Мы из Тайной канцелярии-2

— Судари, не изволите ли подкрепиться перед дуэлью? — спросил Четверинский.

Он был сама любезность.

— Не хотелось бы драться на полный желудок, — сказал я.

— Воля ваша, — без всякой обиды произнёс князь.

— Должен осведомиться у вас, господа: не желаете ли принести друг другу извинения и разойтись с миром? — спросил Протасов.

— Ни в коем случае, — презрительно кусая тонкие губы, сказал князь.

Он был в белоснежной рубашке, сквозь которую просвечивал мускулистый торс, и чёрных обтягивающих штанах.

— Коли князь не желает, так и мне не с руки, — ответил я. — Требую сатисфакции!

Протасов помялся.

— Сударь, может, вы передумаете и вместо вашего боя без правил, выберите что-то более подобающее человеку шляхетского происхождения для удовлетворения вопросов чести?

— Моё решение окончательное, менять его я не буду.

— Коли так — не смею уговаривать, — согласился Протасов. — Начинайте, милостивые судари! Секунданты в моём лице и в лице господина Елисеева проследят, чтобы дуэль велась по обговоренным условиям. И ещё... князь, хочу попросить вас об одном одолжении.

— Каком?

— Постарайтесь не затягивать. В отличие от вашего соперника, я проголодался, а ужинать в одиночестве не комильфо.

Иван злобно фыркнул, а лицо князя расплылось в презрительной ухмылке. Что он со своим саватом вообще всерьёз меня не воспринимает? Думает, научился у французов ногами махать и теперь с любым сладит? Нет уж, господин Четверинский, не на такого напали. Добыча у вас не из лёгких.

Я был слишком увлечён мысленной отповедью, что едва не упустил атаку противника. Князь бил быстро, со скоростью молнии. Похоже, следовал заветам мастеров — закончить схватку одним ударом. Ну... хоть я и не выпускник Шаолиня, однако не сплоховал. Четверинский намеревался размозжить мне лицо каблуком. Я слегка подался вперёд и присел, а потом, помня, что бить в пах нельзя, врезал снизу вверх, угодив кулаком в область икроножных мышц. Удар вышел что надо. Правую ногу Четверинскому 'отсушило'. Не так хороши, судя по всему, были его французские учителя.

Развивая успех, я пробил короткую серию в 'солнышко'. Кому туда прилетало, тот знает насколько это малоприятно: автоматически сгибаешься пополам и начинаешь хватать ртом воздух. Но и это победой назвать ещё нельзя. Вспомнив, как он поджигал трактир, как едва не убил нас с Иваном, как встал между нами с Наташей, я врезал ему двумя руками по ушам.

Четверинский заверещал по-поросячьи и упал без чувств. Схватка была скоротечной.

Я огляделся. Лакеи давно бросили заниматься делами и вовсю глазели на происходящее. Почему-то в их глазах читалось не переживание за хозяина, а злорадство. Похоже, наш Четверинский многим насолил.

Протасов кинулся поднимать друга, призывно замахал лекарю. Тот уже открывал потёртый кожаный чемоданчик с набором инструментов.

На мой взгляд, увечий я не нанёс. Всё в рамках приличий и банальной дворовой драки. Отлежится князь пару деньков, потом снова будет свеж как огурчик. Жаль, что настоящим уроком этот проигрыш в дуэли не будет. Я эту породу знаю. Но не убивать же его?

К припасам, разложенным на столе, никто так и не притронулся. Я с беззаботным видом схватил с блюда ароматно пахнущую куриную ножку и с удовольствием вонзил зубы в аппетитный кусок. Покончив, сам налил себе в высокий фужер с тонкой ножкой немного вина, выпил его и, вытерев жирные руки об полотенце, подошёл к Протасову.

Тот как раз освободился, передав заботу о князе в руки профессионалу.

— Господин Протасов, надеюсь, вы доставите нас обратно тем же способом, каким привезли?

Протасов машинально кивнул и пошёл отдавать распоряжения кучеру.

Мы с Иваном забрались в карету, задёрнули шторку.

— Неплохо ты его отделал, неплохо, — похвалил братец.

Я скромно улыбнулся.

— Что-то мне подсказывает, что так просто Четверинский не успокоится. Жди неприятностей, Пётр.

— Понимаю. На следующей дуэли я его иначе отделаю, куда серьёзней.

— На дуэли... — с сомнением протянул Иван. — Вряд ли. Плохо ты его знаешь. От князюшки жди подлости с другой стороны. С него станется.

Глава 14

Мысли о князе я выкинул из головы как только вернулся на постоялый двор. Ближайшее время ему не до нас будет, а там, глядишь, расколем Сапежского и махнём в Питер. Если всё пойдёт хорошо, так и сватов к Лоскутовым зашлю. Иван не откажется!

Как обычно с утра я наведался в местное КПЗ проверить нашего арестанта. К большому удивлению, меня не пропустили. Сапежского теперь охранял увеличенный солдатский наряд, у которого было предписание не впускать никого, кроме лекаря и воеводы.

Донельзя заинтригованный я отправился на поиски Фёдора Прокопича, чтобы узнать, в какие это игры он решил сыграть за нашей спиной. В служебном присутствии выяснилось, что их милость уехал по делам и вернётся нескоро. Судя по плохо скрываемым ухмылкам марфинских чинуш, от меня что-то скрывали. Делать нечего. Подавив острое желание разнести воеводскую контору на тысячи мелких элементов, я поехал к лекарю. Уж он-то должен быть в курсе относительно здоровья Сапежского и хотя бы прояснит главное: можно допрашивать его пациента или нет.

И снова я наткнулся на саботаж. Супруга эскулапа с самой невинной физиономией принялась заливать, что муж её умчался по срочному вызову в такие дальние Епени, что туда за три дня ни дойти, ни добраться.

Мне ужасно хотелось сорваться на крик и нагрубить, но я нашёл в себе силы спокойно удалиться, передав доктору послание, чтобы он при первой же оказии навестил меня. Супруга обещала всенепременно расстараться. Когда я уходил, она облегчённо вздохнула и перекрестилась.

Иван выслушал известия спокойно:

— Тут и гадать нечего. Сапежский выздоравливает, и воевода хочет лично им заняться. Наверняка у разбойника есть припрятанные клады: вспомни, что обыск усадьбы и деревни ничего не дал. Основную добычу где-то спрятали, а Фёдор Прокопич думает, как бы прибрать побольше к рукам.

— А мы, выходит, тут лишние, — горестно хмыкнул я.

— Пока неясно. Думаю, с ним можно будет договориться. Нам нужно убийство настоятеля раскрутить. Грабежи к нашему поручению касательства не имеют.

— Согласен. Надо договариваться. Есть одно 'но'. Уничтожив банду, мы сделали Фёдора Прокопича единовластным хозяином. Фактически — развязали ему руки. Он почуял власть и обнаглел. Наехать на него не выйдет. Сейчас он на своей земле и может делать, что душе заблагорассудится.

— Против нас не попрёт, — задумчиво произнёс Иван. — Боязно ему супротив СМЕРШа выходит. Стратегема у него такая: сначала в единоличку вытрясет всё у Сапежского, а потом зачнёт договариваться с нами. А покуда подержит нас в сторонке, чтобы мы ему ничего не поломали.

— Хорошо, время покажет, — кивнул я. — Ты, Ваня, покрутись возле солдат, что Сапежского охраняет. Денег посули, попои-покорми в трактирах. Авось через них побольше узнать получится.

— Угу. А ты тогда чем займёшься? — прищурился на левый глаз Иван.

— Личной жизнью, братишка. Должна же она не только у тебя одного быть.

— Вот оно как... Окрутила тебя Наталья Ивановна?

— Сам окрутился. Мне в удовольствие.

— Занятие сие предосудительным назвать не могу. Коли сладится всё у вас, токмо рад буду. А поручение твоё выполню. Ведомо мне где солдатики сии досуг проводят. Сегодня туда и нагряну.

— Просто прекрасно, — откликнулся я. — А я сегодня опять к Лоскутовым сгоняю. У Наташи снова бессонница.

Этой ночью мы, как и в прошлый раз, гуляли у озера. Теперь я приехал подготовленным: прихватил булку для утиного семейства, за что был награждён поцелуем в щёчку и назван 'милым'. Когда возвращался под утро, показалось, что кто-то скачет за моей спиной. Я остановился, подождал минуту. Дорога осталась пустой.

— Ясно, — сказал я сам себе. — Со страху уже чудиться началось.

Во время завтрака осунувшийся и сонный Иван рассказал, что ему удалось услышать от солдат. Здоровье Сапежского и впрямь пошло на поправку, воевода уже успел два дня назад переговорить с ним, но недолго.

— Сволочь! — в сердцах выразился я. — Свою партию разыгрывает!

Мы отправились искать воеводу. Результат вышел прежний. Нам сообщили, что 'их милость по-прежнему в городе не появлялся. Обещал быть дня через три-четыре'.

Если бы не роман с Наташей, я бы повёл себя по-другому, а так даже обрадовался. Есть время и повод задержаться в Марфино, снова увидеться с ней.

Иван прекрасно разделял мои чувства и не лез с советами, за что был крайне ему признателен.

Снова тихая ночь, снова Луна на небе. Я возле семейного особняка Лоскутовых, помогаю Наташе спуститься. Берёмся за руки и идём. Просто гуляем, дышим воздухом. Он здесь особенно чистый и пьянящий.

— Всё же отчаянная ты у меня, — улыбаюсь я. — Ничего не боишься.

— Боюсь, — внезапно серьёзно говорит она. — Боюсь, что настанет день, и ты уедешь от меня навсегда в свой холодный Петербург.

— Даже если я уеду, солнышко, то всё равно скоро вернусь за тобой.

— Родители... Ты о них подумал? Они спят и видят, что я стала женой князю Четверинскому.

— Ты будешь Елисеевой и точка! — восклицаю я. — Никакой Четверинский тебя не получит! Можешь быть спокойной!

Наташа льнёт ко мне. Я не вижу лица, но знаю, что она счастлива и улыбается.

Странный шорох позади. Хочу обернуться, но не успеваю: страшный удар опрокидывает меня на землю. Кувыркаясь, улетаю в кусты, врезаюсь лбом во что-то твёрдое — кажется, пенёк. Из глаз искры сыпятся. Нахожу в себе силы встать. Пошатываясь, выхожу из кустов.

Их трое, одетых одинаково как униформисты в цирке. Чёрные плащи, чёрные треуголки. Лица скрыты за масками.

Выхватываю шпагу, иду на них. И снова предательский удар сбоку. Четвёртого-то я и не приметил. В руках у него толстая дубина. Она опрокидывает меня в траву. Мыча, пытаюсь подняться, и сразу чувствую, как сверху навалилась тяжёлая туша. Хватают за волосы, поднимают подбородок, ещё чуть-чуть и шея захрустит. Заставляют смотреть... Господи, на что?

Наташа пытается закричать, но рука в кожаной перчатке сдавливает ей рот. Ещё один молодчик заходит спереди. Лунный свет отражается на обнажённом клинке. Короткий укол. На сарафане Наташи расплывается большое красное пятно в области сердца. Она медленно оседает. Её глаза медленно стекленеют. Я вижу, как жизнь покидает тело моей любимой, и ничего не могу поделать!

Убийца торжествующе смотрит на меня!

— Уроды! — бессильно кричу я, но никто меня не слышит — противник, оседлавший спину, об этом позаботился. — На-та-шааа! Любимая!

Рывком сбрасываю с себя захребетника. Он ударяется затылком в осину и сползает по ней. Рыча от боли и тоски, закалываю его шпагой.

— Су-каа! Ты мне за всё ответишь!

Отражаю совершенно бездарный выпад: не учили тебя, сволочь, фехтовать! Выбиваю шпагу из рук, в прыжке ударяю в грудь и добиваю уже лежащего. Нет, гад, это не дворовая драка! Тут лежачего не просто бьют — убивают! Особенно, после того, что произошло. Вы мне заплатите самую высокую цену из всех!

Убийца и один из его подельников живы, но это ненадолго. Я иду на них, в моём взоре ясно читается их приговор. Вам надо было сначала меня убить. Теперь поздно.

С кончика лезвия сочится кровь, орошая траву. Но моя шпага ещё не напилась, она жаждет смерти. Вашей смерти, гады!

Молодчики растерянно переглядывается. Внезапно убийца толкает подельника на меня, сам пытается спастись бегством. Струсил?

Я эфесом бью по зубам налетевшего бандита, он валится, как подкошенный. Шпага завершает начатое.

Остался самый главный. Он успел выиграть несколько секунд, вовсю несётся в рощу. Оттуда доносится тихое конское ржание — там спрятаны их лошади. Только бы успеть! Только бы догнать!

На пути попадается увесистая коряга. Подбираю её, замахиваюсь как для игры в кегли, и посылаю в спину беглеца, моля небеса о том, чтобы справедливость восторжествовала.

Палка подрезает беглеца, однако он удерживает равновесие. Скорость упала, убийца подволакивает правую ногу. Я настигаю его. Дистанция между нами два шага. Всё, ему не уйти!

— Обернись! Я хочу увидеть кто ты!

Он останавливается, поворачивается ко мне, срывает с лица маску.

— Протасов?!

— К вашим услугам, сударь.

Протасов встаёт в фехтовальную позицию.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Четверинский приказал. Вы оскорбили и унизили его. Сначала на дуэли, а потом этими вашими ночными прогулками с Лоскутовой.

Он резко выкидывает шпагу вперёд. Мелодичный звон — я парирую удар.

— Почему Наташа? Зачем её убили?

— Такова воля князя. Он высоко ставит свою честь. Что ему жизнь этой дурочки, которая предпочла ему столичного наглеца!

— Дурочки!!!

Дзинг! Звон переходит в скрежет, мы сцепились шпагами, с ненавистью смотрим в глаза. Протасов не выдерживает первым. Отводит взгляд и подаётся назад.

— Я сохраню тебе жизнь, если ты сдашься и дашь показания на Четверинского. Обещаю! — говорю я, хотя мечтаю лишь об одном — раздавить эту гниду.

— Идите на хрен... сударь!

— Лови, гад!

Шпага прошила Протасова насквозь. Он захрипел, из открытого рта вытекла струйка крови.

— Ступай! Тебе уже котёл со смолой приготовили, — сказал я.

Тело Протасова опустилось на землю. Я развернулся и побежал назад, туда, где оставил Наташу. Молился, что она осталась жива, что её только ранило.

Надежда разбилась вдребезги!

Я обнял её, прижал к груди и стал баюкать. По щекам текли горючие слёзы вперемешку с потом и грязью.

Мне было плохо, очень плохо. Вместе с Наташей умерла частичка меня. Горечь заполнила душу, а желание отомстить вспыхнуло всепожирающим костром.

Я поднял Наташу и понёс на руках к дому. Её голова безвольно моталась.

— Прости, девочка! — шептал я. — Прости за всё!

На крыльце уже стояли встревоженные люди: родители Наташи, челядь, вооружённая кто чем. Драка успела поднять всю округу. Дому уже гудел как улей.

Не обращая внимания на собравшихся, я вошёл с телом Наташи внутрь, поднялся по ступенькам на второй этаж. Чутьём отыскал её комнату, отдёрнул балахин и положил любимую на кровать.

Спальня заполнилась всхлипывающими домочадцами. Все поняли, что случилось непоправимое.

— Это моя вина! Я не уберёг!

Хотелось выть, биться об стены, рубить и крушить.

Губы еле шевелились, горло пересохло.

— Простите, если сможете...

Отец Наташи отвернулся, прижал побледневшую супругу. Губы его дрожали. Он разом постарел на двадцать лет, превратившись в дряхлую развалину.

— Господь простит... А я не прощу. Никогда.

Нечего было сказать, нечем ответить на жестокие, жгущие напалмом слова.

— Спи спокойно! — сказал я, склонившись над девушкой и прощально целуя в лоб. — Я довершу, что не успел закончить.

Домочадцы расступились передо мной. Я нёсся как ветер, сжимая окровавленную шпагу до боли в руках. Одна мысль тамтамом звучала в голове: зло должно быть наказано, а Наташа отомщена!

Глава 15