враги. Только к двери пробраться хотел выглянуть — в дверь сначала стукается пуля, потом снаружи кричит кто-то, как я их научил — 'Бойся!' — граната, значит, пошла — и меня с ног сбивает вваливающийся солдат. Хорошо успел разглядеть форму — чуть не пристрелил. И тут за дверью как ахнет, прямо у крыльца. Какой идиот так бросил, и зачем. Спихнул с себя урода, что меня сбил с ног — Хумос, скотина! Запорю... эээ, да он ранен! Темное пятно на груди — пулевое. Хреновые дела... Высовываю башку снизу дверного проема — дым от гранатного разрыва еще не рассеялся, но вижу вполне двор, на нем тушка чья-то. А над забором силуэты, на одном из них как раз сверкает вспышка. Ну, с этими все ясно. Враги. Дождался, пока вспышку даст и второй — и тут же, так и лежа на боку, вытянув руку — сначала в первого, потом во второго — не промахнусь, пожалуй. Хоть и темно, да на фоне неба их силуэты видно хорошо. Выстрелил первый раз удачно, а второй все же — промах. Стреляю-то наощупь — прицельных не видать Да и вспышка своего выстрела слепит — коротковат конечно ствол у револьвера, хоть баланс и замечательный. С испугу, что вот он сейчас перезарядится, и меня грохнет, выпустил весь барабан в него, и все же свалил. Тут же отдался назад, револьвер на место, и за карабин. Глянул на Хумоса — шевелится, кашляет, башкой трясет — видать, не собирается помирать, по крайней мере — не прямо сейчас.

Встал в приседе, с карабином у плеча — надо выходить. Рывком высунулся и сразу назад, едва глянув. А потом уже и выскочил. Ибо ничего не увидел угрожающего. Так, во дворе никого, валяются двое, и все... А стрельба все идет! Прислушался — выходит, лупят наши, и почем зря, безответно! Заорал, что есть мочи:

— Прекратить стрельбу! Патроны беречь! Бить только в цель! — и подействовало — огонь почти мгновенно стих. А я еще больше разозлился — не выспался ничорта, и голова болит. Да вашу мать, командир я или где?! — ... Коля, Боря, ко мне! А ну, оглоеды — осмотреть, доложить мне все, кто что почему, сколько патронов вы сожгли, уроды, и ранен кто. И вон, Хумоса перевязать. Быстро. А я отдохну.

И сажусь на землю, привалившись прямо к стене дома, начинаю перезаряжать пистолет. Идите все к демонам, командир заебамшись, и желает отдыхать. И пусть хоть лично Орбель Второй в атаку со своей гвардией на нас идет. Ну вас всех в корягу. Закрыл глаза и прикорнул, вырубившись секунд, может, на тридцать. А может и больше. Все, ребята, батарейки кончились, бензин вышел, бобик сдох. Не кантовать. Пока Бруно, заботливый придурок, не стал меня ощупывать, на предмет, не ранен ли я, в себя я так и не пришел. Отогнал Бруно тычком в грудину и матюгами, и пошел, сел на стоявшую посередь двора плаху для колки дров. Все, козлы, теперь я вам Наполеон. Докладывайте, абизяны уродские, что вы тут напортачить успели, пока я спал. А потом виноватые к стенке сами становитесь, пристрелю, не прощу прерванного командирского сна!

Постепенно картина вырисовывается. Арно, стоявшего на фишке, закололи. Длинным узким ножом. Не профессионально, он еще жив, но протянет, скорее всего, не долго. Засадили сверху за ключицу. И нож — вот он валяется. С этого, пожалуй, началось. А потом... потом нам снова повезло, как покойникам . Хумос, оболтус эдакий, вышел до ветру. И увидев лежащего часового и какую-то возню во дворе — не долго думая, шарахнул туда гранату. Потому что винтовку он, конечно же, оставил в избе. Тупое животное. Но так или иначе, не растерялся, и поприветствовал гостей, чем было. Тут все и началось уже по-взрослому. Меня это взрыв разбудил, как, впрочем, и остальных. Но я еще некоторое время в себя приходил, все же вымотало меня все это, до полной неадеквашки. А парни-то молодцы. Спросонья похватали ружья, и давай прицельно стрелять куда попало. Тут уже и я присоединился. Точнее, попытался. Аккурат в это время Хумос, уже выдернувший шнур у второй гранаты, словил пулю в грудь, и гранату выронил. Себе под ноги. Сообразил заорать, и ломанулся в сени, где сыграл с командиром в 'слона'. Ну а дальше все и кончилось. Три тела — один под забором, двое висят на заборе, больше никого, выбитые окна, и никаких следов. По всему — нападение партизан. Потому как, когда подтащили всех троих — ни малейших признаков военщины. Гражданская одежда, хотя и удобная, вроде охотничьей — жилеты, арафатки темные, брижди в сапоги. Ружья — здрасьте, приехали — у одного вообще убогая шомполка двуствольная, у второго карабин типа того, с которого я волков стрелял. Третий, которого Хумос во дворе у самого забора гранатой уложил — и вовсе со здоровенным тесаком, у остальных на поясе такие же. Убого совсем. Но у каждого — самодельная граната. Деревянная баклага с порохом и фитилем. Да, не пойди Хумос посцать — несладко бы нам пришлось. Даже одна такая бомба, внутрь кинутая — нас бы всех переглушила. А следующие — точно бы контузили. После чего нас не то что тесаками резать — нашими же портянками удавить можно было бы, как щенков беспомощных. Так, вырисовывается понемногу. А как же они Арно завалили? Внутрь они толком пролезть не успели, кинуть нож — не попасть под таким углом, разве бы нагнулся часовой, да и вытащить он не смог бы наверное, а нож — вот он, валяется. Арно Бруно уже бинтует, что-то причитая, только бестолку, по-моему. Хотя еще жив.

— Не ворочай его! — прикрикнул на доброхота — Пусть лежит, дольше проживет. Шевельнешь — и все. Он не жилец, оставь. ...Ну-ка, а это что?

Затоптано все, но разогнав всех, убеждаюсь — не показалось. Осколки глиняной кружки, маленького стаканчика такого. С остатками молока. Таааак.

— А ну, Боря, Коля — со мной! Коля, сбегай, с дома масляную лампу принеси, там над притолокой на полке есть! Остальные — охранять! — поднял с земли окровавленный нож, присмотрелся. Самоделка, причем дрянная. Но длинный очень. Таким, наверное, скотину колоть хорошо. А-ну, ка, девушки...

... Место, где хранилась эта швайка, нашлось быстро. В бревне, на уровне глаз, прямо напротив входа в хлев. Истыкано бревно все. Вытер о солому арнову кровь, и примерил — точно, тут он и был. Ну, что ж, все ясно.

— Выводи их — махнул парням.

Арно был еще жив, когда я выстроил во дворе всех домочадцев, кроме валявшегося в беспамятстве хозяина. Поставил на плаху лампу — света не много, приказал шагнуть всем ближе.

— Дружище, ты слышишь? Говорить не надо, просто моргни, если да — и Арно моргнул — Тихо, тихо, не дергайся! Ты уж прости, врать не стану — не жилец ты. Я уж понял, как они тебя взяли, так что ты сам, братец, виноват. Косяк, братец. Ты только вот что — укажи-ка, кто из них? Хорошо? Моргни... ага. Так. Малых не берем? Ага... так... Эта? ...Эта? ...Этот? Точно нет? ...Эта? ... Эта?! В сторону ее, сучку! Так, она одна была? Ясно... ну, ладно... спасибо, братец. Уж извини, если что. Чем тебе помочь, и не знаю... Разве что — покурить? Эй, кто там, курить ему дай!

Засуетились все, забегали, вскоре раскуренную трубку ткнули в уголок рта Арно, Бруно поддерживал ему голову. Арно судорожно затянулся, кашлянул, и затих. Готов. Бруно опустил голову умершего, убрав трубку. Из полуоткрытого рта Арно вытекла на щеку струйка крови, и вышел табачный дым. Все, минус второй. Ну, что же. Оглядел жмущихся в кучу домочадцев. Будем виселицца. Виселицца будет стоять на площади...

* * *

И вот, смотрю я на всю эту согнанную быдломассу, и мечтаю об ранцевом огнемете. Хотя бы самодельным, которым я в детстве соседу сарай спалил. Ну или даже такой, как у штурмовиков. Мне бы хватило. Жаль, нету канистрочки...

Но ничего. Обойдемся и так. Вы, суки, за все ответите. Приступим.

— Значит так, слушайте сюда, твари. Мы гостеприимно заглянули в вашу засранную деревню, радушно встав на постой, чему вы, грязь болотная, должны бы быть рады и счастливы. И какое же я от вас вижу спасибо, а животные?! Ваши односельчане напали на моего солдата и убили его, да еще и хотели помочь каким-то оборванцам нас перебить. Не вышло. И не выйдет, так и запомните! А сейчас мы будем казнить преступников. И вы будете на это смотреть! Все! И не приведи Боги кому-то отвернуться — пристрелим на месте. Начинайте, парни!

...Сначала в дом, уже покинутый нами, заносят тело Арно. Потом туда же загоняют связанных хозяев. Всех, и детишек тоже — нехрен, мне мои солдаты дороже вас всех! А детишки хоть и малые, но вполне в понятии — незачем волчат плодить. Недорубленный лес — вырастает вновь. Так что — под корень. Всех. Впрочем, в хлеву остается тело хозяина — на утро, после того, как этого бугая попробовали тащить, я его просто пристрелил — еще корячиться. Ну и эта растрепанная сучка, малолетка, на вид двенадцать-тринадцать. Ей сегодня главная роль, будет у нас примой. Нет, никто даже не думал ее раскладывать — и мелкая, и желания ни у кого нет. Да и моя идея Колючему понравилась — сразу видно, баронскую закалку, на такие дела парень сообразительный. Когда всех загнали в дом, заперев дверь и закрыв ставни, принялись за девчонку. Отыскать по селу проволоку было не просто, но Коля нашел. А дальше все просто — пук соломы и смола, которую, наверное, использовали для лодок. Делаем мы ей аналог нашей 'запаски'.

Ну, тварь, теперь — беги! — говорю я, поднося спичку к соломе. Как пламя охватило весь пучок полностью, приказываю уже морщащимся от жара парням — Отпускай!