Чужой Ангел

— Ты кто? — спросил я на всякий случай (ну, так, чтобы удостовериться, что это — не глюк, и с головой у меня все в порядке).

— Ты меня видишь? — вместо ответа вопросил он.

— Ты что, только заметил?

— Да, нет... Просто думал, может — случайность...

— Не случайность. Так ты, значит... Ангел?

— Ну, да! Думаю, Вы — люди — нас именно так называете.

— А как ты здесь оказался? Ты ведь не мой?

— Пришел.

— Информативно. А зачем?

— Ну...

— А где твой...? — я неопределенно поводил рукой в воздухе.

— Спит.

— А ты разве не должен охранять его сон? Кошмары, там, отгонять и всякое такое...

— Должен.

— Что же ты здесь тогда делаешь?

— Да, не знаю... В общем...

— Странный ты.

— Да и ты, в общем-то, непростой.

— Наверное, ты прав, — я задумчиво кивнул головой. — Ну, ладно, садись, раз уж пришел.

Мы сели на кровать. Мне жутко хотелось рассмотреть его поподробнее, но что-то подсказывало мне, что делать этого не следует — кто знает, зачем он явился ко мне, может, по мою нестандартную душу (хотя, вряд ли, конечно)... Поэтому я только искоса поглядывал на него, стараясь делать это как можно более незаметно. На вид ему было столько же лет, сколько и мне, у него были короткие серебристые волосы и довольно приятные черты лица. Почему-то пришла в голову мысль, что, когда он вырастет, он станет одним из Высших (хотя, разве Ангелы растут?). И еще он излучал какое-то необычное, легкое сияние, отчего по моей полутемной комнате теперь разливался странный серебристый свет. Такого я еще ни у кого из них не видел. Да, честно признаться, до него я вообще никогда не видел Ангела так близко, и мне было жутко любопытно, какой он. Но приходилось сдерживать себя.

— Как тебя зовут? — спросил я. — Если у вас, конечно, вообще бывают имена...

— Бывают, отчего же! — усмехнулся он. — Меня зовут Эолайджа. Можно просто Эо.

— Чудное имя! — сказал я и, не выдержав, посмотрел ему в лицо. — Похоже на "Элайджа".

— Похоже, — согласился он, тоже глядя мне в глаза. — А тебя зовут Бони?

— Откуда ты знаешь?

Я покраснел и резко отвернулся. Дело в том, что этим именем называет меня только мама, и я стараюсь никому не выдавать его (на мой взгляд, оно звучит слишком по-детски). Он не стал озвучивать очевидный ответ, только снова незло усмехнулся. Я еще немного посидел, пыхтя и вздыхая, но потом любопытство все же пересилило, и я снова взглянул на него. Несколько секунд мы, молча, смотрели друг на друга. Это было... очень необычно...

— А у тебя, значит, нет Хранителя? — наконец, спросил он.

— Как видишь.

— Но ты можешь видеть Хранителей других?

— Могу, и что с того?

— Да ничего.

— Ты пришел разобраться с этим, что ли?

— С чем?

— С моим зрением?

— Да, нет, с чего ты взял?

— Просто уже очень давно жду кого-нибудь из вашего брата.

— А-а-а... Нет, я не поэтому здесь.

— А почему?

— Вот увидел тебя сегодня, и стало как-то больно.

— Больно?

— Да, захотелось помочь... Утешить, что ли... Тебе же было плохо...

— У тебя же есть, кого утешать?

— Есть, но это — работа, а ты...

— Что — я?

— Ты другой. К тебе сердце потянулось...

— Круто!

В тот момент я растерялся. Правда, растерялся. И забыл все слова — и колкие, и ироничные, и злые, и смешные. Даже сленг — мой последний фетиш — и тот тоже забыл. Напрочь! Ну, сами посудите, как я мог среагировать? Что вообще мог подумать об этом чудике? Он ведь чужой Ангел! Как я могу верить, что он... Это даже по нашим, людским меркам — грех, а уж по их-то — и подавно. Нет, ребята, я в такие игры не играю!

— Слушай! — сказал я ему, наконец-то сбросив оцепенение. — Ты это... Фигня все это какая-то! Ты лучше иди к своему, стереги его сон и вообще... Нечего мне тут голову дурить — не будет от этого толка. Я ж не дурачок, все понимаю! Буду сидеть тихонько, никого трогать не буду, как до этого не трогал. Если же чего хотите, пришлите бойца какого-нибудь, пусть мне башку промоет! А вот так опекать меня — это... это... не знаю... Короче, не надо на моих чувствах играть! Неправильно это!

— Я не играю.

— Слушай...

Я начал, было, свою отповедь снова, но он перебил меня.

— Ты — человек! — сказал он ласково и коснулся моих волос. — К тому же, еще маленький. Не понимаешь просто!

— Чего это я не понимаю? — выдавил я.

От его прикосновения к горлу, неизвестно почему, подступили слезы. Я напрягся и сильнее натянул на себя плед. А он все гладил меня по голове, словно не чувствовал, что я, того гляди, разрыдаюсь, как девчонка.

— Мы, Ангелы, по-другому не умеем. Иногда желание хранить приходит от сердца.

— От сердца? Разве у Ангелов оно есть?

— Есть.

— И что же, чувствовать вы тоже можете?

— Можем. Но не так, как люди.

— А я думал, у вас все по-другому, думал, Ангелам вообще дела нет до таких вещей.

— До каких?

— Ну, до чувств всяких... — уклончиво ответил я.

— Я неправильный.

— А-а, понятно...

— Но то, что сегодня было — это особенная штука, я точно знаю.

— Особенная?

— Да. Этому никто не может сопротивляться. Это сильнее всех запретов.

— Так значит, запрет все-таки есть? — спросил я, слегка отодвигаясь в сторону.

— Есть, — он вздохнул и убрал руку.

— Вот видишь! Я об этом и говорю...

Я отодвинулся от него еще дальше. Он сидел грустный, плечи его как-то поникли. Тут я только заметил, что у него нет крыльев.

— Эо! — начал я. — А где твои...

— А, это... — он рассеяно заглянул себе через плечо. — Да, спрятал. На всякий случай.

— Чтобы я не ошалел?

— Ну, да! Вроде того... — улыбнулся он. — Я ведь не знал, показалось ли мне, что ты меня видишь или нет. Думал, вдруг, испугаешься!

— Меня крыльями не испугаешь, я их сто раз видел. Да и чего их бояться, они — красивые!

— Не знаю... Наверное...

Я подумал, а потом все же признался:

— Меня не крылья пугают.

— А что?

— Я темных боюсь.

— А-а-а... Ну, темные — они на то и темные...

— Скажи, а летать — здорово?

— Конечно! Особенно, если в солнечных лучах...

С тех пор он стал приходить ко мне каждую ночь. Сначала я пытался делать вид, что это меня напрягает, потом — что я его просто не замечаю. Вы спросите, почему я так странно себя вел? Не знаю... Возможно, всему виной — мои дурацкие представления о правилах (ну, не могу я их нарушать, что тут поделаешь). Как мог, я пытался, защитить нас обоих от нарушения тех запретов, о существовании которых предполагал.

Надо признаться, продолжалось так довольно долго. Но он был настойчив в своем желании быть рядом со мной, был терпелив к моему демонстративному игнору и вел себя очень деликатно. Он просто сидел на подоконнике или рядом с постелью, на полу, словно храня мой сон. И как я ни старался убедить себя в том, что мне это не нравится, получалось это у меня плохо. Мне было спокойно, когда он был рядом, нравилось его молчаливое присутствие, призрачный свет, которым наполнялась моя комната, когда он появлялся в ней. И хотя я все еще напрягался, что он оставляет своего человека ради меня, постепенно я стал спокойнее и, в конце концов, привык к тому, что он рядом.

Потом мы стали разговаривать друг с другом. Как правило, я заворачивался в плед, забирался вместе с подушкой на свое любимое место на подоконнике, садясь напротив него, и мы болтали. Эо мало рассказывал мне о своем мире, да я и не просил его, понимая, что распространяться об этом ему, наверное, нельзя даже со мной. Хотя что-то я все-таки узнал. Например, то, что Ангелы почти не общаются между собой, и даже могут испытывать нечто похожее на человеческое одиночество. И еще, что Ангелу совершенно не обязательно должен нравиться его человек. Я, честно признаться, несколько иначе представлял себе особенности их жизни. И мне, конечно, хотелось бы узнать больше, но расспрашивать подробнее я не решался.

Однажды мы сидели и смотрели, как идет снег. Было уже около двух часов ночи, но спать мне совсем не хотелось. Сам не знаю, почему, я вдруг спросил у него:

— А как ты стал Ангелом?

— Стал? — переспросил он и непонимающе посмотрел на меня своими странными глазами.

— Ну, да! Учился... там... или что?

— Учился? — Эо задумался. — Да нет, вроде... Я всегда был таким, как сейчас.

— Всегда? Так не бывает!

— Ну, значит, я просто не помню.

— А сколько тебе лет?

Он улыбнулся — совсем по их, по-Ангельски (так иногда улыбались мне Высшие) — и сказал:

— Вы, люди — странные! Постоянно пытаетесь измерить время.

— Это, наверное, потому, что у нас жизнь короткая! — убежденно заявил я.

— Наверное...

Помолчали, думая, каждый о своем.

— Скоро Рождество... — сказал я через некоторое время.

— Да, скоро... Рождество — очень хороший праздник...

— Лучший! Я больше всего на свете его люблю!

Внезапно мне захотелось сделать для него что-нибудь хорошее. Но что я мог? Он же — Ангел, а я — человек... Стало как-то грустно... Но стоило мне только глянуть в окно, и мою неожиданную грусть как рукой сняло.

— О, смотри! — воскликнул я, показывая ему через стекло. — Ёлка!

— Где? — он придвинулся ближе и посмотрел вниз.

— Да, вон — там!!!

Внизу, и правда, какой-то чувак тянул на веревке санки, на которых лежала связанная какой-то сеткой ёлка, на снегу за ним оставались ровные следы от полозьев. Отсюда, с семнадцатого этажа мне было не очень хорошо видно, но мне показалось, что его Хранитель гордо восседал сверху, чуть ли не подгоняя своего незадачливого хозяина.

— Вот чудик! — выпалил я. — Чего ему ночью-то приспичило ёлку домой тащить?

— Раньше не успел, наверное... — задумчиво произнес Эо.

— Ну, да, конечно! — скептически заметил я, глянув на него, и снова уставился в окно.

Некоторое время мы, прижав носы к холодному стеклу, наблюдали за странной парочкой.

— Ну, и нахал! — наконец, выдал я.

— Кто? — не отрываясь от окна, спросил Эо.

— Да, собрат твой! Мужику и так, наверное, нелегко приходится, да еще этот толстяк сверху уселся.

— Ангелы ничего не весят, дурачок!

— Да, ладно! Смотри, какой пузатый!

Мы засмеялись, прикрываясь ладонями, чтобы не шуметь и не разбудить маму. Потом опустили руки и, как-то одновременно повернувшись, посмотрели друг на друга. Я видел его глаза — близко-близко — серые, глубокие, полные какого-то теплого, переливающегося, очень красивого света. Внезапно захотелось улыбнуться. Только ему. И я улыбнулся.

Он тут же протянул руку и погладил меня по щеке. А потом вдруг сказал:

— Ты такой ребенок! Как же ты все это время жил один? Без своего... Ангела?

Я медленно отодвинулся от него, хотя в тот момент мне больше всего на свете хотелось, чтобы он был со мной так ласков еще долго, очень долго — ведь я уже почти урчал, как кот, от охватившего меня умиротворения и покоя. Как всегда, укутавшись по самый подбородок в плед, я проворчал:

— Да, не знаю... Как-то...

— Маленький! — прошептал он.

— Слушай, хватит! — выпалил я, пытаясь справиться с желанием сжаться в комочек у него на груди и замереть. — Что за девчачьи сопли?

Он не ответил, только усмехнулся грустно.

— Пойду спать! — сползая с подоконника, буркнул я.

— Угу. Ложись, спи, я посторожу тебя.

"Иди, сторожи своего художника!" — подумал я, но он все равно услышал.

— Попозже, — ответил он. — Вот ты уснешь, и пойду.

Я промолчал, зарылся в подушку и зажмурился, больше ничего не желая с ним обсуждать. Он же не произнес больше ни слова, и вскоре я, успокоенный окружавшей меня тишиной, крепко уснул.

А на следующую ночь он не пришел. Я ждал его, совсем не спал, боясь потратить на сон драгоценные часы, которые мог бы провести с ним. Но его не было. Не было и на следующую ночь, и через, и еще две ночи — тоже. Сначала я уговаривал себя не расстраиваться, потом — не плакать, потом — не ждать. Ведь кем он был для меня? Чужим Ангелом... Он ведь просто мог решить больше не оставлять своего человека без своей заботы — вот и все. И с чего я взял, что нужен ему? Ну, говорил он когда-то, что мечтает оберегать меня, и что? Может, у них, у Хранителей, это шутка такая? Я успокаивал себя, как мог, но все равно плакал, не в силах справиться с душившей меня болью. Мне было так горько, так обидно, словно от меня ушло что-то очень важное, что-то нужное мне, как воздух... Словно моя мечта сбылась только на время, а потом я снова остался один...

Он появился через неделю. Я проснулся, дрожа от гнетущего впечатления тяжелого сна, и обнаружил, что он сидит рядом со мной на постели.

— Все хорошо! — сказал он, поглаживая меня по голове. — Тише... Это — всего лишь сон...

Я хотел ответить, но не смог, в горле сжалось что-то, и слова не получились. Он улыбнулся и повторил:

— Все хорошо!

Потом, когда мы уже перебрались на наше излюбленное место, я все-таки спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Он заболел, — тихо ответил он. — Я должен был быть рядом.

В голову мне пришла дикая мысль.

— Эо, а если он... если он вообще... — прошептал я. — Ты ведь тоже должен будешь уйти?

Он странно посмотрел на меня, помедлил с ответом, но потом все-таки сказал:

— Да, на время... Пока у меня не появится другой человек.

— Но ведь ваше время отличается от нашего! — выдавил я. — И по человеческим меркам до этого момента может пройти очень много лет!

— Да, — тихо произнес он. — Может...

— Значит, однажды ты можешь точно так же исчезнуть, а потом уже никогда... никогда...

— Но ведь тем, кто появится у меня, можешь быть и ты, Бони! — сказал он.

— Да как?!! Это же — ерунда, как ты не понимаешь?!! Слепой случай! Вероятность, которая стремится к нулю!

— Ну почему же? Если приложить некоторые усилия...

— Да что ты говоришь?!! О чем заставляешь меня думать?!! Я что же, по-твоему, теперь должен хотеть, чтобы твой человек — тот парень — умер?

— Почему ты должен этого хотеть?

— Да потому что, я хочу... — я осекся и закусил губу.

— Бони! — позвал он.

Но я не ответил, соскочил с подоконника, подбежал к кровати и упал на нее лицом вниз.

— Хочу, чтобы ты ушел! — прошипел я. — Уходи! Сейчас же! Не нужно тебе быть со мной больше! Это все неправильно! Неправильно!!! С самого начала было неправильно!

Он подошел, присел рядом, снова начал гладить меня по голове. Но я увернулся от его ласки, зарываясь под одеяло. Ненадолго он замер, словно задумался о чем-то... А в следующую секунду я впервые увидел его крылья. Он распахнул их надо мной, и я даже не успел понять, как мы оба вдруг оказались окружены их серебристым, шелестящим пологом.

— Глупенький! — ласково прошептал он, сгребая меня в охапку вместе с одеялом и начиная тихонько укачивать, как ребенка. — Ты меряешь все своими, человеческими мерками, в этом — твоя ошибка.

— Не правда, я все понимаю! — пробурчал я, абсолютно ошалев от света его крыльев и от ощущения его тепла рядом с собой.