Чистильщик

Нет, я не могу себе соврать. Не простил. Хотя сейчас об этом вспоминать довольно-таки неприятно. Я измордовал парнишку так, что на следующий день его лицо напоминало окрашенную в желтый и синий цвета боксерскую грушу.

Был скандал. Было разбирательство. Если бы я ограничился только нанятыми за три рубля хулиганами — рты оппонентов не раскрылись бы с самого начала. Но у нанимавшего были родители — отец, директор овощной базы, мать, секретарь какого-то из начальников отдела городской администрации. Они желали моей крови, и маме стоило большого труда и больших интриг сделать так, чтобы сложилась правильная картина происшедшего — идет маленький мальчик, на него нападают трое здоровенных хулиганов, и он дает им отпор. Хулиганы повержены, а при попытке задержать организатора нападения, пострадал главный участник событий, их организатор — сын директора овощебазы.

Мама потом рассказала — пришлось обрабатывать хулиганов, заставив их искренне рассказать — кто и почем нанял этих придурков, и стоило все это больших усилий — папочка пустил в ход мощный катализатор процесса — деньги, которых у него, само собой, было более чем достаточно.

Впрочем, "в те времена далекие, теперь почти былинные", деньги значили еще не все. Главное — связи, деньги уже потом. Нет связей — лишишься и денег, а то и самой жизни, пущенной под колеса тяжелой ржавой машины под названием "Система". Несколько проверок на базе, совет не рыпаться — и заявление по поводу избиения сына рассосалось само собой.

Сейчас, скорее всего, так бы уже не вышло, сейчас по главе угла деньги, а тогда — борьба с нетрудовыми доходами и корпоративная солидарность ментов — не были пустым звуком и придумкой досужих журналистов. Дело заглохло. И после этой моей показательной экзекуции меня обходили стороной даже старшеклассники.

Вот тогда, во время этой драки, вернее сказать — избиения — я впервые УВИДЕЛ.

Это было слабое зеленое свечение — оно шло от двоих, от того мальчишки, которого я ударил первым, и от заказчика нападения. Слабое, едва заметное, но все-таки вполне себе ясное и различимое.

А еще, было очень странное ощущение — когда я бил этих двух, у меня будто бы прибавилось сил! Голова стала ясной, звонкой, тело работало, как хорошо смазанный механизм! Мышцы едва не звенели от переполнявшей их энергии!

А еще...я наслаждался! Наслаждался избиением, наслаждался "процессом"! И это наслаждение похоже...нет, тогда я не знал, на что это похоже. Узнал гораздо позже. Гораздо. Мне едва исполнилось девять лет, и ни о каких оргазмах я тогда и не помышлял. Даже не догадывался, что существуют такие... понимаешь ли...процессы в организме человека. Интернета в то время не было, так что половое просвещение нашего "мелкого народца" происходило естественным образом, с помощью картинок, рассказов старших-товарищей брехунов, да глупых похабных анекдотов, о которых люди предпочитают не помнить, когда становятся совсем уже взрослыми.

Мне просвещаться особо-то было и негде. И некогда. Со сверстниками в школе я не дружил, вся моя жизнь была в спортзале — тренировки, парная-баня по сроедам и субботам, дорога домой, ужин, уроки, сон, школа, и так по кругу.

Честно сказать, другой жизни я не представлял, да и не хотел. Ну а половое просвещение на уровне подворотни получить в секции было практически нельзя — Петрович строго следил за поведением своих воспитанников, и если что — мог влепить и подзатыльник. А рука у него была тяжелая, кирпич ломал! Это уже потом, на сборах, на соревнованиях, живя в одной комнате с соратниками наслушался всякого...но тогда — ничего подобного не было.

История с нападением закончилась, но я вспоминал и вспоминал то состояние, которое возникло у меня во время драки, и зеленое свечение, о котором я, глупый мальчишка, тут же доложил своей любимой маме.

Как и следовало ожидать — мама, как поступили бы все мамы на ее месте, всполошилась, и потащила меня по врачам. Последним из которых был психиатр — старая толстая тетка, которую мама звала Мариванна.

Врачи, само собой, ничего у меня не нашли, кроме патологически безупречного здоровья (так сказал мамин знакомый, доктор медицины, профессор) и могучей мускулатуры, достойной взрослого парня (и это выдал профессор). Я и сам не заметил, как за год постоянных тренировок развился, подрос, даже ходить стал иначе — выпятив вперед грудь, плавно, с достоинством (Это мама сказала, искренне радуясь, что ее идея выросла в хорошее дело).

А вот Мариванна докопалась до меня по-полной. Дурацкие тесты, которые я прошел не задумываясь, чем ее удивил, и даже потряс (это потом я узнал, что старая карга подсунула мне тесты для претендентов на работу в милиции), и больше часа терзала меня вопросами, на которые я отвечал спокойно, без эмоций, совершенно доброжелательно, чем потряс ее еще больше. Она так и сказала маме — любой другой мальчишка на моем месте к концу беседы уже трясся бы от злости, или изнывал от скуки. Я же вел себя так, будто такие обследования совершенно рутинное дело, и я прохожу их каждый день, дважды в день — до обеда, и после обеда.

Кстати сказать — я тогда так и не понял, чего она разволновалась. Я-то совершенно не волновался! Меня все это даже забавляло! Напоминало игру, в которой один задает вопросы, пытаясь вычислить лжеца, а другой старается солгать как можно увереннее, так, чтобы допрашивающий не смог тебя поймать на лжи.

Честно сказать, эти глупые тесты на самом-то деле были составлены для людей не очень великого умственного развития — например я легко разделил их на три части — первая группа касалась моего физического здоровья, где каждый вопрос дублировался трижды, разными словами. Психического здоровья (Тут я немало повеселился! "Слышите ли вы голоса, которые никто не слышит?") Ну и вопросы, которые одновременно отвечали и за моральный облик, и просто показывали вру я, или нет, склонен ли к лжи, или нет.

Например такой вопрос: "Можете ли вы взять товар в магазине "по блату", без очереди?" Попробуй на него ответить — "Нет!" Тут же попадешь в разряд лжецов. Вся наша Система состоит из "по блату", и даже девятилетка, пусть и со способностями вундеркинда (как сказала Мариванна), прекрасно все это дело понимал.

Ну, дальше пошли новомодные тесты на айкью (Мариванна притащила их из каких-то зарубежных журналов), головоломки, и все такое прочее. Я решил их довольно быстро, и без проблем.

И вот когда дело дошло до зеленого свечения, с точки зрения Мариванны я уже был готов рассказать все, что угодно, лишь бы вырваться из пухлых ручек маститого профессора. (Да, она тоже была профессором — мама стреляла только из крупного калибра). Легонько, наводящими, осторожными вопросами Мариванна пыталась влезть мне в мозг, выудить из него рыбку информации, но я не дал ей никакой возможности этого сделать.

Зеленое свечение? Да это я так...показалось. От волнения.

Здоровья прибавилось из-за того, что я побил хулиганов? Ну а то же! Любой, кто победит врага, будет радоваться, и здоровья у него точно будет больше! Ведь так же?

Но последнее, что добило потрясенного психиатра, это то обстоятельство, что мой мозг категорически отказался впадать в гипноз. Мариванна бубнила свои усыпительные мантры, болтала перед моими глазами невесть откуда взявшимися у нее серебряными часами на длинной цепочке — никакого эффекта. Я не желал засыпать. Как насмешка над всей отечественной и зарубежной психиатрией.

Когда мы с мамой вышли из психиатрической лечебницы на освещенную солнцем улицу, я облегченно вздохнул — мне совсем и никак не нравилась перспектива остаться в психушке под "наблюдением опытных врачей", как советовала сделать светоч современной психиатрии, доктор наук и профессор, в миру — Мария Иванова Кольцова. Уж больно ей хотелось понаблюдать за странным ребенком в благоприятных лабораторных условиях, провести ряд опытов, а потом написать научный труд — ничуть по большому счету не заботясь о том, как скажется на психике девятилетнего мальчишки отрыв от привычного окружения и перенос во враждебную ему среду.

Ученые, они сродни наркоманам, готовы на все ради очередной дозы того, что им хочется больше всего на свете. Наркам — наркота, ученым — знания. Только вот ни я, моя мама не собирались приносить мое тело в жертву на алтарь научного прогресса. Обойдутся, большеголовые! Перебьются.

Мама молчала, я молчал, и больше тема зеленого свечения никогда не поднималась в нашей семье.

Вот только я эту тему не забыл. Ощущение радости, счастья, наслаждения — каждый, кто хоть раз испытал, попробовал нечто подобное — уже никогда не забудет, и...захочет все это повторить!

Но повторить удалось только через пять лет, когда мне исполнилось четырнадцать.

Все эти годы я прилежно учился — что не составляло абсолютно никакого труда. Вдруг выяснилось, что я обладаю абсолютной памятью, то есть достаточно мне прочитать текст только один раз, и запомню его на всю свою жизнь. И неважно, что это за текст — я могу повторить его слово в слово, запятую в запятую. И потому — учиться мне было легко и приятно.

Особенно из-за того, что по большому счету, в школе я бывал не так уж и часто. Тренировки занимали все мое свободное время, а выезды на сборы, на соревнования — и все не свободное. Бесконечные справки от общества "Динамо", которые я таскал в школу, чтобы оправдать многонедельное отсутствие на занятиях, ничуть не добавляли мне любви ни учителей, которых раздражал мой эдакий слишком вольный образ жизни, ни одноклассников — по той же причине, а еще потому, что при всей этой вольности экзамены я сдавал на "отлично". Память — есть память. Ну что поделаешь, если мой интеллект выше на несколько порядков, чем у сверстников?

Кстати — маму это обстоятельство на самом-то деле пугало. Ведь началось все с того, что меня как следует отлупили по дороге из школы, надавали по башке, вот мама и боялась, что где-то в моей детской головенке "шарики зашли за ролики", и я стал чем-то вроде гениального идиота, человека-счетчика, или чего-то похожего.

А еще — что у меня в голове таится опухоль, которая давит на мозг и вызывает гениальные способности, а также...галлюцинации, выражавшиеся и зеленом свечении вокруг неких объектов.

Нет, вслух она об этом не говорила, но время от времени все-таки таскала меня по врачам — для профилактики заболеваний, как она говорила. Я сдал кучу анализов, я просвечивал голову — уж и забыл сколько раз — но каждый раз врачи убеждали мою маму, что у нее на попечении ненормально здоровый ребенок, у которого не то что головных болей не имеется, нет даже ни одного больного зуба — все белые, ровные — как на подбор!

В конце концов моей упорной, даже несколько фанатичной маме надоело ходить по многочисленным профессорам, с изумлением поцокивающих языками в безуспешной попытке разгадать замысел Бога, подарившего миру такое чудо как я, и она наконец-то от меня отстала, строго-настрого приказав доложить, когда у меня начнутся очередные глюки. То есть потребовала того, что я бы не сделал никогда и ни под каким видом — помня последствия некогда сказанных мной неосторожных слов.

Да, после того, как я попал в школу, умнеть стал не по дням, а по часам, будто в моей голове нажали некую кнопку, включающую механизм ускоренного обучения.

Впрочем — я об этом совсем не задумывался. Моя жизнь мне нравилась, и шла она как по рельсам — скоро я стал чемпионом города среди детей, потом среди юношей, бокс занимал все мое время, не оставляя его на какие-то посторонние мысли, дела, даже на романтические бредни, овладевающие каждым нормальным мальчишкой с наступлением его половой зрелости. Можно сказать даже так — вся моя сексуальная энергия тратилась на совершенствование моих бойцовских качеств.

Нет, не скажу, что в моей голове не возникали сладострастные картины, на которых я совершенствую свое сексуальное умение (нулевое, если не считать кое-какой информации, полученной от приятелей по секции), но дальше "самообслуживания" дело не шло. И повторюсь — времени на это не было никакого.

Две тренировки в день — какие к черту девушки? Мама даже обеспокоилась, и одно время принялась меня аккуратно, настороженно расспрашивать — как мне нравятся девушки, и нравятся ли вообще? Я вначале смущался, а потом стал просто хохотать, чем привел в смущение уже саму маму, которая никак не могла спросить в прямую — не гомик ли я?! Пришлось уже мне, без обиняков заверить, что никакого удовольствия от созерцания и тисканья мужских задов у меня нет, что я нормальный парень, но у меня просто не хватает времени на всю эту ерунду. Под ерундой я подразумевал романтику, вздохи под луной, дрожащие от возбуждения руки и неловкий секс, заканчивающийся обычно неприятностями — большими, и маленькими.

В четырнадцать лет я выглядел совершенно взрослым, разумным парнем — это отмечали даже соседи, для которых я был примером того, какой должна быть современная молодежь. Я выносил мусор, выбивал ковры, всегда приветливо здоровался с соседями, помогал донести сумку, или затащить шкаф — благо силы у меня было, хоть отбавляй.

Да, силы у меня хватало. Я легко жал "сотку", а ударом кулака мог свалить человека массивнее себя раза в два. Во мне было больше шестидесяти килограмм тонких стальных мышц, крепчайших сухожилий и больше ста семидесяти сантиметров роста. И я все еще рос. Быстро рос, и однажды Петрович сказал, что если я буду так расти, то скоро вымахаю под два метра, а может и больше. Что не очень хорошо для боксера — как и лишняя мышечная масса — удар становится менее резким, вялым, хотя и шанс, что тебя пошлют в нокаут, становится таким же, как у боксеров веса "пера". Тяжеловесы очень устойчивы на удар. Масса, однако. Да и кости черепа крепче, чем у обычного человека.

Вообще-то мне всегда нравились средневесы, или полутяжи — и фигура в порядке, и удар пушечный. А что эти тяжеловесы? Пыхтят, толкаются — сумоисты, да и только, а не настоящие боксеры! Но против природы не попрешь — что дала, то и дала.

Но опасения Петровича были напрасны. Мой рост, в конце концов, остановился на отметке 187 сантиметров, да там и застыл, как и вес, который уже несколько лет колеблется от восьмидесяти, до восьмидесяти трех килограммов. В зависимости от интенсивности тренировок. Только теперь уже не боксерских.

В общем — я был примером для молодежи, гордостью мамы, и завистью соседей, непутевые отпрыски которых вечно попадали в неприятности, зависая в детской комнате милиции. Ничего не предвещало беды. Но разве Провидение отличается справедливостью и любовью к людям? Разве есть в мире справедливость кроме той, которую мы творим своими собственными руками?

Мало было того, что некогда разбились в катастрофе мамины родители, оставившие ей эту квартиру.

Мало того, что судьба лишила ее возможности родить собственных детей.

Мало того, что мои родители сгорели в адском огне по вине пьяного угонщика, решившего прокатиться на бензовозе.

Мама едва не погибла. Она возвращалась с работы ночью, когда сзади какая-то тварь нанесла ей удар по голове — куском металлической трубы.