The Biggest Little City in the World

Я остановил ее, изо всех сил прижал к себе, и зажал рот. Она вырывалась, из моих рук, но я был явно сильнее. Платье затрещало под моими пальцами, побежало по швам, развалилось на клочки.

В тот день я делал с ней, все, что хотел, но не потому, что хотел этого.

Ее объятия были так холодны, и мне хотелось просто согреть ее. Когда человеку не хватает душевного тепла, он пытается заменить его теплом чьего-нибудь тела.

* * *

— Встать. Суд идет.

Я поднялся, оторвал задницу от стула. Это было бы вопиющим нарушением, если бы подсудимый не поприветствовал суд.

У меня был адвокат. Непонятно кем нанятый, и непонятно зачем. Я, лично, так с ним и не пообщался. Все и так было ясно. Я — убийца. Я должен понести наказание, нет?

Какая ирония, я оказался на месте людей, отправленных сюда мной же. В их шкуре.

По законам Калифорнийской Республики у меня было право хранить молчание. Если право есть, так почему бы им не воспользоваться? Так я и собирался поступить.

Моя спина была разодрана в клочья, так, что нам пришлось еще и колоть стимуляторы, чтобы спина более-менее пришла в нормальное состояние. Ну, хоть так...

Я чувствовал тоску Джоанны, когда меня уводили полицейские. Неужели она ощущает ко мне что-то большее, чем просто сексуальное влечение? Мне знать этого, увы не дано.

Капитан Йорганнсон был тут. Также тут был и Бишоп, Райт, смотревший на меня с откровенной ненавистью, Джимми, который, судя по всему, боялся меня и шлюха Сьюзен.

Но, как ни странно, я не чувствовал никаких чувств, ни к одному из этих людей. По крайней мере, негативных чувств. Интересно, будет ли кто-нибудь из них приглашен в качестве свидетеля...

— Подсудимый, встаньте. — сказала судья, полная чернокожая женщина в строгом черном костюме. — Согласно законодательству Новой Калифорнийской Республики вы имеете право не свидетельствовать против себя. Однако, чистосердечное признание может облегчить вашу участь.

Желания облегчить мою участь у меня не было. Я посмотрел в черные глаза судьи, и отчетливо, на весь зал, проговорил:

— Я воспользуюсь своим правом не давать показаний против себя.

— Да будет так. — ответила судья, пожав плечами. — Подсудимый, сядьте.

Следствие представило оружие преступления, тот самый магнум, после чего, они продемонстрировали отсыревшую корочку пороха, которая отказалась воспламениться. потом были показания торговца из "Нью-Рино армс", потом охранников, демонстрация отобранной у меня корочки, говорившей о моей службе в отделе тайной полиции, но Джоанна, выступившая после этого сделала заявление, что приказа на ликвидацию посла у меня не была, и что это действие было совершено исключительно по моей инициативе.

У меня ужасно болела голова, не было никакого желания слушать этот цирк до конца, но удалиться из зала заседания я не мог. В конце концов, слово взял мой адвокат.

— По следам оружейного масла и пороха на коже виска моего подзащитного. — откуда они могли рассмотреть эти следы? Я в крови весь был. Да, и не помню я, как обследовали меня. Совсем не помню. — Мы можем абсолютно точно заявить, что он пытался покончить с собой. Считаю, что мы должны провести анализ его психики, определить вменяем ли он, или убийство было совершено в результате психически дестабилизированного состояния.

Он что, всерьез собирается выставить меня психом? Чтобы меня отправили в психушку? Нет, ну, вообще, между психушкой и тюрячкой никакого сравнения нет, что тут сказать.

Я поднял голову, встретился взглядом с Джоанной, и тут уже понял, чей это все план, и кем был нанят адвокат. Тем временем слово взял представитель обвинения.

— Слишком тонкий расчет. Пистолет, два патрона, использование удостоверений. Если бы он просто застрелил потерпевшего на улице, то это можно было бы назвать действием психически нездорового человека.

— Представитель обвинения прав. — заключила судья. — Прошение о психиатрической экспертизе отклонено.

Я снова поднял голову, посмотрел в глаза президенту и рассмеялся. Тем временем заседание продолжалось, но уже в виде прений. Я снова отказался говорить, выслушал все эти глупые и лживые слова, которые говорили в процессе этой бюрократической процедуры. Смысла в этом, по моему мнению, не было абсолютно никакого, и хоть я и уважал закон, сейчас я, как никогда думал о скорости решений правосудия Пустоши. Хотя, оно зачастую не несло никакой справедливости, и действовало по закону "кто сильнее, тот и прав".

Судья удалился для вынесения приговора, и тут в голову мне пришла мысль, раскаленной пулей пронесшаяся через нейроны. Не было никакого плана у Джоанны. Я отказался, она все поняла верно, и освобождать меня не собиралась. Если бы ей это было нужно, она бы просто выдала бы мои действия за ее приказ.

Я дурак, абсолютно зациклившийся на себе. Вот и вся правда.

Слова приговора били меня, как давешние дубинки моих бывших коллег.

— Постановляется приговор. Стрелецки Михаил приговорен к шестидесяти годам тюремного заключения. Срок будет отбываться в тюрьме Сан-Квентин. Приговор окончателен и обжалованию не подлежит.

Я зажмурился. Не смертельный. Шестьдесят лет. То, чего я боялся намного больше.

Какая ирония. Даже если я переживу этот срок, то выйду уже в совершенно изменившемся мире, через шестьдесят лет. Шестьдесят... Мне будет восемьдесят...

Только, вот дотяну ли я до этого возраста?

Посмотрим, долго ли я проживу в тюрьме, со своими бывшими подопечными...

Эпилог.

Жара в Мохаве просто жуткая. Вспоминается, конечно, Калифорния, но тут намного, намного жарче. Жарче, чем в аду. И суше. Воды нет. Вода только по трубам, с дамбы Гувера. Ладно, хоть идет.

Я пережил в Сан-Квентине целых тридцать лет, даже завоевал кое-какой авторитет, но прошлое, как детектива не могло не оставить на мне отпечатка. Большая часть народа все равно отказывалась иметь со мной хоть какие-то дела. Относились не враждебно, а скорее просто не замечали.

Три года назад, после того как наша доблестная армия разбила банду Цезаря на дамбе Гувера, нас перевели сюда в одну из тюрем. Занимались мы добычей полезных ископаемых, геологической разведкой — в Пустыне Мохаве было огромное количество до сих пор не востребованных ресурсов.

А потом в тюрьме случился мятеж. Банда Эдди Кука перебила охранников. Я понял, что следующим буду я, как бывший полицейский. Ночью, украв револьвер, я выбрался через дыру в заграждении и бежал на север, в Слоун.

Слоун эта даже не город. Это, скорее, общежитие для шахтеров. Три здания, да и все. В Слоуне принять меня не отказались, но, из-за прекращения сообщения между ним и Мохавским Аванпостом, что на юге, работы тут остановились. К тому же, еще и в карьере, в котором велись разработки, завелись Когти Смерти — огромные звери, которым перекусить человека, как мне спичку сломать.

Жизнь в Слоуне практически замерла. А на дворе был две тысячи двести восемьдесят первый год, банда Цезаря вплотную подбиралась к позициям НКР на дамбе, и со дня на день должна была разразиться буря. Мне было пятьдесят три года, я отсидел чуть больше половины назначенного срока.

Человеку не дано изменить мировой порядок. Государства всегда строятся на крови. Одному человеку дано лишь попытаться изменить количество пролитой крови.

Кто-то может повышать ее, собирая банды, убивая и грабя, вроде разных группировок рейдеров. Кто-то может наоборот уменьшать. Но все это происходит в рамках одной истории. Истории нашей планеты, этого коричнего-голубого шарика, летающего вокруг Солнца.

Как же жаль, что я не смог понять этого раньше. Я окунулся в большие грехи маленького города, но испугался, и не смог сопротивляться им.

История моя вполне закономерна, и совершенно не является каким-то исключением.