С Харитоновым всё было в порядке. Он снова пристроился мне в хвост, поэтому я направил машину дальше, тут была недалеко трасса, чуть позже нас догнал Евгеньев. Он уничтожил автоколонну бомбами и пулемётным огнём. Так что сейчас был фактически пуст, а вот у нас полный боезапас к пулемётам, это оружие мы ещё не использовали. Чтобы тот не зря жёг топливо, я отправил его левее по трассе. Будет наводчиком, если ему что попадётся вкусное, вызовет нас.

— Орёл, Орёл, я Синица, наблюдаю крупную автоколонну без зенитного прикрытия выходящую из Бреста.

— Синица, я Орёл, вас понял, контролируй небо, подхожу.

— Орёл, я Синица, вас понял.

Развернув свои машины, мы направились к Бресту, его было видно вдали. Колонна сбилась грузовики, наливняки и другая техника начала съезжать с дороги, их спугнул Евгеньев, так что пришлось охотится на отдельные машины, я приказал атаковать наливняки. Топливо — это серьёзный ресурс.

Оставив колонну позади, там было семнадцать чёрных столбов дыма, четырнадцать топливозаправщиков и три грузовика с бочками, мы направились на свой аэродром. Но не на прямую к нему, а как и в прошлый раз, сделав крюк, чтобы не навести на него немцев.

Когда Брест остался позади, я вызвал радиста гарнизона:

— Крепость, я Орёл, как слышите меня? Приём.

Тот отозвался сразу. Видно запасные батареи в одном из подарков дошли до него.

— Орёл, я Крепость, слышу тебя хорошо. Приём.

— Крепость, я Орёл, уничтожен гаубичный дивизион дивизии, что вас штурмует, будет легче, держитесь братцы. Так же уничтожены несколько топливозаправщиков и грузовиков с боеприпасами. Приём.

— Орёл, я Крепость, мы слышали ваши переговоры в эфире вовремя атак колонн. Всё слышали, и мат тоже. Приём.

Смущённо ругнувшись себе под нос, матерился в эфире я, ответил:

— Крепость, я Орёл. Немцы взяли Кобрин, наши войска откатываются вглубь своих территорий. Помощи не будет. Приём.

— Орёл, я Крепость, вас поняли. Приём.

Закончив с переговорами, я вернулся к полёту, летели мы так же на пятидесяти метрах, но как бы-то ни было, через десять минут были на месте и совершили вполне нормальную посадку, загнав свои машины под деревья и развернув их. Грузовиков и мотоциклов уже не было, старшина пограничник с редкой фамилией Ласточкин, увёл её.

Несмотря на усталость, я продолжал действовать. Сам покинул кабину истребителя, скинул парашют, остальные лётчики тоже уже снимали парашюты, делясь тем, что они сегодня успели сделать, но я прекратил эту говорильню и поставил задачу по заправке техники и пополнении боекомплекта. И хотя до темноты осталось около часа, я решил совершить второй вылет к Крепости.

Единственный наш механик занялся осмотром самолётов, найдя несколько пробоин в моей машине, это видимо близким взрывом боекомплекта батареи мне прилетело, ну и так по мелочи шуршал, а мы, пограничник стоял на часах, охраняя нас и раненых, пополняли боекомплект. В этот раз подарков было всего четыре. Только подвесили мы их на два самолёта, больше просто не было припасов, да и подготовить не успели, на другие машины подвешивали сотки. Пополнили запасы топлива, пригодилось горючее брошенного топливозаправщика, что мы уволокли из аэродрома. Но всё равно не хватило, в дело пошли бочки с топливом. Так что 'Чайки' были заправлены под пробку.

Как мы не торопились, начало темнеть, поэтому я поспешил отдать приказ о взлете, и мы почти сразу поднялись в небо, направившись к крепости. Пётру Кирилловичу я велел при нашем возвращении на подлёте зажечь на земле костры, полив на землю бензина, так мы сядем спокойно. Конечно, этот наш вылет был на грани фола, да и мы все так устали что валились с ног, но парням в Бресте нужна была помощь, поэтому я поторапливал ребят.

— Крепость, Крепость, я Орёл, как слышите меня? Приём.

— Орёл, Орёл, я Крепость, слышим тебя хорошо.

— Крепость, я Орёл, иду с четырьмя подарками для вас. Подсветите. Немцам тоже гостинца имеются. Приём.

— Орёл, я Крепость, понял тебя, ждём. Нужна помощь, подсветим на месте.

— Крепость, я Орёл, две минуты. Держитесь ребята. Приём.

— Орёл, я Крепость, ждём тебя. Приём.

Всё же, как стемнело командование крепости, из тех что выжило, решилось на прорыв. Поверили, это радовало. На подлёте, мы рассмотрели активную стрельбу на одном из участков обороны, как раз стой стороны, откуда удобнее всего было вырваться. В других местах тоже стреляли, но не так активно, а тут натуральный бой шёл.

— Синица, работай, — скомандовал я Евгеньеву, чтобы тот подавил точки обороны немцев, те надавали нашим вырваться из крепости.

— Орёл, я Синица, вас понял.

Было уже темно, однако многочисленные огни пожаров освещали место действия, я понял, что бой шёл уже за той площадью, что мы штурмовали, видимо она перешла в руки наших. Именно на эту площадь, предварительно сообщив Крепости, мы и сбросили с Харитоновым наши подарки из канистр с водой и банок с тушёнкой. При развороте я увидел, что к ним метнулось несколько фигур в рваной красноармейской форме, и груз был моментально убран с площади в одно из зданий.

— Крепость, я Орёл, мы с Синицей будем пробивать вам коридор, как поняли? Приём.

— Орёл, я Крепость, вас понял. Приём.

— Крепость, я Орёл. Наводите на цели, можно использовать трассирующие пули. Приём.

— Орёл, я Крепость, вас понял. Помогите у Цитадели, даём подсветку. Приём.

— Понял. Уже вижу подсветку. Приём, — подтвердил я и направил свой истребитель-штурмовик на здание, из которого било десяток немецких пулеметов, что не давали нашим покинуть крепость.

Шесть реактивных снарядов у меня и столько же у Харитонов сделали своё дело, здание потонуло в огне, это позволило нашим выйти на бросок и закидать помещения здания гранатами. Мы не все пулемёты подавали, парни доделали начатое. Потом нас несколько раз направляли, где ракетами, а где и очередями трассирующими пулями в сторону крепкой обороны немцев, о которые они обломали зубы. Летали мы над крепостью чуть меньше часа, сразу реагируя на любое изменение ситуации, а когда топливо стало подходить к концу, направились на аэродром, получив сообщение от Крепости, но не от радиста, голос которого мы хорошо запомнили:

— Орёл, я Крепость, — прозвучал в эфире голос с ясными командными нотками. — Братцы, спасибо вам. Сообщите фамилии, если выживу, в граните их выбью.

— Три сержанта сто двадцать третьего истребительного полка, Евгеньев, Харитонов и Баринов, — сдал я лётчиков, мне-то всё равно, а им, если выживут, это поможет. — Командир группы Артур Александров. Для информации, Крепость, мне четырнадцать лет.

— Орёл, я Крепость, не понял вас. Повторите. Приём, — прозвучал тот же донельзя удивлённый голос.

— Синица, подтверди Крепости, — приказал я.

— Крепость, я Синица, подтверждаю, командиру звена четырнадцать лет. Он имеет право командовать. Приём.

Так мы и улетели, не дождавшись ответа от Крепости, видно тот нам не поверил. Главное было в том, что в огнях пожаров, при штурмовке мы отчётливо видели колонны уходивших подразделения. Они вырвались, смогли. Всего несколько тысяч, да ещё с гражданскими, но и этого немало.

С посадкой пришлось постараться. Ладно над крепостью стояли пожары и мы там ещё ориентировались во время штурмовки, но то что Евгеньев вывел нас на аэродром можно назвать чудом. Когда я заметил в километре левее вспыхивающие костры, то понял, что мы чуть-чуть промахнулись, поэтому связавшись с ним по рации, совершил разворот. Первой села пара Евгеньева, и только потом уже мы, когда тот загнал машины под деревья чтобы не мешать нам.

Когда мотор стих, я несколько секунд сидел с закрытыми глазами, слыша, как Пётр Кириллович расспрашивает парней о результатах вылета и о причинах нашей задержки. Так под бормотание парней и их радостные возгласы, описывающие наши приключения, я и сидел в кабине. Доволен ли я был собой? Да, вполне. Фамилия пошла в массы, это хорошо, если Гриша здесь, вызываю огонь на себя, мне его лень искать. Он меня сам найдёт, мстительный тип, как и я. Заодно парням из крепости помог, такую информацию мимо ушей он не пропустит, должен понять, что я тут. Главное чтобы он был именно в этом мире, а то ведь их миллионы.

Долго сидеть мне не пришлось, я почувствовал как 'Чайка' закачалась под тяжестью чего-то тела, и Пётр Кириллович спроси:

— Как оно?

— Норма, — устало улыбнулся я. — Отличный аппарат.

— Начинаем переоборудовать их?

— Да, сначала заправим, чтобы потом не возиться, а потом сразу крепим страховочные ремни и поручни, чтобы держаться. Помоги мне вылезти, ноги затекли.

Михник помог мне выбраться и снять парашют, после чего я сделал несколько разминочных движений и осмотрелся. Костры уже почти догорели, света было не так и много, придётся использовать для работ пару фонариков, что я затрофеил у диверсантов и у охраны с аэродрома, надеюсь, заряда хватит.

— Всё готово? — спросил я у механика.

— Готово, ремни вон кучей сложены, а скобы я час назад нагнул, осталось только закрепить на силовом каркасе, чтобы их во время полёта не вырвало.

— Лететь будем на минимальной скорости, понимаю, поток воздуха будет бешенным, поэтому постарайтесь.

— Сделаем.

Мы с сержантом Харитоновым устроились у раненых и почти сразу уснули, помогала с работами по переделке самолётов пара Евгеньева, а к полуночи подняли и нас. Две машины было готово, остались наши 'Чайки', поэтому оба сержанта улеглись на наши места, а мы с ведомым приступили к работе, помогая Пётру Кирилловичу. Тот тоже сильно устал, но работал споро. Сверлил дырки в фюзеляже ручной дрелью, просовывая тросы, крепил скобы и страховочные ремни. Мы были у него лишь на подхвате. Разве что на моей машине было сделано еще нововведение, на бомбодержателе жёстко закрепили велосипед, вещи я сразу убрал в кабину, и сидор и котомку с винтовкой. Пригодится. С великом пришлось помучиться. Чтобы он не цеплял землю рулём, доставал ведь гад, пришлось его свернуть по колесу и раме, и всё, теперь никаких проблем. Вернуть всё как было на минуту делов.

Уснули мы уже часа в два ночи и проспали до самого рассвета. Пограничник так и нёс караул всё это время. Как только прозвучал подъём, а я назначил время подъема, как только на горизонте появиться просветление, то умывшись из фляги, рядом водоёмов не было, велел готовиться к полёту. Мы по очереди закрепили раненых на крыльях машин, потом пограничника, с карабином тот не расставался, так и пришлось их вместе ремнями пеленать, ну и последним мы закрепили Пётра Кирилловича. На всё про всё у нас ушло чуть более получаса, быстро справились и, надев парашюты, стали занимать кабины 'Чаек'.

Потом я дал отмашку и 'Чайки' пары Евгеньева, с некоторым трудом оторвавшись от поверхности поля, пошли на взлёт. Было видно, что оба пилота крайне осторожно ведут свои машины. Только после этого на взлёт пошли уже мы. Когда моя 'Чайка' оказалась в воздухе, я понял, какие затруднения вызывали пассажиры у пилотов взлетевшей пары, аэродинамики почти никакой, машина то и дело пытается свалиться на крыло. Но как бы то ни было на скорости сто тридцать километров в час, меньше было нельзя, мы направились в сторону фронта. Направление мы держали к Минску, то есть к его аэродрому. У всех пилотов были карты этих районов, что мы позаимствовали в штабе погибшего полка, так что не заблудимся. Только одного я опасался, встречи со стервятниками Геринга. Шансов у нас с пассажирами не будет никакого. У пассажиров кроме очков и шлемофонов ничего не было, парашюты они не имели. Так что единственная возможность спастись, экстренная, я бы даже сказал аварийная посадка. Другого не дано.

Солнце уже полностью показалось над горизонтом, когда мы пролетели над той речкой, где я участвовал в уничтожении диверсантов и моста, только прошли мы в нескольких километрах южнее. Летели мы на ста метрах от поверхности земли, держась общей группой и крутя головами во все стороны. Вчера нам удалось избежать встреч с истребителями противника, хотя после нашего последнего вылета командование дивизии, что осуществляло блокаду подразделений советских войск в крепости, наверняка вызвало 'охотников', что были обучены летать ночью, но мы к Крепости уже не вернулись.

Во время полёта я также поглядывал и на пассажиров. Пётр Кириллович находился на правом крыле, а пограничник, что имел схожий с ним вес, на левом. Пограничник был тяжело контужен и ранен, поэтому до сих пор пребывал без сознания, пока помочь мы ему не могли, а вот мой механик показывал большой палец, улыбаясь бледными губами, и поглядывая вокруг испуганными глазами.

Не знаю когда мы пролетели линию фронта, думаю, в том, что мы избежали встреч с немецкими летчиками помогло то, что мы летели не напрямую к городу, а сделав крюк. Когда впереди показался затянутый дымами Минск, я велел всем пилотам искать госпитали или медсанбаты и если кто найдёт, сообщать мне. Главное чтобы рядом была удобная площадка со взлётной полосой. Мы уже были глубоко в тылу наших войск, так что не опасались совершить осадку в расположении немецкой части, ну или поблизости.

Нашёл довольно крупный госпиталь мой ведомый, он начал уходить в сторону, слегка покачивая крыльями, чтобы не напугать пассажиров. Мы повернули туда и в десяти километрах от Минска разглядели небольшой городок. На окраине было здание, на крыше которого имелось полотнище с красным крестом. Идиоты, немецкие лётчики их, похоже, не научили тому, что бомбят они именно госпитали, причём с удовольствием.

Мы по очереди совершили посадку прямо на дорогу в нескольких сот метрах от окраины городка, та была вполне ровной. Видно, что за ней тут следили, засыпали щебнем, так что на этом наш полёт и завершился. Машин было мало, да и те уступили нам дорогу, водители наблюдали, как мы после посадки выстроили самолёты на обочине в шеренгу. Однако прилетели-то прилетели, пусть местные комендачи дальше разбираются, а мне требуется поспешать, с местными я встречаться не собирался.

Как только мотор стих, я выбрался из кабины, скинул парашют, бросив его на крыло и стал помогать Петру Кирилловичу отстёгивать привязные ремни. Он должен был помочь мне с велосипедом. Пограничник так и оставался без сознания, но жив, пульс был, я проверил.

Мы не успели. Когда механик снял велик и трясущимися после полёта руками выправлял руль, а я переоделся в свою гражданскую одежду, оставив в кабине винтовку и боезапас, взяв с собой только пистолеты и гранаты, к нам на велосипеде подкатил самый обычный такой милиционер, удивлённо разглядывая технику.

— Ну всё, мне пора, — быстро прошептал я механику, закидывая сидор за спину и поправляя лямки. — Попрощайтесь с парнями за меня.

Пользуясь тем, что Евгеньев и его ведомый отвлекли милиционера, сообщая, что у них раненые требующие срочной медицинской помощи, я сел в седло и покатил в сторону ближайшего леса. На опушке я обернулся и, заметив, что мне машут руками, но не подзывая или привлекая внимания, а прощаясь, тоже помахал и исчез из виду среди деревьев. Вот теперь пора навестить аэродромы немцев. Заждались ушлёпки, пора воздать им за всё то, что они совершили.