Эхо войны. Ред2

Он действительно мора — к сожалению, абсолютно настоящая.

Глава четвертая

Триша не слишком любит правду, по крайней мере, в мелочах.

Макс Фрай

Вершины Призраков укутала метель.

Мир утонул в снегах.

Я вздрогнула и открыла глаза, просыпаясь. Как же надоело это лето... Мы, северяне, задыхались без снега.

Через час должен был подойти комендант, и не будем вспоминать, чего мне стоило посреди ночи договориться о личном визите. Но вопрос отмены карантина может решить только Торрили, а его нужно отменять, и срочно...

Естественно, он откажет, как того требует должностная инструкция, здравый смысл и еще свежие воспоминания о визите безопасников. В этом я не сомневалась, как теперь и в том, что к концу карантинного срока мы будем иметь труп — либо Тео, либо кого-то из ременов. Я мальчишке не по зубам — просто потому, что хищник куда более сильный.

Но кому, как не служителю божьему...

Мы, осененные служением, не имеем права убивать бездействием — за такое лишаются дара богов.

Торрили опоздал на два часа — но хотя бы не отделался категорическим отказом по переговорнику.

— Морровер, вы окончательно свихнулись со своими божками? — бросил он с порога. Тощий хвост раздраженно бил по нечищеным сапогам. — Что за бредовый запрос?... До окончания карантина три недели! И это только для вас. Что же касается этого... пострадавшего, то его никто не выпустит, пока мне на стол не ляжет отчет о том, что он полностью безопасен для окружающих.

— Единственная болезнь, которой Тео страдает — это парша, которая лечится за два дня.

— Хотите сказать, что в остальном ваш "Тео" абсолютно нормален? — процедил комендант. — Вы вообще соображаете, что говорите?!

— К сожалению — да, — без улыбки сказала я. — Скажите, фарр Торрили, какие распоряжения оставил офицер из Центра относительно него? Он нужен живым или нет?

— Что?... — мужчина уставился на меня в упор, явно ожидая пояснений.

— Мне, строго говоря, все равно — как вы совершенно верно подметили, моя Богиня не особенно милосердна, и от слуг своих этого не требует. А вот кому все равно не будет, так это вам. Когда Тео умрет, естественно.

— Причем здесь карантин?

— Видите ли, фарр... Для нормального функционирования организма ему необходим контакт с разумными существами. Желательно — с соотечественниками.

Пауза.

— Судя по тому, что говорите об этом вы, а не доктор Точе, вы же за это и ответственны, — голос коменданта внезапно стал напоминать горный ледник. Опасно спокойный ледник.

— Вы сами в это верите?

— Вы в этом сомневаетесь?

— Не советую доверять художественной литературе. Энергетический дефицит — врожденный дефект организма, и никак не передается. Мне казалось, что вы уже вышли из младшего школьного возраста, и об этом знаете.

— "Энергетический дефицит" — вот как это теперь называется?

— Это всегда называлось именно так.

— А такие, как вы, всегда звались ночными морами, не так ли? — бросил комендант.

— Мы когда-нибудь причиняли кому-либо вред?... Не в сказках, а по-настоящему?

Пауза. Видимо, это полагалось как само собой разумеющееся.

— Если вы найдете мне хоть одного врача, психолога или храмовника, у которого пациент умер от энергетического истощения, можем продолжить дискуссию — нас среди них половина. Вы полагаете, я испытываю неземной восторг, бесконечно плавая в чужих депрессиях, неврозах и злопыхательствах? Или его ощущает какой-нибудь врач на скорой, стоящий по колено в чужой боли?... Поверьте, счастье и радость куда вкуснее и питательнее душевной грязи — но большинство из нас хорошо видят грань.

— Вот именно — большинство, а не все.

— Среди тех, кто родился здоровым, тоже не все — добропорядочные обыватели. Тюрьмы не стоят пустыми, насколько мне известно, — не удержалась я от иронии. — А уж сколько кровавых маньяков разгуливает по галактике, и подумать страшно.

Комендант только презрительно передернул ушами.

— Так вы отмените карантин? Если вас волнует медицинский аспект, я могу позвать доктора Точе, и он подтвердит, что никакой...

— Какие гарантии мне может дать провинциальный врач с сомнительным дипломом?... Вы имеете хоть какое-то представление, за какое количество служащих и солдат я ответственен?! — Торрили скрестил руки на груди и отвернулся. — Я подумаю. Вам сообщат.

Он резко развернулся и вышел.

Иногда у меня складывается дурацкое ощущение, что убивать бездействием нельзя и ему.

* * *

— Ну что, полегчало? — я прислонилась плечом к стене, скрестив руки на груди. Тео сидел на полу возле садка с комендантской морой, замерев, будто в трансе.

В том, чтобы выдать море настоящей в качестве энергетического бульончика (и весьма, между нами, ненаваристого) мору метафорическую, была своя ирония. Хотя надолго тварюшки нам двоим, конечно, не хватит...

— Нас выпустят? — парень закрыл глаза, тяжело, надсадно дыша.

— Может быть, — я неопределенно повела ушами. — Что, ломает? Значит, пожадничал. После такого-то перерыва...

Сейчас пойдет скакать температура — организм отвык от нормального тока энергии. Ну точно — не прошло и пары минут, как тощая синяя фигура затряслась в ознобе. Стащив с кровати одеяло, я уронила его Тео на макушку и со внезапно проснувшейся жалостью спросила:

— Во врачи из-за этого пошел?

— Почти. А вы в храм — поэтому?

— Как догадался? — я иронично хмыкнула.

— Вы не любите свою работу.

— Не люблю, — согласилась я и выглянула в окно. Надо же, даже тучи не желают стоять на месте — летят по небу, будто среброкрылки. И дождь тоже летит — косой частой вязью, разбиваясь о каменные стены.

Из окна был виден краешек плаца. Если прижаться лбом к стеклу и скосить глаза, можно заглянуть под полупрозрачный навес и понаблюдать, как наш взводный расхаживает вдоль строя вытянувшихся в струнку сослуживцев...

— Так кто, говоришь, помог тебе свернуть с пути истинного?...

— Никто мне не помогал. Я сам... — устало сказал Тео, укутываясь в одеяло.

Ну конечно, сам. Домашний, умный мальчик, и, могу поспорить, в нормальном состоянии уравновешенный до оледенения, как любая мора.

У нас, "дефицитчиков", с собственными эмоциями вообще проблемы. Не предусмотрены в базовой конструкции.

Я твердо взяла Тео за локоть и довела до кровати, сдав на руки заскучавшему Ремо. Успокоила мечущуюся в истерике "метафорическую" мору, вывалив в садок двойную норму мяса, и села рядом — облизываться и думать.

Странные, странные времена настали. Каторжники с крестом на плече запросто сбегают из Калирийских Шахт, самой охраняемой тюрьмы восточного сектора. Более того — этого каторжника там превращают в ходячий труп... И вокруг всего этого нарезает круги СБ, как стая заглотов у тонущего корабля.

Другими словами, двойным дном от этой истории разит так, что впору зажимать нос.

Жаль только, что, не будучи следователем, конкретный запах я смогу унюхать, только если Жизнь спустится с небес и вразумит меня лично.

— ...Как следует треснув посохом по голове, — неслышно вошедший Тайл опустился на соседний стул. — Что за мысли лезут тебе в голову?

— Я что, сказала это вслух?

— Почти. Иногда и на меня снисходят озарения, — он вытянул из-за ворота безрукавки амулет на цепочке и помахал им в воздухе. — Одолжил у младшего техника до конца карантина. Хочется знать, что за мысли бродят в голове у нашего синюшного друга. На всякий случай.

— С этой финтифлюшкой много не наслушаешь, — я повертела кругляш в пальцах. — Даже на простейшие блоки не рассчитан, считывает только поверхностные образы.

— Лучше, чем ничего, — Тайл откинулся назад, опираясь спиной о стену. Приподнял светлые брови: — Ну, что Мертвяк?

— Будет думать, — я пожала плечами, прислушиваясь к частому перестуку капель. — И когда уже закончится этот дождь?... Развалины затонут.

— О да. И тогда все вспомнят, кто из нас самый необходимый специалист.

— По дренажу?

— По подводному плаванию, балда.

У меня затряслись плечи.

— Я тебя люблю, Тайл. Правда.

Он хмыкнул.

— Значит, сплетни не врут... И не надо меня пинать, я ценный работник!...

* * *

Видимо, мы с комендантом все-таки служили одной Богине, пусть он об этом и не знал: мимо всех директив и техники безопасности нас перевели из строгого карантина в общий. К третьей утренней вахте мы уже сидели в карантинной палате лазарета в главном здании — Атка подпрыгивала на кровати и махала нам руками через прозрачную перегородку, разгородившую комнату надвое.

Ремо прилип к интеркому, с пристрастием допрашивая дочь, Тайл крутился там же. Младший медперсонал возбужденно шушукался, столпившись полным составом у кровати Тео.

Через пятнадцать минут вернулся Ремо и разогнал любопытствующих. Впрочем, ненадолго — в течение дня они подходили с завидной регулярностью. К обеду Тео снова начало знобить, но вместо лишнего одеяла я выдала совет сесть на лечебную диету.

Вечером стало попроще — старшая медсестра Жиена прониклась к "бедному мальчику" сочувствием и взяла его под свое крыло, разгоняя излишне назойливых медбратьев. Симпатия, впрочем, оказалась взаимной, что не удивительно: она обладала открытым добродушным лицом, уютной пухленькой фигурой и потрясающей улыбкой всеобщей любящей матери и бабушки. Четверо ее детей и один внук подтверждали, что первое впечатление не расходится с действительностью.

Наблюдая, как Жиена с полным подносом на коленях сидит на кровати Тео и методично впихивает в него вечерний паек, я с облегчением думала о том, что, кажется, обошлось.

Никто не уйдет вслед за Богиней. Не в этот раз.

Но смутное беспокойство не исчезает, может, из-за этого ко мне приходит странный сон.

Убийца осторожно выглядывает из-за скального уступа. Снежная белизна режет глаза, но зоркие глаза стрелка замечают темную точку на дальнем краю горной долины.

Колено упирается в загодя присмотренный и опробованный камень, с плавным движением кисти уходит за спину длинная, по пояс, серебристо-инистая коса северянина, падают в снег толстые муфтаровые рукавицы. Короткие стрелы одна за другой ложатся в желобки на ложе скорострела.

Убийца отточенным движением вскидывает оружие к плечу и замирает. Точка приближается, пальцы осторожно ложатся на спуск... Ругательства сами собой срываются с губ, поминающих всех эйра Бездны.

Снежный охвост. Всего лишь.

Зверек мелкой рысцой пересекает долину, не подозревая, как рисковал своей роскошной дымчатой шкуркой несколько мгновений назад.

Мороз начинает пощипывать даже сквозь толстую шерсть и кожу, пальцы зябнут, теряя гибкость. Убийца подбирает рукавицы и накидывает на плечи тяжелый меховой плащ. Скорострел с расслабленной тетивой ложится в скальную выемку, выстланную потертой шкурой, стрелы отправляются в колчан при поясе.

Под ногами вьется поземка, ветер дергает полы плаща. В заплечном мешке, небрежно сваленном тут же, у ног, лежит фляжка. Южная работа, тонкое тиснение оплетки и чеканка, россыпь мелких кристаллов у горлышка и на боках. То, что внутри, тоже родом с юга — крепкий, как удар копыт, желтый шерп. Он прогревает до самых костей, не туманя головы.

Метель начинается, когда небо уже начинает сереть. До узкой расселины между двумя рядами скальных клыков не долетает снег — ветер запутывается в извилистых каменных проходах. Ведь укрытие выбирал коренной северянин, выбирал загодя и с умом, не поленившись несколько часов пробродить вокруг маленькой горной долины.

Убийца коротко попросил Звезду разрешить дело до заката. До замка всего полтора дня пути, он не успеет как следует подготовиться, если охоту придется переносить на завтра, а значит, переносить и место. Придется действовать наобум, в спешке, без страховки, а это никак не входило в условия контракта.

Метель усилилась, но не прошло и десяти ударов сердца, как убийца понял, что Жизнь услышала его — под аркой из двух скал возник темный силуэт. Всадник на муфтаре.

Ветер затих на два удара сердца. Спустя эти два удара он бросится вперед с удвоенной яростью, но пока на головы охотника и дичи сплошной пеленой валят потяжелевшие снежные хлопья.

Мир утонул в снегах...

Я открыла глаза и почти минуту лежала неподвижно, не понимая, на каком нахожусь свете.

Из зеркальца на тумбочке смотрела помятая физиономия с четким отпечатком костяшек пальцев на щеке. Массируя кожу, я встала с кровати и подошла к окну.

И застыла, так и не отняв ладонь от щеки.

За окном падали огромные снежные хлопья.

Глава пятая

— Мы сошлись в доме нашего друга и собрата по заговору, превосходного, дерзновенного хоббита — да не выпадет никогда шерсть на его ногах!

Джон Рональд Руэл Толкиен

У оврага, во дворе, в поле до самых гор, везде — отцветала лициния. Золотисто-желтые соцветия разлетались белым пухом, по щиколотку устилая мощеный двор.

Лициния была везде — белые волоски цеплялись за рукава рубашек, подошвы сапог, за выбоины стен, — и малейший ветер поднимал метель.

Снег среди лета.

Солнце разливалось над замком, почти как до войны. Солдаты до сих пор, не отдавая себе отчета, иногда застывали посреди двора и поднимали лица к небу.

Вот и месяц прошел...

Карантин закончился еще вчера — катастрофы предсказуемо не случилось, даже безопасники пока не проявили дополнительной активности. От конторы было слышно и того меньше — так что вопрос с Тео повис в воздухе, как забытый на ярмарке воздушный шар.

Щурясь, я перебежала двор и начала спускаться в мастерскую. Сегодня у нас с Тайлом годовщина. Не брака, конечно, — переезда. У Ремо тоже, но то, что оттягивает карман моей куртки, я несу не ему.

Тайл, стоящий на коленях рядом с полуразобранным дайром, обернулся на звук шагов. За месяц без солнца его загорелое лицо как-то странно побледнело, из золотых волос выцвела перламутровая синева.

— А, Орие... Хорошо, что зашла.

Он стряхнул с рук замасленные перчатки и медленно встал на ноги.

— Есть предложение, — Тайл отряхнул рабочие штаны, рассеяно пригладил волосы под вытертой банданой и посмотрел на меня, — от Ремо. Предлагает собраться после смены в мастерской. Отметить.

— Ладно, — мои пальцы в кармане медленно обводили острые грани. — У меня тут для тебя кое-что есть. Будет с чем ходить на подводную охоту, если вдруг решишь переехать на родину.

Тайл заинтересованно приподнял брови. Я достала руку из кармана и раскрыла ладонь.

— Вот, нашла когда-то в наших горах, в пещере. Ее покрыли антикоррозийкой, не заржавеет даже под водой.

Он взял у меня хрупкую на вид конструкцию из колец и шипов.

— Это то, что я думаю?

— Да. Хороший сплав — она, похоже, давно там пролежала, и почти целая. Дай, покажу, — я продела в кольца средний и безымянный палец, так, что плоская пластина, к которой они крепились, легла поперек ладони. Сжала руку в кулак — и он ощетинился тремя длинными, почти в палец, загнутыми внутрь шипами.