Мы из Тайной канцелярии-2

Антипка ехал на одной телеге со мной и Иваном. Он всю дорогу молчал. Я тоже был неразговорчив. Мне снова вспоминалась сестра, оставленная в будущем, племянник Женя. Я не хотел возвращаться назад, но всё равно ощущал светлую тоску по этим людям. Как ни крути, они всегда были немалой частью моей жизни. Я очень хотел, чтобы у них всё было хорошо. Пусть даже без меня.

Я не знал, что в этот самый момент Женя думал о том же самом, хотя нас разделяли почти три столетия.

Глава 2

— А балет, ну, а балет, сегодня здесь, а завтра нет, — вполголоса напевал я старый хит Буйнова, облачаясь в штатский камзол.

Песня как нельзя соответствовала моменту. Императрица выписала из Италии оперно-балетную труппу, и теперь целый десант итальянцев во главе с композитором Франческо Арайя в поте лица ставил оперу 'Сила любви и ненависти'. Арайе помогали два хореографа: француз Жан Батист Ландэ и венецианец Антонио Ринальди по прозвищу Фузано — Вертун.

Премьера ожидалась сегодня. Билет лежал у меня в кармане, а поскольку связано это было со служебными обязанностями — отвертеться не представлялось возможным.

Иван стал моим товарищем по несчастью. Впрочем, он надеялся увидеть во время оперы предмет давних своих воздыханий — Екатерину Андреевну Ушакову, штац-фрейлину её императорского величества и по совместительству дочку главы Тайной канцелярии. Ради встречи предок был готов на всё, даже на многочасовое действо, из описания коего следовало: 'после первого акта сатиры, огородники и огородницы танцуют изрядный балет, второй акт закончится преизрядным балетом, сделанным по японскому обыкновению, в конце более ста человек сойдут с верхния галереи сего великолепного строения и станцуют при слаженном пении действующих персон и играющей музыке всего оркестра приятный балет, которым кончается сия главная опера'.

Насколько я понял, балет ещё не выделился в качестве отдельного вида искусства и шёл в 'нагрузку' к опере.

Своими силами итальянцы бы не обошлись, элементарно не хватало людей. Но выход отыскали быстро: церковные певчие Придворной капеллы вошли в состав хора, а кордебалет лёг на плечи кадетам Шляхетского корпуса. Будущие офицеры с удовольствием тянули ножки не только на плацу, но и у балетного станка, и с превеликой охотой исполняли всяческие антраша.

Как и следовало ожидать, народу на представлении было битком. Съехался весь цвет Петербурга, вся знать. Покуда Иван вертел головой, отыскивая зазнобу, я высматривал того, ради кого, собственно и состоялся сегодняшний культпоход. Места нам подобрали что надо, отсюда открывался изумительный вид... не столько на сцену, сколько на Карла Бирона — старшего брата могущественного фаворита императрицы.

Я знал, что у него на коленях лежат дощечки с именем Барбарелы — смазливой итальянской балерины, ученицы Фузано, примы балета. Прочие танцовщицы были страшнее смертного греха, особенно по нынешним российским меркам: какие-то мешки с костями, тощие, изнуренные, с впалыми щеками и отсутствием даже намёка на грудь. Рубенс, глядя на них, удавился б с тоски. На фоне этих скелетов во плоти, обладающая аппетитными округлыми формами Барбарела, на чьём прехорошеньком смуглом личике всегда красовалась улыбка, а зубки казались сделанными из фарфора, смотрелась секс-бомбой. А если добавить вызывающие наряды всех тех прекраснодушных огородниц и пастушек, партии которых она исполняла, то, как она сверкала глазками во время танца, её грацию, молодость и свежесть — неудивительно, что сия бомба подорвала немало мужских сердец, принадлежавших столпам Российской империи.

Очередной мишенью итальянской звёздочки стал Карл Бирон в изумрудного цвета бархатном камзоле, коротком напудренном парике. Этот 'старый солдат, не ведавший слов любви', фактически инвалид, уже пал к её ногам. Осталось аккуратненько переступить через него к следующей самой важной ступеньке — Эрнсту-Иоганну. Барбарела понимала толк в женских чарах, а фаворит явно был не святой.

Заиграла музыка, раскатисто грянул хор. Глотки у придворных певчих лужёные, пушечную канонаду за пояс заткнут. Началась опера. К счастью, накал страстей быстро пошёл на спад, уши закладывать перестало. Солисты в пышных одеяниях и масках затянули что-то своё, хоть и итальянское, но совершенно не походившее на мелодии и ритмы Сан-Ремо двадцать первого века. Никакого тебе Тото Кутуньо!

Моё чувство прекрасного тут же вошло в резонанс с тем, что творилось на сцене. Судя по всему, я был не один, несколько моих соседей, поёрзав, погрузились в сладостный сон. Прибывшие с ними дамы деликатно обмахивались веерами и бросали кокетливые взгляды на мужчин, особенно на военных.

Я посмотрел на Карла. Тот явно слушал вполуха и выглядел весьма апатично. Время от времени шептал что-то своему адъютанту, тот послушно кивал, словно китайский болванчик.

Дощечки пребывали в покое, но это пока — время танцевального дивертисмента ещё не пришло.

Мне было интересно, как ведёт себя Иван, для него сие зрелище было в диковинку. Парень сидел с открытым ртом, руки вцепились в подлокотники кресла. Казалось, он весь растворился в музыке.

'Меломан растёт', — печально вздохнул я.

В этот момент матрона в пышных юбках затянула нечто похожее на 'соле мио', подхваченное хором. Всё это едва не взорвало мне мозг и барабанные перепонки. Зато Иван от удовольствия заалел.

Я с большим трудом дождался окончания первого акта. На сцене запрыгали-заплясали огородники, огородницы и прочие работники сельского труда вперемешку с сатирами. Действо было комическим, но юмор происходящего от меня ускользал. Я чувствовал себя недоумком, которому убойные места в анекдоте необходимо отмечать словом 'лопата'. Всё же менталитет у меня отличался. В прошлом был всего ничего. Освоиться толком не успел.

Дотоле спящие приободрились, расселись поудобнее и принялись высматривать любимчиков и любимиц.

Фузано вертелся на сцене юлой, его ученица, если и уступала ему, так в малом. При этом она ещё и умудрялась шаловливо постреливать глазками в сторону Карла. Тот, довольный собой, приосанился, а я поймал себя на мысли, что этот балет какой-то... не такой что ли. Совсем не похож, к примеру, на ставшее классическим 'Лебединое озеро', что так часто любили крутить по телеканалам в СССР в критические моменты. Никаких балетных пачек у балерин, никаких мужчин в трико. Высоких прыжков нет, особых пируэтов тоже. Пантомима какая-то! Танцовщики внезапно принимали какую-нибудь грациозную позу, застывали истуканами на добрую пару минут, а потом столь же изящно перетекали в следующую позу.

Но вот Фузано и впрямь был тем ещё живчиком. То вертелся, то прыгал по сцене как мячик, то вдруг вспоминал о партнерше и начинал плющить в объятиях.

С Барбарелой они составляли прекрасную пару и, как выяснилось, не только в танце. Антония Константини, вторая супруга венецианца (первая жена Фузано — Юлия скончалась сразу после того, как труппа переехала в Россию), снедаемая ревностью, дала нам прекрасную наколку. Собственно, благодаря полученным от ревнивицы сведениям, мы и отправились на охоту.

Но вот танцевальная часть закончилась. Загрохотали-затрещали дощечки с именами (здесь пока не знали, что такое аплодисменты). Я с ужасом подумал, что впереди ждут ещё два акта. Это было выше моих сил. Однако приходилось терпеть.

Перед концом третьего отделения мы прошмыгнули на улицу. Чёрная смершевская карета без гербов ждала в некотором отдалении от центрального входа. Мы встали подле неё и принялись наблюдать.

Глаза Ивана блестели. Он с тоской покидал зал и теперь с ностальгией вспоминал представление.

— Ну, как тебе? — с жаром в голосе поинтересовался предок.

— Скажу главное: в балете мы впереди планеты всей, — процитировал я незабвенное.

Ваня кивнул.

— Это было божественно! Я... я даже не ожидал такого. Арайя просто гений! Он бесподобен. Второго такого мастера не сыскать. А Фузано!

— А Барбарела! — перебил я и тут же перешёл на шёпот:

— Вот они, идут, красавцы.

В сопровождении небольшой свиты возник Бирон-старший. Он, прихрамывая, вёл под руку Барбарелу в скромном белом наряде. Та явно знала, что белое ей к лицу. Ну, а роскошь прекрасно компенсируется юной свежестью, грацией и манерами.

Из переданной когда-то племянником порции информации, я помнил, что Карла превратили чуть ли не в садиста и секс-маньяка. И гарем свой держал, и над жёнками казацкими грязно надругался. Сколько в тех сведениях было правды, я не понятия не имел. Если судить по источникам, всё это больше походило на поклёп казацкой старшины, взятой Бироном за горло.

Карл и Барбарела о чём-то ворковали на немецком. Мне удалось выхватить из разговора пару фраз и вычленить главное. Парочка поедет домой к Карлу, а не в какие-нибудь пошлые нумера.

Карета Бирона покатила, мы двинулись следом по стремительно темнеющим улицам города.

— Интересно, она на всю ночь у него зависнет? — задумчиво произнёс Иван.

— Дедушка уже старенький и больной, — хмыкнул я. — Надолго не хватит.

— Не знаю, не знаю, — философски протянул предок и оказался прав.

Пришлось торчать до самого утра возле особняка Бирона. Дважды нами интересовались проходившие по улицам солдатские патрули, каждый раз приходилось популярно объяснять, насколько глубокую бурильную контору мы представляем.

Пташка выпорхнула на рассвете. Весёлая, полная энергии.

Бирон провожать не стал, выделив даме сердца небольшой экипаж легкомысленно розового цвета (а ведь ходок наш Карлуша, точно ходок — не ошиблись историки!).

Следить за каретой-фламинго было одним удовольствием. Впрочем, наши помыслы простирались куда дальше. В удобном, заранее выбранном месте, мы обогнали розовый экипаж и перегородили дорогу.

Опешивший возница едва успел натянуть вожжи, карета резко остановилась.

Я подошёл к кучеру и вежливо попросил:

— Ты, братец, погуляй покуда. У нас к твоей особе претензий нет.

— Судари, что вам надобно? — трясясь от испуга, спросил он.

Вместо ответа я попросил Ваню популярно объяснить человеку 'зачем Володька сбрил усы', а сам, не дожидаясь приглашения, открыл дверцу и лёгким движением оказался внутри, сев на мягкий диванчик напротив прекрасной Барбарелы.

— Кто вы? — голос у девушки предательски задрожал.

— Ваш давний и искренний поклонник, — заверил я, снимая треуголку. — Всю ночь ждал момента, чтобы вот так, наедине, восхититься вашим талантом.

— Вы разбойник?

— Берите выше, синьора. Много выше. Вам доводилось когда-либо слышать о Тайной канцелярии?

Барбарела кивнула.

— Мне в Венеции доводилось читать европейские газеты. В них пишут ужасные вещи о Тайной канцелярии. Людей хватают на улицах по поводу и без, пытают их, убивают, не сотворив над ними даже слабое подобие суда.

— Синьора, клянусь своей треуголкой, — я любовно погладил шляпу, — ваши газету врут. По сравнению со святой инквизицией мы просто ягнята. А если кто-то вздумает обвинить нас в коварстве — скажу без всяких экивоков: в этом вопросе до Ордена иезуитов нам примерно столько же, сколько отсюда... ну, скажем, до Луны. Вам ли не знать этого, прекрасная Барбарела?

Танцовщица поджала губы.

— Простите, не понимаю... При чём тут я и иезуиты?

Я делано удивился:

— А разве не по их приказанию вы отправились в составе балетной труппы в Россию? Разве не они велели вам найти удобный путь к фавориту императрицы и рекомендовали начать с Карла Бирона?

Девушка молчала, я решил продолжить:

— Если не секрет, позвольте полюбопытствовать, что за мысли вы хотели внушить фавориту? Собирались разыграть антицесарскую партию? У итальянских государств давние споры со Священной Римской империей, а ведь это единственный наш союзник в войне с турками. Согласен, так себе союзник, армия и флот в этом плане куда надёжнее, но на безрыбье...

— Простите, я ничего не понимаю, — потупила глазки скромница.

— Не стройте из себя красивую дурочку! Всё вы прекрасно понимаете. Более того, у нас достаточно доказательств, чтобы арестовать вас как иностранную шпионку. Скажем, есть показания некоего тверского помещика Губанова (вижу, вижу по лицу, что небезызвестного), других свидетелей. Мы располагаем большим количеством изобличающих материалов. Тут одна птичка напела, там другая... Вполне достаточно, чтобы сначала отправить вас в пыточную, а потом... — я с досадой хлопнул себя по лбу. — Простите, сударыня, совсем запамятовал, какое наказание у нас полагается за шпионские деяния! Не то закапывание живьём, не то четвертование. В любом случае, будет неприятно и больно. Вы как, крови боитесь?

Барбарела ахнула и упала в обморок. Если быть точнее, попыталась разыграть старую как мир сценку с потерей сознания, но на такой случай у меня заранее было припасено надёжное снадобье в маленькой стеклянной банке и благоухало оно отнюдь не фиалками. Я дал изображавшей безвольную куклу итальянке сделать хороший вдох спецсредства, и последствия не заставили ждать. Никогда бы не подумал, что столь певучий и мелодичный язык может оказаться весьма богатым на ругательства. Но, справедливости ради, до русского мата ему далеко.

— Сударыня, вы едва не упали в моих глазах, — мелодраматически заламывая руки, заговорил я. — Ваш лексикон уместен портовым грузчикам, а не юной особе, служащей высокому искусству. И не стоит пугаться. Жизнь всегда даёт возможность выбора. Совершенно необязательно подвергать вас пыткам или казнить. У нас, в Тайной канцелярии, а если быть точнее в СМЕРШе (это расшифровывается как 'Смерть шпионам', не правда ли говорящее название?) ещё встречаются истинные гуманисты. Их немного, но они есть. И одним из таких гуманистов является ваш покорный слуга.

Визави окончательно пришла в себя. Подобралась, нахмурила очаровательный лобик и сквозь зубы прошипела:

— Что вам нужно?

Я вытащил из кармана увесистый мешочек, потряс перед лицом Барбарелы и сказал:

— Здесь деньги. Полноценные серебряные талеры. Они могут быть вашими. Более того, вы будете получать столь же тяжёлый кошелёк каждый месяц всего при одном условии: подписываете кое-какие бумаги и начинаете работать на СМЕРШ. Договорились?

— Давайте бумаги. Я подпишу.

Глава 3

Я всегда считал себя человеком достаточно заурядным. Карьеры не сделал, высот не достиг, семьёй и то не обзавёлся. В той, прошлой жизни, я был нужен только двоим: сестре и племяннику. Можно было бы обманывать себя, думать, что всё ещё впереди, но я решил, что будущего у меня нет. Есть только дорога в никуда, в забвение. Все попытки изменить ситуацию, приводили только к худшему. Я сложил руки, сдался.

Лишь отчаянное безденежье заставило меня принять участие в эксперименте профессора Орлова. Я стал хрононаблюдателем в одном НИИ. Машина времени подключала на короткое время моё сознание к сознанию реципиента, и я видел давно минувшие события его глазами. Так мне довелось стать своеобразным альтер-эго Ивана Елисеева — моего далёкого предка.

Тот как раз поступил на службу в Тайную канцелярию. Должность имел мизерную — копииста, то бишь переписчика допросных протоколов. Ивана сия рутина тяготила, он мечтал показать себя, и случай не заставил долго ждать. Юноша раскрыл первое серьёзное преступление: разоблачил шайку чернокнижников. Подумать только, что началась сия эпопея с пропажи чёрного кота по кличке Митридат!