Мы из Тайной канцелярии-2

Потом копииста привлекли к поиску пропавших 'алмазных вещей' князя Трубецкого. И вот тут Елисеева ожидал сюрприз, да ещё какой, всем сюрпризам сюрприз: ему на голову свалился я. Понятия не имею, что пошло не так, однако меня натуральным образом катапультировало в прошлое аж на триста лет назад в год 1735-й.

С той поры в моей жизни поменялось многое.

На пару с Иваном мы оказались в эпицентре запутанного дела, в котором тесно переплелись месть, предательство и несметные сокровища. С большим трудом удалось распутать этот клубок, хотя Генерал — самый главный злодей, тот, кого я окрестил для себя русским Мориарти, ушёл от возмездия. Мы по сию пору не знали, кто он, и где его искать.

Труды не пропали даром. Нас заметили. Иван и я оказались среди сотрудников СМЕРШа, пожалуй, первой настоящей российской контрразведки, созданной Ушаковым. Шпионы всех мастей, их тайные и не очень агенты, изменники... Смершевцев часто привлекали к расследованию громких уголовных преступлений, когда полиция и Сыскной приказ не справлялись.

Наша служба действительно и опасна и трудна: тело моего друга и начальника Фёдора Хрипунова несколько месяцев назад отпели и предали земле. Убийц не нашли. Люди Генерала мастерски скрыли следы: ни свидетелей, ни улик, всё сработано чисто, на самом высоком профессиональном уровне — комар носа не подточит.

И наши, 'смершевские', и орлы Чиркова из Сыскного приказа перетряхнули всех и вся... без толку. Никаких ниточек. Абсолютный и безнадежный нуль, дырка от бублика, вселенская пустота оглушительного масштаба.

Хорошо поставленная служба способна нормально функционировать, даже лишившись 'головы'. СМЕРШ, потеряв начальника, до поры до времени работал не хуже, чем прежде. Что-то взял на себя Ушаков, что-то перепало мне, Ивану и Турицыну.

По слухам, доходившим до нас, в верхах шли активные поиски нового комиссара, просеивались и отбирались кандидатуры.

Васька Турицын предполагал, что продвинут кого-то из наших, к примеру, меня.

— С какой стати? — спрашивал я, хотя не скрою, был бы польщён назначением.

— Да ты сам посуди — кого ещё? — горячился Василий.

— Был бы стол, а кого посадить за него — найдётся, — хмыкал я.

— А Ушаков?! Нешто он кого другого предпочтёт? — удивлялся Турицын, искренне полагавший, что по значимости Андрей Иванович идёт чуть ли не вторым после императрицы.

Василий ошибался. Ушаков, несмотря на высокий чин и немалую должность, не обладал всей полнотой власти, ему приходилось считаться с подковерной борьбой, которую вели между собой дворцовые партии.

Естественно, никто не посвящал нас в детали, но кое-какие отголоски всё равно долетали. Как ни крути — мир тесен. Где-то есть обязанный тебе чем-то знакомый, или кто-то не воздержан на язык и позволяет себе лишнее. Но мне было совершеннейшим образом всё равно, что мутили всякие остерманы с биронами. Кого бы они ни выбрали — Федора этим не вернёшь.

И вот тайное, наконец, стало явным. В воскресенье всех свободных от дежурства вдруг сдёрнули с мест и вызвали на службу.

Вестовой, прискакавший за нами, многого не сообщил.

— Велено передать, что новый комиссар к себе требует.

— А кто он? — заинтриговался Иван.

— Ишо не знаю. Белов какой-то... Грят из бывших драгунских полковников.

Мы пожали плечами: Беловых, что Ивановых — пруд пруди. Поди догадайся, на каком сделали выбор.

— Ладно, на месте узнаем, — решил я.

Через час народ толпился перед кабинетом нового начальника. Выяснилось, что никто толком не знал, кто он такой и откуда взялся, и это вносило определённый элемент интриги. Многие переживали, что всё произошло чересчур быстро, и они не успели по старинной традиции приготовить подношение.

— Господа, известно ли кому, что любит новый комиссар? — не удержался и высказался вслух Миша Барыкин, зачисленный в штат СМЕРШа меньше месяца назад.

Его перевели из гвардии, где Миша подвизался в качестве одного из осведомителей Ушакова, и, очевидно, подвизался удачно, поскольку был отмечен и обласкан.

— Щенков борзых, — хмыкнул я.

— Сие вам доподлинно известно? — уставился на меня Барыкин.

Я не успел ответить. Незнакомый секретарь, очевидно, прибывший вместе с комиссаром, распахнул высокие тяжёлые двери.

— Прошу, господа. Комиссар ждёт вас.

Звеня шпорами, всей оравой ввалились в кабинет.

В центре стоял невысокий худощавый человек с острыми неправильными чертами лица. Впалые глаза, заострённый нос, слегка оттопыренные уши, резко выступающие скулы, плоская как блин фигура, болезненная худоба — всё это вызывало на редкость неприятные эмоции. Такими обычно показывали гитлеровских офицеров в военных фильмах сороковых-пятидесятых годов.

Лишь идеально прямая спина и характерная для военного выправка сглаживали, в общем-то, неприглядное впечатление.

'А он точно Белов?' — подумал я.

Построить мундир по новому месту службы, полковник не успел и потому был в прежнем драгунском.

Одесную от комиссара расположился небольшой столик с резными ножками, чем-то похожий на журнальный из моего прошлого. На нём покоился широченный поднос с горой чищенных лесных орехов. Кто-то убил не час и не два на очистку.

Мы изумлённо косились на терриконы орехов.

— Рад видеть вас, господа, — с лёгким, похожим на прибалтийский, акцентом сказал комиссар. — Позвольте представиться — Макс фон Белов. С этого дня я ваш новый начальник. Любить и жаловать меня не нужно, а вот подчинения от вас я потребую беспрекословного.

Комиссар звонко щёлкнул кавалерийскими шпорами.

— Я сначала думал, что наш, русский, а он — 'фон' оказывается. Немец... Типичный пруссак, — шепнул я Ивану.

— Точно. Удружили нам, — взгрустнул Ваня.

Фон Белов с подозрением глянул на нас. Мы тут же замолчали.

Убедившись, что всё внимание приковано к его персоне, комиссар изрёк:

— С каждым из вас я ещё успею познакомиться ближе и переговорю наедине. А сегодня хочу лишь довести одну простую вещь: нам предстоит немало потрудиться во благо России и государыни, и, коли мне доверили столь высокий пост, я сделаю всё, чтобы и в дальнейшем снискать благосклонность императрицы. Будучи строгим к себе, я буду строгим и к вам. Лентяи пусть сразу пеняют на себя. Я готов терпеть возле себя дурака, если это исполнительный дурак, но, надеюсь, к вам, господа, это не относится.

Закончив, он опустил костлявый подбородок и указал рукой на столик с орехами:

— А сейчас — угощайтесь. В медицинских трактатах пишут, что орехи крайне полезны для работы ума. Ну... смелее!

Белов выжидательно уставился на смершевцев. Те пребывали в состоянии близком к шоковому.

— Вот, блин! Он что, нас за белок принимает? — снова шепнул я.

— А ты что, думал — секретаря в кабак за водкой для нас пошлёт? — отозвался Иван.

— Да хотя бы и так... А эти орехи! Издевательство какое-то. Я себя идиотом чувствую!

— Нерусь! Чего ты от него хочешь?! Кстати, а орехи взаправду для ума полезные?

— Про ум не скажу, а вот для потенции и впрямь самое то.

— Для чего?!

— Ну... чтобы с женщинами хорошо было. В постели. Так что жуй-жуй, глотай. Екатерина Андреевна оценит... впоследствии.

— Кхм... — оценил намёк Иван.

Мы по очереди подходили к подносу и зачерпывали по горстке орехов. Фон Белов с милостивым видом наблюдал, одобрительно кивая.

— Берите, господа. Можете набивать карманы. Я хочу, чтобы ваш мозг был отточенным как никогда. Впереди много дел, и мы должны показать себя. Я очень надеюсь на вас.

После того, как мы смолотили весь поднос, фон Гадов любезно кивнул и дал понять, что все могут разойтись. Но только орава смершевцев двинулась к выходу, как новый начальник громко кашлянул, привлекая внимание, и затем объявил:

— Судари, сегодняшняя аудиенция имела исключительно репетиционный характер. В понедельник, в восемь утра, прошу прибыть для официальной части. С каждым из вас я буду разговаривать наедине. И ещё... Господа, мне самым категорическим образом не нравится ваш вид. Прошу непременно привести мундиры в должный порядок. Кроме того, ваши причёски необходимо устроить на прусский манир. В пять утра в понедельник сюда прибудут два костюмера. Они займутся вами. Всё, теперь вы свободны!

Озадаченные столь неожиданным требованием, мы стали медленно покидать кабинет Белова.

Я садился в экипаж, как кто-то сзади деликатно тронул меня за плечо.

— Так что, по поводу щенков — правда? — переминаясь с ноги на ногу, виновато спросил Барыкин.

— Понятия не имею, — признался я. — Но попробовать можно.

К понедельнику мы припёрлись на службу ни свет ни заря, чтобы попасть в лапы костюмеров. Процедуры, судя по слышанным прежде описаниям, были ещё те. В помещение, выбранное костюмерами для своих экзекуций, заходили по очереди.

Турицын успел 'пробить' фон Белова по своим базам данным и доверительно делился сведениями.

— Из Пруссии он. Пытался сделать для тамошнего каролуса службу навроде нашей, да токмо схлестнулся с каким-то адъютантиком: тот жонку фон Белова втихаря лохматил, а полковник застукал. Слово за слово, разошлись они не на шутку. Вызвал, значица, адъютантика на дуэль, проткнул того шпагой как куропатку.

— Насмерть? — ахнул Барыкин.

— Насмерть, — с гордостью за начальника подтвердил Турицын. — Каролус вызнал об сём прискорбном случае, разгневался, приказал заарестовать, а фон Белов, не будь дурак, из Пруссии стрекача задал, покуда живота не лишили. Поступил на службу российскую, в полковники выбился, таперича нами заправлять начнёт.

— Что ещё об нём сказывают? — придвинулся ближе Барыкин.

— Дюже строгий говорят. Всё ордунга, сиречь, порядка требует. Коли что не по нему — ругается. Может и по зубам двинуть.

Тут меня позвали к костюмерам. Я вошёл в комнату и увидел двух здоровенных лбов гренадерского роста: в каждом не менее сажени.

— Садитесь, прошу, — махнул рукой, указывая на обычную скамейку один из костюмеров.

Я присел и с опаской посмотрел в их сторону. Они больше походили на обитателей большой дороги, чем на цирюльников и кутюрье.

— Позвольте.

На меня накинули женский пудромантель.

— Чтобы мундир не изгваздать, — пояснили мне.

— Хорошо, — кивнул я.

— Вы готовы?

— Да, можете приступать.

— Замечательно, сударь.

Над ушами защёлкали ножницы. Раз, и длинная чёлка упала к моим ногам: орлы старательно обстригали волосы спереди под гребёнку. Потом на подстриженный участок плюхнули щедрую порцию истолчённого мела. Медвежья ладонь легла сверху и начала старательно втирать мел в кожу.

Это была каторга! Пять минут усердного трения головы привели меня в такое состояние, что я подумал, что сейчас упаду в обморок: всё, что находилось в комнате, вдруг потеряло пропорции и поплыло. Миллионы искр сыпались из моих глаз, слёзы текли ручьём.

— Господа! — не выдержал я. — Дайте хоть немного покоя моей голове!

Просьба была уважена.

— Сухой проделки довольно, — объявил мой инквизитор. — Теперь надобно только смочить да засушить.

— Чего-чего? — недоумённо спросил я.

— Не волнуйтесь. Мы позаботимся, чтобы мундир оставался сухим и чистым, — изрёк всё тот же костюмер.

Вместо пудромантеля меня переоблачили в рогожный куль.

— Всё в порядке, сударь?

— Да.

— Тогда придётся немного потерпеть.

В руках костюмера оказался здоровенный ковш, в котором, судя по запаху, был квас. Мучитель приложился к ковшу, звучно хлебнул, набрав полный рот воды и затем, оказавшись напротив моего лица, начал опрыскивать волосы, будто из пожарной трубы. Скажу честно: я с трудом не вскочил на ноги, чтобы врезать ему по морде. Тем временем, напарник костюмера стал обильно сыпать пуховкою на мокрые волосы муку. Когда этот этап истязательств закончился, в ход вступила гребёнка.

— Ну вот, — изрекли, наконец, костюмеры, оторвавшись от меня и уперев руки в боки. — Сидите смирно, головы не ворочайте. Нужно, чтобы образовалась клестеркора.

Пока я сидел, выполняя все требования экзекуторов, сзади в волосы привязали длинный железный прут, который служил основанием для косы и приступили к сооружению буклей. Для этого череп обхватили согнутой дугой проволокой. Она служила держателем для войлочных фальконетов с обеих сторон на высоте примерно половины уха.

К назначенному времени, кора из муки на голове отвердела и стала походить на застывшую вулканическую лаву .

Товарищи по несчастью с любопытством разглядывали друг друга.

— По-моему, я превратился в статуй, который хоть сейчас можно ставить в парке, — вдруг произнёс Иван, и смершевцы, не выдержав напряжения, рассмеялись.

Далеко в коридоре послышались стремительные шаги. Все сразу узнали нового начальника по походке.

— Всё, братцы, заканчиваем лясы точить, — сказал я. — Готовимся.

Фон Белов прошёл мимо нас, благосклонно склонив подбородок. В таком виде мы ему нравились.

— Другое дело! Теперь я сразу вижу, что под моим началом служат образцовые канцеляристы. Я буду вызывать вас поочерёдно, судари. Пока можете разойтись по местам.

Я сел за стол, придвинул папку с документами и принялся изучать содержимое. Увы, рутина всегда остаётся рутиной. Прежде чем хоть немного продвинуться, приходится перелопатить гору бумаг.

Ужасно хотелось чесаться. Я потянулся пятернёй к мучной корке на голове, но потом вспомнил, что главное ещё впереди и решил терпеть.

Снова открыл папку, впился взором в покрытые мелким почерком (бумагу надо экономить) листы.

Так, что тут у нас... ага, сплетни, которые специально обученные люди старательно собирают по городу каждый день. На первый взгляд ничего интересного, хотя, будь я редактором жёлтой газетёнки — озолотился. Это мне абсолютно пофиг, кто с кем и когда спит, а для рядового обывателя фигурировавшие в этом обзоре чуть ли не поп-звёзды. Ну а порыться в грязном белье небожителей — это ли не счастье для хомо вульгарис?

Было много всякого рода предсказаний. Эх, есть то, что постоянно под луной — интерес к разного рода концам света и прочей бредятине. Триста лет пройдёт — ничего не изменится.

Закончив со свежей порцией сплетен, хотел окунуться в криминальную хронику, но тут меня вызвали к начальнику.

Фон Белов трапезничал, догрызал куриную ножку. Покончив с курочкой, деликатно вытер влажный от жира рот большим, похожим на простыню, платком и пригласил меня сесть.

— У вас очень хорошие рекомендации, господин Елисеев.

— Благодарствую на добром слове.

— Многие, включая их светлость Андрея Ивановича Ушакова, одобрительно отзываются о вас, господин Елисеев. Они вас считают толковым следователем.

— Отрадно сие слышать, ваша милость.

Комиссар сурово сдвинул брови. На переносице появилась глубокая складка.

— Однако вызвал я вас не за тем, чтобы перечислять похвалы в ваш адрес.

— Ваша милость, я в чём-то провинился?

Вместо ответа он подал мне несколько листов бумаги.

— Ознакомьтесь. Это письмо танцовщицы Барбарелы её иезуитским начальникам. Вернее, расшифровка письма. Нам удалось заполучить шифр иезуитов. Разумеется, сведения крайней важности, и не мне вам говорить, что будет, если вы кому-то откроете эту тайну.