Наследники (часть 1)

"Мне конец", — как-то равнодушно подумал чернокнижник, занимая позицию рядом с центром арены и глядя на стоящего поодаль мага.

— Тебе конец, — донесся сквозь ветер и непрекращающийся дождь голос Марка Августа.

— Да начнется бой! — проорал распорядитель с края арены, быстро прячась внутрь.

Чернокнижник вдруг дико разозлился. Все было так прекрасно, так отлично, так замечательно. Он уже почти ощущал... ну, он не знал, как это назвать точно, но про себя именовал это состояние "триумфом". И вот является проклятый самодовольный маг, совершенно не заслуживший победы, и готовится отнять то, что принадлежит чернокнижнику по праву!

Взбешенный, колдун метнул в мага поток молний, испаряющих встреченные в полете водяные капли. На лице отбивающего щитом этот неожиданный удар мага промелькнуло нечто, похожее на удивление. Он уже настроил себя на легкую победу и никак не ожидал, что изнуренный многочисленными схватками чернокнижник пойдет в атаку.

А тот уже вошел в полнейшее исступление. Отбросив все мысли и расчеты, которыми он руководствовался прежде, почти обессиленный, поддерживаемый, казалось, одной лишь яростью, колдун творил боевые заклятья с ужасающей скоростью. Пламя, молния, лед, духовный взрыв, едва не обращающий щит мага против него же самого, снова пламя, молния, лед... Скованный этим бешеным натиском, вконец растерянный маг, был вынужден отступать, полностью сосредоточившись на обороне. Даже его могучий, проверенный многолетней практикой щит начал тревожно дрожать и пульсировать как у ученика магии, когда очередной огненный шар размером со среднюю винную бочку взорвался перед магом.

Публика, зараженная сумасшедшей энергией чародея, повскакивала со своих мест и громко скандировала:

— Ясон! Я-а-сон! Я-а-сон!

Изумленный император, уверившийся уже в крахе своих планов, тоже чуть было не встал с кресла, но был вовремя остановлен схватившим его за плечо дю Магнифом, удивленным не меньше, но, по своему обыкновению, лучше себя контролирующим.

— Да откуда ты взялся?! — возопил маг, когда его щит пришел в полную негодность от очередного удара колдуна. — Получи!

Брошенная им шаровая молния имела колоссальный заряд и настолько высокую скорость, что большинство зрителей даже не успели ее разглядеть.

Колдун успел, но, увлеченный атакой, припозднился со щитом. Взрыв повалил его на спину, но щит, к счастью, не сбил. Публика разразилась тревожным гулом.

Пользуясь моментом, маг перешел в наступление, призвав вокруг колдуна неистовый вихрь из огня, льда, электричества, ветра и воды. Быстро оценивший ситуацию колдун с ужасом обнаружил, что попался в ту же ловушку, что и чародей Винсент, только на этот раз молнии пока еще не возникало из-за того, что Марк Август несколько перестарался, обратившись ко всем стихиям сразу, которые частично гасили друг друга. Взрыв силы, примененный колдуном из-под с трудом удерживаемого щита, как будто канул в никуда, не произведя на мага совершенно никакого эффекта. Это было странно, но времени на долгие раздумья у чародея не было.

Марк Август уже оправился от первоначального шока и сейчас вновь стал сильным и уверенным в себе магом. Стоя почти неподвижно, если не считать неторопливые круговые движения кистями вытянутых вперед рук, он, сохраняя полнейшее спокойствие, без особого труда накачивал и накачивал призванный полистихийный вихрь собственной силой, демонстрируя настоящее мастерство. Если бы колдуну не было так тяжко, он, пожалуй, даже восхитился бы противником.

— А, впрочем, чему тут восхищаться, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы, из последних сил подпитывая защиту. — Давит силой как идиот. Никакого изящества... — просто поразительно, что у чернокнижника оставались силы еще и на сарказм.

Усталость вновь навалилась на него. Сила щита уходила, становилась непокорной и чужой. Если бы у Августа хватило ума внезапно снять напор, позволив щиту колдуна самостоятельно рассеяться, а затем быстро ударить снова, чернокнижник был бы уничтожен немедленно. А так щит удерживался в сравнительном равновесии, поддерживаемый снаружи силой мага, а изнутри — остатками активной воли колдуна.

Но, все же чувствуя, что так долго продолжаться не может, уже едва стоящий на ногах из-за дрожи в ослабевших коленях, колдун продолжал лихорадочно искать выход. За долю секунды перебрав все изученные заклятья, он с ужасом понял, что поражение неизбежно. Уже готовясь последним рывком снять щит и объявить о своей капитуляции, колдун вдруг расслышал пробивающиеся сквозь гул огня и свист ветра крики толпы.

— Ясон стойкий! Ясон стойкий! Борись! Борись! — орала чернь, вопили купцы, кричали дворяне, повторяя эту нехитрую мантру вновь и вновь, обращаясь к сокрытому за вихрем колдуну.

Чернокнижник скрипнул зубами, снова разводя руки, поддерживая щит. "Уж лучше остаться калекой, чем сдаться!" — сказал колдуну вновь вспыхнувший в душе гнев.

Совершенно очевидно, что у чародея не было сил разорвать вихрь и освободиться. Но... "Пространство есть лишь свойство сознания", — вспомнил чернокнижник подпись к заклятью телепорта.

Пространство начало сминаться, подчиненное неумолимой воле чародея. Телепорт — одно из самых затратных по силе заклятий, но количество потребляемой силы прямо пропорционально расстоянию, на которое нужно переместиться оператору. До мага было не больше пятнадцати шагов...

Для людей трехмерный мир оставался таким же неподвижным и абсолютным, как и прежде, но колдун своим вознесшимся на краткий миг сознанием видел, как Вселенная сжимается в гармошку, выкручиваясь и деформируясь, подчиненная одной цели одного единственного существа — чернокнижника, готовящегося к скачку.

Резко обрушивая свой щит и зачерпывая силу откуда только возможно, колдун позволил собранному вокруг себя пространству распрямиться, одновременно встраиваясь в это движение.

Все случилось мгновенно: громкий и яркий взрыв стихийной энергии на месте, где раньше был щит чародея, повисшая над ареной тишина, застывшие глаза мага, впервые в жизни чувствующего себя идиотом, и выскакивающий из небытия чернокнижник, мощным апперкотом, многократно усиленным инерцией от скачка, бьющий мага точно по челюсти...

Никогда не знавший своих родителей выросший в приюте колдун умел за себя постоять, даже несмотря на довольно хрупкое для мужчины его лет телосложение. С перекошенной челюстью, нелепо взмахнув руками, маг, запрокинув голову, начал оседать на землю. Полностью опустошенный магически чародей не придумал ничего лучше, кроме как влепить ему вдогонку еще удар по переносице. Характерный хруст и брызнувшая из ноздрей упавшего мага кровь ясно свидетельствовали о переломе носа.

Однако, маг, хоть и был оглушен, не лишился чувств, а, лежа на спине в луже, попытался метнуть в чародея молнию. Но тот, предугадав знак, сильно пнул мага ногой в живот, а затем сел ему на грудь и стал в лучших традициях боев без правил, столь популярных в некоторых провинциях Империи, бить ошеломленного мага кулаками по лицу, причем, настолько увлекся этим процессом, что не услышал даже криков распорядителя об остановке поединка, и прекратил избиение, лишь когда его оттянули от окровавленной жертвы прибежавшие инквизиторы.

Публика, как ни странно, буквально разрывалась от ликования. То, что магический турнир может закончиться банальным мордобоем, было совершенно неожиданно, и толпа восхищалась находчивостью Ясона.

Дождь как-то сразу прекратился, и вышедшее из-за туч солнце ярко освещало поле битвы. Ясон устало дохромал до места под балконом императора. Похоже, победе колдуна больше всех был рад именно император, и монарх уже не собирался скрывать своего торжества.

— Граждане Империи! — победоносно оглядывая арену, воскликнул император. — У нас есть победитель!

Взрывы аплодисментов и ликующие крики были ему ответом.

Немного подождав, а затем жестом утихомирив людей, император, задал традиционный вопрос, обязательный для каждого турнира.

— Есть ли кто-нибудь, кто считает исход турнира несправедливым? — грозно смотря на своих подданных, спросил Карл.

— Есть! — неожиданно раздалось снизу.

Нахмурившийся император опустил взгляд.

Возглас принадлежал одному из двоих стоявших под балконом инквизиторов, поддерживающих все еще не до конца очнувшегося мага за плечи.

— Согласно правилам, — не дожидаясь повторения вопроса, начал инквизитор, — в магическом турнире допустимо использовать лишь магические способы борьбы. Разве кулачный бой отныне считается магией? — едко и дерзко спросил монах. Его низкий голос отчего-то внушал стоящему рядом чернокнижнику бессознательный трепет.

— Шевалье Ясон де ла Фернандо уже неоднократно за сегодняшний день доказал всем, что его владение магическим искусством даже более, чем безупречно, — пытаясь разглядеть лицо монаха под низко надвинутым черным капюшоном, неторопливо и громко проговорил император. — В отличие от многоуважаемого мага, — чуть насмешливо добавил Карл. По амфитеатру послышались сдержанные смешки. — Но, — внезапно воскликнул император, вдохновленный какой-то новой мыслью, — я не желаю навязывать свою волю Империи, — чуть пафосно, но довольно эффектно заявил он, гордо вскидывая голову. — Пусть же народ решит, кто достоин награды более! Кто? — крикнул он, призывно раскидывая руки, обращаясь к зрителям.

— Ясон! Ясон! Де ла Фернандо! Ясон! — вразнобой, но единодушно кричали зрители, забыв о классовых и сословных различиях. — Колдун!

— Глас народа, глас Божий! — торжествующе глядя на неизвестного монаха, воскликнул император. — Я объявляю шевалье Ясона де ла Фернандо, могучего колдуна, чемпионом нынешнего турнира и дарую ему должность имперского чародея! — провозгласил Карл, глядя улыбающемуся колдуну прямо в глаза. — Присягу принесешь завтра, — подумав, добавил император, уже негромко. — А сейчас иди, вкушай плоды триумфа, — велел он, позволив себе легкую улыбку. — Пойдем, Александр, — сказал император дю Магнифу и, подняв напоследок руку, прощаясь с публикой, под шумные овации удалился.

— Ты очень скоро об этом пожалеешь, — прошипел уводимый инквизиторами маг, проходя мимо Ясона.

— Ну конечно, — хмыкнул про себя счастливый чародей, хромая прочь с арены вслед за ним.

Глава 5.

Октавиан стоял у громадного окна в одной из галерей на третьем этаже императорского дворца и, глядя на кружащий по ту сторону дорогого стекла первый ноябрьский снег, изо всех сил боролся с ностальгией. Детские воспоминания, такие далекие обычно и почти забытые за повседневной суетой, сейчас вернулись с особенной яркостью. Когда приемная мать забирала его из приюта, на землю медленно и печально падал первый снег, точь-в-точь такой же, как и сегодня. Рыцарь вспоминал свою нехитрую радость, что эта добрая и красивая женщина, такая заботливая и внимательная, теперь не будет бросать его одного в сером и неуклюжем массивном здании нищего приюта, где по вечерам и ночам накрывает беспричинный страх и тоска, а наконец-то заберет его с собой и больше никогда не бросит. И когда подросший уже Октавиан с радостным криком прибежал домой, держа в руках большой желтый лист бумаги, скрепленным самой настоящей печатью, удостоверявшей, что отныне шевалье де Софо будет обучаться в училище, состоящем при рыцарском ордене Пяти мечей, а мать вышла навстречу и принялась целовать его щеки, с виду радостная, но скрывающая тревогу внутри, тоже шел первый снег... И когда Октавиану де Софо, напряженно готовившемуся к последнему экзамену на вступление в орден, принесли письмо, сообщавшее о внезапной и скоропостижной смерти матери, и рыцарь, ощущая доселе неизведанную тяжелую пустоту и холод в груди, подошел к окну казармы, на улице, траурно и неторопливо вальсируя, оседали на землю первые снежинки...

Из меланхоличного транса его вывели послышавшиеся где-то за поворотом галереи сердитые женские крики. Удивленный, что кто-то, кроме императора, осмеливается повышать голос в святая святых Империи, Октавиан неторопливо пошел посмотреть на нарушительницу тишины. Чувствовал он себя несколько неуверенно, поскольку император запретил ему носить доспехи во дворце, а вместо этого выдал строгий, но безупречно подчеркивающий могучий стан рыцаря красно-синий с золотыми эполетами мундир императорского гвардейца и длинный палаш в позолоченных ножнах, больше годившийся для парадов, чем для боя. Но выглядел Октавиан теперь эффектно, тут у него претензий не было. Светские дамы при его появлении все как одна начинали бросать в сторону рыцаря томные, полные огня и страсти взгляды. Правда, до сих пор весь высший свет сторонился его как зачумленного. Даже прошедшие два десятилетия не смогли стереть память о рыцаре-чернокнижнике Антонио де Софо. Мужчины, даже самые закаленные вояки, при знакомстве начинали как-то нервно шевелить усами, а затем быстро скрывались под предлогом неотложных дел. Дамы, напротив, поначалу проявляли просто-таки сумасшедший интерес, но через некоторое, обычно довольно малое, время словно одергивали сами себя и тоже спешили удалиться прочь от мрачного красавца. Императора все это ужасно забавляло, и он обожал знакомить Октавиана с представителями самых старых и знатных родов Империи, с почти садистским удовольствием разглядывая их вытягивающиеся от изумления, а порой и от страха лица. Но больше всего при виде рыцаря начинали нервничать инквизиторы, высокие чины которых были свободно вхожи во дворец, и прочее высшее духовенство, взиравшее на Октавиана с воистину религиозным ужасом. Если бы рыцарь не испытал все вышеперечисленное на собственном опыте, он никогда бы не поверил, что правящая элита Империи сплошь состоит из суеверных трусов и религиозных фанатиков, но, похоже, именно так все и было. Исключение составляли разве что самые молодые из придворных, никогда не слышавших о мрачной славе сэра Антонио; но старшие быстро растолковывали молодняку, кто есть шевалье де Софо, и почему он именно шевалье, а не граф.

Итак, перейдя в смежную галерею, Октавиан увидел такую картину: двое костлявых и худых чернокожих слуг, несмотря на холод, одетые лишь в какие-то тоненькие халаты, да с головами, обвязанными чалмами, с превеликой натугой, тяжело пыхтя, пытались затащить в один из покоев огромный окованный железом сундук, неимоверно тяжелый даже на вид. Выходило у них это очень плохо, им едва удавалось оторвать его от пола, что вызывало злые крики стоящей рядом женщины, одетой в нечто вроде тонкой белой шубы поверх пестрого платья.

— Ленивые бараны! — возмущалась госпожа. — Да откуда у вас только руки растут?!

Женщине было на вид чуть больше тридцати лет, и возраст уже давал о себе знать парой тонких морщинок по углам глаз, но грамотно нанесенный макияж, а также какое-то особое, совершенно обольстительное выражение лица и манера себя держать делали даму привлекательнее многих молодых девушек. Вьющиеся светлые волосы были тщательно уложены в высокую прическу, названия которой Октавиан, разумеется, не знал (собственно, то, что прически тоже имеют названия, он узнал лишь месяц назад и был дико шокирован этим). Женщина была незнакома рыцарю, но он, рассудив, что когда-нибудь надо начинать и самому знакомиться с дамами, решил вмешаться.