Мы из Тайной канцелярии-2

— Жаль, что вы столь упрямы и несговорчивы! — хмыкнул Лесток, вешая кошель на прежнее место. — Видит бог, я хотел действовать исключительно мирными средствами, но вы не оставляете выбора.

Он хлопнул в ладоши, привлекая внимание слуг. Иван напрягся, понимая, что ничего хорошего не ждёт, и, сожалея, что явился в одиночестве. Подкрепление точно бы не помешало. Пистолета при нём не было, только шпага.

Молодой человек предусмотрительно положил руку на эфес, готовясь обнажить лезвие в любую секунду, и медленно попятился назад. В душе сыщик продолжал надеяться, что всё обойдётся.

Увы, надежды были напрасны. Люди Лестока, коих насчитывалось с полудюжину, окружили Ивана, а намерения их читались как открытая книга. И они точно не были добрыми.

— Вот оно как получается, — вполголоса произнёс Иван, оценивая обстановку.

Дом купчихи стоял на отшибе. Кричи-не кричи — толку не будет. Да и спасаться ретирадой казалось сыщику бесчестным, несмотря на то, что неприятель значительно превосходил его числом.

Лесток осознавал положение следователя и наслаждался ситуацией.

— Что вы собираетесь сделать? — спросил Иван, нарочно оттягивая время и прикидывая, как лучше держать оборону.

— Право, вы меня удивляете. — Рот лейб-медика расплылся в ехидной улыбке. — Буду искренним. Очевидное скрывать ни к чему. В живых оставить вас, увы, не могу. — Лесток получал удовольствие от разговора с человеком, которого он собирался спровадить на тот свет.

— И рад бы, но никак... — продолжил он с показным добродушием. — Мне очень жаль. Но не волнуйтесь — как только вернусь в столицу, то поставлю свечку за ваш упокой. В православном храме...

— Понятно, — кивнул Иван. — Коли так, то по старинной русской традиции я имею право на посмертное желание.

— Шутить изволите? — удивился Лесток.

— Ни в коем разе. Не волнуйтесь, сударь, в моём положении ничего не переменится. Я по-прежнему остаюсь в вашей власти.

— Если в моих силах уважить просьбу человека, который скоро предстанет перед светлым ликом Господа, то я готов выслушать вас, сударь, — деликатно кивнул Лесток.

— Мне нужна истина. Скажите, гибель князя Четверинского — ваших рук дело?

— Разумеется, нет. Я бы не опустился до такого... лично, — усмехнулся Лесток. — Для подобных поручений у меня особый человек, и в самом ближайшем будущем вы с ним познакомитесь близко... Я бы даже сказал весьма близко! Степан, — позвал он. — Покажи господину следователю своё умение.

Степан только и ждал приказа. Дотоле находившийся вблизи Лестока, он сделал несколько шагов вперёд и оказался лицом к лицу с Иваном: невысокий, кряжистый, с длинными, делающими его руки похожими на обезьяньи, руками. В правой он держал шпагу, в левой — хищного вида стилет.

— Вот, господин сыщик, знакомьтесь, — не без гордости сообщил Лесток. — Степан Колычев, из псковской шляхты. Моя гордость и средство решения многих затруднений. Он вас убьёт, точно так же, как убил Четверинского. Не бойтесь, второго столь искусного виртуоза стилета не найти. Степан проделает всё быстро и безболезненно.

Убийца угрюмо ухмыльнулся, а потом молниеносно атаковал. Кончик шпаги прошёл в опасной близости: противник целил в сердце, намереваясь с одного удара. Поняв, что выпад не получился, Степан отсалютовал клинком сыщику.

— Неплохо, сударь.

— Похвала убийцы не вызывает ничего, кроме омерзения, — презрительно бросил Иван.

Степан спокойно проглотил оскорбление.

— Напрасно пытаетесь вывести меня из себя, сударь. Не стоит срывать на мне злость. Я лишь орудие в чужих руках.

Его шпага сверкнула на солнце.

— Ты тварь и тебе не место на этом свете, — убеждённо произнёс Иван.

— Много пафоса, — скривился, будто от зубной боли Лесток. — Степан, перестань играться с мальчишкой. Прикончи его. Мне хочется выбраться из этого грязного городишки как можно скорее.

За этими словами последовала новая атака Степана: яростная и быстрая. Клинки со звоном скрестились. Иван едва парировал удары, пятясь как рак, но тут получил болезненный для достоинства пинок от приспешника Лестока, бывшего сзади и невольно подался вперёд. В последнее мгновение, сыщик сумел уклониться от лезвия Степана, более того, оказавшись рядом, что было сил двинул левым локтем в скулу противника. Голова убийцы мотнулась.

Иван, закрепляя успех, ногой выбил стилет, а потом сделал подсечку, опрокидывая Степана наземь. Великодушия в сыщике не осталось: враг не был окончательно повержен, даже оставаясь лежачим. Шпага взлетела в воздух и проткнула Колычева насквозь.

Тотчас же на Ивана бросились остальные слуги. Будто цепные псы они атаковали его с разных сторон, пытаясь разорвать на куски. Юноша понял, что обречён и не в силах долго держать оборону. Обидно погибать в самом расцвете сил, молодым и здоровым. Возможно, Екатерина Андреевна, узнав о его гибели, придёт, чтобы всплакнуть на могиле... Глаза сыщика заливала кровь, он слабел с каждой секундой.

Но тут чьё-то подвижное тело молнией пробилось сквозь ряды врагов, разя их направо и налево, а до Ивана донеслось залихватское:

— Держись, братишка!

Глава 18

Домашний арест, хоть и домашний, но всё равно — арест. Конечно, по сравнению с тюремной шконкой курорт, тут и спорить нечего. Бывая я по долгу службы в казематах, насмотрелся на условия, в которых содержат тамошних сидельцев. Есть с чем сравнить. Вот только не больно-то греет меня это сравнение в мою пользу. Тем более, шатко всё, неустойчиво. Это сегодня я в 'нумере' прохлаждаюсь, а завтра с утра пораньше могут со спокойной совестью и в поруб перевести. Там сырость и холод собачий. Единственный способ согреться — попасть в руки заплечных дел мастера. Тот так кнутом 'ожгёт' или веником горячим погладит, что никакой печки не понадобится. Если на дыбу подвесят: прощай молодые суставы, тут их умеют выворачивать. До конца жизни болеть будут, а сколько той жизни зависит от того, что на виске наболтаешь. Я не мазохист и не герой со стальными яйцами, долго не выдержу, если заставят — оговорю себя, любые показания подпишу, лишь бы от боли избавиться.

Ну, а чего от меня хотят, я быстро смекнул. Поведение воеводы яснее ясного говорило, что Фёдор Прокопич повесит всех собак на меня. Никто не собирался искать истину, кроме Ивана, но у братишки не было времени, да и в одиночестве много не наворочаешь. Чудеса, конечно, бывают, но надо быть реалистом: участь моя решена.

Убивать не станут, во всяком случае, в Марфино. Повезут на расправу в Петербург, перед этим вырвут признание. Толковый палач заставит взять на себя что угодно. Уверен, такой у Фёдора Прокопича найдётся.

А если тут убьют? Напишут потом, дескать, слабый сердцем оказался, не выдержал, когда всю подноготную узнавали. Удавят тихонечко или нападение в дороге организуют. Мне в гуманизм Фёдора Прокопича мало верится. И в мои-то времена принцип 'нет человека — нет проблем' на широкую ногу использовался, что уж про осьмнадцатое столетие говорить.

Нет, так я, пожалуй, накручу себя до истерики. Ещё чуть-чуть и петлю налажу, жаль, люстры подходящей не наблюдается. Висит груша — нельзя скушать, что это? Канцелярист Елисеев повесился... Гнать надо такие мысли, надеяться! На Иван надеяться, на правду, которая себя показывает. В петлю лезть ну никак не хочется. В мои-то годы...

Я сидел на кровати, опираясь на подушки и размышлял. По всему выходило, что ситуацию надо брать в свои руки. Хочешь сделать правильно — делай сам. Вот только нынешнее положение весьма ограничивало меня в возможностях.

Самое главное для меня — оказаться на свободе. Неважно каким способом, лишь бы покинуть опостылевшие стены. И сразу проблемы. Да, здешняя полиция ещё не столь искушена, как конвойные и охранные спецы будущего, у которых на любой случай есть инструкция, которые натасканы на любую внештатную ситуацию. Но, кое-чему и тут обучены. Окна закрыты массивными ставнями, у дверей часовой (молодой парень, меня на пару лет младше) с ружьём. Прямо при мне его накрутили стрелять при малейшем подозрении на побег. Страху на пацана нагнали — ужас! Зато результат вышел на загляденье: парниша службу нёс образцово-показательно, эдакий отличник боевой и политической подготовки.

Попытки поговорить ни к чему не привели. Единственное, что удалось услышать — 'Не велено!'. При других обстоятельствах я бы счёл его рвение похвальным, но... сейчас оно работало против меня.

Может, разыграть приступ, изобразить, что погибаю, выманить 'человека с ружьём', оглушить, связать и на волю? Боюсь, не выйдет. Перестараюсь, остальных постояльцев разбужу, а мне надо всё тишком-молчком обстряпать.

Надо подумать, хорошенько подумать... Для того и башка на плечах. Я снова лёг на спину.

На потолке ничего интересного написано не было. Потолок как потолок, побеленный при помощи веника. Из-за прикрытых окон в помещении стоял полусумрак, я не стал зажигать свечей. В темноте мозги лучше шевелятся.

Внезапно на меня накатило, захлестнуло с головы до ног. Страшная тоска и боль острым колом пронзили сердце.

Смерть Наташи выжгла меня, оставив внутри пустоту. Я перестал быть человеком. Нормальным человеком... превратился в пустышку. Куда-то ушли эмоции, чувства. Я превратился в полено. Мне стало плевать на всё, что может произойти со мной. Теперь мысли о пытках не вызывали страха. Знал, что не выдержу их, но всё равно не боялся. Дикое осознание неизбежного, которое не хотелось оттянуть. Что бы со мной ни сотворили, я был готов его принять.

Наташу не воротишь. Вот что страшило меня своей неоспоримостью!

Не раз и не два я прокручивал в голове сцену её смерти, кусая губы и сжимая кулаки от бессилия. Поздно! Ничего изменить нельзя! Почему неведомая машина времени, что забросила меня в восемнадцатый век, не может проделать то же самое вторично? Почему не перенесёт в тот миг, когда я мог бы хоть как-то исправить ситуацию, спасти Наташу? Ради этого я был готов на всё, жизнь бы свою отдал!

Я стал причиной её смерти, не случись наша встреча — она благополучно вышла бы замуж, нарожала детей, воспитывала бы внуков, умерла в тихой семейной постели... Почему судьба свела нас? В чём резон этой странной игры?

Погружённый в невесёлые раздумья, я прозевал тихий шлепок за стеной, не сразу сообразил, что дверь приоткрылась и в комнате есть ещё кто-то. Но он известил о своём появлении.

— Прошу, не зажигайте свет, — тихо попросил неизвестный. — Вы не должны видеть меня.

Его голос был искажён. Я шестым чувством понял, что незнакомец был в карнавальной маске, а фигура задрапирована широким плащом. Может это женщина? Хотя нет, голос мужской. По-своему приятный, бархатистый, как у диктора с телевидения.

— Кто вы и что вам надо? — апатично спросил я.

Какими бы ни были его намерения, но угрозы для меня они не представляли. Если бы хотел убить — убил сразу, не пускаясь в разговоры.

— Пусть мой облик и моё имя останутся для вас неизвестными, а намерения я готов изложить сию же секунду, — охотно ответил незнакомец.

— Говорите, я слушаю.

— Я пришёл, чтобы даровать вам свободу.

— Премного благодарен. Неожиданно, если честно.

— Не стоит благодарности.

— Как сказать. Осталось только понять, что вами движет.

— Мной движет долг. Я — одна из тех кукол, нити к коим находятся в руках Тайной канцелярии. Мы ягоды с одного поля, господин Елисеев. Только вы служите открыто, а мой удел вечно находиться в тени.

— Вы один из секретных агентов? — догадался я.

— Не уверен, что понимаю сущность сказанных вами слов. Я скорее один из тайных осведомителей. В мои обязанности входит выявление неблагонадёжных лиц, и некоторые меры по их устранению... если всё зашло чересчур далеко.

— Похвально, — кивнул я. — Судя по тому, как сюда проникли — вы знаете толк в этом ремесле. Тот солдатик... что стоял у дверей... он жив?

— От того, что я с ним сделал, ещё никто не умирал. Немного поболит голова к вечеру, а утром он снова будет полон сил. Обещаю. Впрочем, плетей ему не избежать.

— Прекрасно. Тогда не будем задерживаться и покинем эти гостеприимные палаты.

— Я должен оставить вас первым. Мне бы не хотелось, чтобы тайна моего инкогнито открылась.

— Договорились. Достаточно и того, что вы мне помогаете. Но всё же... хотелось бы попросить ещё об одной услуге напоследок.

— Готов выполнить всё, что в моих силах.

— Вы должны знать причину, по которой мы здесь. Убийство настоятеля марфинского монастыря. С него всё завертелось. Есть ли у вас какие-то сведения, которые могли бы пролить больше света на это убийство?

— Я не всеведущий.

— И, тем не менее... Вы здесь давно, знаете больше нас.

— Только маленький совет — не больше. На вашем месте я бы снова навестил место преступления...

— Прямо сейчас?

— А когда ещё? Утром вас начнут искать.

— Логично.

— Вам стоит заново посетить монастырь и потолковать с тем, кто остался за настоятеля.

— С келарем?

— Да. При некотором везении, сможете обнаружить нечто любопытное.

— Подробнее не можете сказать?

— Лучше бы вам самому во всём убедиться. Самое главное: на улице вас будет ждать осёдланная лошадь. Это мой скромный подарок. За сим я прощаюсь, — сказал незнакомец и исчез за дверями.

— Прощайте, коллега, — только и успел произнести я вслед.

Так, первое затруднение решено. Путь на волю открыт. Для успокоения совести затащил тело караульного в комнату (нечего валяться в коридоре!) и убедился, что он жив. Солдата просто оглушили. Ничего серьёзного, до свадьбы заживёт. Но причитающуюся порку заслужил: ворон на посту считать нечего. Ишь, со мной даже разговаривать не хотел, а таинственного незнакомца подпустил вплотную.

Замечательно, моя совесть чиста, все живы. Пора сваливать. По примеру агента Тайной канцелярии закутался в плащ, за неимением карнавальной маски отыскал в багаже широкополую шляпу. Не балаклава, но сойдёт.

Бодрым шагом покинул заведение. На первом этаже хоть шаром покати: слуги давно легли почивать. Входная дверь запиралась на обычный засов, сейчас он был откинут — очевидно, моим избавителем.

Вот она свобода! Чуток ворованная, но лучше такая, чем никакой!

На повестке дня основной вопрос: куда? В Петербург под крылышко Ушакова? А я ему такой нужен? То-то. Самому надобно всё расхлёбывать, самому.

Незнакомец не обманул, у коновязи стояла осёдланная лошадка самого мирного нрава. Неужто повывел воевода здешних конокрадов? Для большинства оставленная бесприсмотра лошадь, да ещё и полностью осёдланная — всё равно, что брошенный в центре мегаполиса роскошный 'мерин' с открытыми дверями и ключом зажигания в гнезде. Жаль, яблочка с собою нет, угостил бы, но кобыла и так беспрепятственно позволила мне оказаться в седле.

— Поехали, милая, — сказал я, трогая с места.

Ночь была холодной и звёздной, мне предстояла конная прогулка до монастыря. Каким образом там окажусь, как проникну внутрь, что буду говорить (келарь вполне мог знать о моём аресте — сплетни и слухи в маленьких городках распространяются моментально) — я пока понятия не имел и намеревался поступать в полном соответствии с заветами Наполеона. Главное ввязаться, а там видно будет.