10. Come On, Come On

Come On, Come On

"Учитель не открывает истины, он — проводник истины, которую каждый ученик должен открыть для себя сам".

Брюс Ли

За окном ласково скользили тени деревьев, на краткий миг заслонявших садившееся солнце. Несмотря на катившийся к концу декабрь, светило по-прежнему заливало пасторальные пейзажи теплым оранжевым светом. Вдоль рельсов тянулись аккуратные даже зимой луга и поля, иногда змеилась серой полосой дорога, и стояли вокруг кукольные провинциальные домики. Сложно было поверить в то, что всего в часе езды от всего этого умилительного уюта раскинулся мегаполис, столица Европы, главный город мира. Однако пригородная электричка сейчас стремилась именно туда, в Меркури.

Учики Отоко чувствовал, как по щеке ползет солнечный зайчик. Теплое пятнышко света, рожденное засыпавшим солнцем и стеклом окна, так и норовило переползти повыше и начать слепить глаза. Юноша, стройный азиат лет семнадцати, лишь устало двигал головой, скользя затылком по спинке сиденья и удаляясь от наглого светляка. Даже это мелкое изменение позы давалось с трудом, вызывая в натруженном теле слышные только мозгу стоны. Молодой человек имел вид крайне растрепанный и даже помятый. Его руки безвольно лежали на подлокотниках, ноги были почти развязно вытянуты и упирались в переднее сиденье. Густые черные волосы юного пассажира спутанностью и торчащими в разные стороны пучками напоминали варварски разоренное птичье гнездо. Ворот темно-синей куртки был расстегнут. Весь облик Отоко говорил о том, что он очень устал.

Утомлению были веские причины. Вот уже больше месяца недавно переехавший из Японии в Европу молодой человек проходил курс ежедневных тренировок в спецклассе академии "Эклипс". Спецкласс состоял из одного-единственного ученика и направленностью своей имел боевую подготовку. В будущем предстояло изучить разнообразные способы ведения боя голыми руками, подручными предметами, холодным и огнестрельным оружием. Не самая обычная специализация для учебного заведения, не имевшего официального статуса воинского. Но в академии, создание которой контролировалось напрямую с площади Креста, где расположилась штаб-квартира самой загадочной из спецслужб, имевшей красивое поэтическое название "Croix du Monde", или просто "CDM", имели место быть и не такие необычности. Хотя бы потому, что основан "Эклипс" был для содержания и обучения Наследников, людей, наделенных силами, которые церковь тайно назначила божественными. Они были сильнее, быстрее, выносливее простых смертных, их тела генерировали огромное количество энергии, которую хозяева "Эклипса" и "CDM" сумели обратить во благо людям. По крайней мере, тем людям, что признали над собой правильных повелителей. К числу Наследников принадлежал и Учики, потому-то он и попал в Меркури из Токио, вырванный из привычной жизни жестко и бесцеремонно. Вырванный тем самым человеком, что помог ему стать единственным из учеников академии, записанным на специальный курс боевой подготовки.

Пока что, правда, никаких особенных прогрессов в плане приобщения к секретам сворачивания шей и отрывания голов не наблюдалась. Первый месяц прошел под знаком физической подготовки. Тренер заявил, что, прежде всего, его новому подопечному потребуется подтянуть мышцы до нужного уровня. И принялся усердно помогать Учики в этом деле. Подтянутое тело после каждого дня занятий нагло отказывалось внятно слушаться. Но юноша не роптал. Он понял, что досадовать из-за сильных нагрузок — просто глупо. Понял в тот самый день в начале ноября, когда впервые пришел на занятия.

Закрывая глаза и прячась от назойливого солнечного зайчика, Учики вдруг очень ясно представил тот день. Он был совсем не похож на сегодняшний.

Рано утром дверь их блока в общежитии на три комнаты затрещала под напором большого и тяжелого тела. Сэм Ватанабэ бесцеремонно вломился в обиталище юных студентов и школьников. Огромный кулак принялся настойчиво отбивать на двери комнаты 108В какую-то бодрую песенку. Назойливый шум за шиворот выволок Учики из вязкого и гулкого сна, заставив болезненно морщиться. Пока молодой японец выпутывался из одеяла, его сосед, худощавый и вечно молчаливый европеец Макинтайр по прозвищу Маки, успел подхватить с тумбочки свои аккуратные круглые очки и бесшумно добраться до запертой двери. Замок тихонько щелкнул, и внушительная фигура тут же шагнула через порог.

— Здорово, Макинтайр, — поприветствовал Маки высокий толстый мужчина в черном костюме с красным галстуком. Негодяйская эспаньолка придавала раннему гостю слегка разбойничий вид, черные солнцезащитные очки скрывали глаза.

— Здравствуйте, — невозмутимо ответил молодой человек ровным голосом. — Вы за соседом?

— За ним, — кивнул Сэм, крутя головой и оглядывая их скромное жилище.

— Следовало бы предупредить, — Маки поправил очки на переносице. — Спросонья он будет мало вменяем.

— Ничего, — Ватанабэ скопировал жест юноши, безо всякой нужды шевельнув собственные очки. — Зато как следует поиздеваюсь.

— Создается впечатление, — сказал Маки. — Что вы тайно замыслили посмотреть на обнаженные подростковые тела.

И облаченный в одни лишь трусы молодой человек зашагал обратно к кровати.

— Уж больно ты тощий на мой вкус, — фыркнул Ватанабэ и, опережая Макинтайра, защелкал пальцами перед носом у Отоко, пытавшегося проморгаться.

— Ватанабэ-сан... — осоловелым голосом проговорил юноша. — Вы чего?..

— Собирайся, — громыхнул толстяк. — Тебя зачислили.

— Зачислили?! — по мозгам словно прошлись влажной губкой, прочищая извилины и стряхивая сонную пыль. Путаясь в одеяле ногами, Учики поднялся и, приветственно промычав нечто невразумительное улегшемуся и повернувшемуся спиной Маки, побрел в ванную комнату. Ватанабэ следом за ним выскользнул из комнаты.

Стоя под барабанящими по макушке струями воды, Учики взволнованно размышлял просыпавшимся мозгом над словами Сэма. Зачислили... Неделю назад, в ночь после пережитого ужаса, он попросил толстяка помочь. Попросил посодействовать с зачислением его на специальное направление. Вскоре всех Наследников "Эклипса" школьного возраста помимо обычных и не очень предметов должны были начать обучать обращению со своими силами. Силами, о которых Учики толком ничего не знал и ориентировался исключительно на довольно туманные объяснения все того же Ватанабэ. Вот теперь, похоже, и предстояло разобраться. Причем не просто разобраться и научиться владеть тем невиданным, то притаилось внутри, а постичь науку сражаться. Ибо Учики попросил Ватанабэ помочь ему попасть в боевую группу.

Когда, вытершись насухо, юноша вышел из ванной, монументальный Ватанабэ прямо в прихожей выдал ему одежду — футболку и школьные брюки с курткой. Слегка ошеломленный подобным сервисом, Учики хотел было что-то замычать, но толстяк почти сурово прервал его:

— Одевайся, одевайся. Пускай сосед дрыхнет.

— С-спасибо, — чувствуя себя крайне неловко, Отоко натягивал облачение. — Ватанабэ-сан, спасибо вам за то, что помогли...

— Да фигня, — странным тоном отозвался толстяк. — Дело нехитрое.

Закончив с одеждой, Отоко накинул куртку, ибо начало холодать, и следовало утеплиться. Затем прошел к обуви. Ее он каждый вечер заботливо чистил и сушил, поэтому новые, еще до конца не разношенные кроссовки, встретили ноги теплом и уютом.

— Я готов, — обернулся он к Ватанабэ. Тот оторвался от стены, к которой прислонился в ожидании, и приглашающе махнул рукой на ходу.

Покинув здание общежития, мужчина, несмотря на пронизывающий ледяной ветер, не надевший ничего поверх пиджака, и поднявший воротник серой куртки юноша зашагали в сторону автодороги. К удивлению Отоко, Сэм прибыл не на машине. Толстяк увлек его за собой по тротуару, и, пока они шагали, вдыхая холодный воздух, объяснил:

— Пользуйся общественным транспортом. Это крайне полезное упражнение для ума и тела, хотя ни разу не очевидно. К тому же, добираться до места тебе всегда придется именно общественным транспортом.

— Эм... — Отоко передернул плечами на ходу. — Ватанабэ-сан, а разве я буду учиться не в самой академии?

— Конечно, нет, — переходя дорогу, Сэм мельком глянул в небо. Серая пелена облаков смотрелась уныло и делала совершенно неуместными его солнечные очки. Снимать их, однако, мужчина и не думал. — Академия — совсем не место для того, что с тобой будет твориться. Там ты будешь лишь проходить медосмотры. Сами упражнения проводятся за городом.

— Вот как... — Учики помялся. — А сколько всего человек в группе?

— А нисколько, — Ватанабэ завернул за угол ближайшего дома и вышел на соседнюю улицу, увлекая молодого человека за собой. — Ты один.

— Как один? — от неожиданности Отоко едва не остановился и невольно замедлил шаг.

— Так и один, — Сэм не обернулся. — Из твоих ровесников только ты был зачислен на курс боевой подготовки Наследников.

— Но... почему?

— Потом расскажу, — Сэм, наконец, обернулся и указал Учики на автобусную остановку. — Нам сюда.

Больше они не разговаривали до самого вокзала. Сев в автобус, шедший кратчайшим маршрутом, мужчина и мальчик добрались до опрятного небольшого вокзала. Двухэтажное застекленное здание приветливо распахнуло двери. На кассе выяснилось, что и у Сэма, и у Учики есть льгота бесплатного проезда. Вскоре подошла нужная электричка. Велев запомнить рейс и расписание, Ватанабэ усадил Учики в один из средних вагонов. Сегодня толстяк был на редкость неразговорчив. Сидя на соседнем сиденье, он только постукивал пальцами себе по колену и не обращал, казалось, никакого внимания на молодого человека, которого вез неизвестно куда. Отоко же из природной стеснительности и неразговорчивости вопросами спутнику не докучал.

Выехав из города, поезд понесся мимо пожухлых, но даже в таком виде приятных глазу пейзажей европейской провинции. Когда-то давно эти земли топтали кровожадные германские племена, позднее эволюционировавшие в людей, называвших себя высококультурными, травивших, резавших и убивавших друг друга почище предков-варваров. Затем безжалостное время, а вместе с ним и кнут власти, и эволюция культуры, и индивидуальный интерес заставили европейцев превратить свой край в игрушечный садик. Учики помнил, как выглядела японская периферия в пяти минутах езды от какого-нибудь Токио. Нечто похожее, конечно, присутствовало. Но все-таки в лугах Европы ощущалась какая-то неестественность в сравнении с рисовыми полями.

Пока он разглядывал картины за окном, Ватанабэ изображал Сфинкса и оставался неподвижен. Но, стоило лишь поезду замедлить ход у нужной станции, как толстяк проворно поднялся и велел следовать за собой.

Сэм первым вышел на крохотный перрон и одернул полы пиджака. Идущий следом Учики огляделся. Вокруг было пусто. За рядами рельсов виднелся жиденький лесок, у ступеней, ведущих вниз, начиналась бетонированная дорожка. Справа от этой дорожки тянулись ряды крохотных одноцветных домиков, и начинался то ли маленький городок, то ли большая деревня. А слева от бетона змеилась узкая полоска гравия, поднимавшаяся вверх по невысокому холму в отдалении. Верхушку холма кто-то плотно засадил деревьями, чьи почти полностью облетевшие кроны даже сейчас казались густыми зарослями. Вот к этим зарослям и направили стопы Сэм с Учики.

Как выяснилось, облетевшими деревьями удачно замаскировался дом. Широкое двухэтажное строение с широкими окнами было выкрашено в темно-зеленый цвет и приютилось в глубине густой рощицы. Вокруг дома имелась старательно вырубленная и большей частью засаженная травой полянка, служившая, очевидно, двором. Забора не наблюдалось. Сбоку от основного здания виднелась пристройка гаража, от которой шла узкая дорожка, соединявшаяся с темной лентой, что привела Сэма и Учики на верхушку холма. Под затянутым серой пеленой облаков небом дом казался несколько мрачным, но, тем не менее, Отоко сразу ощутил всю его основательность и какую-то неочевидную крепость. И впрямь — жилище, пусть и лишенное ограды, смотрелось приятно из-за своей плотности и внешней надежности. Деревянные стены были явно чем-то укреплены, юноша готов был руку дать на отсечение. Все здание столь органично вписалось в рощу, что трудно было представить местный пейзаж без него. Учики никак не мог понять, почему у него создалось подобное впечатление. Но вот такая вот ему открылась лесная избушка.

Сэм прямиком направился к широкому крыльцу, сойдя с оборвавшейся дороги на утоптанную землю перед домом. Взойдя по ступенькам, мужчина поднес к широкой двери без глазка руку и принялся громко стучать. Деревянное уханье, рождаемое соприкосновением дюжего кулака с дверной панелью, звучало на всю поляну. Учики нервно оглянулся, однако в округе не наблюдалось ни единой живой души. Дверь жалобно стонала, пока Ватанабэ беспощадно терзал ее, но изнутри никто не отзывался. Утренний воздух, чувствуя приближение полудня, теплел. В Отоко пробудилось любопытство. Молодой человек шагнул в сторону от крылечка и попробовал разглядеть что-нибудь сбоку от гаража. Вытоптанная трава вела на другую сторону двора. Почему-то выглядело здесь все очень по-домашнему. Учики понятия не имел, откуда в нем подобные ассоциации, но вид приземистого гаражного строеньица и редких прибитых к земле травинок заставлял разливаться внутри что-то теплое и неосязаемое. Как здорово было бы жить в таком вот доме. Тишина, никого вокруг, природа, отделенная от тебя лишь крепкими стенами и десятком метров пустого пространства... Отоко всегда любил уединение, но здесь оно становилось не просто приятным. Оно становилось прекрасным. Наверняка весной и летом, когда возрождается зелень, холм превращается в шелестящее зеленое море, в котором плаваешь каждую секунду пребывания здесь. И отдыхает душа. Никакой город, никакие наслаждения урбанистической жизни не заменят крохотного счастья выйти из дома утром и почувствовать прикосновение мира. Ни одна стиснутая бетоном улица не может стать такой.

Учики глубоко вдохнул сыроватый воздух. Пахло древесной корой и чем-то пряным. Вкусный был запах. Только вот к нему примешивалось нечто постороннее. Что-то, чего быть не должно. Запах искусственного. Удивляясь сам себе, Отоко унюхал за углом гаража разогретый металл. Чуждый здесь металл. Не успел юноша задаться вопросом, как, собственно, он мог бы распознать носом нечто железное, как из-за угла вышел человек.

— Они будут молчать, — сказал Аксель. Тот самый мимолетный знакомый, что когда-то вез Учики и Инори на встречу с Сэмом, а в итоге устроил побег от вооруженной банды. Среднего роста мужчина лет тридцати с длинными рыжими волосами до плеч, отливавшими медью. Облачен Аксель был в джинсы темно-синего цвета и такую же куртку, плотно застегнутую на все пуговицы. Роскошная грива разметалась по плечам, клиновидный подбородок, которым заканчивалось гладко выбритое лицо, сейчас оказался выставлен вперед в агрессивной гримасе. — Они уже давно-о-о не отзываются.

Красноголовый мужчина нетвердо шагнул навстречу юноше, и заметивший эту нетвердость Учики сразу догадался: Аксель пьян. Разглядев алкогольную муть, затянувшую серые глаза, он лишь убедился в правильности сделанного вывода. Мужчина же вразвалочку приблизился к молодому человеку и развязно хлопнул его по плечу.

— Здорово, — сказал он и качнулся вперед. Учики обдало таким мощным перегаром, что он и сам чуть не захмелел. — Вы чего тут делаете?

— Ага, — прогудело за спиной. Оглянувшийся Отоко увидел сошедшего с крыльца Ватанабэ, остановившегося в паре шагов. Засунув руки в карманы брюк, толстяк сквозь стекла очков разглядывал Акселя. — Откуда ты взялся, Красная шапочка?

— Я приш-шел к жене, — слегка заплетаясь, ответил красноголовый и снова качнулся, едва не завалившись на спину. — А ты чего т-тут?

— Аксель, — густым басом надавил Ватанабэ. — Ты опять?

— Не оп-пять, а снова, — строптиво сморщился Аксель. — Хочу — и хожу!

— Ну зачем, а? — обойдя Учики, Сэм встал сбоку от пьяного.

— Затем, — непримиримо тряхнул гривой Аксель и, задрав лицо вверх, внезапно огласил окрестности громким криком: — Неа!!!

Казалось, от непонятного возгласа в доме дрогнули стекла. Однако эхо оседало в отдалении, а ответа все не было. Продолжающий глядеть в небо Аксель вдохнул и, похоже, собрался повторить. Но Ватанабэ не слишком пришлась по душе эта перспектива. Ловко метнувшись вперед, проворный толстяк ухватил пьяного за плечи и почти уронил наземь. Встрепенувшийся Аксель собрался было брыкаться, но, запутавшись в ногах, только обвис у Сэма на руках. Крепче ухватившись, Ватанабэ вздернул его вверх.

— Как дурак, честное слово... — проворчал он.

Учики, слегка испуганно отступивший назад, услышал негромкий щелчок сбоку. Входная дверь открывалась.

— И незачем так орать.

На крыльцо вышел мужчина. Примерно ровесник Сэма с Акселем. Высокий, широкоплечий, в накинутой на голое тело расстегнутой серой куртке с капюшоном. Облаченный в черные шорты-капри, открывавшие мускулистые ноги ниже колен, и старенькие кроссовки. Наряд был, безусловно, странноватый, особенно для столь прохладного осеннего утра, однако не он бросился юноше в глаза. Куда более занятной на первый взгляд показалась прическа незнакомца — длинная косичка пшенично-белых волос, которую мужчина поправил, спускаясь по ступенькам. В общем, выглядело новое действующее лицо весьма и весьма неформально. Выламывались из образа только небольшие очки без дужки, сидящие у мужчины на носу. Они придавали широкому лицу европейца утонченность, странно сочетавшуюся с тяжелыми густыми бровями и мощным подбородком.

— Винсент, — сдавив медвежьей хваткой дернувшегося Акселя, Ватанабэ повернулся к незнакомцу. — Чего ж ты ему морду не набьешь?

— Да набивал уже, — мужчина ступил на землю и повел плечами, словно поежившись от холода. — Три раза. Все равно приходит.

— Как дети малые... — снова заворчал Сэм.

Аксель изо всех сил рвался встать ровно, однако расползающиеся в траве ноги никак не желали поддержать его в этом начинании. Он безбожно шатался и крутился на руках у Ватанабэ, цепляясь то за его галстук, то за лацканы пиджака. Однако вид вышедшего из дома хозяина придал красноголовому сил, и Аксель, свирепо зарычав, выпрямился.

— У-у-у... — он угрожающе качнулся в сторону белокурого Винсента, однако лапища Ватанабэ вновь пригвоздила бедолагу к месту.

— Цыц! — рявкнул Сэм и легонько погладил Акселя по макушке. В результате поглаживания красноголовый пьяница почему-то окончательно обмяк и, икнув, принялся валиться наземь. Ватанабэ оперативно удержал бездыханное тело. Винсент молниеносно подскочил ближе и ловко взялся за разъехавшиеся ноги. Вдвоем с Ватанабэ они подхватили бесчувственного Акселя и, не сговариваясь, потащили к гаражу.

— Кушеточка на месте? — деловито спросил Сэм.

— Ага, — ответил Винсент и, не оборачиваясь, окликнул Учики. — Парень, ты пока в дом зайди, мы быстро.

Смотревший сумасшедшими глазами на творившееся в двух шагах непотребство, Отоко только и смог, что неуверенно кивнуть и шагнуть к ступеням. Пока двое взрослых тащили третьего в неизвестность, юноша приоткрыл входную дверь и юркнул в дом.

Первое помещение оказалось прихожей, или, говоря честнее, сенями. Здесь виднелись разнообразные предметы, без которых не обойдешься в самостоятельном житье. В основном все было упаковано в ящики и тумбы, которых насчитывалось с полдюжины. Но были и неаккуратности вроде чуть размотавшегося коврика, приткнутого в угол прямо под вешалкой с десятком курток. Единственное небольшое оконце, вырезанное в стене под самым потолком, освещало помещение весьма скудно.

Считая невежливым глазеть по сторонам в жилище малознакомого человека, Отоко поспешно прошел к следующей двери. Там уже оказалась полноценная прихожая, с ковриком, о который юноша не замедлил вытереть ноги, вешалкой для одежды гостей и предусмотрительно поставленными поблизости тапочками. Учики разулся и втиснул ноги в мягкую домашнюю обувку. Вжикнул молнией куртки, снял и повесил ее на вешалку и остался в одной лишь школьной форме. После чего огляделся. Из комнаты в остальные помещения вели три двери. Одна из них, белоснежная до ослепительности, явно вела в туалет, а юноша вовсе не ощущал гигиенических позывов. Другая, какая-то пухлая бесцветной обшивкой, казалась подозрительной. Такие двери обычно ведут в подсобки или иные хозяйственные помещения. Наверняка в той стороне расположилось что-нибудь сельскохозяйственно-загородное. А вот третья дверь, тонкая, снабженная резной ручкой и маняще приоткрытая, так и напрашивалась быть избранной для дальнейшего путешествия. И Учики подался искушению. Нет, он, конечно, был крайне неуверен в себе, без спросу шляясь по чужому жилищу. Если бы события последних месяцев не выбили почву из-под ног, Отоко и не подумал бы зайти дальше сеней. Однако после всего, что успело с ним случиться, юноша значительно растерял свои стеснительные привычки. Вот он и зашел в жилые помещения. А зайдя, остолбенел.

Комната, в которую он попал, была выполнена в стиле традиционного японского жилища. Само по себе это не являлось чем-то из ряда вон выходящим, однако ожидать такого в доме, излучавшем вполне европейскую надежность, Учики вряд ли мог. Мебель почти отсутствовала, за исключением низенького чайного столика, больше похожего на доску, пол покрывали циновки-татами. Стены, снаружи плотные и прочные на вид, здесь оказались замаскированы под старинные седзи и даже, казалось, пропускали слабый рассеянный свет, явно шедший из окон. Стоило Учики ступить на татами, как его по непонятным причинам замутило. Несильно, но оттого не менее загадочно. Отоко никогда не обращал особого внимания на элементы традиционного стиля своей родины. Наверное, на него просто так подействовала неожиданная смена обстановки.

Сбоку от входа выделялась подвижная перегородка, ведущая куда-то еще. Смущенный юноша поспешно отодвинул легкую дверь, оказавшуюся металлической, и зашел в соседнее помещение. И снова обстановка сменилась до контраста. К японской комнате примыкала вполне себе универсальная спальня, только очень темная. Точнее, не темная, а исполненная в столь мягких тонах, что по углам недоставало света. Спокойный цвет обоев, занавешенное окно в дальней стене, мягкий ковер в тон стенам и большая кровать составляли на редкость уютную композицию. Кровать, даже на вид мягкая и удобная, была не заправлена. Похоже, хозяин, этот Винсент, недавно встал.

Только почему одеяло откинуто с двух сторон?

Мысль все еще пробивалась вперед по лабиринту мозговых извилин молодого человека, а неприметная дверь напротив окна уже открывалась. Учики машинально повернул голову в направлении новых звуков.

Всю свою жизнь, до самого конца, Учики Отоко в моменты либо жгучего стыда, либо особого размягчения души, вспоминал те несколько секунд, что так медленно тянулись сейчас. Ибо прямо навстречу смущенному и растерянному японцу семнадцати лет вышла полностью обнаженная молодая женщина. Такие мгновения, как ни крути, не забываются. К тому же, женщина была хороша собой. Подняв руки и вытирая голову полотенцем, она открылась для рассмотрения наилучшим образом. Довольно высокая, статная, с превосходной подтянутой фигурой спортсменки, без грамма лишнего жира на бедрах... Кожа ее, чуть загорелая, поблескивала капельками воды. Незнакомка вышла из душа. Вот женские руки, изящные, но в то же время крепкие, и этим еще более притягательные, начали опускаться с мокрым полотенцем. В это же время сорвавшиеся с цепи глаза Учики бесстыже поднимались выше, от скульптурной резьбы бедер, едва миновав запретный треугольник, по плоскому животу вверх, снова вверх. В тот самый миг, когда обретший самостоятельность взгляд уже собирался упереться в две манящие сякого мужчину полусферы, опущенное полотенце избавило обоих от такого позора. Однако... Однако теперь уже на Учики смотрели внимательные васильковые глаза, лисьи, чуть раскосые, выражавшие крайнюю степень изумления.

— Э... — выдал Учики свою коронную фразу. — Э...

Ему очень захотелось стать чем-нибудь незаметным и безобидным, вроде фикуса в кадке. Но, к сожалению, он был человеком мужского пола с блестящей бляхой в виде креста на груди черной форменной куртки, которая готова была изойти паром из-под воротника. У женщины оказалось красивое лицо, под стать фигуре. Мягкие скулы, круглый подбородок и чистая кожа создавали впечатление трогательной беззащитности, но резко очерченные губы слегка подправляли образ. Развитая дама явно была не из истеричных барышень. Она не поднимала крика, а спокойно расправляла полотенце, прикрывая наготу. Отоко же судорожно сглотнул и принялся пятиться назад, к фальшивой японской двери. Подлые глаза все никак не желали подчиняться и норовили соскользнуть со странно спокойного лица незнакомки ниже, к тому, что уже отгораживала от взора махровая ткань и стройная ручка.

— Ты еще кто такой? — спросила женщина. У нее был прекрасный голос, грудной, резонирующий и глубокий. Совершенно спокойный и невозмутимый. Как будто не наблюдал только что этот непонятно кто ее прелести.

— Э... Я... — Отоко, как всегда, давился словами и не мог издать ни единой связной фразы. Он всю жизнь стеснялся обычного общества даже своих ровесниц, а сейчас перед ним без одежды стояла настоящая взрослая женщина. Полгода назад он потерял бы самообладание и либо пал бы в обморок, либо сотворил еще какую-нибудь глупость. Учики и сейчас был близко к чему-то подобному, но пережитые потрясения не могли не сказаться на закалке силы воли. Он смог удержать себя в руках. — Я, понимаете... Мы с Ватанабэ...

— Мони-Мони! — рявкнула дверь за спиной голосом Ватанабэ. Отоко с блаженным облегчением ощутил, как его утаскивает обратно в японскую комнату мощная рука. В проходе стоял Сэм и похабно ухмылялся поверх очков.

— Привет, Сэм, — по-прежнему невозмутимо поздоровалась раздетая красавица.

— Привет-привет, — сурово-ехидно отозвался толстяк. — Я смотрю, ты уже соблазняешь совсем молоденьких.

— Да щас! — негромко и флегматично фыркнула она. — Он случайно зашел, когда я из душа выходила.

— Какая же ты хорошая, Мони, — Сэм хмыкнул и покосился на вытащенного Учики, поставленного рядом. — А ведь могла бы и скандал устроить.

— На кой черт? — она иронично надула губки, и Учики едва инфаркт не хватил. Настроившиеся на единый лад мозги буквально закоротило от излучаемой этой дамой сексуальности. — Как будто непонятно...

— Мне бы было очень непонятно, если бы даже ты наткнулась на меня голого! — с притворной пылкостью возразил толстяк. — Я бы даже агрессивно на тебя бросился!

— И раздавил бы своими объемами, сумоист ты наш, — лисьи глаза весело прищурились, уголки красивых решительных губ поползли вверх. Они явно не впервые шутили так друг с другом. — Ладно, хватит смущать бедного мальчика.

— Да, точно, — покивал Сэм и шелохнул застывшего соляным столпом Учики. — Ну-ка, бедный мальчик, не тормози.

И Ватанабэ властно поволок пребывавшего в анабиозе сознания Отоко прочь от двери. Юноша успел лишь разглядеть, как грациозно разворачивается к ним спиной прекрасная Мони, и падают на покатые плечи волосы цвета воронова крыла, столь тщательно вытираемые минуту назад полотенцем. Но вот дверь въехала на место, и манящее видение пропало.

— Думаю, тебе лучше присесть, — сочувственно произнес толстяк и помог юноше добраться до дальнего угла комнаты, где Учики и впрямь опустился на татами.

Внутри чувствовалась мелкая и противная дрожь. Он старался сохранить лицо, хотя бы не начав трястись снаружи, но кончики пальцев предательски покалывало. Какая неприятная выходила ситуация. Уже то, что на входе они столкнулись с пьяным Акселем, не придавало дню приятности. А уж так скандально и неприлично ввалиться в дом, в котором ты гость, и бессовестно глазеть на обнаженную женщину, наверняка, супругу или просто возлюбленную хозяина. Все вежливое и учтивое существо Учики Отоко вставало на дыбы. Ему вторил испуганный голосок мальчишеской зажатости. Ведь Учики никогда не принадлежал к клану развязных хулиганов с низким интеллектом. Поэтому мыслить о незнакомой женщине в формате "сиськи плюс" он не мог даже наедине с собой.

А вдруг этот инцидент повлияет на его принятие в боевую группу? Ведь Ватанабэ сказал, что он один в ней состоит. Вдруг его могут легко заменить? Об этом думать не хотелось совсем.

Сэм же, казалось, не придал неприличной сцене, свидетелем которой стал, ни малейшей важности. Он расслабленно прошелся по просторной пустой комнате, остановился возле того места, где за тонким слоем фальшивой перегородки-седзи должно было скрываться окно, потрогал эспаньолку. На фоне белоснежных стен и светлых циновок этот огромный мужчина с выдающимся животом, облаченный в черные брюки и пиджак, да к тому же, не разувшийся, казался еще крупнее. Он совсем не вписывался в интерьер. Но не обращал внимания и на этот факт. Его, казалось, вообще не интересует ничего, кроме панелей фальшивых стен.

Дверь в прихожую, отсюда тоже похожая на традиционную японскую, открылась. Вошел обладатель пшеничной косички и шорт. Винсент поправил распахнутую на голой выпуклой груди куртку и глянул на гостей.

— Что такое?

Ватанабэ обернулся с видом праведника, наконец-то достигшего высшего блаженства. Благообразная улыбка вышла почти демонической. Поправивший очки Винсент явно понял, что случилось нечто не слишком хорошее.

— Твой будущий подопытный... в смысле, ученик, только что столкнулся с роскошествами Мони, — светским тоном сообщил толстяк. — Поймал ее на выходе из душа, в самом что ни на есть неглиже. Поэтому теперь он в состоянии шока и близок к обмороку, как ты сам понимаешь. Хе-хе-хе.

Учики испуганно вжал голову в плечи. Вполне справедливо было ожидать возмущения от человека, в доме которого ты так себя повел, пусть и невольно. Однако Винсент даже не подумал выплескивать на юношу злость. Он и вовсе поглядел на молодого человека с удивлением, но без какой-либо сердитости. Взгляд его выражал почти то же спокойное изумление, что Отоко успел разглядеть в лисьих глазах Мони.

— Да что ж такое-то, а? — несчастным голосом произнес блондин и почесал затылок. — Как неловко получилось.

— Ну, я бы сказал, что у парнишки получилось на редкость ловко, — ухмыльнулся Сэм. — Винни, иди-ка ты лучше поговори с ней. Все-таки курьез, ага.

— Кхм... — судя по выражению лица, Винсент не очень был рад такой перспективе.

— Иди-иди, — поторопил толстяк. — А мы тут пока с мальцом парой слов перекинемся.

— Кхм... — во второй раз неразборчиво кашлянул человек с косичкой и без особой торопливости шагнул к двери. Ватанабэ внимательно проследит за тем, как хозяин покинул комнату. Дождавшись, пока косичка исчезла из виду, он расслабленно потянулся.

— Странные у людей отношения, — зевая, толстяк прошелся обутыми ногами по татами.

— Э... — подал голос Учики. — А где Аксель-сан?

— В гараже спит в обнимку со своим мотоциклом, — ответил Сэм, облокотившись об обманчиво тонкую стенку. — Он не в первый раз сюда приезжает пьяный. Мони, Неа, то есть, — его жена.

Мужчина замолчал, и юноша не стал расспрашивать. Вот, значит, в чем дело. Эта красавица с экзотическим именем Неа Мони — супруга рыжеволосого Акселя. Но живет и разгуливает голышом в доме Винсента. Наверное, именно поэтому Аксель приехал сюда нетрезвым. И именно из-за Акселя им долго не открывали, решив, что это он ломится в дом. Не впервые.

Очень, очень неловко. Воспитание Отоко предписывало держаться подальше от личной сферы других семей. Ни в коем случае нельзя совать нос на чужую кухню, а уж становиться свидетелем конфликтов вовсе никак не возможно. Вот почему сейчас Учики чувствовал себя вдвойне неуютно. Он и стал невольным свидетелем событий, способствующих потере лица посторонними людьми, и попал в ужасно стыдную ситуацию с незнакомой женщиной. Только жесточайшим усилием воли не давал себе покраснеть несчастный юноша. Он и без того был неуклюж в социальном плане.

От Сэма не укрылось то, как напряглись стиснутые кулаки на коленях парнишки, успевшего усесться по японскому обычаю. Ватанабэ всегда забавляли подобные Отоко артефакты традиционной культуры. Забавляли и вызывали определенную симпатию. Однако Учики об этой симпатии не знал и, заметив легкую усмешку толстяка, внутренне смутился еще больше. Охваченный напряжением неловкости, молодой человек беззвучно замер, уподобившись комнатному растению.

Но Ватанабэ, похоже, не собирался забывать о существовании молодого спутника до возвращения хозяина. Праздно походив по комнате, он остановился в углу напротив напряженно застывшего Учики. Задумчиво завел руки за спину. Помолчал. Затем мужчина обернулся к юноше вполоборота, положив одну ладонь на квадрат фальшивого полотна седзи.

— Однако пора бы и поговорить, — произнес Сэм, поглаживая стену. — Ты помнишь, что я сказал тебе по дороге?

Встрепенувшийся Отоко сглотнул и покивал лохматой головой.

— О том, что в боевую группу был выбран только я.

— Ага, — черные стекла очков смотрели прямо на него. — Задумался, почему?

— Да... — ежась от холодной пустоты спрятанных глаз, отвечал Учики. — Но так и не понял, Ватанабэ-сан.

— Ну еще бы, — могучая рука круговыми движениями оглаживала светлую стенную панель. — Ты ведь не в курсе того, по каким критериям вас распределяют в группы. Не буду долго рассказывать и ходить вокруг да около. Наследников, которых учат применять силы в бою, во всем мире очень мало. И мало их потому, что они сильны. Сила всегда пугает. Особенно такая, как та, что есть у вас. Из любого Наследника при желании может выйти отменная машина смерти. Только вот неизвестно, чьей смерти. Поэтому ребятишки, сидящие в больших креслах высоко наверху, редко когда разрешают делать из Наследников боевых оперативников. Всего таких, по-моему, человек десять. Вот почему в академии "Эклипс" ни в этом году, ни в обозримом будущем не планировалось создавать полноценную группу боевой подготовки. То есть, в живые генераторы иди, в подопытные иди, а вот научиться драться — не моги.

Густые черные брови взлетели над очками, складываясь ироничным домиком.

— Это все, в принципе, понятно и даже оправдано. В конце концов, я бы тоже не хотел, чтобы где-то рядом бегала свора убийц-терминаторов. Только вот думать об этом надо было до того, как вокруг принялись бегать почти такие же, только чужие. Сам знаешь, какой веселый спектакль устроили нам в театральном центре. Все здорово перепугались. Поэтому теперь боевая группа все же будет создана. Но состоять будет только из тебя.

Слушая Сэма, Учики начинал понимать.

— То есть, вы хотите сказать, что...

— Что для тебя было сделано исключение после всего случившегося. Ситуация меняется, игра, в которую мы все играем, меняется. Ты, мой юный друг, становишься одной из фигур на большой шахматной доске. Я знал, что так будет, еще в тот вечер. Но что ты сам попросишь — даже не догадывался. На твоем месте мог бы оказаться любой другой Наследник, терроризм избирателен только на словах, но не в жизни. Но попал в эпицентр именно ты, и именно тебя сочли пригодным для боевого обучения.

В голове щелкнуло.

— Но, Ватанабэ-сан... Ведь там был не только я. А как же... как же Эрика-сан? Она ведь тоже хотела в...

— Про Эрику даже не заикайся, — скользящая по стене ладонь замерла, и весь силуэт толстяка вдруг показался неожиданно зловещим. — Дело, в которое ты вляпался, слишком серьезно, чтобы приплетать сюда девичью блажь. Эрика никогда не станет боевым Наследником. Ни-ког-да.

Голос Сэма звучал тяжело и почти угрожающе. Что-то такое задело в нем упоминание Эрики и ее увлечения дракой. Подняв руку к лицу, Ватанабэ снял очки и положил их в карман пиджака. Карие глаза посмотрели на Отоко.

— Ты вообще понимаешь, что тебе предстоит? Умение сражаться, способность разрушать и убивать — это не модная деталь имиджа. Тебе предстоит изменить тело и разум, чтобы научиться обнулять частичку мира вокруг себя. Что бы там ни болтали крутые на словах и сдувающиеся на деле придурки, становление самостоятельной боевой единицей возможно только благодаря свободе воли. Ты сам должен захотеть ударить, выстрелить, взорвать, убить. И никакая манипуляция сознанием не изменит твоей готовности. А определяет твою волю цель. Для того чтобы стать оружием, сперва нужно стать человеком. Иначе не станешь ни тем, ни другим. Выбравший путь войны ради собственного удовольствия способен убивать только слабых и беспомощных, он бежит от того, кто вступает на тот же путь ради чего-то большего. Он — бракованное оружие, чья воля ограничивается животным атавизмом жестокости. Из таких выходят отличные каратели и бандиты. Но воином подобной твари не стать никогда. Вот почему я спрошу тебя сейчас, всего один раз: зачем ты попросил меня?

Покоившаяся на фальшивой стенке ладонь вдруг надавила на один из квадратов, расчертивших белоснежную гладь. Раздался тихий щелчок, и кусок седзи медленно пополз в сторону, обнажая широкое длинное углубление. Там, подсвеченные крохотной лампой, покоились клинки. Закрепленные на весу, грозные лезвия являли собой образцы той смертоносной грации, что рождает лишь человеческий разум. Ничто в естественной природе не могло похвастаться таким сочетанием эстетической красы и практичного удобства. Одно только холодное оружие смогло ворваться в искусство, оставаясь инструментом. В тайнике японской комнаты собрались лучшие представители оружейных шедевров. Рука Ватанабэ прошла мимо внушительного шотландского палаша, миновала превосходную копию римского гладиуса, скользнула по кельтской спате. Широкая ладонь сомкнулась на длинной изогнутой рукояти японской катаны.

— Вот эта штука подойдет, — Сэм развернулся, и утягиваемый властной рукой меч снялся с крепления. — Смотри сюда.

Толстяк шагнул к юноше, и панель у него за спиной встала на место, скрыв музейную полку с орудиями разных веков и культур. Катана в простых деревянных ножнах смотрела спрятанным лезвием в пол. Большим пальцем Сэм самую малость, на волосок, приподнял рукоять. Как будто любопытный глаз подглядывающего показался из укрытия край меча.

— Ты, мой маленький японский друг, можешь стать смертоносным, как ваше национальное оружие. Ну, в худшем случае, как винтовка системы "Арисака". Однако сначала ответь на вопрос: а зачем?

Вот теперь Учики затрясло по-настоящему. Вопрос ударил по самому больному месту. Все потому, что юноша так до конца и не понял, почему той ноябрьской ночью остановил уходившего Ватанабэ и попросил помочь ему попасть в боевую группу. Слова будто сами сорвались тогда с языка. Словно тот, другой, говоривший с ним во время видений и на пороге смерти, заставил Отоко их произнести. Чужак в его голове пробудил расстрелянное тело ото сна, он же направил руку, убившую бежавшего террориста и освободившую Эрику. Он толкал в спину во время погони за похитителем Инори. Возможно, это чужак хотел научиться убивать лучше? Сломать шею взрослого опытного мужчины одним ударом — не шутка, но в битвах, о которых нашептывала темнота, требовалось уметь больше.

Или нет? Или это он сам, Учики Отоко, семнадцати лет от роду, захотел научиться сражаться? Захотел в тот самый миг, когда тонкая фигурка воображаемой Кимико исчезала в белоснежной пустоте? Исчезала, окутанная черной паутиной чьей-то неведомой злой воли.

А может быть, разгадка лежала совсем в другом чувстве? Том непонятном чувстве жалости и... несогласия? Того самого несогласия, что ворвалось в душу со словами Эрики Андерсен о нежелании умирать. Она хотела стать такой же, как отец. Она хотела стать сильной. Она была лучше, чем он, потому что стремилась научиться защитить себя. Но это было неправильно. Женщине не должно исполнять роль защитника, пока в мире есть мужчины. Учики не мог до конца понять, почему, но все его существо восставало против образа сражающейся Эрики. А ведь они были знакомы всего ничего.

Так зачем же уму нужно учиться сражаться, учиться убивать? В чем причина? Почему он послушно пошел за Ватанабэ в холодное утро и сидит сейчас здесь, позабыв о голой женщине и ее мужчине за стеной? Почему? Зачем?

И в этот самый миг, в миг, когда растерянность начинает пугать, он вспомнил.

Мать, съежившуюся в уголке и испуганно смотрящую на него из-под рук, которыми заслонялась от отца.

Отца, пьяно качавшегося и силящегося устоять, пока замахивался для удара.

Утробные шлепки, которыми заканчивалось так много вечеров.

Гулкую боль в голове после оплеух, которые Кинпати Отоко отвешивал маленькому сыну, не скупясь.

И самое главное — то, как отдался в костяшках удар, пришедшийся родителю прямиком промеж глаз. Как пьяная скотина повалилась на задницу, запрокинув окосевшее мурло, служившее ей лицом. И как навсегда прекратился гнусавый вопль, с которым это существо избивало родню.

Учики учился карате с единственной целью — защитить мать от отца. И у него получилось. Получив от собственного ребенка на орехи, пьянчуга навсегда притих и даже немного выправился. Он сумел уберечь изувеченную уже мать от участи сгинуть под градом издевательств. А потом его самого забрали у нее.

Судорожно стиснутые кулаки, покоившиеся на коленях юноши, разжались. Доселе смотревший в пол, на начищенные до блеска ботинки Ватанабэ, Учики поднял взгляд.

— Я... — он помялся, проталкивая наружу не желавшие идти слова. — Я хочу защищать.

— Кого? — Ватанабэ спросил, не теряя времени, словно только и ждал такого ответа.

— Людей... — Отоко изо всех сил старался развязать язык. — Людей, которых я... мог бы защитить. Которым нужна помощь. Тем, кто мне... дорог, наверное.

— А конкретнее? — Сэм был неумолим.

— Людей, таких, как моя мама. И других. Таких, как мои друзья. Я тоже не хочу, чтобы дралась Эрика-сан. И я... я хочу защитить Инори... Инори-сан.

— Почему именно ее?

Ватанабэ возвышался над ним темной горой, с которой гремел глас божий. И Учики отвечал, не таясь, не лукавя. Вот только смелости и сил на это требовалось неимоверно много. Говорить о том, в чем даже себе не всегда признаешься...

Сидеть он больше не мог. Подобрав ноги и поднимаясь, Отоко ощутил, как ворочается в груди комок неуверенности. Распрямляя спину, юноша встретился взглядом с карими глазами толстяка. И понял, что тому уже известен ответ. Но, все же, выдохнув, произнес, замерев почти по стойке смирно:

— Потому что я... люблю ее.

Лицо Ватанабэ не изменилось, словно было нарисованной личиной маски. Мужчина продолжал смотреть мальчику прямо в глаза. А рука его тем временем легла на деревянную рукоять меча.

Легкий присвист рассекаемого воздуха чуть заметно пощекотал Учики уши. Перед глазами мелькнула серо-стальная тень. А следом что-то черное упало сверху, коснувшись носа. Машинально дернувшись заслониться, Отоко понял, что лоб, обычно закрываемый челкой, сейчас открыт. Он скосил взгляд себе под ноги. Рассыпавшиеся волосы оседали на обуви и чистых татами.

— Не моргнул, — медленно, почти нараспев, произнес Сэм. Катана в его руке, прислоненная к боку, аккуратно прошлась рукоятью вверх, а затем медленно опустилась вниз, обратно в подставленные ножны. — Есть в тебе боевой дух, хе-хе.

— Это вы... зачем? — чувствуя, как вновь безбожно завязывается узлом язык, спросил ошалевший Учики.

— Да так, — Сэм криво ухмыльнулся. — Мелкое хулиганство.

Он вдруг резко протянул ножны с мечом стоявшему напротив юноше, и тот едва успел взяться за деревянную рукоять прежде, чем та пребольно стукнула его в диафрагму. Отдав, таким образом, оружие в руки Отоко, Ватанабэ подвигал бровями и вновь нацепил на нос солнечные очки.

— Итак, теперь, когда мы закончили с пафосными сценами, давай уже начинать тебя препари... в смысле, знакомить с тренером. Заниматься вы будете, в основном, здесь, вся нужная аппаратура и снаряжение в доме имеются. В академии тебя будут пытать медики. О подробностях никому не распространяйся, особенно Эрике — покарает страшно. С собой лучше всего бери чего-нибудь поесть и полотенце. Винсент — наш лучший специалист по боевым Наследникам, большинство их как раз он и выдрессировал. Он тебе понравится, если только мы его сейчас вытащим оттуда...

И, развернувшись к злополучной двери в спальню, толстяк во весь свой громовой голос позвал:

— Винни! Хватит уже сидеть наедине с прелестями Мони, тебя тут ждет молодой и перспективный!

— Да иду я, иду! — раздался в ответ напряженный и какой-то надсаженный голос Винсента.

Ватанабэ хмыкнул и сунул руки в карманы. Он снова стоял вполоборота к юноше, неловко державшему изящный в своей простоте меч, и скучающе барабанил пальцами по фальшивой стене. А Учики, смущенный до крайности, ждал, когда же начнется его путь к тому, чтобы стать оружием. Но прежде — к тому, чтобы стать человеком.

Так все и началось. С того самого дня, Винсент, представленный позже по форме, натаскивал Учики физически, готовя к настоящим тренировкам. Делал он это методично и беспощадно. И эффективно — приползавший домой без сил после каждого занятия юноша вскоре обнаружил, что понемногу начинает привыкать. Вместе с тем натруженные руки, ноги, пресс, спина и прочие поддающиеся усилению части тела буквально на глазах становились тверже и крепче, наливаясь силой. Винсент доброжелательно, но строго переделывал то, что было сотворено школой карате, под свои нужды. Вскоре, как он обещал, Отоко предстояло начать учиться физическому воздействию. Пока же, дабы не терять времени зря, обладатель косички водил его в рощицу за домом, где учил стрелять из пистолета, правильно прицеливаться, правильно держать оружие.

Отоко не мог разобрать метод тренировок, принятый Винсентом. Мужчина заставлял его бегать, прыгать, поднимать тяжести и прочими способами развивать мускулатуру. Но вместе с тем зачем-то сажал в искусственный пруд, вырытый за домом, и там заставлял долго не дышать, почти утопив пару раз. А еще был тренажер, называемый Учики дыбой — устройство из двух столбов и четырех веревок, которыми юношу привязывали. Затем лебедкой веревки натягивались до такой степени, что бедный парень выл от боли в вырываемых конечностях. Присутствовали и другие странноватые упражнения вроде занятий с мечами, которые Винсент страстно любил. Занятия заключались в том, что тренер брал деревянный муляж-боккен и колотил молодого человека изо всех сил.

Каждый раз, измученный и бессильный, Учики вваливался в электричку и неподвижно сидел на месте до самой конечной станции. На следующее утро ему предстоял очередной медосмотр в академии, очередной укол каких-то препаратов. Рутина, совмещенная с получением среднего образования. Оказалось, что в Европе юноше оставался всего один год до окончания школы. После придется перейти в подшефный "CDM" ВУЗ или спецучилище. И почему-то Учики подозревал, что более вероятен второй вариант. В конце концов, Ватанабэ сразу объяснил, что обратной дороги нет. Боевой Наследник автоматически попадает под плотный контроль хозяев, и место ему уготовано заранее. Что ж, такова была цена, И Отоко готов был ее платить. Вдобавок, не приходилось, как в Японии, беспокоиться о найме на работу.

Наконец, поезд принялся замедляться и вскоре остановился у перрона того самого вокзала, на который Учики впервые пришел с Сэмом. Толстяк появлялся иногда в доме Винсента, с которым, похоже, немного дружил. А вот рыжего Акселя юноша больше в окрестностях не видел. Хотя и гремел иногда неподалеку чей-то мотоцикл, возле дома супруг Мони не показывался.

Отоко, устало передвигавший ноги, выбрался из вагона. И почти сразу в свете зажегшихся вечерних фонарей увидел две тонкие фигуры, как обычно встречавшие его. Маки, верный немногословный сосед, плотнее запахнул воротник короткого плаща, который носил и осенью, и зимой. В самый первый день он, наверное, предупрежденный Ватанабэ, встретил чуть живого Отоко с поезда и помог доплестись до общежития. Сейчас Учики уже не нуждался в поддержке, но Макинтайр почему-то продолжал встречать его. А вместе с ним на вокзал повадилась ходить и Кимико Инори, та самая девушка, в которую жертва тренировок был безмолвно влюблен. Облаченная в изящную белую зимнюю курочку и высокие теплые сапожки, она помахала Учики рукой. Легкий снежок, начавший ненавязчиво падать с неба на днях, подобно драгоценному украшению оседал на длинных девичьих волосах, черных, как смоль.

Почему она приходила? Он не знал. Но возражать не подумал бы даже в припадке шизофрении.

— Чики-кун, — радостно позвала его Инори ласковой дружеской кличкой. — Мы здесь!

— Привет, — тихо поздоровался он, медленно плетясь в сторону друзей.

— Снова изнеможение? — поинтересовался Маки, поправив очки, и смахнул опавшую на стекло снежинку. Сосед ходил с непокрытой головой, но, в отличие от Инори, ему снег в волосах не шел совершенно.

— Да нет, — подойдя, Отоко остановился и прислушался к себе. — Сегодня совсем не тяжело.

— Это радует, — сказал Маки. Он почему-то никогда не глядел в сторону Кимико, словно не желая лишний раз ее замечать. Девушка видела это ненавязчивое игнорирование и сперва немножко дулась. Но мягкий дружелюбный характер брал свое, и вскоре она попросту перестала обращать внимания на эту странность в поведении молодого человека. — Как минимум, укрепление твоего тела результативно внутренне.

— Э... В смысле? — так бывало иногда. Учики случалось запутаться в словах европейского товарища и не понять, что тот хотел сказать.

— Внешне твоя мышечная масса почти не растет, — невозмутимо пояснил Маки. — Как у большинства японцев.

— Правда? — удивленно спросила Инори.

— За редким исключением, — кивнул молодой человек в очках.

— Кхм... — несколько придавленный этим разговором, Учики поспешил закрыть тему. — Пойдем?

— Пожалуй, — согласился Маки. — Юноши и девушки нашего возраста в это время суток с наибольшей долей вероятности могут стать жертвами сексуального насилия. Лучше покинуть улицы.

— Кхм... — теперь уже Кимико казалась придавленной. — И правда, пойдем.

В тускловатом свете фонарей троица двинулась к выходу с перрона. Окончательно закатившееся солнце оставило на горизонте тонкую розовую полоску, в которую хищно впивались крыши высоток. Воздух был свеж и прохладен, каждым глотком успокаивая натруженное тело. Учики прибавил шагу, хотя спутники и не торопились, подстраиваясь под него.

— Чики-кун... — позвала Инори. Смущенно, как обычно, разворачиваясь к девушке, Отоко вдруг ощутил нечто странное. Она тоже смущалась. Такое с вечно радостной и открытой Кимико бывало редко.

— Что такое? — спросил он.

— Ты... голодный? — наверняка это плохое вечернее освещение сыграло с ним шутку. Не могла же Инори на самом деле покраснеть.

— Ну... — он прислушался к свирепому рыку, в который уже давно переросло голодное урчание в животе. — Вообще, да.

— Тогда... — медленно протянула девушка. — Ты не будешь против, если я вас с Маки-саном скормлю что-нибудь? А то я тут приготовила...

— А? — казалось, он ослышался. Инори хочет его накормить? Инори? Его? Тем, что сама приготовила?!

— Просто... — нет, определенно, дело было не в освещении. Она и правда заливалась румянцем. — Ну, не пропадать же. Мы с девочками-соседками столько не съедим...

— А... — только и ответил он. — Э... Я с удовольствием.

— Правда? — девушка просияла. — Здорово. Маки-сан, а ты?

— Отказываться было бы в высшей степени нелогично, — отвечал Макинтайр, размеренно и собранно шагая по другое плечо от Учики.

— Вот и отлично! — окончательно возрадовалась Кимико. — Тогда идем!

Два юноши и девушка шли рядом по заснеженной темной улице. И один из них, еще недавно с трудом ворочавшийся в удобном кресле поезда, торопился как никогда. Какая, ко всем чертям, усталость? Какое утомление? Учики Отоко было хорошо.

Приближалось Рождество.