Мы из Тайной канцелярии-2

В тяжёлую дубовую дверь забухали, вырывая Ивана из сладких объятий сна. Щурясь и зевая, он встал с кровати и, отодвинув засов, приоткрыл дверь. За порогом топтались двое дюжих полицейских.

— Что случилось? Чуть дверь не сломали, скаженные! — проворчал Иван.

— Беда, господин следователь. Петра Елисеева под замок посадили за убийство князя Четверинского.

— Вы с ума сошли?

— Никак нет. Князь убит, подозревают вашего брата. Фёдор Прокопич вас до себя кличет. Извольте за нами следовать.

— Я тоже арестован?

— Помилуйте! Разумеется, нет.

Сонливость мигом слетела с канцеляриста. Он подобрался, потемнел, стал сосредоточенным и серьёзным.

— Немного терпения. Мне нужно привести себя в порядок. Заходите.

— Да мы тут подождём. Чего уж, — смущаясь, ответил один из полицейских.

Дверь закрылась и через минуту распахнулась снова. Иван, успевший за столь короткое время провести утренний туалет и переодеться, шагнул к полицейским.

— К вашим услугам, господа. Ведите.

Они спустились к крыльцу, где их уже ждала карета. По дороге Иван пытался вытянуть из полицейских хоть какие-то подробности, но не преуспел. Воевода дал наказ держать язык за зубами, и служивые яро его исполняли.

Елисеева привезли к дому Четверинского, провели в покои, временно отданные в распоряжение сыщикам. Фёдор Прокопич уже был внутри, сидел в кресле качалке с резной спинкой и курил трубку, встретив Ивана жёлчной усмешкой.

— Что же такое делается, господин следователь? Вас прислали сюда розыск чинить, а не преступления устраивать. На то у нас и без столичных гостей своих умельцев хватает.

— Рад вас видеть, Фёдор Прокопич, — спокойно ответил Иван. — Мне всё же хотелось бы сначала вникнуть в суть произошедшего. При каких обстоятельствах был убит князь Четверинский, и почему в этом обвиняют моего брата?

— Сашка, а ну объясни господину из СМЕРШа, что у нас приключилось, — обратился воевода к своему секретарю.

Тот унылым тоном забубнил как пономарям:

— Нами установлено, что в данную ночь Пётр Елисеев, старший следователь СМЕРШ, будучи в состоянии крайнего нервического возбуждения с оружием ворвался в дом князя Четверинского, где нанёс телесные побои слугам онного, препятствующим его действиям. Означенный Пётр Елисеев хулил и бранился, а так же размахивал шпагой, крича, что призовёт князя к ответу за убийство девицей Лоскутовой Натальи, дочери Ивана Автандиловича Лоскутова, местного помещика...

— Постойте, так и Наталью тоже убили? — поразился Иван.

— Об этом после поговорим, — побагровев, сказал воевода. — Сашка, дальше излагай. А вы, господин следователь, постарайтесь впредь не перебивать.

— Вышеупомянутый Пётр Елисеев, зашёл в княжескую опочивальню и, пробыв там некоторое время, вышел, велев прислуге вызывать полицию. Прибывшие полицейские чины обнаружили в опочивальне мёртвое тело князя Четверинского. Князь был заколот, при этом тело не успело окоченеть, что позволило сделать однозначный вывод о недавней смерти. Поелику никто из других лиц никакого касательства и дела к князю Четверинскому в означенное время не имел, виновным был признан Пётр Елисеев, благо со слов многочисленных свидетелей известно, что он изрыгал угрозы и намерения его не вызывали никаких сомнений. Виновным был арестован, предполагаемое орудие убийства — шпага — изъята. Полиция имеет намерение учинить строгий допрос, дабы выяснить все обстоятельства преступления.

— На дыбе висеть твоему братцу, — дополнил Фёдор Прокопич.

— И вы в это верите? — изумился Иван.

— Я верю глазам и ушам своим. Закобелил твой братец с девицей, голову потерял. По ночам стал рандеву всякие учинять. У нас ведь городок маленький, всем всё известно. Шила в мешке не утаишь... И князя понять можно — такой позор! Он ведь свататься намеревался. Князь не стерпел, верных людишек подослал уму разуму поучить. Не ведаю почему, но до смертоубийства дошло: трёх молодчиков твой Пётр уложил. Стало быть за девицу мстил. Её то ли нарочно, то ли случаем каким тоже живота лишили. Опосля этого Пётр взбеленился, побежал к обидчику, заместо того, чтобы полициянтов привлечь. Самолично суд свершить захотел! В дом ворвался, слуг поколотил, а потом в опочивальне князя проткнул. Потом смекнул, что худое вышло.

— И что он говорит? Признался?

— Запирается, — вздохнул секретарь. — Не хочет в Сибирь али на плаху. Твердит, что мёртвым князя застал, да кто ж ему поверит при таких уликах и свидетелях?!

— Смелости убить хватило, пущай теперь и вину признать смелость найдётся, — рявкнул воевода. — Глядишь, от дыбы избавим. Чаво кости зазря ломать, да время впустую тратить. Иных забот по горло.

— Господин воевода, дозвольте встретиться с братом, поговорить, — попросил Иван, до которого начал доходить весь ужас происходящего.

Фёдор Прокопич снисходительно кивнул:

— Дозволяю. Авось удастся тебе уговорить братца. Пущай в грехах признается. Не здесь, так на небесах легче будет.

— Где вы его держите? Проводите к нему.

— За мной прошу, — велел секретарь. — Его в кладовке заперли и солдата с ружжом поставили, чтобы не сбёг.

Ивана впустили в тёмный чулан. За спиной со скрипом закрылась дверь, стукнул засов. В углу что-то зашевелилось.

— Это я, Иван!

— Тебя что, тоже того... арестовали?

— Надеюсь, нет.

— Тогда проходи, садись. Тут лавка есть. Рукой нащупай, если глаза не привыкли.

— Благодарствую.

Иван отыскал лавку и неторопливо сел.

— Давай, брат, выкладывай как на духу: во что ты влип?

— Тебе ещё не рассказали? — окрысился Пётр из угла.

— Рассказали. Токмо я бы хотел от тебя услышать. Мне твоим словам больше веры. И не надо на меня злиться. Я-то тут при чём?

— Прости, — повинился Пётр. — Навалилось столько всего! Наташа убита, а теперь на меня ещё и Четверинского повесить хотят.

— Ты ведь не убивал его?

— А ты как думаешь?

— Думаю, что нет. На тебя не похоже.

— Правильно думаешь.

— Значит, я не ошибся. Насчёт Наташи... прими мои соболезнования, братишка. Я ведь знаю, как она тебе дорога была, царствие ей небесное!

— Спасибо, Иван! Мне больше не на кого положиться. На тебя надежда. Воевода и его псы мне не поверили. Я ведь не убивать шёл. Да, поквитался бы, кусок мяса из Четверинского сделать хотел... Но потом за шкирку и под суд. За смерть Наташи, за прочие его проделки... Думаю, живым бы он всё равно не остался.

Иван понуро опустил голову, спросил как можно спокойно:

— Откуда узнал, что князь к смерти Наташи причастен?

— Протасов сказал, подлюка! Перед тем, как я его на тот свет спровадил.

— Понятно. Дальше как было?

— Прискакал сюда. Сначала пускать не хотели, так я двери вынес. Челядь на меня навалилась, скрутить хочет. Ну, я кому в рыло, кому под жопу... Они по сторонам как тараканы. Кинулся в спальню князя. Смотрю, а он на постели дохлый. На ночной рубашке пятно расплылось. Явно свежее, кто-то аккурат передо мной расстарался.

— Кто-то из слуг?

— Вряд ли. Окно открытое было. Залез и всех делов. Я выглядывал, смотрел — толком не разглядел, но кто-то на лошади умчался. Убивал, кстати, вполне профессионально, прямо в сердце. Скорее всего, Четверинский даже не проснулся. Лёгкую смерть принял, во сне скончался, гнида!

— Кого подозреваешь?

— Никого, Ваня. В том-то и закавыка, что никто в голову не приходит. Ты же князя знаешь... Этот подонок куче народа дорогу перейти успел.

— Плохо.

— А кто говорит, что хорошо?

— Значит так, — решил Иван. — Делаем следующее: я сначала осмотрю труп, потом пойду замолвлю за тебя словечко перед воеводой. Авось пока на слово поверит и в поруб сажать не станет: ограничится домашним арестом. Особливо после всего, что мы для него сделали. Сам же начну искать убийцу.

— Как именно?

— Покуда не знаю. Слуг хорошенько допрошу...

— Это правильно. Хоть что-то они должны знать. Думаю, князь многим из них поперёк горла стал. Таких уродов обычно не любят.

— Вот видишь: план постепенно вырисовывается. А у меня к тебе, братишка, одна просьба будет: веди себя благоразумно, не нарывайся. Не приведи Господь, заартачится воевода...

— От Фёдора Прокопича всего ждать можно. Ты заметил — мы его столько искали, а его всё не было. И тут бац — в раз нарисовался! Поблизости где-то ныкался, сука!

На прощание они обнялись, и Иван поспешил осматривать труп, благо его пока не убрали из спальни. На первый взгляд всё было понятно: князя закололи, но сыщик отметил для себя любопытную деталь: Четверинского убили чем-то роде стилета с очень узким лезвием. У Петра из оружия была только шпага, которая размерами мало отличалась от меча.

Сделав это открытие, он поспешил снова увидеться с Фёдором Прокопичем. Тот по-прежнему качался в кресле, но привычную трубочку сменил на штоф с брусничной наливкой.

— Снова господин следователь пожаловали. Что-то хотите сказать?

— Да, — кивнул Иван. — Прошу освободить моего брата.

— С какой стати?

— Он невиновный.

— Любопытно. И что привело вас к сему выводу?

— Осмотр тела. Вы сами можете сделать сие и убедиться: Четверинского закололи стилетом. У брата при себе была токмо шпага.

— Подумаешь, — фыркнул Фёдор Прокопич. — Стилет выкинул куда-то, мерзавец. И всех делов.

— В таком случае, стилет должен быть где-то в доме или поблизости, если был выкинут в окно. Но ведь его не нашли.

— Даже искать не собираемся, — вконец развеселился воевода. — Баловство это, пустопраздная трата времени. На дыбу подвесим — там вся правда и выяснится.

— Всё же велите вашим людям сделать обыск.

Фёдор Прокопич разозлился.

— Не смейте указывать мне, господин следователь. Без вас разберёмся, без ваших советов!

— Хорошо. В таком случае, прошу дать мне несколько дней на самостоятельное расследование. Брата, Иисусом прошу, не трогайте пока, на дыбу не таскайте. Я постараюсь найти настоящего убийцу.

Фёдор Прокопич поманил секретаря, велел подать полотенце, коим вытер распаренное лицо.

— Понимаю вас, батенька! Как-никак родной человек в беду попал. Рад, что дороги вам чувства фамильные, но и вы меня поймите: не кажинный день убийства князей происходят! Тем более, все улики, все свидетельства на брата вашего показывают. Погорячился он, особливо после того, как выяснилось, что князюшка энтот супротив него подлых убийц прислал да зазнобу порешил. Но он же человек государственный, нельзя законы нарушать! Не по-христиански будет. Словно дикарь, право слово!

Иван медленно опустился на колени, кляня себя за утерю чести:

— Сутки прошу, ваша милость! Всего одни сутки! Потом поступайте, как долг велит.

Он склонил голову, стараясь спрятать взгляд, не показывать, что в гневе. Даже зубы сжал, чтобы не скрипеть.

Воеводе понравилось унижение столичного сыщика. Он довольно улыбнулся и, огладив себя по выпирающему животу, сказал:

— Хорошо, господин следователь. Пойду навстречу, памятуя ваши заслуги. Есть у вас сутки. Токмо поспешайте — пошло времячко, затикало!

Глава 16

Петра посадили под домашний арест. Это была ещё одна уступка, которую Иван сумел выбить у Фёдора Прокопича: пришлось, правда, напомнить все заслуги брата: и то, как он помог разгромить шайку Сапежского, и как спас жизнь самого воеводы.

Фёдор Прокопич недовольно мялся, однако соизволил отдать приказ, по которому Петра скрытно посадили в карету с занавешенными окнами и столь же скрытно доставили на постоялый двор. Для охраны приставили солдата, возложив столование на Елисеевых. Дескать, тебя караулят, ты и плати. Караульному надлежало безотлучно находиться при Петре. Это было куда лучше, чем делить застенок с Сапежским.

Ивану удалось перекинуться несколькими словами с потомком и поведать, что воевода даёт сутки на расследование. Если убийца не будет найден, Фёдор Прокопич намерен вести допрос самостоятельно, пустив в ход все методы, включая дыбу (коли подозреваемый, то бишь Пётр Елисеев, станет запираться).

— Сутки говоришь, — покачал головой Пётр. — Царский подарок, ничего не скажешь. Я тут вот что придумал — ехал бы ты лучше, братец, в Питер к Ушакову. Фон Белова просить бесполезно, только рад будет, а Андрей Иванович, глядишь, и снизошёл бы.

— Пока я доберусь до столицы, тебе уже все кости переломают, и ты всю вину на себя возьмёшь. Потом вовек не отмоешься. Даже Ушаков не спасёт.

— Плюнь на меня. Как бы воевода тебя в свои игры не втянул. Мутный он тип, Ваня. Мутный и неблагодарный.

— Петя, за меня не переживай. Я выкручусь. И в прочем будь уверен: убийцу обязательно разыщу.

— Несерьёзно это, братишка. Времени в обрез.

— Хватит, — сказал сыщик.

Они обнялись перед тем, как Петра посадили в карету и увезли. Иван немного постоял, глядя ей вслед. Чувствовал он себя мерзко и неуютно, однако храбрился, надеясь, что показная бравада смогла убедить арестованного потомка. Лёгкая судорога пробежала у него по лицу, когда карета скрылась из виду.

— Господи! — невольно вырвалось у Ивана.

Он обернулся к стоявшей поблизости церквушке и размашисто перекрестился.

Дом Четверинских потихоньку опустел: первым его покинул воевода и его секретарь, потом наступил черёд полицейских (ушли все, кроме двух, которых Ивану удалось выбить у Фёдора Прокопича, дабы помоагли в расследовании). Слугам Елисеев велел собраться в большой зале и ждать распоряжений.

Ему же предстояло собраться с мыслями и подумать. Для размышлений Иван выбрал библиотеку князя и долгих тридцать минут сидел в роскошном мягком кресле, разглядывая книжные полки. Это помогало ему избавиться от дурных мыслей и сосредоточиться на главном. Это не первое дело, которое Иван раскрывал в одиночку, но прежде ставки были не столь высоки. От результатов зависела жизнь дорогого человека.

Через полчаса сыщик вышел из библиотеки и поманил полицейских пальцем.

— Так, орлы. Слушаем внимательно. У меня поручение: необходимо произвести тщательный обыск. Ищем кинжал с узким тонким лезвием. Один занимается поисками в доме, второй за его пределами, во-о-он с той стороны, куда эти окна выходят.

— На каком расстоянии?

— Фёдор Прокопич считает, что подозреваемый мог выбросить стилет в окно. Далеко заходить не нужно, ищите поблизости.

И подумал про себя: 'Только вряд ли найдёте'.

Приказы на обыск он отдал исключительно для успокоения совести, не рассчитывая на успех. Иван не верил, что Пётр убил князя, хотя основания для мести имелись и ещё какие! Но... не такой он был человек, этот потомок. Раз сказал, что не при чём, значит, так и есть.

А настоящий убийца вряд ли станет разбрасываться оружием, которое может в итоге оказаться следом и привести к нему. Собственно, так и вышло. Поиски ни к чему не привели. Полицейские вернулись с пустыми руками. Сыщик не стал их винить.

Куда больше Иван возлагал на опрос слуг. Их в доме было немало и требовалось поговорить с каждым, причём наедине. В противном случае свидетели отделывались только общими словами, выразительно молчали или прикидывались дурачками. Перед Иваном прошла вереница людей: дворовые мужики, садовники, кучера, псари, стременные, лакеи, гувернанты... Многие скрывали признаки радости: барин, как и предполагал Иван, любовью у челяди не пользовался. Каждому в своё время 'перепало': кого за пустяковую провинность нещадно высекли, у кого любвеобильный князь супругу 'пользовал' и 'обрюхатил', девкам от него вообще жизни не было — Четверинский даже личный гарем завёл.