10. Come On, Come On

— Кхм... — судя по выражению лица, Винсент не очень был рад такой перспективе.

— Иди-иди, — поторопил толстяк. — А мы тут пока с мальцом парой слов перекинемся.

— Кхм... — во второй раз неразборчиво кашлянул человек с косичкой и без особой торопливости шагнул к двери. Ватанабэ внимательно проследит за тем, как хозяин покинул комнату. Дождавшись, пока косичка исчезла из виду, он расслабленно потянулся.

— Странные у людей отношения, — зевая, толстяк прошелся обутыми ногами по татами.

— Э... — подал голос Учики. — А где Аксель-сан?

— В гараже спит в обнимку со своим мотоциклом, — ответил Сэм, облокотившись об обманчиво тонкую стенку. — Он не в первый раз сюда приезжает пьяный. Мони, Неа, то есть, — его жена.

Мужчина замолчал, и юноша не стал расспрашивать. Вот, значит, в чем дело. Эта красавица с экзотическим именем Неа Мони — супруга рыжеволосого Акселя. Но живет и разгуливает голышом в доме Винсента. Наверное, именно поэтому Аксель приехал сюда нетрезвым. И именно из-за Акселя им долго не открывали, решив, что это он ломится в дом. Не впервые.

Очень, очень неловко. Воспитание Отоко предписывало держаться подальше от личной сферы других семей. Ни в коем случае нельзя совать нос на чужую кухню, а уж становиться свидетелем конфликтов вовсе никак не возможно. Вот почему сейчас Учики чувствовал себя вдвойне неуютно. Он и стал невольным свидетелем событий, способствующих потере лица посторонними людьми, и попал в ужасно стыдную ситуацию с незнакомой женщиной. Только жесточайшим усилием воли не давал себе покраснеть несчастный юноша. Он и без того был неуклюж в социальном плане.

От Сэма не укрылось то, как напряглись стиснутые кулаки на коленях парнишки, успевшего усесться по японскому обычаю. Ватанабэ всегда забавляли подобные Отоко артефакты традиционной культуры. Забавляли и вызывали определенную симпатию. Однако Учики об этой симпатии не знал и, заметив легкую усмешку толстяка, внутренне смутился еще больше. Охваченный напряжением неловкости, молодой человек беззвучно замер, уподобившись комнатному растению.

Но Ватанабэ, похоже, не собирался забывать о существовании молодого спутника до возвращения хозяина. Праздно походив по комнате, он остановился в углу напротив напряженно застывшего Учики. Задумчиво завел руки за спину. Помолчал. Затем мужчина обернулся к юноше вполоборота, положив одну ладонь на квадрат фальшивого полотна седзи.

— Однако пора бы и поговорить, — произнес Сэм, поглаживая стену. — Ты помнишь, что я сказал тебе по дороге?

Встрепенувшийся Отоко сглотнул и покивал лохматой головой.

— О том, что в боевую группу был выбран только я.

— Ага, — черные стекла очков смотрели прямо на него. — Задумался, почему?

— Да... — ежась от холодной пустоты спрятанных глаз, отвечал Учики. — Но так и не понял, Ватанабэ-сан.

— Ну еще бы, — могучая рука круговыми движениями оглаживала светлую стенную панель. — Ты ведь не в курсе того, по каким критериям вас распределяют в группы. Не буду долго рассказывать и ходить вокруг да около. Наследников, которых учат применять силы в бою, во всем мире очень мало. И мало их потому, что они сильны. Сила всегда пугает. Особенно такая, как та, что есть у вас. Из любого Наследника при желании может выйти отменная машина смерти. Только вот неизвестно, чьей смерти. Поэтому ребятишки, сидящие в больших креслах высоко наверху, редко когда разрешают делать из Наследников боевых оперативников. Всего таких, по-моему, человек десять. Вот почему в академии "Эклипс" ни в этом году, ни в обозримом будущем не планировалось создавать полноценную группу боевой подготовки. То есть, в живые генераторы иди, в подопытные иди, а вот научиться драться — не моги.

Густые черные брови взлетели над очками, складываясь ироничным домиком.

— Это все, в принципе, понятно и даже оправдано. В конце концов, я бы тоже не хотел, чтобы где-то рядом бегала свора убийц-терминаторов. Только вот думать об этом надо было до того, как вокруг принялись бегать почти такие же, только чужие. Сам знаешь, какой веселый спектакль устроили нам в театральном центре. Все здорово перепугались. Поэтому теперь боевая группа все же будет создана. Но состоять будет только из тебя.

Слушая Сэма, Учики начинал понимать.

— То есть, вы хотите сказать, что...

— Что для тебя было сделано исключение после всего случившегося. Ситуация меняется, игра, в которую мы все играем, меняется. Ты, мой юный друг, становишься одной из фигур на большой шахматной доске. Я знал, что так будет, еще в тот вечер. Но что ты сам попросишь — даже не догадывался. На твоем месте мог бы оказаться любой другой Наследник, терроризм избирателен только на словах, но не в жизни. Но попал в эпицентр именно ты, и именно тебя сочли пригодным для боевого обучения.

В голове щелкнуло.

— Но, Ватанабэ-сан... Ведь там был не только я. А как же... как же Эрика-сан? Она ведь тоже хотела в...

— Про Эрику даже не заикайся, — скользящая по стене ладонь замерла, и весь силуэт толстяка вдруг показался неожиданно зловещим. — Дело, в которое ты вляпался, слишком серьезно, чтобы приплетать сюда девичью блажь. Эрика никогда не станет боевым Наследником. Ни-ког-да.

Голос Сэма звучал тяжело и почти угрожающе. Что-то такое задело в нем упоминание Эрики и ее увлечения дракой. Подняв руку к лицу, Ватанабэ снял очки и положил их в карман пиджака. Карие глаза посмотрели на Отоко.

— Ты вообще понимаешь, что тебе предстоит? Умение сражаться, способность разрушать и убивать — это не модная деталь имиджа. Тебе предстоит изменить тело и разум, чтобы научиться обнулять частичку мира вокруг себя. Что бы там ни болтали крутые на словах и сдувающиеся на деле придурки, становление самостоятельной боевой единицей возможно только благодаря свободе воли. Ты сам должен захотеть ударить, выстрелить, взорвать, убить. И никакая манипуляция сознанием не изменит твоей готовности. А определяет твою волю цель. Для того чтобы стать оружием, сперва нужно стать человеком. Иначе не станешь ни тем, ни другим. Выбравший путь войны ради собственного удовольствия способен убивать только слабых и беспомощных, он бежит от того, кто вступает на тот же путь ради чего-то большего. Он — бракованное оружие, чья воля ограничивается животным атавизмом жестокости. Из таких выходят отличные каратели и бандиты. Но воином подобной твари не стать никогда. Вот почему я спрошу тебя сейчас, всего один раз: зачем ты попросил меня?

Покоившаяся на фальшивой стенке ладонь вдруг надавила на один из квадратов, расчертивших белоснежную гладь. Раздался тихий щелчок, и кусок седзи медленно пополз в сторону, обнажая широкое длинное углубление. Там, подсвеченные крохотной лампой, покоились клинки. Закрепленные на весу, грозные лезвия являли собой образцы той смертоносной грации, что рождает лишь человеческий разум. Ничто в естественной природе не могло похвастаться таким сочетанием эстетической красы и практичного удобства. Одно только холодное оружие смогло ворваться в искусство, оставаясь инструментом. В тайнике японской комнаты собрались лучшие представители оружейных шедевров. Рука Ватанабэ прошла мимо внушительного шотландского палаша, миновала превосходную копию римского гладиуса, скользнула по кельтской спате. Широкая ладонь сомкнулась на длинной изогнутой рукояти японской катаны.

— Вот эта штука подойдет, — Сэм развернулся, и утягиваемый властной рукой меч снялся с крепления. — Смотри сюда.

Толстяк шагнул к юноше, и панель у него за спиной встала на место, скрыв музейную полку с орудиями разных веков и культур. Катана в простых деревянных ножнах смотрела спрятанным лезвием в пол. Большим пальцем Сэм самую малость, на волосок, приподнял рукоять. Как будто любопытный глаз подглядывающего показался из укрытия край меча.

— Ты, мой маленький японский друг, можешь стать смертоносным, как ваше национальное оружие. Ну, в худшем случае, как винтовка системы "Арисака". Однако сначала ответь на вопрос: а зачем?

Вот теперь Учики затрясло по-настоящему. Вопрос ударил по самому больному месту. Все потому, что юноша так до конца и не понял, почему той ноябрьской ночью остановил уходившего Ватанабэ и попросил помочь ему попасть в боевую группу. Слова будто сами сорвались тогда с языка. Словно тот, другой, говоривший с ним во время видений и на пороге смерти, заставил Отоко их произнести. Чужак в его голове пробудил расстрелянное тело ото сна, он же направил руку, убившую бежавшего террориста и освободившую Эрику. Он толкал в спину во время погони за похитителем Инори. Возможно, это чужак хотел научиться убивать лучше? Сломать шею взрослого опытного мужчины одним ударом — не шутка, но в битвах, о которых нашептывала темнота, требовалось уметь больше.

Или нет? Или это он сам, Учики Отоко, семнадцати лет от роду, захотел научиться сражаться? Захотел в тот самый миг, когда тонкая фигурка воображаемой Кимико исчезала в белоснежной пустоте? Исчезала, окутанная черной паутиной чьей-то неведомой злой воли.

А может быть, разгадка лежала совсем в другом чувстве? Том непонятном чувстве жалости и... несогласия? Того самого несогласия, что ворвалось в душу со словами Эрики Андерсен о нежелании умирать. Она хотела стать такой же, как отец. Она хотела стать сильной. Она была лучше, чем он, потому что стремилась научиться защитить себя. Но это было неправильно. Женщине не должно исполнять роль защитника, пока в мире есть мужчины. Учики не мог до конца понять, почему, но все его существо восставало против образа сражающейся Эрики. А ведь они были знакомы всего ничего.

Так зачем же уму нужно учиться сражаться, учиться убивать? В чем причина? Почему он послушно пошел за Ватанабэ в холодное утро и сидит сейчас здесь, позабыв о голой женщине и ее мужчине за стеной? Почему? Зачем?

И в этот самый миг, в миг, когда растерянность начинает пугать, он вспомнил.

Мать, съежившуюся в уголке и испуганно смотрящую на него из-под рук, которыми заслонялась от отца.

Отца, пьяно качавшегося и силящегося устоять, пока замахивался для удара.

Утробные шлепки, которыми заканчивалось так много вечеров.

Гулкую боль в голове после оплеух, которые Кинпати Отоко отвешивал маленькому сыну, не скупясь.

И самое главное — то, как отдался в костяшках удар, пришедшийся родителю прямиком промеж глаз. Как пьяная скотина повалилась на задницу, запрокинув окосевшее мурло, служившее ей лицом. И как навсегда прекратился гнусавый вопль, с которым это существо избивало родню.

Учики учился карате с единственной целью — защитить мать от отца. И у него получилось. Получив от собственного ребенка на орехи, пьянчуга навсегда притих и даже немного выправился. Он сумел уберечь изувеченную уже мать от участи сгинуть под градом издевательств. А потом его самого забрали у нее.

Судорожно стиснутые кулаки, покоившиеся на коленях юноши, разжались. Доселе смотревший в пол, на начищенные до блеска ботинки Ватанабэ, Учики поднял взгляд.

— Я... — он помялся, проталкивая наружу не желавшие идти слова. — Я хочу защищать.

— Кого? — Ватанабэ спросил, не теряя времени, словно только и ждал такого ответа.

— Людей... — Отоко изо всех сил старался развязать язык. — Людей, которых я... мог бы защитить. Которым нужна помощь. Тем, кто мне... дорог, наверное.

— А конкретнее? — Сэм был неумолим.

— Людей, таких, как моя мама. И других. Таких, как мои друзья. Я тоже не хочу, чтобы дралась Эрика-сан. И я... я хочу защитить Инори... Инори-сан.

— Почему именно ее?

Ватанабэ возвышался над ним темной горой, с которой гремел глас божий. И Учики отвечал, не таясь, не лукавя. Вот только смелости и сил на это требовалось неимоверно много. Говорить о том, в чем даже себе не всегда признаешься...

Сидеть он больше не мог. Подобрав ноги и поднимаясь, Отоко ощутил, как ворочается в груди комок неуверенности. Распрямляя спину, юноша встретился взглядом с карими глазами толстяка. И понял, что тому уже известен ответ. Но, все же, выдохнув, произнес, замерев почти по стойке смирно:

— Потому что я... люблю ее.

Лицо Ватанабэ не изменилось, словно было нарисованной личиной маски. Мужчина продолжал смотреть мальчику прямо в глаза. А рука его тем временем легла на деревянную рукоять меча.

Легкий присвист рассекаемого воздуха чуть заметно пощекотал Учики уши. Перед глазами мелькнула серо-стальная тень. А следом что-то черное упало сверху, коснувшись носа. Машинально дернувшись заслониться, Отоко понял, что лоб, обычно закрываемый челкой, сейчас открыт. Он скосил взгляд себе под ноги. Рассыпавшиеся волосы оседали на обуви и чистых татами.

— Не моргнул, — медленно, почти нараспев, произнес Сэм. Катана в его руке, прислоненная к боку, аккуратно прошлась рукоятью вверх, а затем медленно опустилась вниз, обратно в подставленные ножны. — Есть в тебе боевой дух, хе-хе.

— Это вы... зачем? — чувствуя, как вновь безбожно завязывается узлом язык, спросил ошалевший Учики.

— Да так, — Сэм криво ухмыльнулся. — Мелкое хулиганство.

Он вдруг резко протянул ножны с мечом стоявшему напротив юноше, и тот едва успел взяться за деревянную рукоять прежде, чем та пребольно стукнула его в диафрагму. Отдав, таким образом, оружие в руки Отоко, Ватанабэ подвигал бровями и вновь нацепил на нос солнечные очки.

— Итак, теперь, когда мы закончили с пафосными сценами, давай уже начинать тебя препари... в смысле, знакомить с тренером. Заниматься вы будете, в основном, здесь, вся нужная аппаратура и снаряжение в доме имеются. В академии тебя будут пытать медики. О подробностях никому не распространяйся, особенно Эрике — покарает страшно. С собой лучше всего бери чего-нибудь поесть и полотенце. Винсент — наш лучший специалист по боевым Наследникам, большинство их как раз он и выдрессировал. Он тебе понравится, если только мы его сейчас вытащим оттуда...

И, развернувшись к злополучной двери в спальню, толстяк во весь свой громовой голос позвал:

— Винни! Хватит уже сидеть наедине с прелестями Мони, тебя тут ждет молодой и перспективный!

— Да иду я, иду! — раздался в ответ напряженный и какой-то надсаженный голос Винсента.

Ватанабэ хмыкнул и сунул руки в карманы. Он снова стоял вполоборота к юноше, неловко державшему изящный в своей простоте меч, и скучающе барабанил пальцами по фальшивой стене. А Учики, смущенный до крайности, ждал, когда же начнется его путь к тому, чтобы стать оружием. Но прежде — к тому, чтобы стать человеком.

Так все и началось. С того самого дня, Винсент, представленный позже по форме, натаскивал Учики физически, готовя к настоящим тренировкам. Делал он это методично и беспощадно. И эффективно — приползавший домой без сил после каждого занятия юноша вскоре обнаружил, что понемногу начинает привыкать. Вместе с тем натруженные руки, ноги, пресс, спина и прочие поддающиеся усилению части тела буквально на глазах становились тверже и крепче, наливаясь силой. Винсент доброжелательно, но строго переделывал то, что было сотворено школой карате, под свои нужды. Вскоре, как он обещал, Отоко предстояло начать учиться физическому воздействию. Пока же, дабы не терять времени зря, обладатель косички водил его в рощицу за домом, где учил стрелять из пистолета, правильно прицеливаться, правильно держать оружие.