1701-Депрессия

— У вас в этом году новая монета вышла — вот я и взял её за образец. Здесь хранится примерно сто миллионов таких монет. И ещё около сорока миллионов серебряных рублей, а так же монеты другого качества и номинала. Давайте покажу.

Я открыл последний сейф — в нём были металлические коробки, плоские. Я достал парочку и выложил их на стол, стоящий в центре зала, открыл.

— Это монеты качества пруф — намного более качественного изготовления, чем обычные ходовые монеты. Они делаются немного другой штамповкой, и более искусно.

На аверсе монеты был изображён не царь, а Георгий Победоносец — на реверсе — двуглавый орёл — герб как на современных мне монетах — со скипетром и державой, и в коронах.

— Какая большая монета, — сказал царь, разглядывая картинку, — и как искусно сделана то...

— Тридцать четыре, и пятьдесят восемь сотых грамма. Ровно десять червонцев одной монетой. Это самая большая и дорогая монета из всех.

— Но официально не утверждена — хотя золото есть золото.

— Верно, золото есть золото — и она своим качеством чеканки сама по себе имеет некоторую ценность. Поэтому монеты не сваливают как обычные, а хранят в таком вот ящике. Пока что мне не доводилось ею расплачиваться — но может быть придётся при крупных торговых сделках. Таких монет всего несколько тысяч сделано.

— Я вижу, богатств у тебя несметно — раз сам предлагаешь деньги — то сколько?

— Давайте так — чтобы не нарушать финансовый баланс в государстве и экономику вообще — я могу дать вам ссуду. Без процентов, взаймы — когда стране особенно понадобятся деньги — во время войны или ещё по какой надобности — можете приходить и брать, сколько нужно будет — а отдавать потом, бессрочно. Допустим, в пределах ста лет. Идёт?

— Идёт, — согласился царь, — деньги нам очень сильно нужны.

— Только не злоупотребляйте — на кредиты легко подсесть, но трудно потом расплатиться — поэтому мой вам дружеский совет — бери тогда, когда это действительно необходимо для отечества. И вот ещё что — деньги на строительство школ, академий, библиотек, содержание учителей — готов пожертвовать безвозмездно. Скажем, создадим отдельную казну на это дело — фонд просвещения — и на него я готов пожертвовать, скажем... пять миллионов рублей сразу, и по пятьсот тысяч рублей в месяц. Безвозмездно.

— Щедро, — кивнул царь.

— Только нужно следить за бухгалтерией и я знаю как у нас принято воровать — когда не ощущают люди ответственности каждый рад запустить руку в казну — я попрошу в ответ принять самые суровые меры против воровства, коррупции, злоупотреблений. Причём именно на законности строится государство — на общем законе, под который должны приспособиться все — иначе это подрывает основы государственной власти. Поэтому плевать кто — хоть твой лучший друг — казнокрадов не прощать.

— Лучший друг, говоришь? А если заворуется?

— Тогда грош цена такой дружбе, которая ради денег. Друзья у своих не воруют — какой смысл в даже очень верном, полезном, человеке, если он верен и полезен только потому, что хочет воровать? Такая верность недорого стоит, и всегда найдётся кто-то побогаче, кто предложит больше. Поэтому я за суровые меры — за железную твёрдую законность. Не щадящую никого — ни друзей ни врагов. Поверьте, знаю, о чём говорю — Империя не просто так развалилась, в своё время. Прощали, закрывали глаза, считали что "по чину берут" — а потом это всё просто парализовало как старого маразматика и оно издохло изнутри. Сгнило. Коррупция сгубила Россию. Казнокрады.

— Я им всем укорот дам, не беспокойся.

— Ну тут тоже не в строгости наказания дело, — остановил я его репрессивные поползновения, — не в строгости — а в неотвратимости. Когда одного вешают — а другому прощают — третий всегда будет думать, что ему повезёт и его простят. Особенно когда правосудие вершится не по строгому правилу — а по чьему-то желанию. С всеобщими и неотвратимыми правилами можно смириться — а вот когда закон не такой уж всеобщий — его не уважают. Именно поэтому я и говорю — всех нужно держать в ежовых руковицах.

— И тебя?

— И меня. Чтобы не забывался. Хотя денег я воровать не буду — у самого их слишком много, такие суммы просто некуда тратить. В стране слишком мало производится, чтобы что-то закупать.

— Займёмся ка мы строительством флота, — заметил государь, — сейчас это главное.

— Понадобятся инструменты и материалы?

— Понадобятся, и много. Я в этом деле лично участвую — если хочешь — покажи, что можешь.

— Предлагаете мне тоже принять участие? — выгнул я бровь, — можно, можно.

— В Москве окромя реки ничего и нет — поэтому и строить нечего — на юг надо ехать.

— О, кстати, об этом, — я хлопнул себя по лбу, — я же вам показывал паровой двигатель?

— Ещё нет.

— Давайте поговорим про железные дороги. И не железные тоже. О том, как они строятся и как функционируют вообще...

* * *

*

Я подарил царю с килограмм червонцев разных видов, и мы пошли наверх — а я решил показать всё, что знаю про строительство железных дорог. Как они появились, когда, где. Мы поднялись в лекционный зал, я прихватил с собой массивную книгу, не для чужих глаз которая отпечатана, и продемонстрировал огромную по меркам комнаты модель железной дороги.

Это была игрушечная железная дорога, размером три на пять метров, с поворотами, стрелками, и кольцевым путём. Сделана она была из металла, и работала на электричестве — паровой двигатель тоже был в виде модельки — но стоял на столе отдельно, как украшение.

Его величество очень заинтересовался — и я рассказал ему вкратце о том, как это повлияло на развитие экономики вообще.

— Строительство такой дороги вещь чрезвычайно дорогая, но полезная, — заметил я, — даже если нет паровозов.

— А какой толк в ней без паровозов?

— Всё дело в сопротивлении — в том, сколько энергии тратится на движение. При контакте стального колеса и стального рельса — оба с низкой упругостью, они не мнут друг друга и на движение расходуется мало энергии — на этом основана вся рельсовая техника — начиная с древнего рима.

— Но без паровоза смысл?

— Например первые легкорельсовые городские транспорты — трамваи — были на конной тяге. Лошадь никогда не сдвинула бы с места такую конструкцию такой массы, если бы она не была на рельсах. Или вообще движение на дрезинах — устройстве, которое работает на обычной мышечной тяге человека — ручку вверх-вниз качаешь и едешь — причём быстрее, чем может ехать лошадь. Хотя самое главное — груз. Рельсовый транспорт не проминает путь — поэтому чем больше груз — тем больше толку в нём — на нём можно перемещать огромные объёмы грузов. Ну и конечно, можно создать паровозы, способные водить поезда — правда, если делать их простыми — то их мощность будет очень невелика, производительность тоже, но это тысячекрат лучше, чем можно перевезти на лошадях.

— Так, уяснил. Сколько это будет стоить?

— Нисколько, дело не в цене, а в том, что можно было бы создать дорогу между крупными городами — дорогу на юг, и рельсовую дорогу — для прохождения поездов на конной тяге. Или дрезин. Можно использовать не мощную большую взрослую колею, а малую — как у узкоколейного транспорта — семьсот пятьдесят или даже пятьсот миллиметров.

— Можно, конечно можно, — подумав, ответил царь, — металл ты пожертвуешь?

— Да это ничего не стоит для меня — я не только металл пожертвую — я пущу путепрокладочный комбайн, который и создаст дорогу — это будет очень быстро. Очень. Самое главное — что для паровозов придётся искать топливо — то есть добывать каменный уголь в больших количествах... хотя... если использовать конную тягу — то проблем вообще быть не должно. Ну и если использовать примитивные паровозы, которые можно топить дровами, ими можно перебиться первое время.

— Добро. Если ты сделаешь это — то разрешение от меня считай получено.

— Это большая работа — нам понадобится создавать целую новую индустрию. Тогда я приступаю к делу?

— Приступай.

* * *

* *

Путепрокладочный комбайн — техника инопланетная и невероятно сложная. Его работа — это прокладывать путь в любой местности — в данном случае ему была дана непростая задача — проложить дорогу глубокого заложения, очень прочную, очень хорошо сопротивляющуюся ливням и потопам, не рассчитанную на постоянную уборку снега, и рельсовый путь рядом с ней. Дорога, кстати, щебёнка — которую можно считать относительно примитивной — а рядом с ней — железнодорожный путь.

Горыныч принял задание и приступил к строительству пути от Москвы до южных владений, полученных в результате азовских походов — этот громадный тракт — строился сравнительно быстро — по двадцать километров в день — и его строительство стало важнейшей вехой в истории вообще всего транспорта в стране. Я в это время совсем позабыл, что отправил комбайн, и вспомнил только когда Горыныч доложил о том, что дорога достроена.

Дорога начиналась в нескольких стах метрах от границ Москвы — и строительство её потребовало гигантских ресурсов — но главное — это прокладка железнодорожного полотна. Я приехал на открытие дороги, и пригласил сюда государя, а он приехал с множеством своих подчинённых — как обычно — с целым табуном свиты. И выглядели они как кампания пьяных подростков — то есть все на лёгком кураже и веселье. Я же со своей кислой рожей немало им подпортил настроение — дело в том, что прибыл я на пару часов раньше, к железнодорожному тупику, где была большая платформа, депо, грубо говоря — и здесь создал с помощью крафтпистоля и разместил паровоз. Это был удивительный лёгкий паровоз — маленький, кажущийся игрушечным локомотив, бока у него были зелёные, труба — бронзовая, и вообще, бронза, медь, заклёпки, создавали ощущение что это игрушка, а не паровоз. В натуральную величину, так сказать — у него была будка машиниста — а я пока разбирался в его конструкции — это был самый примитивный паровой двигатель, какой только возможен — простые жаровые трубы, использование дистиллированной фильтрованной воды, и самое интересное — это была конструкция, с которой мог справиться даже такой любитель инженерного дела, как я. За ним сразу был тендер — вагон с топливом — правда, топливом служил не уголь, а специально созданные для этого прессованные горючие материалы, похожие на небольшие кирпичики, и они в большом количестве, насыпью, располагались в тендере. Я закинул в топку топливо, плеснул жидкостью для розжига, кинул спичку и подкидывал топливные брикеты каждые пару минут, пока температура в топке не вышла на рабочую, топливные брикеты горели долго, за счёт синтетических добавок.

Первые паровозы имели свойство взрываться — от несовершенства конструкции и неспособности создать металл, выдерживающий большие давления — но в данном случае были предохранительные клапаны, которые стравливали излишки давления — а так же манометр, и прочная конструкция паровой машины из высококачественных сталей, рассчитанных на большие давления. Во имя безопасности, так сказать.

Этот агрегат раскочегарился до рабочей температуры — издавал шипящие и свистящие звуки, брикеты горели в топке с лёгким потрескиванием и гулом, пар свистел в многочисленных патрубках машины.

Его величество прибыл вовремя — машина уже вышла на полные рабочие обороты. Позади к ней были прицеплены четыре вагона с шириной колеи семьсот пятьдесят миллиметров. Это были вагоны как в электричках — с лавками, кнами, в общем — пассажирские, и последний — грузовой. Его величество слез с коня, остальные кто с ним приехали начали креститься и громко недовольствоваться.

Я выглянул из будки машиниста, помахав рукой — и царь быстро взбежал на платформу и подошёл ко мне, оглядывая всю машину.

— Ох и удивил ты меня, не ожидал я такой скорости. Месяца ведь не прошло.

— И вам здрасьте. Каюсь, не предупредил о скорости работы. Зато смотрите какую я себе игрушку завёл! — похлопал я по борту паровоза, — превосходная машина.

— Показывай. Я хочу посмотреть, как она будет ехать.

— Без проблем.

Я вылез из кабины и позвонил в висящий здесь колокольчик:

— Господа! Кто хочет ехать с нами — заходите в вагоны, поезд отправляется через две минуты.

— Мои так не полезут, надо загнать, — вылез царь, и вскоре загнал пинками-матюками, взашей, своих придворных, по вагонам. Я проверил, закрыты ли двери, вернулся в кабину машиниста и снял поезд с тормоза. Царь зашёл сюда же.

Дав пар в цилиндры, повернул слегка кран, регулирующий подачу пара, и реверс — работу паровой машины. Она зашипела, исторгла целое облако лишнего пара и машина неспеша начала разгоняться. Медленно так, но верно. Подкинул ещё дровишек в топку и дал все пары — зашипела, чухала, засвистела машина, и поехала быстрее. Мы набрали скорость в двадцать пять километров в час. Это немного — это скорость велосипедиста, допустим — но это больше, чем выдавала средняя лошадка с каретой. Мы ехали. Я выглядывал в окно, разглядывая путь — никого на путях слава богу не было, машина ехала стабильно и уверенно.

— Я не большой мастер паровых технологий — но всё же, без этой штуки нам тут просто зарез, — сказал я, разглядывая, как пролетает мимо первый километровый столбик, — хорошо идём.

— Да, быстро едем, — выглянул из окна мой помощник машиниста.

— Но рассчитывал я эту дорогу не на локомотивы — а на конный привод — потому что локомотивы — слишком сложно, ещё нужно и иностранцев от них отгонять. Да, это медленно, но это эффективнее, чем ехать по обычной дороге, — кивнул я на щебёнку рядом.

Царь выглянул. Посмотрел вперёд — дорога тянулась далеко.

— И далеко её проложили?

— До Азовского моря.

— Вот это размах! Как не буду спрашивать — я отучился удивляться чудесам. Что это за дорога?

— Это необычная дорога. Обычно есть два типа — глубокого и поверхностного заложения. Глубокое заложение практиковали ещё с древнего рима — под полотном укладываются слои песка и гравия. Дороги поверхностные называют макадам — это укладка на грунт щебня разного размера — нижний — двадцать дюймов, укладывается камнями не больше трёх дюймов, средний — камнями в два дюйма, верхний — присыпается камнями в три четверти дюйма. Такая дорога относительно дёшева и отлично отводит влагу — которая стекает с дороги в канаву, и дорогу не размывает.

— Трудоёмко, кстати, — заметил государь, — это же сколько камней нужно наколоть.

— Много. Для этого есть камнедробильные машины — хотя этим и вручную могут заниматься.

— А дорогу не растащат?

— Да кому нужны камни? Ладно бы хоть дерево. Каменюк что ли мало?

— И то верно, смысла нет воровать. У нас об этом в первую голову думать нужно. Подобную дорогу нужно научиться строить самим, без сложных машин.

— Тогда я предлагаю вам рассмотреть мысли самого Мак-Адама — создателя такого типа дорог. Он утверждал, что в развивающейся стране необходимо иметь отдельный государственный орган, ответственный за строительство, ремонт и надзор за дорогами, и этому нужно уделять особое внимание — дороги самое важное для развития местности. По грунтовой далеко не уедешь, а чем больше ездит грузов, карет, телег, лошадей — тем больше дорога портится — уплотняется, перестаёт пропускать влагу и превращается в грязевую лужу при первом же дождике.