Маг. Школа жизни. Книга 1. Первые шаги.

Но она ничего подобного делать не стала, — ходила и долго что-то высматривала на своем, заросшим травой, огородике. Несколько раз что-то срывала, рассматривала и откидывала, а когда нашла что искала — обрадовалась и с каким-то торжеством сорвала. Как мне показалось — самый обычный цветок, очень похожий на анютины глазки, весь голубой. С явной надеждой и одновременно смущено протянула его мне.

Вот и думай, как мне поступать? Взять? Ведь явно хочет, чтобы взял. А может быть тут такой обычай, когда женятся, а у неё крыша течет, и весь дом на бок. Или яд в нем какой, или еще что, тут не угадать. Но на лице злости нет, скорее боязнь и чем больше тяну время, тем явственнее она меня боится. Даже слегка отступила. С выражением обреченности, опустила руку с цветком. При этом на лице проскользнула такая гама эмоций, что мне просто стало её жаль. Я протянул руку и она, как мне показалось, с надеждой протянула его мне. Но когда его взял, отшатнулась от меня.

Он показался в первый момент холодным, как будто схватился за стальную проволоку на морозе, и влажные пальцы прилипли к ней. Но это длилось лишь мгновение, даже был уверен, что это мне показалось.

А я его держал в руках, и, как дурак, не знал, что мне с ним делать дальше. Может понюхать или может съесть? Поднес его к глазам — ну цветок и цветок, ничего такого. Хотя сейчас заметил — внутри цветка заалела маленькая точечка, а может быть она тут и была, да я не заметил? Почувствовал слабый аромат, но скорее приятный, карамельку мне напомнил.

Тут взглянул на женщину и чуть с 'дуба не рухнул' — она смотрела на цветок и медленно и как-то торжественно становилась на колени. И главное — что мне делать?! Поднимать? А вдруг это какой ритуал? Вздохнул, вот ведь попал-то. Тут же вспомнил ту, которая днем тоже была на коленях. По спине пробежал холодок, ну не нравятся мне, когда кто-то кого-то на колени ставит. Даже если сами становятся. Но поднимать не решился. Хотя, мне показалось, что эмоции, отразившиеся на моем лице, она заметила. Стал смотреть, что будет дальше. А она, стоя на коленях, еще и наклонила голову к моим ногам, что-то шептала, это длилось, наверно, с минуту. Потом выпрямилась, оставаясь на коленях, и протянула ко мне обе руки, сложив их лодочкой, за цветком. Я его положил ей в ладони и она их тут же закрыла. Поднялась и как-то очень быстро проскользнула в дом. Я, офигевший, пошел следом. Но пока глаза привыкали к сумраку, не заметил, куда исчез цветок.

Женщина опять стояла посреди комнаты и смотрела, на меня. А у меня в голове крутился вопрос — что это вот сейчас было? А не свадебный ли ритуал сейчас я видел, а то невеста... Нет, это конечно была крепкая и ещё достаточно симпатичная женщина, но раза в два старше меня. Наконец, женщина что-то произнесла. А вот её голос мне как-то очень не понравился. Как-то грубо, прокурено, звучал. Я попытался жестами показать, что я её не понимаю. Она что-то еще произнесла, как мне показалось, на другом языке, но я тоже не понял. Тогда она рассердилась. Что-то возбуждено говорила, явно пытаясь доказывать. Я опять показал жестом, что не понимаю. Тут она протянула мне руку, как для пожатия, в ответ я протянул свою, она взяла её двумя руками, секунду подержала и отпустила, совершено успокоившись. Потом, взяла нож со стола, и отрезала ломоть хлеба. Положила рядом собой, и в одну из мисок налила что-то из кувшина.

Наверно, увидев голодный блеск моих глаз — протянула мне кусок хлеба и нож ручкой ко мне. Я понял, что мне предлагают поесть, и слегка смутился. Судя по всему, в этом доме с едой может быть чуть получше, чем у меня в замке, и объедать мне было совестно, но хлеба я не ел уже несколько дней и отказаться было сложно. Вспомнив про свои припасы и решив ими позже поделиться, отрезал кусок в два раза тоньше.

Она придвинула мне пустую миску и кувшин. Я, как она раньше, налил себе из кувшина, она сходила за еще одной ложкой, и мы начали есть. В миске оказалось что-то похожее по консистенции на свернувшееся молоко, а может быть, это оно и было. Но я до этого питался только ягодами, — для меня все было очень вкусно и если не совесть — съел бы и весь хлеб и все, что было в кувшине.

После этого, она потянула с меня драную рубаху, и я всеми мне доступными способами попытался показать, что спать я не хочу, ни с ней, ни просто. Даже стал подумывать, а не исчезнуть ли мне отсюда. А когда до неё дошло, о чем я — она прыснула смехом. После этого она мне показала обычную иголку и моток ниток — и опять потянула за рубашку. Как мне не хотелось терять маскировку, но пришлось снять. Все-таки рубашка мне досталось, в лучшем случае, с чучела.

Под ней у меня был свитер связанный моей бабушкой. Вещь явно ручной работы, поэтому и решил расстаться с рубашкой, но, судя по реакции хозяйки, такой вещи она никогда не видела.

Заодно предложил ей свою помощь. Ну, там дров нарубить, огород вскопать. Доступными для меня жестами. Но на все, она мотала головой. Взялась за мою рубашку и пыталась её превратить, по возможности, во что-то более приличное, а я сидел и не знал, что мне делать. В результате, я с ней стал говорить.

Сначала познакомились, её звали Илария, а я сам представился Алексеем. Она удивилась и раза два переспросила. Видно имя для неё было непривычное. А я себе сделал заметочку, потом подобрать имя из местных, чтобы не выделяться. Потом решил продолжить свое обучение, надо начинать с малого и стал спрашивать названия предметов вокруг. Сначала она очень сильно удивлялась и пыталась отвечать целыми фразами, но потом поняла, что я хочу. В итоге, к вечеру я уже почти свободно знал наименование всех вещей, что были в комнате. Когда начало смеркаться, она ушла, показав мне жестами ждать. В комнате было достаточно темно, а на улицу, из-за соседей мне выходить не хотелось. Хотя дом стоял и на отшибе, но ближе к вечеру стали слышны крики жителей, которые приходили в себя и начинали громко делиться мнениями. Также послышался лай собак, но он был где-то в центре деревни. До нашего места собаки пока не добегали.

Хозяйка появилась через полчаса. Она привела овцу, и завела ее в еще более ветхий, чем дом, сарай. Взглянув на меня, она взяла со стола кувшин, и пошла доить. Мое предположение о кислом молоке подтверждалось. Тут я вспомнил об оставленных припасах в погорелом доме, и попытался, когда она вернулась, объяснить, что я сейчас ненадолго отлучусь. Про уход она поняла сразу, спокойно села на лавочку. А я, накинув починенную рубашку, крадучись, побежал к моему первому убежищу. Когда заскочил на чердак — уже темнело, и, схватив мешок с провизией, сунул его в рюкзак. Но меня терзал вопрос, что делать с золотом и мечом? Золота у меня было с собой монет пятьдесят. Размером были с наш рубль, какую ценность имели — я не знал, поэтому решил, что если я тут буду некоторое время жить, пусть рядом и хранятся. Так что меч и кошелек я завернул в свой плащ и закопал ножом прям посреди центральной комнаты, среди сгоревших досок пола, только две золотые монеты на себе спрятал, потом накидал еще горелых кусков и успокоенный, вернулся обратно в домик, на отшибе. Мне показалось, что все время, пока меня не было, та женщина так и просидела в той позе, но когда она меня увидела, очень удивилась. Она с каким-то недоумением посматривала на меня, что-то ожидая.

Когда я выкладывал яблоки с абрикосами, она как-то неодобрительно на них посмотрела, потом брезгливо откинула несколько штук, чем-то ей не понравившихся, а остальные ссыпала в большой горшок. Два корешка, что я выкопал на том огороде, она просто выкинула на улицу. Но когда она увидела собранные мной ягоды, все переменилось. Она им так удивилась. Они у меня были ссыпаны все вместе, и слегка помялись, но она тут же зажгла лучину и стала их сортировать по разным кувшинам. Особо она ценила те, что мне нравились меньше всех, после которых очень хотелось пить. Из себя они представляли что-то похожее на барбарис, только более сухие, синевато — фиолетового цвета. Почти безвкусных поначалу, но с хорошим и долгим послевкусием. Их было больше всех, они были самые мелкие и самые твердые, поэтому практически не помялись. Она каждую отряхивала и осматривала с огромным вниманием и бережно укладывала. Оставшиеся мятые ягоды, похожие на малину, бруснику и чернику, своим видом, она просто ссыпала в другой кувшин, а оставшуюся кашу попросила разрешения съесть. Я же, насколько смог, попытался ей объяснить, что все, что я принес — она может есть сколько хочет. Она не поверила и раза два уточняла, пока не убедилась, что поняла меня правильно.

Наверно, чтобы это проверить, показательно съела пару ягод из первых, и, видя мое равнодушие, быстро все спрятала где-то у себя. Потом, еще решил предложить своего компота, который я сварил, и теперь носил с собой в пластиковой бутылке. Во время пути я прикладывался к ней редко, так что там было еще две трети бутылки. Сама тара ее, конечно, удивила, но когда она поняла, что там внутри, глянула на меня, как на ненормального, и с моего разрешения перелила содержимое в какой-то блестящий пузырек с пробкой. В бутылку я потом налил простой воды и сунул обратно в рюкзак.

После всего этого она ушла куда-то за печку и долго там чем-то шуршала, причем, практически в темноте, а закончив, пришла к столу с кожаным мешочком, и ссыпав на ладонь немного мелочи, стала выбирать самые мелкие монетки. Они были наштампованы из меди размером с нашу копейку.

Взяв несколько, она остальные сыпала обратно в мешочек, который потом спрятала за печкой, надела какие-то туфли, глянула на меня и ушла. Минут через пять лучина погасла, и я оказался в полной темноте. После этого, я решил выйти и обследовать весь участок. На улице, если и было светлее, то несильно. Я сходил к сарайчику, потом обошел вдоль ограды. Нашел сзади домика лавочку и выкурил половинку сигаретки.

Когда я вернулся, в доме уже горел свет, и хозяйка что-то шинковала в большой горшок. Увидев меня прервалась, и подойдя ко мне, обнюхала. Сделав недовольное лицо, тронула за руку, и пошла вместе со мной на улицу. Подвела к сарайчику, куда вечером завела овцу. С другой стороны, там была поленница дров. Она выбрала несколько и, загрузив ими меня, заставила занести их в дом и подвела к печи. Села рядом и показала жестом, чтобы я растопил печь. Чувствовал себя как пойманный на чём-то нехорошем.

Как уложить дрова, я еще представлял — костры разводил часто, но вот чем добывать огонь? Не трением же? Наверно придется немного приоткрыться. Решил использовать коробок спичек, как менее опасный. Зажег огонь с одной спички. Увиденным была полностью удовлетворена, явно ждала нечто подобное. После этого, она протянула руку, покрутила коробок с большим любопытством, но и с опаской, спичку зажигать не стала, вернула мне обратно. Пока огонь разгорался, она дошинковала в горшок какую-то зелень, и сунула его в печь.

Я последнее время привык ложиться спать с наступлением темноты, поэтому пока варилась похлебка, успел задремать, и когда меня разбудила женщина, слегка растерялся, но сразу же все вспомнил. Она налила похлебки только мне, и села напротив. Я жестами показал, чтобы наливала и себе, но она отказывалась. Тогда я поступил проще. Разлил свою миску на две, и одну из них придвинул ей. Она смутилась, и долго отнекивалась, но я настоял, и она стала несмело есть. Потом попив простой воды мы пошли спать. Я опасался, что мне придется разделить её постель, но все обошлось. Она мне постелила на широкой лавке, и я практически моментально уснул. Спал я наверно одно мгновение, но когда я открыл глаза, в комнате было уже светлело, а хозяйка одевалась, наверно чтобы отвести свою овечку на выпас. Удивительно, но я не выспался, сделал вид, что еще сплю, но наверно получилось у меня не очень, когда она проходила мимо, коснулась моего плеча рукой и пошла на улицу. Когда она вернулась — я был полностью одет.

Она опять сходила за монетами, я поинтересовался о виде и типе денег здесь. Так я узнал, что называние самой мелкой деньги 'деньга', с моим знанием языка и это было не просто. Позже я смог узнать, что это самая мелкая монетка. Из десяти денег состоит одна копейка, из ста копеек одна малая, серебреная. А из десяти малых, серебряных, просто серебряная. Дальше она не стала объяснять, или не хотела, а может просто крупнее денег за свою жизнь не видела. Да и в деревне все, в основном, как я понял, пользовались натуральным обменом. А она решила сейчас использовать деньги, потому, что ей менять нечего было. Все это я узнал, конечно, чуть позже, когда уже более серьезно освоился с языком.

Пока её не было, я вышел из дома и как смог, подправил заборчик вокруг участка и уже поглядывал на крышу, когда она вернулась с мешочком муки и связкой овощей. Она завела меня внутрь, и объяснила, что крыша, конечно, слегка протекает, но ничего делать не нужно.

Позже, когда я опять поднял этот вопрос, она пояснила, что когда приходят за налогами, они в её дом даже не заходят. Да у неё и нет ничего, а вот если будет нормальный дом, то объяснить, что брать ничего — будет сложно. Для меня это было дикостью, но уже наглядевшись, как тут собирают налоги, решил что со своим уставом лезть будет неправильно.

А когда я предложил свою помощь еще в чем, — отказалась, и предложила позаниматься языком. Вот так, пока она занималась готовкой и заодно пыталась мне что-то рассказывать, я осваивал местный язык. Сначала было относительно легко, и очень быстро я смог доносить свои мысли и понимать Иларию, когда она говорила используя простую лексику. Да и делала она это как бы мимоходом, но на второй и третий день занятий, её это стало забавлять, и она иногда так строила фразы, что понимал я их только после того, как она их объясняла. Ни по дому, ни на улице она мне ничего делать не давала, да и днем на улицу особо не пускала. Свое положение, я тоже не мог понять.

Несколько раз я пытался с ней поговорить про цветок, но каждый раз натыкался на явное нежелание, один раз попытался настаивать и даже шантажировать, на что она упавшим голосом сказала, что если я так сделаю, потом ей не жить в этой деревне. После чего я решил, что даже если это, что-то серьезное, то все одно — уже влип, а узнаю раньше или позже, сейчас неважно. Пока все что происходит, меня вполне устраивает, и даже каким-то чудесным образом полностью совпадает с моими планами.

У самой деревни было странное названия. Жители её называли 'Пограничной'. Но почему, и о какой границе шла речь, никто не знал. Старое название и всё. Да, забыл отметить, что про местное население и их порядки она рассказывала подробно, но всегда называла местных жителей 'они', вместо 'мы'. После этого, я сделал для себя вывод, что в деревне она чужая, лишний раз проявляться не любит, хотя и не скрывается. А вот афишировать мое пребывание тут, точно не хочет, а это меня, более чем, устраивало.

На второй день, точнее вечер, мы устроили баню, я занимался дровами, а она водой. Баня получилась очень скромная, даже не баня, а так, промывочная, и в основном для меня. Да и мылись мы раздельно, я предложил, а она на совместной и не настаивала. Когда сама помылась, завернулась в простыню, невзначай покрутилась передо мной. Я сделал вид, что не обратил внимания. Потом она хитро улыбнувшись, добавила в воду каких то душистых травок, и принесла пучок трав, вместо мочалки. Даже потереть спинку предлагала, но я застеснялся.