Продолжение

— Хм, и что ему от меня надо?

— А вот этого я, Сергей Алексеевич не знаю.

Встречаться с попом не хотелось, уж больно это публика въедливая, сразу замечают, что я от других отличаюсь. Глупо, но я каждый раз боялся разоблачения. Нервировали они меня сильнее всех жандармов и полицейских. Этих государевых людей я вполне понимал и примерно представлял чего от них ожидать. Знал, в чем они могут меня заподозрить и что предъявить, и совершенно не боялся. Священники не были скованы профессиональными шаблонами и угадать, что им придет в голову, было невозможно. Особенно меня напрягала их манера мягко, но упорно пытаться проникнуть в душу и понять самую суть собеседника, когда он был им интересен. Нет, большинство священников были самыми обычными исполнителями обрядов и отработав свой номер, тут же отбрасывали всякую благообразность и становились обычными людьми, но порой попадались и настоящие, которым было дело до всех и каждого или, как минимум, не могли смириться с непонятностью кого-либо из паствы.

Так что я решил не возвращаться к себе, а побродить по территории. Благо, что мое присутствие, где бы я ни появился, каждый раз оказывалось совершенно необходимым. В основном я был нужен, чтобы рассудить, что из совершенно необходимого, но не вмещающегося, необходимее.

Тем не менее, избежать встречи со служителем культа не удалось.

— Товарищ командир! Божье благословение да прибудет с вами и вашим воинством!

— Аминь, батюшка. — Обреченно промямлил я.

Ко мне подкатился этакий полный энергии колобок в рясе. Благословлять меня он начал метров с двадцати, а закончил уже стоя передо мной. Несмотря на совершенно шарообразную фигуру, жирным он не выглядел, скорее его брюшко можно было назвать 'трудовой молью'. Впрочем, животы попов меня давно не удивляли и не вызывали никаких эмоций. Это раньше они мне казались признаком обжорства, а сейчас я уже знал, что это профессиональная болезнь. Сашенька просветила еще во время моего первого пребывания в госпитале, сам бы я ни в жисть не догадался.

Дело в том, что причастие выливать нельзя, а все остатки священник обязан выпить. Рассчитать же правильную порцию практически нереально, ведь причащаются не все пришедшие на службу, а допустить нехватку причастия всем желающим тоже нельзя. Вот и получается, что приходиться им регулярно выпивать невероятно сладкий церковный кагор натощак, что для печени совершенно не полезно. Ну а если учесть, что мужчинам думать о фигуре тут пока не принято, а порции признают только большие, то любая дополнительная нагрузка на печень становится фатальной. Ну а если батюшка еще и не прочь под благовидным предлогом принять лишнего на грудь, то и вовсе...

Отец Петр сегодня кагором не баловался, от него исходил легкий аромат трофейного шнапса. Впрочем, привлекло мое внимание не это, а красный бант на груди труженика культа.

— А вот скажи мне, чадо божье, от чего в вашем полку нет священнослужителя? — На тратя время на вступления, спросил он.

— Да нам как-то без надобности, а что?

— Нехорошо это! Люди под смертью ходят, каждый день последним оказаться может, а исповедовать и причастить некому. Нельзя христиан без окармления оставлять! Грех это!

— Возможно, вы правы, но вот как-то не озаботился никто этим вопросом. Видимо, потребности не испытывали.

— Это да, вера нынче в народе измельчала... а уж как к причастию не ходить разрешили, так многие и вовсе о Боге думать забыли! Да только это, когда тихо никто Бога не боится, а как германец чемоданами кидаться начнет, так сразу про Него вспоминают!

— Вы, святой отец, тут уже давно ходите. Много верующих нашли?

— Мало. — вздохнул батюшка — Но и малому стаду сему пастырь нужен.

— Ну, может и нужен, но ко мне они не обращались с такой просьбой, да и нет тут безработных священников.

— А вы с командованием поговорите. Я бы к вам в полк с радостью пошел. Оно, конечно, неверующих да насмешников у вас тут хватает, но дух истины жив в душах! За справедливость люди на смерть идут, за правду. Значит, души к Богу тянуться, надо только глаза им открыть да путь указать.

— Интересно у вас получается, святой отец. Столько лет 'многие лета' царю пели, молиться за него паству призывали, а теперь к тем самым революционерам, которые помазанника божьего скинули, служить рветесь. 'Многие лета' нынче, небось, Временным поете? А как же присяга, государю? — не удержался я от подколки.

— Помазанник? — глаза батюшки, до сих пор излучавшие благость и любовь к ближнему, вдруг стали злыми и колючими. — А что церковь от этих помазанников хорошего видела?! Сперва все имения церковные отобрали, а потом и вовсе за горло взяли похуже нехристей!

Петра уже трясло от нескрываемой ненависти.

— Ведь, как патриарха не стало, так иго на русское православие возложили хуже, чем агарянское над константинопольской церковью! Те хоть патриарха и убивали порой, но в учение не лезли и управлять церковью не пытались. Романовы эти, с Петра начиная, вовсе всякую русскость растеряли, а вместе с ней и присущую всякому русскому человеку богобоязненность! — Батюшка перешел на взволнованный шепот — Ведь иноверцев сажали Православной Церковью управлять, вере нашей в поругание! Всех верных примучили да по окраинам разослали, одних лизоблюдов да подхалимов в митрополиты выводили!

Да уж, удивил святой отец, похоже, какая-то личная обида в душе у него была, обошли его когда-то с саном или местом хорошим. Уж больно искренне он царскую власть ругал с Синодом вместе.

— Да и в Писании сказано, что когда просили евреи царя у Господа, вразумлял он их, говоря, что лишь ермо на выю свою получат!

— Правда? Не знал.

Отец Петр посмотрел на меня с изумлением. Блин, похоже, опять спалился. Сейчас же любое образование в себя включает слово божье.

— У меня память после контузии отшибло. — Тут же попробовал я отмазаться.

— Бывает, видал такое ни единожды. Не отчаивайся, Господь милостив, будешь молиться усердно и память к тебе вернется.

— Да я и не отчаиваюсь как-то... — пожал я плечами.

Батюшка вспомнил, что общается с командиром маловеров и махнул рукой на мою непочтительность к предложенному средству исцеления амнезии. Он еще пытался убеждать меня в своей необходимости, но как-то без огонька. Видно сбился с настроя. В итоге я пообещал ему, что если верующие полка придут с просьбой включить его в штат, то приму непременно.

В том, что такого прошения не будет, я был уверен процентов на двести-двести пятьдесят примерно, но даже если, паче чаянья, чудо свершиться, то отказываться от слова я не собирался. Уж больно занятный персонаж был отец Петр, такого в музее показывать надо. Вот, другой сказал бы 'в цирке' или 'на ярмарке, как медведя ручного', а я человек почти интеллигентный, коренной ленинградец-питербуржец , как-никак, я больше к высокому тяготею, так что про музей подумал.

Поскольку прятаться было больше не от кого, а от споров трофейщиков уже голова пухнуть начала, то я решил провести остаток дня на своем командирском месте, в штабе. Как оказалось вовремя. Меня там уже минут пять ждало высокое начальство, а посыльный не мог безнадежно пропал в станционных лабиринтах, пытаясь найти командира.